Шокирующие кадры с войны, запрещеные в СССР
Во время Великой Отечественной войны на фронте работали многие иностранные фотографы, которые не боясь за свою жизнь, отважно выбирались в самую гущу военных событий, чтобы сделать ценные исторические кадры, которые описывали и показывали весь ужас происходящего лучше всяких слов и фактов. Многие из этих шокирующих снимков были запрещены в СССР, но теперь у нас есть возможность взглянуть на них…
1. Три советские женщины-партизанки.
2. Бомба летит на Сталинград.
3. Немецкий солдат в плену у советского, февраль 1943 года.
4. Немецкие войска забрали в плен родителей этих детей, а также разрушили их дом, конец 1942 года.
5. Глазами врага.
6. Командир казачьего блока наблюдает за ходом своих войск, Харьковская область, Украина, 21 июня 1942 г.
7. Советская женщина грозит кулаком немецким военнопленным, СССР, 14 февраля 1944 года.
8. 15-летний немецкий солдат расплакался, узнав о захвате Германии армией союзников.
9. 62-я армия, группа солдат, среди них две женщины, марширует по улицам Одессы, апрель 1944 года.
10. Лошадь среди руин, Сталинград, декабрь 1942 года.
11. Русская женщина и ее горящий дом, 1942.
12. Январь 1944 года, немец в траншее.
13. Советские пулеметчики во время пересечения реки вдоль линии фронта, январь 1945 года.
14. Капрал Кларенс Мэтсон демонстрирует, как использовать штык и палку, чтобы наложить шину на сломанную руку во время отработки маневров в Сан-Луис-Обиспо, штат Калифорния, 27 марта 1944.
15. Советские солдаты на крыше дома в Сталинграде, январь 1943.
16. Истощенная 18-летняя русская девушка в день освобождения из концентрационного лагеря Дахау в 1945-м.
17. Немецкий солдат убивает украинского еврея во время массового расстрела в Виннице, между 1941 и 1943 годами.
18. Заключенные в концентрационном лагере для «научных» экспериментов Эбензее, Австрия, 7 мая 1945 года.
19. Выживший русский солдат идентифицирует бывшего охранника концлагеря Бухенвальд в Тюрингии, жестоко избивавшего заключенных, 14 апреля 1945 года, Германия.
20. 14-летняя заключенная Освенцима полячка Чеслава Квока.
21. Мать-немка закрывает глаза сыну, когда они проходят мимо эксгумированных тел 57 русских солдат, 3 мая 1945 года.
22. День Победы на Красной Площади 9 мая 1945 года.
23. Дрезден после бомбардировок, 1945 год.
24. Солдаты США и советские офицеры во время дружеской встречи на Эльбе, апрель 1945.
Пусть эти фото пополнят вашу копилку исторических знаний, ведь историю нужно знать, чтобы не совершать ошибок прошлого в будущем!
Гибель традиционной сексуальной морали — Статьи
Представьте: молодые женщины дома, долго без внимания мужей и женихов, а вокруг — резервисты и отпускники, герои в военной форме, восхваляемые в каждой газете. Солдаты и офицеры, которым скоро предстоит отправиться на фронт, используют любую возможность для общения с женщинами, и желательно для такого, которое завершается завтраком. Нередко им это удается, ведь мужчин тут не хватает. А в это время на фронтах солдаты страдают от нехватки женского внимания
Во время Первой мировой войны дома не хватало мужчин, а на фронте — женщин. Представления о допустимом в интимном вопросе были переосмыслены в каждой великой державе. Сексуальная революция 1960-х гг. стала уже пиком процесса, начавшегося в 1914—1918 годы. Прежние войны обычно были не такими долгими или требовали гораздо меньшей мобилизации мужского населения. Секс все еще оставался табуированной темой для общественности и такой и должен был остаться в военное время, но реальность уходила все дальше от принятых норм. За время войны под ружье встали до 70 млн мужчин. Они надолго покинули свои дома и, находясь под угрозой смерти, перестали заботиться о морали — при каждом удобном случае искали любовных приключений.
Полиция нравов, женские патрули и цензура
И в тылу оковы традиционных норм спадали. Ситуация, когда отпускники и вообще оставшиеся в тылу мужчины соблазняли чужих жен, стала вскоре после начала войны обычным явлением. Измены солдатских жен и беспокойство их мужей на фронте могли навредить боевому духу сражающихся, и государству пришлось взять этот вопрос под свой контроль. В Великобритании дошло до того, что полиция получила дополнительные необычные функции — выслеживать любовников в домах фронтовиков. Целомудрие женщин навязывалось как национальная обязанность военного времени. На улицах вместе с полисменами к верности призывали добровольные патрули, составленные из наиболее благочестивых женщин. Возбуждающая литература и двусмысленные спектакли превентивно подвергались цензуре.
Германская полиция нравов также пыталась контролировать «легкомысленных» женщин. Во Франции, где военный писатель Роланд Доржель опаснейшего врага видел в «образе женщины, обманывающей ее мужчину, ушедшего на фронт», гостиницы должны были закрываться в 21 час, а наливать алкогольные напитки женщинам было запрещено. В Англии и Франции, в Германии и России массовый отток мужчин на фронт привел сексуальную жизнь в беспорядок, и попытки государства препятствовать этому оказались повсюду довольно тщетными.
В Германии этим занялось военное министерство. Через пропаганду и предписания оно обязывало женщин к верности. Уличенные изменницы в качестве наказания могли быть лишены денежной поддержки государства. Еще более сурово наказывали женщин, связавшихся с военнопленными: их имена публиковали в специальных позорных списках. За время войны в тылу к работам было привлечено более 1 млн пленных, часто они трудились вместе с немками, и такие случаи не были большой редкостью.
Солдатская любовь
Гораздо меньше немецкое государство пеклось о сексуальной морали самих солдат. Их благочестие все равно невозможно было сохранить. Даже нравственный в юности Адольф Гитлер, воюя на Западном фронте, нашел себе любовницу — француженку Шарлотт Лобжуа.
Портрет Ш. Лобжуа работы Гитлера Источник: Wikimedia Commons Были и другие пути к общению с женщинами. Как писала одна современница, солдаты могли «многократно и совершенно безнравственно, как животные», удовлетворить свои потребности в борделях, расположенных недалеко от линии фронта. Эти заведения, у которых стояли очереди из отправленных на отдых, частично обеспечивались военными чиновниками и находились под их медицинским наблюдением. Военные стремились взять под контроль подрывающие боеспособность венерические заболевания. Солдатам выдавали средства контрацепции и дезинфекции. Благодаря этим мерам заболеваемость в немецких рядах колебалась в пределах 1,5−3%, в то время как британцы добились только 5% с помощью тяжелых штрафов, угрожавших инфицированным женщинам, связавшимся с солдатами Его Величества.
Женщины заменили мужчин у станков Источник: Wikimedia Commons Армия США объявила бордели запрещенными, но ее администраторы даже содействовали присутствию местных женщин рядом с солдатами. Британцы и особенно немцы следовали той же политике. Около 17 тыс. молодых немецких женщин служили в прифронтовой полосе, и среди солдат были известны как «девочки для приключений». Благодаря такому вниманию военных чиновников к половым вопросам на всех фронтах хотя и происходили, бывало, изнасилования, но, в отличие от Второй мировой войны, они не стали столь массовым явлением.
Оторванных от дома и гражданской работы мужчин в тылу заменили женщины. Работающие женщины, став менее зависимыми от мужчин, потянулись к свободе, в том числе сексуальной. Так война разложила традиционные нормы общества. За сексуальным буйством военных лет естественным образом последовали дикие 1920-е Лондона и Берлина с доселе неизвестной сексуальной свободой. В Советской России идеи сексуальной свободы также получили вскоре широкое распространение. Теория «стакана воды» (добиться любви должно быть так же просто, как выпить стакан воды) кружила головы советской молодежи. Подлинным центром малой сексуальной революции послевоенных лет стал Берлин. Секс перестал быть строго табуированной темой. В 1919 г. при финансовой поддержке государства состоялось открытие Института сексуальных наук в районе Тиргартен.
Магнус Хиршфельд, глава Института сексуальных наук Источник: Wikimedia Commons Благодаря этому Институту, первому в своем роде учреждению, впервые широко прозвучали научные обоснования идеи естественности сексуальной свободы и гомосексуальности. Начались борьба за декриминализацию гомосексуальности, публикация двусмысленных фильмов и журналов, женские короткие стрижки, юбки и макияж. Катализатором всего этого была свобода военного времени. Традиционная христианская мораль уже надломилась. Процесс этот получил новое развитие во время Второй мировой войны и после, с развитием средств контрацепции, достиг своей кульминации в 1960-е годы.
правда, о которой не принято говорить (20 фото)
«Ехали много суток… Вышли с девочками на какой-то станции с ведром, чтобы воды набрать. Оглянулись и ахнули: один за одним шли составы, и там одни девушки. Поют. Машут нам — кто косынками, кто пилотками. Стало понятно: мужиков не хватает, полегли они, в земле. Или в плену. Теперь мы вместо них… Мама написала мне молитву. Я положила ее в медальон. Может, и помогло — я вернулась домой. Я перед боем медальон целовала…»
«Один раз ночью разведку боем на участке нашего полка вела целая рота. К рассвету она отошла, а с нейтральной полосы послышался стон. Остался раненый. «Не ходи, убьют, — не пускали меня бойцы, — видишь, уже светает». Не послушалась, поползла. Нашла раненого, тащила его восемь часов, привязав ремнем за руку. Приволокла живого. Командир узнал, объявил сгоряча пять суток ареста за самовольную отлучку. А заместитель командира полка отреагировал по-другому: «Заслуживает награды». В девятнадцать лет у меня была медаль «За отвагу». В девятнадцать лет поседела. В девятнадцать лет в последнем бою были прострелены оба легких, вторая пуля прошла между двух позвонков. Парализовало ноги… И меня посчитали убитой… В девятнадцать лет… У меня внучка сейчас такая. Смотрю на нее — и не верю. Дите!»
«У меня было ночное дежурство… Зашла в палату тяжелораненых. Лежит капитан… Врачи предупредили меня перед дежурством, что ночью он умрет… Не дотянет до утра… Спрашиваю его: «Ну, как? Чем тебе помочь?» Никогда не забуду… Он вдруг улыбнулся, такая светлая улыбка на измученном лице: «Расстегни халат… Покажи мне свою грудь… Я давно не видел жену…» Мне стало стыдно, я что-то там ему отвечала. Ушла и вернулась через час. Он лежит мертвый. И та улыбка у него на лице…»
«Меня ураганной волной отбросило к кирпичной стене. Потеряла сознание… Когда пришла в себя, был уже вечер. Подняла голову, попробовала сжать пальцы — вроде двигаются, еле-еле продрала левый глаз и пошла в отделение, вся в крови. В коридоре встречаю нашу старшую сестру, она не узнала меня, спросила: «Кто вы? Откуда?» Подошла ближе, ахнула и говорит: «Где тебя так долго носило, Ксеня? Раненые голодные, а тебя нет». Быстро перевязали голову, левую руку выше локтя, и я пошла получать ужин. В глазах темнело, пот лился градом. Стала раздавать ужин, упала. Привели в сознание, и только слышится: «Скорей! Быстрей!» И опять — «Скорей! Быстрей!» Через несколько дней у меня еще брали для тяжелораненых кровь».
«И девчонки рвались на фронт добровольно, а трус сам воевать не пойдет. Это были смелые, необыкновенные девчонки. Есть статистика: потери среди медиков переднего края занимали второе место после потерь в стрелковых батальонах. В пехоте. Что такое, например, вытащить раненого с поля боя? Я вам сейчас расскажу… Мы поднялись в атаку, а нас давай косить из пулемета. И батальона не стало. Все лежали. Они не были все убиты, много раненых. Немцы бьют, огня не прекращают. Совсем неожиданно для всех из траншеи выскакивает сначала одна девчонка, потом вторая, третья… Они стали перевязывать и оттаскивать раненых, даже немцы на какое-то время онемели от изумления. К часам десяти вечера все девчонки были тяжело ранены, а каждая спасла максимум два-три человека. Награждали их скупо, в начале войны наградами не разбрасывались. Вытащить раненого надо было вместе с его личным оружием. Первый вопрос в медсанбате: где оружие? В начале войны его не хватало. Винтовку, автомат, пулемет — это тоже надо было тащить. В сорок первом был издан приказ номер двести восемьдесят один о представлении к награждению за спасение жизни солдат: за пятнадцать тяжелораненых, вынесенных с поля боя вместе с личным оружием — медаль «За боевые заслуги», за спасение двадцати пяти человек — орден Красной Звезды, за спасение сорока — орден Красного Знамени, за спасение восьмидесяти — орден Ленина. А я вам описал, что значило спасти в бою хотя бы одного… Из-под пуль…»
«Что в наших душах творилось, таких людей, какими мы были тогда, наверное, больше никогда не будет. Никогда! Таких наивных и таких искренних. С такой верой! Когда знамя получил наш командир полка и дал команду: «Полк, под знамя! На колени!», все мы почувствовали себя счастливыми. Стоим и плачем, у каждой слезы на глазах. Вы сейчас не поверите, у меня от этого потрясения весь мой организм напрягся, моя болезнь, а я заболела «куриной слепотой», это у меня от недоедания, от нервного переутомления случилось, так вот, моя куриная слепота прошла. Понимаете, я на другой день была здорова, я выздоровела, вот через такое потрясение всей души…»
«Мы же молоденькие совсем на фронт пошли. Девочки. Я за войну даже подросла. Мама дома померила… Я подросла на десять сантиметров…»
……………………………………
«Организовали курсы медсестер, и отец отвел нас с сестрой туда. Мне — пятнадцать лет, а сестре — четырнадцать. Он говорил: «Это все, что я могу отдать для победы. Моих девочек…» Другой мысли тогда не было. Через год я попала на фронт…»
……………………………………
«У нашей матери не было сыновей… А когда Сталинград был осажден, добровольно пошли на фронт. Все вместе. Вся семья: мама и пять дочерей, а отец к этому времени уже воевал…»
………………………………………..
«Меня мобилизовали, я была врач. Я уехала с чувством долга. А мой папа был счастлив, что дочь на фронте. Защищает Родину. Папа шел в военкомат рано утром. Он шел получать мой аттестат и шел рано утром специально, чтобы все в деревне видели, что дочь у него на фронте…»
……………………………………….
«Помню, отпустили меня в увольнение. Прежде чем пойти к тете, я зашла в магазин. До войны страшно любила конфеты. Говорю:
— Дайте мне конфет.
Продавщица смотрит на меня, как на сумасшедшую. Я не понимала: что такое — карточки, что такое — блокада? Все люди в очереди повернулись ко мне, а у меня винтовка больше, чем я. Когда нам их выдали, я посмотрела и думаю: «Когда я дорасту до этой винтовки?» И все вдруг стали просить, вся очередь:
— Дайте ей конфет. Вырежьте у нас талоны.
И мне дали».
«И у меня впервые в жизни случилось… Наше… Женское… Увидела я у себя кровь, как заору:
— Меня ранило…
В разведке с нами был фельдшер, уже пожилой мужчина. Он ко мне:
— Куда ранило?
— Не знаю куда… Но кровь…
Мне он, как отец, все рассказал… Я ходила в разведку после войны лет пятнадцать. Каждую ночь. И сны такие: то у меня автомат отказал, то нас окружили. Просыпаешься — зубы скрипят. Вспоминаешь — где ты? Там или здесь?»
…………………………………………..
«Уезжала я на фронт материалисткой. Атеисткой. Хорошей советской школьницей уехала, которую хорошо учили. А там… Там я стала молиться… Я всегда молилась перед боем, читала свои молитвы. Слова простые… Мои слова… Смысл один, чтобы я вернулась к маме и папе. Настоящих молитв я не знала, и не читала Библию. Никто не видел, как я молилась. Я — тайно. Украдкой молилась. Осторожно. Потому что… Мы были тогда другие, тогда жили другие люди. Вы — понимаете?»
«Формы на нас нельзя было напастись: всегда в крови. Мой первый раненый — старший лейтенант Белов, мой последний раненый — Сергей Петрович Трофимов, сержант минометного взвода. В семидесятом году он приезжал ко мне в гости, и дочерям я показала его раненую голову, на которой и сейчас большой шрам. Всего из-под огня я вынесла четыреста восемьдесят одного раненого. Кто-то из журналистов подсчитал: целый стрелковый батальон… Таскали на себе мужчин, в два-три раза тяжелее нас. А раненые они еще тяжелее. Его самого тащишь и его оружие, а на нем еще шинель, сапоги. Взвалишь на себя восемьдесят килограммов и тащишь. Сбросишь… Идешь за следующим, и опять семьдесят-восемьдесят килограммов… И так раз пять-шесть за одну атаку. А в тебе самой сорок восемь килограммов — балетный вес. Сейчас уже не верится…»
……………………………………
«Я потом стала командиром отделения. Все отделение из молодых мальчишек. Мы целый день на катере. Катер небольшой, там нет никаких гальюнов. Ребятам по необходимости можно через борт, и все. Ну, а как мне? Пару раз я до того дотерпелась, что прыгнула прямо за борт и плаваю. Они кричат: «Старшина за бортом!» Вытащат. Вот такая элементарная мелочь… Но какая это мелочь? Я потом лечилась…
………………………………………
«Вернулась с войны седая. Двадцать один год, а я вся беленькая. У меня тяжелое ранение было, контузия, я плохо слышала на одно ухо. Мама меня встретила словами: «Я верила, что ты придешь. Я за тебя молилась день и ночь». Брат на фронте погиб. Она плакала: «Одинаково теперь — рожай девочек или мальчиков».
«А я другое скажу… Самое страшное для меня на войне — носить мужские трусы. Вот это было страшно. И это мне как-то… Я не выражусь… Ну, во-первых, очень некрасиво… Ты на войне, собираешься умереть за Родину, а на тебе мужские трусы. В общем, ты выглядишь смешно. Нелепо. Мужские трусы тогда носили длинные. Широкие. Шили из сатина. Десять девочек в нашей землянке, и все они в мужских трусах. О, Боже мой! Зимой и летом. Четыре года… Перешли советскую границу… Добивали, как говорил на политзанятиях наш комиссар, зверя в его собственной берлоге. Возле первой польской деревни нас переодели, выдали новое обмундирование и… И! И! И! Привезли в первый раз женские трусы и бюстгальтеры. За всю войну в первый раз. Ха-а-а… Ну, понятно… Мы увидели нормальное женское белье… Почему не смеешься? Плачешь… Ну, почему?»
……………………………………..
«В восемнадцать лет на Курской Дуге меня наградили медалью «За боевые заслуги» и орденом Красной Звезды, в девятнадцать лет — орденом Отечественной войны второй степени. Когда прибывало новое пополнение, ребята были все молодые, конечно, они удивлялись. Им тоже по восемнадцать-девятнадцать лет, и они с насмешкой спрашивали: «А за что ты получила свои медали?» или «А была ли ты в бою?» Пристают с шуточками: «А пули пробивают броню танка?» Одного такого я потом перевязывала на поле боя, под обстрелом, я и фамилию его запомнила — Щеголеватых. У него была перебита нога. Я ему шину накладываю, а он у меня прощения просит: «Сестричка, прости, что я тебя тогда обидел…»
«Замаскировались. Сидим. Ждем ночи, чтобы все-таки сделать попытку прорваться. И лейтенант Миша Т., комбат был ранен, и он выполнял обязанности комбата, лет ему было двадцать, стал вспоминать, как он любил танцевать, играть на гитаре. Потом спрашивает:
— Ты хоть пробовала?
— Чего? Что пробовала? — А есть хотелось страшно.
— Не чего, а кого… Бабу!
А до войны пирожные такие были. С таким названием.
— Не-е-ет…
— И я тоже еще не пробовал. Вот умрешь и не узнаешь, что такое любовь… Убьют нас ночью…
— Да пошел ты, дурак! — До меня дошло, о чем он.
Умирали за жизнь, еще не зная, что такое жизнь. Обо всем еще только в книгах читали. Я кино про любовь любила…»
…………………………………………
«Она заслонила от осколка мины любимого человека. Осколки летят — это какие-то доли секунды… Как она успела? Она спасла лейтенанта Петю Бойчевского, она его любила. И он остался жить. Через тридцать лет Петя Бойчевский приехал из Краснодара и нашел меня на нашей фронтовой встрече, и все это мне рассказал. Мы съездили с ним в Борисов и разыскали ту поляну, где Тоня погибла. Он взял землю с ее могилы… Нес и целовал… Было нас пять, конаковских девчонок… А одна я вернулась к маме…»
……………………………………………
«Был организован Отдельный отряд дымомаскировки, которым командовал бывший командир дивизиона торпедных катеров капитан-лейтенант Александр Богданов. Девушки, в основном, со средне-техническим образованием или после первых курсов института. Наша задача — уберечь корабли, прикрывать их дымом. Начнется обстрел, моряки ждут: «Скорей бы девчата дым повесили. С ним поспокойнее». Выезжали на машинах со специальной смесью, а все в это время прятались в бомбоубежище. Мы же, как говорится, вызывали огонь на себя. Немцы ведь били по этой дымовой завесе…»
«Замаскировались. Сидим. Ждем ночи, чтобы все-таки сделать попытку прорваться. И лейтенант Миша Т., комбат был ранен, и он выполнял обязанности комбата, лет ему было двадцать, стал вспоминать, как он любил танцевать, играть на гитаре. Потом спрашивает:
— Ты хоть пробовала?
— Чего? Что пробовала? — А есть хотелось страшно.
— Не чего, а кого… Бабу!
А до войны пирожные такие были. С таким названием.
— Не-е-ет…
— И я тоже еще не пробовал. Вот умрешь и не узнаешь, что такое любовь… Убьют нас ночью…
— Да пошел ты, дурак! — До меня дошло, о чем он.
Умирали за жизнь, еще не зная, что такое жизнь. Обо всем еще только в книгах читали. Я кино про любовь любила…»
…………………………………………
«Она заслонила от осколка мины любимого человека. Осколки летят — это какие-то доли секунды… Как она успела? Она спасла лейтенанта Петю Бойчевского, она его любила. И он остался жить. Через тридцать лет Петя Бойчевский приехал из Краснодара и нашел меня на нашей фронтовой встрече, и все это мне рассказал. Мы съездили с ним в Борисов и разыскали ту поляну, где Тоня погибла. Он взял землю с ее могилы… Нес и целовал… Было нас пять, конаковских девчонок… А одна я вернулась к маме…»
……………………………………………
«Был организован Отдельный отряд дымомаскировки, которым командовал бывший командир дивизиона торпедных катеров капитан-лейтенант Александр Богданов. Девушки, в основном, со средне-техническим образованием или после первых курсов института. Наша задача — уберечь корабли, прикрывать их дымом. Начнется обстрел, моряки ждут: «Скорей бы девчата дым повесили. С ним поспокойнее». Выезжали на машинах со специальной смесью, а все в это время прятались в бомбоубежище. Мы же, как говорится, вызывали огонь на себя. Немцы ведь били по этой дымовой завесе…»
«Нам сказали одеть все военное, а я метр пятьдесят. Влезла в брюки, и девочки меня наверху ими завязали».
…………………………………..
«Пока он слышит… До последнего момента говоришь ему, что нет-нет, разве можно умереть. Целуешь его, обнимаешь: что ты, что ты? Он уже мертвый, глаза в потолок, а я ему что-то еще шепчу… Успокаиваю… Фамилии вот стерлись, ушли из памяти, а лица остались… «
…………………………………
«У нас попала в плен медсестра… Через день, когда мы отбили ту деревню, везде валялись мертвые лошади, мотоциклы, бронетранспортеры. Нашли ее: глаза выколоты, грудь отрезана… Ее посадили на кол… Мороз, и она белая-белая, и волосы все седые. Ей было девятнадцать лет. В рюкзаке у нее мы нашли письма из дома и резиновую зеленую птичку. Детскую игрушку…»
……………………………….
«Под Севском немцы атаковали нас по семь-восемь раз в день. И я еще в этот день выносила раненых с их оружием. К последнему подползла, а у него рука совсем перебита. Болтается на кусочках… На жилах… В кровище весь… Ему нужно срочно отрезать руку, чтобы перевязать. Иначе никак. А у меня нет ни ножа, ни ножниц. Сумка телепалась-телепалась на боку, и они выпали. Что делать? И я зубами грызла эту мякоть. Перегрызла, забинтовала… Бинтую, а раненый: «Скорей, сестра. Я еще повоюю». В горячке…»
«Я всю войну боялась, чтобы ноги не покалечило. У меня красивые были ноги. Мужчине — что? Ему не так страшно, если даже ноги потеряет. Все равно — герой. Жених! А женщину покалечит, так это судьба ее решится. Женская судьба…»
…………………………………
«Мужчины разложат костер на остановке, трясут вшей, сушатся. А нам где? Побежим за какое-нибудь укрытие, там и раздеваемся. У меня был свитерочек вязаный, так вши сидели на каждом миллиметре, в каждой петельке. Посмотришь, затошнит. Вши бывают головные, платяные, лобковые… У меня были они все…»
………………………………….
«Под Макеевкой, в Донбассе, меня ранило, ранило в бедро. Влез вот такой осколочек, как камушек, сидит. Чувствую — кровь, я индивидуальный пакет сложила и туда. И дальше бегаю, перевязываю. Стыдно кому сказать, ранило девчонку, да куда — в ягодицу. В попу… В шестнадцать лет это стыдно кому-нибудь сказать. Неудобно признаться. Ну, и так я бегала, перевязывала, пока не потеряла сознание от потери крови. Полные сапоги натекло…»
«Приехал врач, сделали кардиограмму, и меня спрашивают:
— Вы когда перенесли инфаркт?
— Какой инфаркт?
— У вас все сердце в рубцах.
А эти рубцы, видно, с войны. Ты заходишь над целью, тебя всю трясет. Все тело покрывается дрожью, потому что внизу огонь: истребители стреляют, зенитки расстреливают… Летали мы в основном ночью. Какое-то время нас попробовали посылать на задания днем, но тут же отказались от этой затеи. Наши «По-2″ подстреливали из автомата… Делали до двенадцати вылетов за ночь. Я видела знаменитого летчика-аса Покрышкина, когда он прилетал из боевого полета. Это был крепкий мужчина, ему не двадцать лет и не двадцать три, как нам: пока самолет заправляли, техник успевал снять с него рубашку и выкрутить. С нее текло, как будто он под дождем побывал. Теперь можете легко себе представить, что творилось с нами. Прилетишь и не можешь даже из кабины выйти, нас вытаскивали. Не могли уже планшет нести, тянули по земле».
«Мы стремились… Мы не хотели, чтобы о нас говорили: «Ах, эти женщины!» И старались больше, чем мужчины, мы еще должны были доказать, что не хуже мужчин. А к нам долго было высокомерное, снисходительное отношение: «Навоюют эти бабы…»
Три раза раненая и три раза контуженная. На войне кто о чем мечтал: кто домой вернуться, кто дойти до Берлина, а я об одном загадывала — дожить бы до дня рождения, чтобы мне исполнилось восемнадцать лет. Почему-то мне страшно было умереть раньше, не дожить даже до восемнадцати. Ходила я в брюках, в пилотке, всегда оборванная, потому что всегда на коленках ползешь, да еще под тяжестью раненого. Не верилось, что когда-нибудь можно будет встать и идти по земле, а не ползти. Это мечта была! Приехал как-то командир дивизии, увидел меня и спрашивает: «А что это у вас за подросток? Что вы его держите? Его бы надо послать учиться».
«Мы были счастливы, когда доставали котелок воды вымыть голову. Если долго шли, искали мягкой травы. Рвали ее и ноги… Ну, понимаете, травой смывали… Мы же свои особенности имели, девчонки… Армия об этом не подумала… Ноги у нас зеленые были… Хорошо, если старшина был пожилой человек и все понимал, не забирал из вещмешка лишнее белье, а если молодой, обязательно выбросит лишнее. А какое оно лишнее для девчонок, которым надо бывает два раза в день переодеться. Мы отрывали рукава от нижних рубашек, а их ведь только две. Это только четыре рукава…»
«Идем… Человек двести девушек, а сзади человек двести мужчин. Жара стоит. Жаркое лето. Марш бросок — тридцать километров. Жара дикая… И после нас красные пятна на песке… Следы красные… Ну, дела эти… Наши… Как ты тут что спрячешь? Солдаты идут следом и делают вид, что ничего не замечают… Не смотрят под ноги… Брюки на нас засыхали, как из стекла становились. Резали. Там раны были, и все время слышался запах крови. Нам же ничего не выдавали… Мы сторожили: когда солдаты повесят на кустах свои рубашки. Пару штук стащим… Они потом уже догадывались, смеялись: «Старшина, дай нам другое белье. Девушки наше забрали». Ваты и бинтов для раненых не хватало… А не то, что… Женское белье, может быть, только через два года появилось. В мужских трусах ходили и майках… Ну, идем… В сапогах! Ноги тоже сжарились. Идем… К переправе, там ждут паромы. Добрались до переправы, и тут нас начали бомбить. Бомбежка страшнейшая, мужчины — кто куда прятаться. Нас зовут… А мы бомбежки не слышим, нам не до бомбежки, мы скорее в речку. К воде… Вода! Вода! И сидели там, пока не отмокли… Под осколками… Вот оно… Стыд был страшнее смерти. И несколько девчонок в воде погибло…»
«Наконец получили назначение. Привели меня к моему взводу… Солдаты смотрят: кто с насмешкой, кто со злом даже, а другой так передернет плечами — сразу все понятно. Когда командир батальона представил, что вот, мол, вам новый командир взвода, все сразу взвыли: «У-у-у-у…» Один даже сплюнул: «Тьфу!» А через год, когда мне вручали орден Красной Звезды, эти же ребята, кто остался в живых, меня на руках в мою землянку несли. Они мной гордились».
Ускоренным маршем вышли на задание. Погода была теплая, шли налегке. Когда стали проходить позиции артиллеристов-дальнобойщиков, вдруг один выскочил из траншеи и закричал: «Воздух! Рама!» Я подняла голову и ищу в небе «раму». Никакого самолета не обнаруживаю. Кругом тихо, ни звука. Где же та «рама»? Тут один из моих саперов попросил разрешения выйти из строя. Смотрю, он направляется к тому артиллеристу и отвешивает ему оплеуху. Не успела я что-нибудь сообразить, как артиллерист закричал: «Хлопцы, наших бьют!» Из траншеи повыскакивали другие артиллеристы и окружили нашего сапера. Мой взвод, не долго думая, побросал щупы, миноискатели, вещмешки и бросился к нему на выручку. Завязалась драка. Я не могла понять, что случилось? Почему взвод ввязался в драку? Каждая минута на счету, а тут такая заваруха. Даю команду: «Взвод, стать в строй!» Никто не обращает на меня внимания. Тогда я выхватила пистолет и выстрелила в воздух. Из блиндажа выскочили офицеры. Пока всех утихомирили, прошло значительное время. Подошел к моему взводу капитан и спросил: «Кто здесь старший?» Я доложила. У него округлились глаза, он даже растерялся. Затем спросил: «Что тут произошло?» Я не могла ответить, так как на самом деле не знала причины. Тогда вышел мой помкомвзвода и рассказал, как все было. Так я узнала, что такое «рама», какое это обидное было слово для женщины. Что-то типа шлюхи. Фронтовое ругательство…»
Про любовь спрашиваете? Я не боюсь сказать правду… Я была пэпэже, то, что расшифровывается «походно-полевая жена. Жена на войне. Вторая. Незаконная. Первый командир батальона… Я его не любила. Он хороший был человек, но я его не любила. А пошла к нему в землянку через несколько месяцев. Куда деваться? Одни мужчины вокруг, так лучше с одним жить, чем всех бояться. В бою не так страшно было, как после боя, особенно, когда отдых, на переформирование отойдем. Как стреляют, огонь, они зовут: «Сестричка! Сестренка!», а после боя каждый тебя стережет… Из землянки ночью не вылезешь… Говорили вам это другие девчонки или не признались? Постыдились, думаю… Промолчали. Гордые! А оно все было… Но об этом молчат… Не принято… Нет… Я, например, в батальоне была одна женщина, жила в общей землянке. Вместе с мужчинами. Отделили мне место, но какое оно отдельное, вся землянка шесть метров. Я просыпалась ночью от того, что махала руками, то одному дам по щекам, по рукам, то другому. Меня ранило, попала в госпиталь и там махала руками. Нянечка ночью разбудит: «Ты чего?» Кому расскажешь?»
…………………………………
«Мы его хоронили… Он лежал на плащ-палатке, его только-только убило. Немцы нас обстреливают. Надо хоронить быстро… Прямо сейчас… Нашли старые березы, выбрали ту, которая поодаль от старого дуба стояла. Самая большая. Возле нее… Я старалась запомнить, чтобы вернуться и найти потом это место. Тут деревня кончается, тут развилка… Но как запомнить? Как запомнить, если одна береза на наших глазах уже горит… Как? Стали прощаться… Мне говорят: «Ты — первая!» У меня сердце подскочило, я поняла… Что… Всем, оказывается, известно о моей любви. Все знают… Мысль ударила: может, и он знал? Вот… Он лежит… Сейчас его опустят в землю… Зароют. Накроют песком… Но я страшно обрадовалась этой мысли, что, может, он тоже знал. А вдруг и я ему нравилась? Как будто он живой и что-то мне сейчас ответит… Вспомнила, как на Новый год он подарил мне немецкую шоколадку. Я ее месяц не ела, в кармане носила. Сейчас до меня это не доходит, я всю жизнь вспоминаю… Этот момент… Бомбы летят… Он… Лежит на плащ-палатке… Этот момент… А я радуюсь… Стою и про себя улыбаюсь. Ненормальная. Я радуюсь, что он, может быть, знал о моей любви… Подошла и его поцеловала. Никогда до этого не целовала мужчину… Это был первый…»
«Как нас встретила Родина? Без рыданий не могу… Сорок лет прошло, а до сих пор щеки горят. Мужчины молчали, а женщины… Они кричали нам: «Знаем, чем вы там занимались! Завлекали молодыми п… наших мужиков. Фронтовые б… Сучки военные…» Оскорбляли по-всякому… Словарь русский богатый… Провожает меня парень с танцев, мне вдруг плохо-плохо, сердце затарахтит. Иду-иду и сяду в сугроб. «Что с тобой?» — «Да ничего. Натанцевалась». А это — мои два ранения… Это — война… А надо учиться быть нежной. Быть слабой и хрупкой, а ноги в сапогах разносились — сороковой размер. Непривычно, чтобы кто-то меня обнял. Привыкла сама отвечать за себя. Ласковых слов ждала, но их не понимала. Они мне, как детские. На фронте среди мужчин — крепкий русский мат. К нему привыкла. Подруга меня учила, она в библиотеке работала: «Читай стихи. Есенина читай».
«Ноги пропали… Ноги отрезали… Спасали меня там же, в лесу… Операция была в самых примитивных условиях. Положили на стол оперировать, и даже йода не было, простой пилой пилили ноги, обе ноги… Положили на стол, и нет йода. За шесть километров в другой партизанский отряд поехали за йодом, а я лежу на столе. Без наркоза. Без… Вместо наркоза — бутылка самогонки. Ничего не было, кроме обычной пилы… Столярной… У нас был хирург, он сам тоже без ног, он говорил обо мне, это другие врачи передали: «Я преклоняюсь перед ней. Я столько мужчин оперировал, но таких не видел. Не вскрикнет». Я держалась… Я привыкла быть на людях сильной…»
……………………………………..
Подбежав к машине, открыла дверку и стала докладывать:
— Товарищ генерал, по вашему приказанию…
Услышала:
— Отставить…
Вытянулась по стойке «смирно». Генерал даже не повернулся ко мне, а через стекло машины смотрит на дорогу. Нервничает и часто посматривает на часы. Я стою. Он обращается к своему ординарцу:
— Где же тот командир саперов?
Я снова попыталась доложить:
— Товарищ генерал…
Он наконец повернулся ко мне и с досадой:
— На черта ты мне нужна!
Я все поняла и чуть не расхохоталась. Тогда его ординарец первый догадался:
— Товарищ генерал, а может, она и есть командир саперов?
Генерал уставился на меня:
— Ты кто?
— Командир саперного взвода, товарищ генерал.
— Ты — командир взвода? — возмутился он.
— Так точно, товарищ генерал!
— Это твои саперы работают?
— Так точно, товарищ генерал!
— Заладила: генерал, генерал…
Вылез из машины, прошел несколько шагов вперед, затем вернулся ко мне. Постоял, смерил глазами. И к своему ординарцу:
— Видал?
«Муж был старшим машинистом, а я машинистом. Четыре года в теплушке ездили, и сын вместе с нами. Он у меня за всю войну даже кошку не видел. Когда поймал под Киевом кошку, наш состав страшно бомбили, налетело пять самолетов, а он обнял ее: «Кисанька милая, как я рад, что я тебя увидел. Я не вижу никого, ну, посиди со мной. Дай я тебя поцелую». Ребенок… У ребенка все должно быть детское… Он засыпал со словами: «Мамочка, у нас есть кошка. У нас теперь настоящий дом».
«Лежит на траве Аня Кабурова… Наша связистка. Она умирает — пуля попала в сердце. В это время над нами пролетает клин журавлей. Все подняли головы к небу, и она открыла глаза. Посмотрела: «Как жаль, девочки». Потом помолчала и улыбнулась нам: «Девочки, неужели я умру?» В это время бежит наш почтальон, наша Клава, она кричит: «Не умирай! Не умирай! Тебе письмо из дома…» Аня не закрывает глаза, она ждет… Наша Клава села возле нее, распечатала конверт. Письмо от мамы: «Дорогая моя, любимая доченька…» Возле меня стоит врач, он говорит: «Это — чудо. Чудо!! Она живет вопреки всем законам медицины…» Дочитали письмо… И только тогда Аня закрыла глаза…»
…………………………………
«Пробыла я у него один день, второй и решаю: «Иди в штаб и докладывай. Я с тобой здесь останусь». Он пошел к начальству, а я не дышу: ну, как скажут, чтобы в двадцать четыре часа ноги ее не было? Это же фронт, это понятно. И вдруг вижу — идет в землянку начальство: майор, полковник. Здороваются за руку все. Потом, конечно, сели мы в землянке, выпили, и каждый сказал свое слово, что жена нашла мужа в траншее, это же настоящая жена, документы есть. Это же такая женщина! Дайте посмотреть на такую женщину! Они такие слова говорили, они все плакали. Я тот вечер всю жизнь вспоминаю… Что у меня еще осталось? Зачислили санитаркой. Ходила с ним в разведку. Бьет миномет, вижу — упал. Думаю: убитый или раненый? Бегу туда, а миномет бьет, и командир кричит: «Куда ты прешь, чертова баба!!» Подползу — живой… Живой!»
«Два года назад гостил у меня наш начальник штаба Иван Михайлович Гринько. Он уже давно на пенсии. За этим же столом сидел. Я тоже пирогов напекла. Беседуют они с мужем, вспоминают… О девчонках наших заговорили… А я как зареву: «Почет, говорите, уважение. А девчонки-то почти все одинокие. Незамужние. Живут в коммуналках. Кто их пожалел? Защитил? Куда вы подевались все после войны? Предатели!!» Одним словом, праздничное настроение я им испортила… Начальник штаба вот на твоем месте сидел. «Ты мне покажи, — стучал кулаком по столу, — кто тебя обижал. Ты мне его только покажи!» Прощения просил: «Валя, я ничего тебе не могу сказать, кроме слез».
………………………………..
«Я до Берлина с армией дошла… Вернулась в свою деревню с двумя орденами Славы и медалями. Пожила три дня, а на четвертый мама поднимает меня с постели и говорит: «Доченька, я тебе собрала узелок. Уходи… Уходи… У тебя еще две младших сестры растут. Кто их замуж возьмет? Все знают, что ты четыре года была на фронте, с мужчинами… » Не трогайте мою душу. Напишите, как другие, о моих наградах…»
………………………………..
«Под Сталинградом… Тащу я двух раненых. Одного протащу — оставляю, потом — другого. И так тяну их по очереди, потому что очень тяжелые раненые, их нельзя оставлять, у обоих, как это проще объяснить, высоко отбиты ноги, они истекают кровью. Тут минута дорога, каждая минута. И вдруг, когда я подальше от боя отползла, меньше стало дыма, вдруг я обнаруживаю, что тащу одного нашего танкиста и одного немца… Я была в ужасе: там наши гибнут, а я немца спасаю. Я была в панике… Там, в дыму, не разобралась… Вижу: человек умирает, человек кричит… А-а-а… Они оба обгоревшие, черные. Одинаковые. А тут я разглядела: чужой медальон, чужие часы, все чужое. Эта форма проклятая. И что теперь? Тяну нашего раненого и думаю: «Возвращаться за немцем или нет?» Я понимала, что если я его оставлю, то он скоро умрет. От потери крови… И я поползла за ним. Я продолжала тащить их обоих… Это же Сталинград… Самые страшные бои. Самые-самые. Моя ты бриллиантовая… Не может быть одно сердце для ненависти, а второе — для любви. У человека оно одно».
«Кончилась война, они оказались страшно незащищенными. Вот моя жена. Она — умная женщина, и она к военным девушкам плохо относится. Считает, что они ехали на войну за женихами, что все крутили там романы. Хотя на самом деле, у нас же искренний разговор, это чаще всего были честные девчонки. Чистые. Но после войны… После грязи, после вшей, после смертей… Хотелось чего-то красивого. Яркого. Красивых женщин… У меня был друг, его на фронте любила одна прекрасная, как я сейчас понимаю, девушка. Медсестра. Но он на ней не женился, демобилизовался и нашел себе другую, посмазливее. И он несчастлив со своей женой. Теперь вспоминает ту, свою военную любовь, она ему была бы другом. А после фронта он жениться на ней не захотел, потому что четыре года видел ее только в стоптанных сапогах и мужском ватнике. Мы старались забыть войну. И девчонок своих тоже забыли…»
…………………………………..
«Моя подруга… Не буду называть ее фамилии, вдруг обидится… Военфельдшер… Трижды ранена. Кончилась война, поступила в медицинский институт. Никого из родных она не нашла, все погибли. Страшно бедствовала, мыла по ночам подъезды, чтобы прокормиться. Но никому не признавалась, что инвалид войны и имеет льготы, все документы порвала. Я спрашиваю: «Зачем ты порвала?» Она плачет: «А кто бы меня замуж взял?» — «Ну, что же, — говорю, — правильно сделала». Еще громче плачет: «Мне бы эти бумажки теперь пригодились. Болею тяжело». Представляете? Плачет.»
…………………………………….
«Мы поехали в Кинешму, это Ивановская область, к его родителям. Я ехала героиней, я никогда не думала, что так можно встретить фронтовую девушку. Мы же столько прошли, столько спасли матерям детей, женам мужей. И вдруг… Я узнала оскорбление, я услышала обидные слова. До этого же кроме как: «сестричка родная», «сестричка дорогая», ничего другого не слышала… Сели вечером пить чай, мать отвела сына на кухню и плачет: «На ком ты женился? На фронтовой… У тебя же две младшие сестры. Кто их теперь замуж возьмет?» И сейчас, когда об этом вспоминаю, плакать хочется. Представляете: привезла я пластиночку, очень любила ее. Там были такие слова: и тебе положено по праву в самых модных туфельках ходить… Это о фронтовой девушке. Я ее поставила, старшая сестра подошла и на моих глазах разбила, мол, у вас нет никаких прав. Они уничтожили все мои фронтовые фотографии… Хватило нам, фронтовым девчонкам. И после войны досталось, после войны у нас была еще одна война. Тоже страшная. Как-то мужчины оставили нас. Не прикрыли. На фронте по-другому было».
«Это потом чествовать нас стали, через тридцать лет… Приглашать на встречи… А первое время мы таились, даже награды не носили. Мужчины носили, а женщины нет. Мужчины — победители, герои, женихи, у них была война, а на нас смотрели совсем другими глазами. Совсем другими… У нас, скажу я вам, забрали победу… Победу с нами не разделили. И было обидно… Непонятно…»
…………………………………..
«Первая медаль «За отвагу»… Начался бой. Огонь шквальный. Солдаты залегли. Команда: «Вперед! За Родину!», а они лежат. Опять команда, опять лежат. Я сняла шапку, чтобы видели: девчонка поднялась… И они все встали, и мы пошли в бой…»
Могилы с ромашками. Как женщины жили и умирали на войне — История России
Не так давно российские СМИ оживленно писали о том, что Краснодарское высшее военное авиационное училище начало принимать заявления от девушек. В приемную комиссию сразу же хлынули десятки желающих сесть за штурвал боевого самолета.
В мирное время девушки, которые осваивают военные специальности, представляются нам чем-то экзотическим. Но когда над страной нависает угроза войны, представительницы прекрасного пола зачастую обнаруживают удивительную храбрость и стойкость, ни в чем не уступая мужчинам. Так было в годы Великой Отечественной войны, когда женщины наравне с мужчинами сражались на фронте. Они осваивали самые разные военные профессии и несли воинскую службу в качестве медсестер, летчиц, саперов, разведчиц и даже снайперов.
В тяжелых военных условиях молодые девчонки, многие из которых были вчерашними школьницами, совершали подвиги и гибли за Отечество. При этом они даже в окопах продолжали хранить женственность, проявляя ее в быту и трепетной заботе о товарищах.
Мало наших современников способны представить себе, через что пришлось пройти советским женщинам в годы войны. Уже мало и их самих – тех, кто выжил и сумел донести драгоценные воспоминания до потомков.
Одной из хранительниц этих воспоминаний является наша коллега, главный специалист научного отдела РВИО, кандидат исторических наук Виктория Петракова. Она посвятила свой научный труд теме женщин на войне, тема ее исследования – советские девушки-снайперы.
О тяготах, которые выпали на долю этих героинь (с некоторыми из них Виктории посчастливилось общаться лично), она рассказала «Истории.РФ».
«Парашюты выкладывали, чтобы взять на борт бомбы»
– Виктория, я понимаю, что тема женщин на фронте очень обширна, поэтому давайте подробнее остановимся на Великой Отечественной войне.
– Массовое участие советских женщин в Великой Отечественной войне – это беспрецедентное явление в мировой истории. Ни у нацистской Германии, ни у стран-союзников такого количества женщин в войне не участвовало, и, более того, за рубежом женщины не осваивали боевые специальности. У нас же они были летчицами, снайперами, танкистами, саперами, минерами…
– Российские женщины начали воевать только в 1941 году? Почему их стали брать в армию?
– Это происходило по мере появления новых военно-учетных специальностей, развития техники, вовлечения в боевые действия большого количества людских ресурсов. Женщин призывали, чтобы высвобождать мужчин для ведения более тяжелых военных действий. Наши женщины находились на полях сражений и во время Крымской войны, и в Первую мировую, и в Гражданскую войну.
– Известно ли, сколько женщин в Советском Союзе воевало в годы Великой Отечественной войны?
– Историки до сих пор не установили точную цифру. В различных работах называется количество от 800 тысяч до 1 миллиона. В годы войны эти женщины освоили более 20 военных профессий.
– Много ли среди них было девушек-летчиц?
– Что касается летчиц, то у нас было три женских авиационных полка. Указ об их создании вышел 8 октября 1941 года. Это произошло благодаря известной летчице Марине Михайловне Расковой, которая уже на тот момент была Героем Советского Союза и обратилась непосредственно к Сталину с таким предложением. Девушки активно шли в авиацию, ведь тогда было много различных аэроклубов. Тем более в сентябре 1938 года Полина Осипенко, Валентина Гризодубова и Марина Раскова совершили беспересадочный перелет Москва – Дальний Восток длительностью более 26 часов. За выполнение этого перелета они были удостоены звания «Герой Советского Союза». Они стали первыми женщинами – Героями Советского Союза до войны, а во время войны первой стала Зоя Космодемьянская. Таким образом, история женщин в авиации в годы войны приобрела совершенно новое звучание. Как я уже говорила, у нас было три авиационных полка: 586-, 587- и 588-й. 588-й впоследствии (в феврале 1943 года) был переименован в 46-й Гвардейский Таманский полк. Летчиц именно этого полка немцы прозвали «Ночными ведьмами».
– Кого из военных летчиц того времени вы могли бы особо выделить?
– Среди женщин, пилотировавших истребители, одна из самых известных – это Лидия (Лилия) Литвяк, которую назвали «Белая лилия Сталинграда». Она вошла в историю как самая результативная женщина-истребитель: на ее счету было 16 побед – 12 личных и 4 групповых. Лидия начала свой боевой путь в небе над Саратовом, затем защищала небо Сталинграда в тяжелейшие сентябрьские дни 1942 года. Она погибла 1 августа 1943 года – не вернулась с боевого задания. Причем, интересно: у нее была боевая подруга, которая рассказывала о том, что Лидия говорила, что самым страшным для нее было бы пропасть без вести, потому что тогда память о ней была бы стерта. Собственно, так и получилось. И только в начале 1970-х годов в Донецкой области поисковые отряды нашли братское захоронение, в котором и обнаружили девушку. Изучив останки и сопоставив документы, установили, что это именно Лидия Литвяк. В 1990 году ей было присвоено звание Героя Советского Союза.
В уже упоминавшемся 46-м женском авиационном полку было очень много тех, кому это звание присвоили посмертно. Летчицы, когда ночью уходили на боевое задание, иногда выкладывали парашюты. А самолеты, на которых они летали, были практически фанерными. То есть, если в них попадали снаряды, самолеты мгновенно воспламенялись, а катапультироваться летчицы уже не могли.
– Почему они не брали с собой парашюты?
– Чтобы взять на борт больше бомб. Несмотря на то, что самолет легко мог загореться, преимущество его состояло в том, что он был тихоходным. Это позволяло незаметно подлетать к позициям противника, что повышало точность бомбометания. Но если снаряд все-таки попадал в самолет, очень многие сгорали заживо в пикирующих к земле бомбардировщиках.
«Мужчины плакали, видя, как гибнут девчонки»
– Известно ли, какой процент советских женщин смог дожить до конца войны?
– Это очень сложно установить, если учитывать не вполне упорядоченную мобилизационную политику руководства в отношении женщин в годы войны. Статистики по потерям среди женщин вообще не существует! В книге Г. Ф. Кривошеева (Григорий Федотович Кривошеев – советский и российский военный историк, автор нескольких трудов о военных потерях Вооруженных Сил СССР – Прим. ред.), которая является самым известным на сегодняшний день исследованием, где содержатся максимально точные данные о потерях, сказано о том, что женщин включали в общее число потерь – разграничений по полу не было. Поэтому число женщин, погибших во время Великой Отечественной войны, до сих пор неизвестно.
– Как женщины справлялись с бытовыми трудностями на войне? Ведь здесь от них требовалась не только моральная, но и физическая выносливость.
– Женское здоровье на фронте было практически атрофировано, организм постоянно был в состоянии мобилизации – и психически, и физиологически. Понятно, что после войны люди «оттаивали» и приходили в себя, но на войне просто не могло быть по-другому. Человеку нужно было выживать, нужно было выполнять боевое задание. Условия были очень экстремальными. К тому же женщины попадали в смешанные подразделения. Представьте себе: пехота идет десятки километров – было сложно решить какие-то бытовые моменты, когда вокруг одни мужчины. Кроме того, не все женщины подлежали мобилизации. На войну не брали тех, у кого были маленькие дети, пожилые родители на иждивении. Потому что военное руководство понимало, что все связанные с этим переживания могут впоследствии сказаться на психологическом состоянии на фронте.
– Что требовалось, чтобы пройти этот отбор?
– Необходимо было иметь минимальное образование и обладать очень хорошим физическим состоянием. Снайперами могли стать только те, у кого было отличное зрение. Кстати, на фронт брали много сибирячек – это были очень крепкие девчонки. В том числе внимательно относились к психологическому состоянию человека. Мы не можем не вспомнить про Зою Космодемьянскую, которая в тяжелейшие дни Московской битвы стала разведчицей-диверсантом. К сожалению, в настоящее время появляются различные негативные высказывания, которые оскорбляют память об этой девушке, обесценивают ее подвиг. Люди почему-то не пытаются отдать себе отчет в том, что она поступала в разведывательно-диверсионную часть, куда, естественно, не брали с отклонениями в психике. Чтобы служить там, необходимо было пройти медкомиссию, получить различные справки и так далее. Этой частью командовал майор, герой испанской войны, легендарный Артур Спрогис. Он явно бы увидел какие-то отклонения. Поэтому уже один тот факт, что ее зачислили в эту часть и она стала разведчицей-диверсантом, говорит о том, что человек был психически устойчивым.
– Как мужчины относились к женщинам-военным? Воспринимали ли их как равных боевых товарищей?
– Это все складывалось очень интересно. Например, когда девушки-снайперы приезжали на фронт, мужчины относились к ним с иронией и недоверием: «Девчонок привезли!» А когда пошли первые контрольные стрельбы и эти девочки выбивали все мишени, уважение к ним, конечно, возрастало. Естественно, их берегли, снайперов даже называли «стеклышки». К ним относились по-отечески. Очень трогательную историю мне рассказала снайпер Клавдия Ефремовна Калугина. У нее было три снайперские пары, и всех звали Машами. Все трое погибли. Ее первая снайперская пара, Маша Чигвинцева, погибла летом 1944 года. Тогда шла операция «Багратион» – освобождали Белоруссию. Маша шевельнулась, и, видимо, оптика сбликовала на солнце. Немецкий снайпер выстрелил и попал ей чуть ниже правого глаза, навылет. Маша упала замертво. Клавдия Ефремовна рассказывала, что в тот момент она заголосила на всю линию обороны. На ее плач из землянки выбежали солдаты, пытались ее успокоить: «Не плачь, немец услышит, откроет минометный огонь!» Но ничего не действовало. Это и понятно: ведь со снайперской парой ты делишь кров, еду, секреты, это твой самый близкий человек. Ее похоронили летом в поле, где было много полевых цветов: могилу украсили ромашками и колокольчиками. Хоронить Машу пришли все, вплоть до командиров подразделений. А ведь это был уже 1944 год, и мужчины перевидали очень много смертей и крови. Но все равно на похоронах Маши все плакали. Когда ее опускали в землю, командир сказал: «Спи спокойно, дорогая Маруся». И все мужчины плакали, видя, как гибнут молодые девчонки.
«Когда они возвращались, звучали всякие неприятные вещи»
– А в каких войсках женщинам было служить опаснее всего?
– В 1943 году на Ленинградском фронте было проведено исследование о травматизме среди женщин различных военных профессий. Наиболее высок он был, естественно, в военно-медицинской службе – медсестры под пулями и осколками вытаскивали раненых с поля боя. Очень частыми были ранения у связистов, минеров. Если говорить о снайперах, то травматизм этой военной профессии, при всей ее опасности и сложности, был относительно невысок.
– Среди снайперов было много женщин? Как их обучали?
– В Советском Союзе действовала единственная не только в нашей стране, но и во всем мире женская снайперская школа. В ноябре 1942 года при Центральной школе инструкторов снайперского дела (мужской) были созданы женские снайперские курсы. Потом, в мае 1943 года, появилась Центральная женская школа снайперской подготовки, она просуществовала до мая 1945 года. Эта школа выпустила около двух тысяч курсантов-девушек. Из них потери – 185 человек, то есть 10 процентов от общего числа. Снайперов, во-первых, берегли, в атаку не пускали: они должны были воевать только в обороне. Снайперы в основном гибли во время выполнения боевого задания. Это могло произойти по случайной неосторожности: во время снайперских дуэлей (когда оптический прицел бликовал на солнце, немецкий снайпер делал выстрел, и, соответственно, снайпер с противоположной стороны погибал) либо под минометным огнем.
– Что стало с этими героинями после окончания войны?
– Их судьбы складывались по-разному. Вообще, тема послевоенной реабилитации женщин-военнослужащих очень сложная. Память о женском подвиге в годы войны очень долгое время была предана забвению. Даже сами бабушки-ветераны рассказывали, как стеснялись говорить о том, что воевали. Это было сформировано негативным отношением в обществе, которое опиралось на разные истории про «походно-полевых жен». Это почему-то отбрасывало тень на всех женщин, которые воевали. Когда они возвращались, к сожалению, в их адрес могли звучать всякие неприятные вещи. Но я с ними общалась и знаю, чего им стоили фронтовые будни и боевая работа. Ведь очень многие возвращались с проблемами со здоровьем, не могли потом иметь детей. Взять тех же снайперов: они по двое суток лежали на снегу, получали челюстно-лицевые ранения… Эти женщины вынесли очень многое.
– Неужели не было военных романов со счастливым концом?
– Были счастливые случаи, когда в условиях войны рождалась любовь, потом люди женились. Были печальные истории, когда кто-то из влюбленных погибал. Но все равно, как правило, истории тех же «походно-полевых жен» – это в первую очередь искалеченные женские судьбы. И нет у нас морального права судить и тем более осуждать. Хотя уже в наши дни кто-то, не имея, видимо, уважения к памяти, выдергивает только отдельные сюжеты из многогранной истории войны, превращая их в «жареные» факты. И от этого очень горько. Когда женщина возвращалась с войны, процесс привыкания к мирной жизни занимал долгое время. Нужно было осваивать мирные профессии. Работали в совершенно разных сферах: в музеях, на заводах, кто-то был бухгалтером, были и те, кто шел преподавать теорию в высшие военные училища. Люди возвращались психологически поломанными, очень сложно было выстраивать личную жизнь.
«Не все могли сделать первый выстрел»
– Все-таки женщины – нежные и чуткие существа, их достаточно сложно ассоциировать с войной, убийствами… Те девушки, которые шли на фронт, какими они были?
– В одной из моих статей изложена история Лидии Яковлевны Андерман. Она была снайпером, кавалером ордена Славы; к сожалению, ее уже нет в живых. Она рассказывала, что после войны ей очень долгое время снился первый убитый немец. В школе будущих снайперов учили стрелять исключительно по мишеням, а на фронте им пришлось столкнуться с живыми людьми. Вследствие того, что расстояние могло быть небольшим и оптический прицел приближал цель в 3,5 раза, зачастую можно было разглядеть обмундирование противника, очертания его лица. Лидия Яковлевна потом вспоминала: «Я в прицел видела, что у него рыжая борода, какие-то рыжие волосы». Он еще долго ей снился даже после войны. Но сразу сделать выстрел получалось не у всех: естественная жалость и качества, свойственные женской природе, давали о себе знать при выполнении боевого задания. Конечно, женщины понимали, что перед ними враг, но все равно это был живой человек.
– Как же они пересиливали себя?
– Гибель боевых товарищей, осознание того, что враг творит на родной земле, трагические известия из дома – все это неизбежно оказывало влияние на женскую психику. И в такой ситуации вопрос о том, надо ли идти и выполнять свое боевое задание, не вставал: «…Я должна взять оружие в руки и мстить сама. Я уже знала, что у меня никого из родных не осталось. Моей мамы нет…» – вспоминала одна из снайперов. Повсеместно на фронтах женщины-снайперы начали появляться в 1943 году. На тот момент уже не первый год длилась блокада Ленинграда, сжигались села и деревни Белоруссии, у многих погибли близкие и боевые товарищи. Всем было ясно, что нам принес враг. Иногда спрашивают: «Чем нужно было обладать, чтобы быть снайпером? Может, это была какая-то предрасположенность характера, врожденная жестокость?» Конечно, нет. Когда задаешься такими вопросами, необходимо постараться «погрузиться» в психологию человека, который жил в военное время. Потому что они были такими же обычными девчонками! Как и все, мечтали о замужестве, обустраивали скромный военный быт, следили за собой. Просто война явилась очень мобилизующим фактором для психики.
– Вы говорили, что память о женском подвиге на долгие годы оказалась забытой. Что изменилось со временем?
– Первые именно исследовательские работы об участии женщин в Великой Отечественной войне начали появляться только в 1960-е годы. Сейчас, слава Богу, об этом пишут и диссертации, и монографии. Женский подвиг сейчас уже, безусловно, утвердился в общественном сознании. Но, к сожалению, немного поздновато, потому что очень многие из них этого уже не видят. И многие, может быть, умирали забытыми, так и не узнав, что о них кто-то написал. Вообще, для изучения психологии человека на войне просто бесценными являются источники личного происхождения: воспоминания, мемуары, интервью ветеранов. Ведь они рассказывают о таких вещах, которых не найти ни в одном архивном документе. Понятно, что войну нельзя идеализировать, это были не только подвиги – было и грязно, и страшно. Но когда мы пишем или говорим об этом, нужно всегда быть максимально корректными, бережными к памяти о тех людях. Ни в коем случае нельзя навешивать ярлыки, потому что мы не знаем даже тысячной доли того, что там было на самом деле. Много судеб было поломано, исковеркано. И многие ветераны, вопреки всему тому, что пришлось им пережить, сохранили до конца своих дней ясный взгляд, чувство юмора, оптимизм. Нам самим многому учиться у них. И главное – всегда помнить о них с огромным уважением и благодарностью.
Женщины и война: три реальные истории, которые сильнее любого фильма
Перед вами истории трех женщин. Одна в глубоком нашем тылу, другая на передовой, третья на оккупированной врагом земле, каждая по-своему спасали людей, жертвовали собой во время войны. Все трое чудом выжили и после победы прожили ещё много лет. Читая об их подвиге, невольно вспоминаешь жен-мироносиц. «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими». И дочерьми.
Тоня-эже и 160 ее детей
1942-й. Киргизия. Небольшое село Курменты. Именно сюда прибыли эвакуированные из блокадного Ленинграда сто шестьдесят человек. Человечков. Опухших от голода дистрофиков, с тоненькими шеями и большими головами малышей-блокадников, многие из которых от слабости уже не могли сами ходить. Из взрослых — трое сопровождающих: директор детского дома, воспитатель и медсестра. Детям было от двенадцати до полутора лет. Их везли долго-долго, на грузовиках, в вагонах, на барже, на бричках…
Имена самых маленьких, которые ещё говорить толком не умели, перед отправкой из Ленинграда написали на клеёнчатых бирках и привязали к ручкам. Но в дороге дети много плакали и утирали глаза – чернила размылись, имена, фамилии, годы рождения стерлись. Кто есть кто? Точно восстановить было уже невозможно.
Они не умерли в дороге, добрались все сто шестьдесят. А потом все сто шестьдесят дожили до Победы, выучились, стали взрослыми… Это было настоящее чудо. И чудо это совершила девочка. Истощенных сирот спасла их новая семнадцатилетняя мама, или, как звали её старшие девочки, Тоня-эже — так в Киргизии принято обращаться к старшей сестре.
Токтогон Алтыбасарова — вот ее полное имя. В 1941 году, когда все мужчины из села ушли на фронт, ее назначили председателем сельсовета. Эта по сути еще девочка единственная в округе знала русский язык — выучила по радиопередачам. Еще знала арабский, обладала феноменальной памятью. Она была человеком, на которого можно было положиться и который был готов положить свою жизнь за других.
Токтогон поселила своих подопечных в пустующем бараке. Вместе с односельчанами набрала мешков и набила сеном, сделав детям какие-никакие матрасы. К Токтогон как к председателю совхоза приходили иногда за документами русские из соседнего рабочего поселка, у них девушка выспрашивала, как зовут их родственников, и вписывала в метрики не помнящих родства малышей новые — только что услышанные — русские имена.
Кормить детей было нечем. Токтогон пошла по дворам. Обошла каждый дом. Милостыню не выклянчивала, просто рассказывала о блокаде, о сиротах, в которых едва теплилась жизнь, и односельчане, обделяя собственных детей, понесли в барак последнее, что было дома — кумыс, сыр, молоко, картошку, свеклу…
Но еду мало принести — нужно еще чтобы дети её съели. У некоторых не было сил даже на это. Токтогон давала маленьким по две-три чайных ложки молока в час — больше нельзя, слишком сильное истощение. Не выдерживала, выбегала из барака, ревела от жалости и бессилия. А дети звали её обратно и тоже плакали — от голода, от того, что вспоминали бомбежки, от того, что рядом нет и уже не будет никогда родной мамы. Токтогон возвращалась и продолжала кормить.
Потом стало чуть легче. Токтогон организовала шефство — каждая семья в селе опекала двух-трех блокадников. Ребятишкам сшили войлочные телогрейки, связали носки к осени. Днем их новая мама работала в сельсовете, а после работы бежала в детский дом, несла детям гостинец — сладкую печеную тыкву, качала ребятишек на коленях, пела перед сном киргизские колыбельные.
Отказавшись от учебы и хороших должностей во Фрунзе, Токтогон Алтыбасарова прожила с детьми все десять лет, пока работал детский дом. Блокадники окрепли, закончили школу, потом разъехались по всему Союзу и писали маме письма. Приезжали, навещали.
А Тоня-эже вышла замуж, родила девять детей, сорок четыре года проработала председателем сельсовета в Курменты, двадцать три раза избиралась депутатом поселкового, районного и областного советов, была членом коллегии Верховного суда Киргизской ССР… Прожила девяносто лет. После неё осталась коробка с юбилейными медалями, толстая папка с грамотами, ящик с письмами от ста шестидесяти эвакуированных ленинградцев. И всё.
В парке Победы имени Даира Асанова в Бишкеке стоит памятник, на котором высечен образ Токтогон. В Санкт-Петербурге собираются увековечить её имя.
Фрау Черная смерть
Чтобы попасть на фронт Евдокия Завалий, колхозница из украинского села Новый Буг, добавила себе три года — сказала, что ей восемнадцать. А было пятнадцать.
Ее взяли санитаркой в кавалерийский полк. Во время отступления, когда полк переправлялся через Днепр, осколком разорвавшегося снаряда Евдокию ранило в живот. Из госпиталя отправили в запасной полк. Там во время бомбежки Завалий вытащила на плащ-палатке раненого офицера. За это её наградили первым орденом — Красной звезды.
А дальше начались чудеса. В их запасной полк приехали набирать ребят на передовую. Смотрят документы, а там: «Гвардии старший сержант Завалий Евдок». Ну, бывает, сократили имя, когда записывали в госпитале. На Дусе — гимнастерка, галифе, голова после ранения стрижена под ежик…
— Завалий Евдоким?
— Так точно!
— Пятнадцать минут на сборы!
Выдали боеприпасы, обмундирование, и через два с половиной часа старший сержант Евдоким Завалий уже принимал бой в составе шестой десантной бригады у станции Горячий Ключ.
Воевал старший сержант храбро, под Моздоком взял в плен немецкого офицера. За это «Евдокима» назначили командиром отделения разведки. На Кубани поднял бойцов в атаку, заменив погибшего в бою командира, и вывел роту из окружения. Правда, при этом сам герой получил тяжелое ранение и хранить свою тайну больше не мог.
Зачли боевые заслуги Евдокию Николаевну и направили на курсы младших лейтенантов. И в октябре 1943 года семнадцатилетний лейтенант Евдокия Завалий стала командиром взрослых мужиков – отдельной роты автоматчиков 83-й бригады морской пехоты.
Фашисты прозвали её «Фрау Черная смерть». И было за что. Когда бригада морпехов шла в атаку, взвод Завалий становился тараном — пробивал дорогу основным силам. Он участвовал в крупнейшей десантной операции Великой Отечественной войны — Керченско-Эльтигенской: под ураганным огнем смог закрепиться на плацдарме и обеспечить высадку основных сил. За эту операцию Евдокия Завалий получила второй орден – Отечественной войны I степени.
А третий орден Отечественной войны, II степени — за освобождение Севастополя, за штурм Сапун-Горы.
Под Белгород-Днестровским ночью форсировали лиман, чтобы, пройдя через минное поле, захватить плацдарм и удержать его до прихода главных сил. По воспоминаниям Евдокии Николаевны, когда взвод преследовал отступающих немцев, рядом разорвался снаряд, она потеряла сознание. Очнулась к ночи. Немцы ходили по полю и добивали советских раненых. Один приблизился к ней, она затаилась, и вдруг — резкая боль! — фашист пробил ей ногу штыком. Стиснула зубы, не издала ни звука. Истекала кровью. Её нашли местные жители, когда наши отбили берег лимана.
Начальство решило, что Дуся погибла. В списке похороненных в братской могиле в Белгород-Днестровском появилось имя Евдокии Завалий.
Её имя высечено и на другом мемориале — в Болгарии.
А во время кровопролитной Будапештской наступательной операции взводу Евдокии Завалий поручили взять немецкий штаб. К нему было не подобраться, но разведчики нашли путь — через канализационный коллектор. На всех бойцов — пятнадцать кислородных подушек. Пользовались по очереди. Двое морпехов задохнулись, остались в трубе. Но задание взвод выполнил.
Пленный немецкий генерал не мог понять, как наша разведка смогла проникнуть в неприступную цитадель, пока не увидел десантников — грязных, вонючих, ещё не успевших отмыться после марш-броска. Но окончательно «добило» генерала то, что командиром разведчиков была девушка. Он даже подарил ей свой «Вальтер». Будапештская операция — это четвертый орден Евдокии Завалий, еще один орден Красного Знамени.
Почти каждая боевая вылазка десантников под командованием Завалий достойна стать книгой или фильмом. Вот ее взводу приказано взять важный стратегический пункт — высоту «203». Катера, перевозившие десантников, атакуют фашистские самолеты. Два катера подбиты, есть раненые и убитые. Оставшиеся поднимаются на высоту, окапываются. За день отбивают четырнадцать атак! Патронов в обрез, продовольствие заканчивается, нет воды. Но высоту взвод отстоял. И на груди командира появился пятый орден — Красного Знамени.
Четыре ранения. Две контузии. Двое «похорон». Пять орденов и почти сорок медалей. Участие в обороне Кавказа, в боях за Крым, Бессарабию, на Дунае, в освобождении Югославии, Румынии, Болгарии, Венгрии, Австрии, Чехословакии… Хватило бы на несколько жизней!
А ведь была ещё послевоенная жизнь – в Киеве. С мужем, детьми, внуками и правнуками. Работала гвардии полковник морской пехоты… директором гастронома. А почему нет? Настоящая мирная профессия. То, ради чего воевала.
Скончалась Евдокия Завалий накануне 65-летия Победы, в мае 2010 года в возрасте 84 лет.
Ирена Сендлер и ее 2500 детей
В 1940 году нацисты поделили Варшаву на место для жизни и место для смерти. Место для смерти было организовано в районе, где исторически селились еврейские семьи. Немцы выселили оттуда всех поляков, пригнали евреев, отгородили стеной с колючей проволокой и оставили умирать от голода.
К концу года в гетто, занимавшем меньше пяти процентов площади Варшавы, находилось 440 тысяч человек. Каждому выдавалось по два килограмма хлеба в месяц. За этот месяц от голода и болезней здесь умирало по пять тысяч человек. Но трупы, то и дело появляющиеся на улицах гетто, беспокоили фашистов — могла начаться эпидемия, а нацисты любили аккуратность и гигиену. Пришлось впустить на запретную территорию варшавских врачей – для санитарной обработки.
Сотруднику управления здравоохранения Ирене Сендлер в сороковом было двадцать девять. Её отец, врач Станислав Кжижановский, умер в 1917 году, спасая людей от тифа. Хрупкая, маленькая — рост всего полтора метра — она выглядела младше своих лет и не вызывала у нацистов подозрений.
Ирена вместе со своими коллегами под присмотром нацистов приезжала в гетто на небольшом грузовичке, выгружала дезинфицирующие средства, одежду, медикаменты, продукты и деньги. В её обязанности также входил присмотр за больными детьми. Фашисты тщательно проверяли, что Ирена привозит за колючую проволоку. Но им и в голову не приходило, что она оттуда вывозила! Вернее, кого. В мешках, в корзинах, в тюках с окровавленными бинтами, в медицинских коробках из гетто уезжали еврейские дети. Свою шестимесячную приемную дочь Ирена спрятала в мусорную корзину.
Старших детей выводили через подвалы домов, примыкавших к ограде и через канализационные трубы. Вот идет часовой. Завернул за угол, и тут же маленький мальчик, рискуя расшибить коленки, стремглав несется к спасительному люку коллектора, ныряет в трубу, и приоткрывшаяся чугунная крышка захлопывается над его головой.
Полька Ирена (подпольный псевдоним Иоланта) состояла в Жеготе — тайном Совете, который помогал евреям, укрывал их от преследований, делал новые документы, переправлял в нейтральные страны. В её организации было около 25 человек — водители, медсестры, служащие городской управы…
Это была смертельно опасная работа. И очень тяжелая морально. Чтобы спасти ребенка, порой приходилось долго уговаривать родителей отдать его врачам. Бывало, отец уже был согласен, но мать не могла смириться с мыслью, что больше не увидит свою кровиночку, и отказывалась. А на следующий день всю семью увозили в Треблинку, в газовую камеру.
Контроль постоянно ужесточался. При выезде из гетто санитарный грузовик строго осматривали охранники. А малышам не прикажешь — могли заплакать, закричать, выдать и себя, и своих спасителей. Ирена давала детям снотворное. Кроме того, у врачей была специально обученная собака. Чтобы заглушить детский плач, пес отчаянно лаял во время досмотра.
Но вывезти детей было мало. Нужно было сделать ребенку новую метрику, получить на него продовольственные карточки, найти людей, которые приютили бы его, позаботились о нем, рискуя не только собой, но и жизнью своих близких. Спасенных отдавали в приемные семьи, переправляли в приюты при католических монастырях. Более двух тысяч поляков были казнены фашистами за содействие в спасении еврейских детей.
Кроме того Ирена должна была сохранить имя каждого малыша, особенно младенцев, ещё не знавших, кто они – ведь у родителей выбраться из гетто шансов практически не было. Ирена записывала детские имена — старые и новые – имена их родителей и родственников, даты рождения, адреса семей, где дети нашли приют, на тонкие полоски бумаги, закладывала данные в стеклянные банки и закапывала их в саду у своей знакомой. После войны по этому «баночному архиву» центральный комитет евреев в Польше отыскал всех спасенных, у многих нашлись родные, а сирот переправили в Израиль.
Ирена Сендлер и её коллеги за время оккупации спасли из Варшавского гетто… 2500 детей от полутора до пятнадцати лет.
В октябре сорок третьего по анонимному доносу Ирену арестовало гестапо. Пытали, мучили, переломали руки и ноги. Она молчала. Слишком много подпольщиков, детей, людей, откликнувшихся на чужое горе стояло за ней. Жегота (польск. Żegota, Rada Pomocy Żydom – подпольный Совет помощи евреям) подкупила тюремщиков. Охранник вывел её на улицу: «Беги!» Какое там — «беги», после пыток женщина могла передвигаться только на костылях. Но друзья подхватили Ирену и увезли на конспиративную квартиру. А фамилия Сендлер назавтра появилась в списке казненных.
До конца войны женщина скрывалась от фашистов. После войны никакой славы, никаких почестей и благодарности в Польше не было. Наоборот, как участницу Жеготы, которая финансировалась, в том числе, польским правительством в изгнании и сотрудничала с Армией Крайовой (военизированной структуры, подчинявшейся польскому правительству в изгнании, которое с 1939 года находилось в Лондоне), беременную Сендлер арестовали. Жестоко допрашивали. Результат — преждевременные роды и смерть маленького сына.
Ирену звали в Израиль — там её знали, почитали, даже присудили в 65-м году звание Праведника народов мира, но из страны Сендлер не выпускали. До самых последних дней она ютилась со своей семьей в однокомнатной квартире.
Лишь под старость, уже в двухтысячных годах о подвиге смелой женщины узнал мир. В 2003 году польское правительство наградило Ирену Орденом Белого орла, в 2007 году она получила международный орден Улыбки и тогда же была выдвинута на Нобелевскую премию мира.
Скончалась Ирена Сендлер в возрасте 98 лет.
На заставке: Cвязистки МПВО Ленинграда В. Клепикова, А. Егорова и А. Ковалёва исправляют повреждение связи. Автор: Борис Лосин. 1943
Хроники Второй мировой войны: женщины на войне
Страны-участники Второй мировой войны прилагали максимум усилий для победы. Многие женщины добровольно записались в вооруженные силы или выполняли традиционную мужскую работу дома, на предприятиях и на фронте. Женщины работали на заводах и в правительственных организациях, были активными участницами групп сопротивления и вспомогательных подразделений. Сравнительно немного женщин сражались непосредственно на линии фронта, но многие стали жертвами бомбардировок и военных вторжений. К концу войны более 2-х миллионов женщин работали в сфере военной промышленности, сотни тысяч добровольно ушли на фронт санитарками или записались в ряды армии. Только в СССР в военные подразделениях наравне с мужчинами служили около 800 тысяч женщин. В данном фоторепортаже представлены фотографии, рассказывающие о том, что пришлось перенести и выдержать женщинам, которые принимали активное участие в боевых действиях Второй мировой войны.
Символом обороны Севастополя стала советская снайпер Людмила Павличенко, которая убила 309 немецких солдат. Павличенко считается самой успешной женщиной-снайпером в истории. (AP Photo)
Кинорежиссер Лени Рифеншталь смотрит в объектив большой видеокамеры во время подготовки к съемке Имперского партийного съезда в Германии в 1934 году. Из отснятого материала будет смонтирован фильм «Триумф воли», который впоследствии станет лучшим агитационным фильмом в истории. (LOC)
Японки ищут возможные дефекты в гильзах на фабрике в Японии, 30 сентября 1941 года. (AP Photo)
Военнослужащие женской части армии США (Women’s Army Corps) позируют в Camp Shanks, Нью-Йорк, перед отправлением из нью-йоркского порта, 2 февраля 1945 года. Первый контингент афроамериканских женщин-военнослужащих отправился на войну за границу. Слева направо в приседе: рядовой Роуз Стоун, рядовой Вирджиния Блейк и рядовой 1-го класса Мари Б. Джиллисспай. Второй ряд: рядовой Женевьева Маршалл, техник 5-го класса Фанни Л. Талберт и капрал Келли К. Смит. Третий ряд: рядовой Глэдис Шустер Картер, техник 4-го класса Эвелина К. Мартин и рядовой 1-го класса Теодора Палмер. (AP Photo)
Работницы осматривают частично надутый аэростат заграждения в Нью-Бедфорде, штат Массачусетс, 11 мая 1943 года. Все части аэростата должны быть опечатаны соответствующими сотрудниками, начальником отдела, а также главным инспектором, который дает окончательное утверждение. (AP Photo)
Американские санитарки в противогазах проходят учения в Форт Джее, Гавернорс Айленд, Нью-Йорк, 27 ноября 1941 года. На заднем плане сквозь облако дыма виднеются нью-йоркские небоскребы. (AP Photo)
Три советские партизанки во время Второй мировой войны, СССР. (LOC)
Военнослужащие женской части британской армии (Auxiliary Territorial Service) в теплой зимней одежде ищут прожектором немецкие бомбардировщики недалеко от Лондона, 19 января 1943 года. (AP Photo)
Немецкая лётчица, капитан Ханна Райтш, пожимает руку канцлеру Германии Адольфу Гитлеру после получения награды «Железный крест» II степени в рейхсканцелярии в Берлине, Германия, апрель 1941 года. Райтш была удостоена этой награды за заслуги в области развития воздушных вооружений во времена Второй мировой войны. На заднем плане в центре стоит рейхсмаршал Герман Геринг, а на заднем плане справа – генерал-лейтенант Карл Боденшатц. (AP Photo)
Студентки-художницы на скорую руку срисовывают агитационные плакаты Второй мировой войны в городе Порт Вашингтон, штат Нью-Йорк, 8 июля 1942 года. Исходные рисунки висят стене на заднем плане. (AP Photo/Marty Zimmerman)
Солдаты СС держат под арестом группу молодых женщин, борцов еврейского сопротивления, во время ликвидации Варшавского гетто после восстания еврейского населения в апреле и мае 1943 года. (AP Photo)
Всё больше и больше женщин присоединяются к рядам люфтваффе в рамках всеобщей призывной кампании. Они замещают мужчин, которые были переброшены в армию, чтобы бороться с наступающими союзными силами. На фото: женщины тренируются вместе с мужчинами из люфтваффе, Германия, 7 декабря 1944 года. (AP Photo)
Специально отобранные летчицы из женского подразделения ВВС (Women’s Auxiliary Air Force) проходят учения для службы в полиции. На фото: военнослужащая женского подразделения ВВС демонстрирует приемы самообороны, 15 января 1942 года. (AP Photo)
На Филиппинах был сформирован первый отряд женщин-партизан. На фото: жительницы Филиппин, проходившие учения в местной женской части, тренируют стрельбу из ружья в Маниле, 8 ноября 1941 года. (AP Photo)
Итальянские «Maquis» были практически неизвестны внешнему миру, хотя и боролись с фашистским режимом с 1927 года. Они вели бои за свободу в наиболее опасных условиях. Их врагами были немцы и фашисты-итальянцы, а полем боя – покрытые вечной мерзлотой горные вершины на границе между Францией и Италией. На фото: школьная учительница воюет плечом к плечу со своим мужем над горным перевалом Little Saint Bernard в Италии, 4 января 1945 года. (AP Photo)
Женщины из корпуса обороны формируют знак «Виктория» струями воды из пересеченных пожарных шлангов во время демонстрации своих умений в Глостере, штат Массачусетс, 14 ноября 1941 года. (AP Photo)
Санитарка перевязывает руку китайскому солдату во время сражения на фронте у реки Салуин в провинции Юньнань, 22 июня 1943 года. Ещё один солдат пришел на костылях, чтобы получить первую медицинскую помощь.(AP Photo)
Работницы начищают прозрачные носовые части бомбардировщиков A-20J на заводе авиастроительной компании «Douglas Aircraft» в городе Лонг-Бич, штат Калифорния, октябрь 1942 года. (AP Photo/Office of War Information)
Американская киноактриса Вероника Лэйк демонстрирует, что может произойти с работницами, которые носят длинные волосы, во время работы за станком на фабрике в США, 9 ноября 1943 года. (AP Photo)
Зенитчицы из женской части британской армии (Auxiliary Territorial Service) бегут на позиции после сигнала тревоги в Лондоне, 20 мая 1941 года. AP Photo)
Женщины из немецких зенитных войск говорят по полевым телефонам во времена Второй мировой войны. (LOC)
Молодые советские трактористки из Киргизии с успехом заменили своих друзей, братьев и отцов, которые ушли на фронт. На фото: трактористка убирает урожай сахарной свеклы, 26 августа 1942 года. (AP Photo)
77-летняя миссис Paul Titus, воздушный наблюдатель округа Бакс, штат Пенсильвания, держит ружье и осматривает свой участок, 20 декабря 1941 года. Миссис Titus завербовалась на следующий день после нападения на Пёрл-Харбор. «Я могу держать в руках оружие в любое время, когда потребуется», — заявила она. (AP Photo)
Польские женщины в стальных шлемах и военной форме идут маршем по улицам Варшавы, готовясь защищать столицу, когда немцы начали наступление на Польшу, 16 сентября 1939 года. (AP Photo)
Санитарки убирают в палате больницы св. Петра в Степни, Ист-Лондон, 19 апреля 1941 года. Во время крупномасштабного воздушного налета на Лондон немецкие бомбы среди прочих зданий поразили четыре больницы. (AP Photo)
Фотожурналистка журнала «Life» Маргарет Бурк-Уайт в летном снаряжении стоит возле союзного самолета «Летающая крепость» во время своей командировки в феврале 1943 года. (AP Photo)
Немецкие солдаты ведут польских женщин к месту казни в лесу, 1941 год. (LOC)
Студентки Северо-западного университета проходят учения во дворе своего университета в Эванстоне, штат Иллинойс, 11 января 1942 года. Слева направо: 18-летняя Жанна Пол из города Ок Парк, штат Иллинойс, 18-летняя Вирджиния Пейсли и 19-летняя Мария Уолш из Лейквуда, штат Огайо, 20-летняя Сара Робинсон из Джонсборо, штат Арканзас, 17-летняя Элизабет Купер из Чикаго и 17-летняя Гарриет Гинсберг. (AP Photo)
Санитарки проходят учения в противогазах – один из многих видов тренировок для новичков – на территории одной из больниц в ожидании отправления в места постоянной дислокации в Уэльсе, 26 мая 1944 года. (AP Photo)
Киноактриса Айда Лупино, лейтенант женской части Women’s Ambulance and Defense Corps сидит у телефонного распределительного щита в Брентвуде, штат Калифорния, 3 января 1942 года. В экстренной ситуации она может связаться со всеми постами скорой помощи в городе. Распределительный щит находится в её доме, откуда она может видеть весь Лос-Анджелес. (AP Photo)
Первый контингент американских санитарок, отправленных на союзную передовую базу в Новой Гвинее, шагает к лагерю с вещами,12 ноября 1942 года. Первые четыре девушки справа налево: Эдит Виттейкер из Потакета, штат Род-Айленд, Рут Баучер из Вустера, штат Огайо, Хелен Лоусон из Атенса, штат Теннесси и Хуанита Гамильтон из Хендерсонвилла, Северная Каролина. (AP Photo)
Члены Палаты представителей США в практически полном составе слушают мадам Чан Кайши, жену китайского генералиссимуса, которая просит приложить максимум усилий, чтобы остановить наступление Японии, в Вашингтоне, округ Колумбия, 18 февраля 1943 года. (AP Photo/William J. Smith)
Санитарки, высадившиеся с десантных судов, идут по пляжу в Нормандии, Франция, 4 июля 1944 года. Они направляются в полевой госпиталь, чтобы оказывать помощь раненным союзным солдатам. (AP Photo)
Французские мужчина и женщина стреляют из конфискованного немецкого оружия во время битвы французских войск и мирных жителей с немецкими захватчиками в тылу в Париже в августе 1944 года незадолго до капитуляции немецкой армии и освобождения Парижа. (AP Photo)
Мужчина и женщина забирают оружие у раненного немецкого солдата во время стычки на улице в тылу незадолго до вхождения союзных войск в Париж, 1944 года. (AP Photo)
Элизабет «Лило» Глоден предстала перед судом по обвинению в причастности к совершению покушения на жизнь Гитлера в июле 1944 года. Элизабет, также как и её мать и муж, была осуждена за сокрытие участника «Заговора 20 июля» с целью убийства Гитлера. Все трое были обезглавлены 30 ноября 1944 года. Их казнь получила широкую огласку и послужила предупреждением тем, кто собирался вступить в заговор против немецкой правящей партии. (LOC)
Румынские гражданские жители, мужчины и женщины, копают противотанковые рвы в пограничной зоне, готовясь к отражению наступления советских войск. (AP Photo)
Мисс Джин Питкейти, санитарка из новозеландского медицинского подразделения, базирующегося в Ливии, надела специальные очки, чтобы защитить глаза от песка, 18 июня 1942 года. (AP Photo)
62-я армия на улицах Одессы в апреле 1944 года. Большой отряд советских солдат, в том числе две женщины, маршируют по улице. (LOC)
Девушка из движения сопротивления участвует в операции по обнаружению немецких снайперов, которые до сих пор прячутся в Париже, Франция, 29 августа 1944 года. Двумя днями ранее эта девушка застрелила двух немецких солдат. (AP Photo)
Французские патриоты остригают волосы коллаборационистке Grande Guillotte из Нормандии, Франция, 10 июля 1944 года. Мужчина справа не без удовольствия наблюдает за страданиями женщины. (AP Photo)
Более 40 тысяч женщин и детей, страдающих от сыпного тифа, голода и дизентерии, были освобождены британцами из концлагерей. На фото: женщины и дети сидят в бараке в лагере «Bergen-Belsen», Германия, апрель 1945 года. (AP Photo)
Женщины из СС, не отстававшие в жестокости от своих сослуживцев-мужчин, в концлагере «Bergen-Belsen» в Бергене, Германия, 21 апреля 1945 года. (AP Photo/British Official Photo)
Советская женщина, занятая уборкой поля, на которое совсем недавно падали снаряды, показывает кулак немецким военнопленным, которых ведут советские конвоиры, УССР, 14 февраля 1944 года. (AP Photo)
Сьюзи Бэйн позирует фотографу со своим портретом 1943 года в Остине, штат Техас, 19 июня 2009 года. Во времена Второй мировой войны Бэйн служила в Женской службе пилотов Военно-воздушных сил США. 10 марта 2010 года более 200 ныне живущих военнослужащих Женской службы пилотов Военно-воздушных сил США были награждены Золотой медалью Конгресса США. (AP Photo/Austin American Statesman, Ralph Barrera)
правда, о которой не принято за 05.12.2015
«И девчонки рвались на фронт добровольно, а трус сам воевать не пойдет. Это были смелые, необыкновенные девчонки. Есть статистика: потери среди медиков переднего края занимали второе место после потерь в стрелковых батальонах. В пехоте. Что такое, например, вытащить раненого с поля боя? Мы поднялись в атаку, а нас давай косить из пулемета. И батальона не стало. Все лежали. Они не были все убиты, много раненых. Немцы бьют, огня не прекращают. Совсем неожиданно для всех из траншеи выскакивает сначала одна девчонка, потом — вторая, третья… Они стали перевязывать и оттаскивать раненых, даже немцы на какое-то время онемели от изумления. К часам десяти вечера все девчонки были тяжело ранены, а каждая спасла максимум два-три человека. Награждали их скупо, в начале войны наградами не разбрасывались. Вытащить раненого надо было вместе с его личным оружием. Первый вопрос в медсанбате: где оружие? В начале войны его не хватало. Винтовку, автомат, пулемет — это тоже надо было тащить. В сорок первом был издан приказ номер двести восемьдесят один о представлении к награждению за спасение жизни солдат: за пятнадцать тяжелораненых, вынесенных с поля боя вместе с личным оружием — медаль «За боевые заслуги», за спасение двадцати пяти человек — орден Красной Звезды, за спасение сорока — орден Красного Знамени, за спасение восьмидесяти — орден Ленина. А я вам описал, что значило спасти в бою хотя бы одного… Из-под пуль…»«Что в наших душах творилось, таких людей, какими мы были тогда, наверное, больше никогда не будет. Никогда! Таких наивных и таких искренних. С такой верой! Когда знамя получил наш командир полка и дал команду: «Полк, под знамя! На колени!», все мы почувствовали себя счастливыми. Стоим и плачем, у каждой слезы на глазах. Вы сейчас не поверите, у меня от этого потрясения весь мой организм напрягся, моя болезнь, а я заболела «куриной слепотой», это у меня от недоедания, от нервного переутомления случилось, так вот, моя куриная слепота прошла. Понимаете, я на другой день была здорова, я выздоровела, вот через такое потрясение всей души…»
«Меня ураганной волной отбросило к кирпичной стене. Потеряла сознание… Когда пришла в себя, был уже вечер. Подняла голову, попробовала сжать пальцы — вроде двигаются, еле-еле продрала левый глаз и пошла в отделение, вся в крови. В коридоре встречаю нашу старшую сестру, она не узнала меня, спросила: «Кто вы? Откуда?» Подошла ближе, ахнула и говорит: «Где тебя так долго носило, Ксеня? Раненые голодные, а тебя нет». Быстро перевязали голову, левую руку выше локтя, и я пошла получать ужин. В глазах темнело, пот лился градом. Стала раздавать ужин, упала. Привели в сознание, и только слышится: «Скорей! Быстрей!» И опять — «Скорей! Быстрей!» Через несколько дней у меня еще брали для тяжелораненых кровь».