Читать «Из записных книжек и тетрадедй» — Цветаева Марина Ивановна — Страница 5
С такими мне утомительно и скучно.
__________
«И подарил он ей персиянский халат, п ч стала она тогда уже часто прихварывать».
(Так мог бы кто-нибудь рассказывать о Настасье Филипповне. — Русская «Dame aux Camélices»[9]).
__________
Октябрь. Из письма:
Пишу Вам это письмо с наслаждением, не доходящим, однако, до сладострастия, ибо сладострастие — умопомрачение, а я — вполне трезва.
Я Вас больше не люблю.
Ничего не случилось, — жизнь случилась. Я не думаю о Вас ни утром, просыпаясь, ни ночью, засыпая, ни на улице, ни под музыку, — никогда.
Если бы Вы полюбили другую женщину, я бы улыбнулась — с высокомерным умилением — и задумалась — с любопытством — о Вас и о ней.
Я — aus dem Spiel.[10]
— Все, что я чувствую к Вам — легкое волнение от голоса, и то общее творческое волнение, как всегда в присутствии ума-партнера.
Ваше лицо мне по-прежнему нравится.
— Почему я Вас больше не люблю? Зная меня, Вы не ждете «не знаю».
Два года подряд я — мысленно — в душе своей — таскала Вас с собой по всем дорогам, залам, церквам, вагонам, я не расставалась с Вами ни на секунду, считала часы, ждала звонка, лежала, как мертвая, если звонка не было, всё, как все, и все-таки не всё, как все.
Вижу Ваше смуглое лицо над стаканом кофе — в кофейном и табачном дыму — Вы были как бархат, я говорю о голосе — и как сталь — говорю о словах — я любовалась Вами, я Вас очень любила.
Одно сравнение — причудливое, но вернейшее: Вы были для меня тем барабанным боем, подымающим на ноги в полночь всех мальчишек города.
— Вы первый перестали любить меня. Если бы этого не случилось, я бы до сих пор Вас любила, ибо я люблю всегда до самой последней возможности.
Сначала Вы приходили в 4 часа, потом в 5 ч., потом в 6 ч., потом в восьмом, потом совсем перестали.
Вы не разлюбили меня (как отрезать). Вы просто перестали любить меня каждую минуту своей жизни, и я сделала то же, послушалась Вас, как всегда.
Вы первый забыли, кто я.
Пишу Вам без горечи — и без наслаждения. Вы без горечи — и без наслаждения, Вы все-таки лучший знаток во мне, чем кто-нибудь, я просто рассказываю Вам, как знатоку и ценителю — и я думаю, что Вы по старой привычке похвалите меня за точность чувствования и передачи.
__________
(2-го окт 1918 г.)
Женщина, чуть-чуть улыбаясь, подает левую руку. — Любовь. Примета.
__________
Аля: «Марина! Когда ты умрешь, я поставлю тебе памятник с надписью:
„Многих рыцарей — Дама“,
только это будет такими буквами, чтобы никто не мог прочесть. Только те, кто тебя любили».
__________
— Последнее золото мира! —
(О деревьях в Александровском саду.)
__________
Беззащитность рукописи.
__________
«Перед смертью не надышишься!» Это сказано обо мне.
__________
14-го ноября,
в 11 ч. вечера — в мракобесной, тусклой, кишащей кастрюлями и тряпками столовой, на полу, в тигровой шубе, осыпая слезами собачий воротник — прощаюсь с Ириной.
Ирина, удивленно любуясь на слезы, играет завитком моих волос. Аля рядом, как статуя восторженного горя.
Потом — поездка на санках. Я запряжена, Аля толкает сзади — темно — бубенцы звенят — боюсь автомобиля…
Аля говорит: — «Марина! Мне кажется, что все небо кружится. Я боюсь звезд!»
__________
Из письма:
…Я написала Ваше имя и долго молчала. Лучше всего было бы закрыть глаза, и просто думать о Вас, но — я трезва! — Вы этого не узнаете, а я хочу, чтобы Вы знали. — (Знаю, что Вы все знаете!)
Сегодня днем — легкий, легкий снег — подходя к своему дому, я остановилась и подняла голову. И подняв голову, ясно поняла, что подымаю ее навстречу Вашей чуть опущенной голове.
Мы еще будем стоять так, у моего подъезда, — нечаянно — в первый — в тысячу первый раз.
— Думайте обо мне что хотите (мое веселое отчаянье!). Но прошу Вас! — не валите всего этого на «безумное время».
У меня всегда безумное время.
Милый друг! Вчера вечером и в первый раз в жизни полюбила лифт.
(Всегда панически и простонародно боялась, что застряну навек!)
Я подымалась — одна в пустой коробке — на каком-то этаже играла музыка, и все провалы лифта были наводнены ею. И я подумала:
Движущийся пол и музыка. Вся я. — И, задыхаясь от восторга, подумала: Музыка коварными когтями разворачивает грудь.
А через час я встретилась с Вами.
— Я знаю, что я вам необходима, иначе не были бы мне необходимы — Вы.
__________
Аля:
Соленые волны моря
Хлынули мне в лицо.
Я царь всему этому брегу.
Уносит меня луна.
__________
Алино письмо С
(27-го ноября 1918 г.)
Милый папа! Я так медленно пишу, что прошу дописать Марину. Мне приятно писать Вам. Часто я Вас ищу глазами по комнате, ища Ваше живое лицо, но мне попадаются только Ваши карточки, но и они иногда оживляются, п ч я так внимательно смотрю. Мне все кажется: из темного угла, где шарманка, выйдете Вы с Вашим приятным, тонким лицом. Меня слушает всякий шум: кран, автомобиль, человеческий голос.
Мне все кажется — все выпрямляется, когда я смотрю. Милый папа, я Вас буду бесконечно долго вспоминать. Целая бездна памяти надо мной. Я очень люблю слово «бездна», мне кажется, есть люди, которые живут над бездной и не погибают в буре.
— Я в маминой комнате хожу в осеннем желтом пальто. Ваша жизнь, мой прекрасный папа, черная бездна небесная, с огромными звездами. Над Вашей головой — звезда Правды. Я кланяюсь Вам до самой низкой земли.
— Милый папа, раз мы вечером гуляли, я посмотрела на небо, все небо кружилось. Я очень испугалась и сказала это маме. Мама сказала, что небо действительно кружится. Мне стало еще страшнее. На улице никого и ничего не было, кроме нас. Только тусклые фонари. И мама мне сказала, что нужно, чтобы не бояться звезд — сделать их своими друзьями. И мы спокойно пошли дальше. И теперь я уже без страха. И, опираясь на мамину руку, я буду жить. Целую Вас от всей моей души и груди.
Аля.
__________
Декабрь. В слове «боты» есть какая-то неизъяснимая (вполне изъяснимая) вульгарность.
__________
— «Кому живется, а кому и ежится!» (Баба, рассыпавшая на улице чечевицу, за которой стояла 2 часа на морозе в очереди).
__________
Аля: Марина! Я бы хотела построить дом для поэтов — чтобы камины пылали, кофе кипел, а они бы ничего не делали, — только писали стихи.
__________
«Мне снился праздничный сон — многолюдный. Большая мужская толпа и мои глаза».
1919 год
Январь: Трагическое во мне в последнюю минуту искуплено легкомыслием.
__________
Есть женщины, у которых, по чести, не было ни друзей, ни любовников: друзья слишком скоро становятся любовниками, любовники — друзьями.
__________
Нет маленьких событий. Есть маленькие люди.
__________
Вся тайна в том, чтобы события сегодняшнего дня рассказать так, как будто бы они были 100 лет назад, а то, что совершилось 100 лет назад, — как сегодня.
__________
Любовь разложима, но не делима.
__________
Любовь — параллельная линия к нашей с Вами прямой, проведенная на миллиметр расстояния.
__________
Аристократизм: враг избытка. Всегда немного меньше, чем нужно.
Вечно Вы любовнику.
__________
Клянусь Богом, что Вы меня ни капельки не любите, клянусь Богом, что я от этого люблю Вас гораздо меньше и любуюсь Вами гораздо больше, а так как это и Вам и мне дороже, чем любовь, продолжайте не любить меня — на здоровье!
Все, что у меня осталось свободы с Вами — это мой смех.
__________
Вы меня не любите, а я Вам не доверяю. (Любовь).
Из записных книжек и тетрадей 4
1-го августа 1918 г.
— «Где дыра, а сквозь дыру — синее небо, там — Италия». (Н‹икодим›)
__________
Аля: — «Марина! Когда ты пишешь — ты только водишь рукой, а пишет — душа».
__________
Аля, о видении ангела: лицо неяркое, как луна, а глаза нарисованные, а внутри — точно простокваша.
__________
«У меня горе тяжелое, как железо, как бомба».
__________
— Воспоминание: этим летом я как-то после купанья сидела на песке. Подошла огромная белая лохматая собака и села рядом.
И вот, Надя:
«Что-й-то, барыня, странно на вас глядеть: на одного-то слишком много надето, а у другого — чего-то не хватает».
(Много шерсти у пса, отсутствие одежды — у меня.)
__________
Два источника гениальности женщины: 1) её любовь к кому-нибудь (взаимная или нет — все равно). 2) чужая нелюбовь.
__________
Бездарна женщина: когда не любит (никого), когда ее любит тот, кого она не любит.
__________
Когда нет мужчин, я о них никогда не думаю, как будто их никогда и не было.
__________
21-го августа 1918 г.
Еда иногда пахнет совсем не едой: приключением, грустью (запах кухни большого отеля).
__________
Аля: — «Марина! Я хотела бы написать книгу про все. Только я бы не хотела ее продавать, я бы хотела, чтобы она у нaс осталась, чтобы ее могли читать только родные: душевно-родные и другие»…
__________
— Марина! А у тебя иногда дикие глаза: в них степи, ночь…
__________
На днях разбился верхний свет в столовой. Стекла вдребезги, кирпичи, штукатурка, звон.
Мы с Алей еле спаслись. Аля, в слезах: — «Марина! я жалею книги!»
— «Какие книги?»
— «Ведь дом рушится!»
__________
— «Да! И если ты через 10 минут не будешь готова, я тебя не возьму ни гулять, ни в Кремль, и не дам тебе чаю!»
— «А я тогда буду жить как святые! И буду писать 8 страниц в день!»
(В реплике — ни самолюбия, ни самомнения, ни смирения — сразу сжилась.)
__________
Я — le contre — coup du fait [7].
__________
Мужчины и женщины мне — не равно близки, равно — чужды. Я так же могу сказать: «вы, женщины», как: «вы, мужчины». Говоря: «мы — женщины», всегда немножко преувеличиваю, веселюсь, играю.
__________
Июльское солнце я чувствую черным.
__________
Аля, 27-го августа 1918 г., в кухне, за ужином — ко мне и Наде:
«Вы тут все про дворников говорите, а я думаю про свою серебряную страну».
__________
Из письма:
Нас делят, дружочек, не вещи высокого порядка, а быт. Согласитесь, что не может быть одинаковое видение от жизни у человека, к‹отор›ый весь день кружится среди кошелок, кухонных полотенец, просто народных лиц, вскипевшего или не вскипевшего молока и человека, в полном чистосердечии никогда не видавшего сырой моркови.
Женщине, если она человек, мужчина нужен, как роскошь, — очень, очень иногда. Книги, дом, забота о детях, радости от детей, одинокие прогулки, часы горечи, часы восторга, — что тут делать мужчине?
У женщины, вне мужчины, целых два моря: быт и собственная душа.
__________
Я абсолютно declassee [8]. По внешнему виду — ктo я? 6 ч. утра. Зеленое, в три пелерины, пальто, стянутое широченным нелакированным поясом (городских училищ). Темно-зеленая, самодельная, вроде клобука, шапочка, короткие волосы.
Из-под плаща-ноги в безобразных серых рыночных чулках и грубых, часто нечищеных (не успела!) башмаках. На лице — веселье.
Я не дворянка — (ни гонора, ни горечи) и не хозяйка (слишком веселюсь), я не простонародье (слишком ‹пропуск» и не богема (страдаю от нечищеных башмаков, грубости их радуюсь, — будут носиться!)
Я действительно, абсолютно, до мозга костей, — вне сословия, профессии, ранга. — За царем — цари, за нищими — нищие, за мной — пустота.
__________
— «Монах ребенка украл!»
(Возглас мальчишки на Казанском вокзале, видящего меня мчащуюся с Ириной на руках.
)
__________
Тяготение к мучительству. Срываю сердце на Але. Не могу любить сразу Ирину и Алю, для любви мне нужно одиночество. Аля, начинающая кричать прежде, чем я трону ее рукой, приводит меня в бешенство. Страх другого делает меня жестокой.
__________
Из письма:
…Господи Боже мой, знайте одно: всегда, в любую минуту я о Вас думаю. Когда Вам захочется обо мне подумать, знайте, что Вы думаете в ответ.
…Это ныло у меня два года в душе, а теперь воет.
…Я же не одержима, моя одержимость тайная, никто в нес никогда не поверит.
…Люблю Вас и без сына, люблю Вас и без себя, люблю Вас и без Вас — спящего без снов! — просто за голову на подушке!
__________
Леонид К‹анегиссер›! Изнеженный женственный 19-тилетний юноша, — эстет, поэт, пушкинианец, томные глаза, миндалевидные почти.
(Таким Вы были в январе 1916 г. — мой первый приезд в Петербург!)
__________
3-го — 4-го сент‹ября› 1918 г.
Некоторые люди относятся к внешнему миру с какой-то придирчивой внимательностью (дети, дальнозоркие — писатели типа Чехова и А.
Н. Толстого).
С такими мне утомительно и скучно.
__________
«И подарил он ей персиянский халат, п‹отому› ч‹то› стала она тогда уже часто прихварывать».
(Так мог бы кто-нибудь рассказывать о Настасье Филипповне. — Русская «Dame aux Camelices» [9]).
__________
Октябрь. Из письма:
Пишу Вам это письмо с наслаждением, не доходящим, однако, до сладострастия, ибо сладострастие — умопомрачение, а я — вполне трезва.
Я Вас больше не люблю.
Ничего не случилось, — жизнь случилась. Я не думаю о Вас ни утром, просыпаясь, ни ночью, засыпая, ни на улице, ни под музыку, — никогда.
Если бы Вы полюбили другую женщину, я бы улыбнулась — с высокомерным умилением — и задумалась — с любопытством — о Вас и о ней.
Я — aus dem Spiel [10].
— Все, что я чувствую к Вам — легкое волнение от голоса, и то общее творческое волнение, как всегда в присутствии ума-партнера.
Ваше лицо мне по-прежнему нравится.
— Почему я Вас больше не люблю? Зная меня, Вы не ждете «не знаю».
Два года подряд я — мысленно — в душе своей — таскала Вас с собой по всем дорогам, залам, церквам, вагонам, я не расставалась с Вами ни на секунду, считала часы, ждала звонка, лежала, как мертвая, если звонка не было, всё, как все, и все-таки не всё, как все.
Вижу Ваше смуглое лицо над стаканом кофе — в кофейном и табачном дыму — Вы были как бархат, я говорю о голосе — и как сталь — говорю о словах — я любовалась Вами, я Вас очень любила.
Одно сравнение — причудливое, но вернейшее: Вы были для меня тем барабанным боем, подымающим на ноги в полночь всех мальчишек города.
— Вы первый перестали любить меня. Если бы этого не случилось, я бы до сих пор Вас любила, ибо я люблю всегда до самой последней возможности.
Сначала Вы приходили в 4 часа, потом в 5 ч., потом в 6 ч., потом в восьмом, потом совсем перестали.
Вы не разлюбили меня (как отрезать). Вы просто перестали любить меня каждую минуту своей жизни, и я сделала то же, послушалась Вас, как всегда.
Вы первый забыли, кто я.
Пишу Вам без горечи — и без наслаждения. Вы без горечи — и без наслаждения, Вы все-таки лучший знаток во мне, чем кто-нибудь, я просто рассказываю Вам, как знатоку и ценителю — и я думаю, что Вы по старой привычке похвалите меня за точность чувствования и передачи.
__________
(2-го окт‹ября› 1918 г.)
Женщина, чуть-чуть улыбаясь, подает левую руку. — Любовь. Примета.
__________
Аля: «Марина! Когда ты умрешь, я поставлю тебе памятник с надписью:
«Многих рыцарей — Дама»,
только это будет такими буквами, чтобы никто не мог прочесть. Только те, кто тебя любили».
__________
— Последнее золото мира! —
(О деревьях в Александровском саду.)
__________
Беззащитность рукописи.
__________
«Перед смертью не надышишься!» Это сказано обо мне.
__________
14-го ноября, в 11 ч. вечера — в мракобесной, тусклой, кишащей кастрюлями и тряпками столовой, на полу, в тигровой шубе, осыпая слезами собачий воротник — прощаюсь с Ириной.
Ирина, удивленно любуясь на слезы, играет завитком моих волос.
Аля рядом, как статуя восторженного горя.
Потом — поездка на санках. Я запряжена, Аля толкает сзади — темно — бубенцы звенят — боюсь автомобиля…
Аля говорит: — «Марина! Мне кажется, что все небо кружится. Я боюсь звезд!»
__________
Из письма: …Я написала Ваше имя и долго молчала. Лучше всего было бы закрыть глаза, и просто думать о Вас, но — я трезва! — Вы этого не узнаете, а я хочу, чтобы Вы знали. — (Знаю, что Вы все знаете!)
Сегодня днем — легкий, легкий снег — подходя к своему дому, я остановилась и подняла голову. И подняв голову, ясно поняла, что подымаю ее навстречу Вашей чуть опущенной голове.
новый год: перевод | Кэролайн Лемак Брикман
Иллюстрация из японского каталога фейерверков, nd.
Райнер Мария Рильке и Марина Цветаева никогда не встречались, но они интенсивно переписывались с мая 1926 года до внезапной смерти Рильке в декабре. Его смерть, наступившая вслед за этой страстной, недолгой («невозможной», — говорит Зонтаг, «славной») перепиской, — разорила русского поэта.
Она сочинила ему элегию в виде новогоднего поздравления. Последнее любовное письмо, завещание, запоздалое прощание с новообретенным наставником, с новым потерянным возлюбленным и, возможно, самое главное, с ее личным поэтическим божеством. «Отсюда интенсивность дикции Цветаевой в Новогоднее , — замечает Бродский, — поскольку она обращается к тому, кто, в отличие от Бога, обладает абсолютным слухом».
Рильке начал «Дуинские элегии» словами: «Кто, если бы я закричал, услышал бы меня среди иерархий ангелов?» Цветаева перехватывает этот крик и развивает его, вытесняя его гипотетическое в свой конкретный мир, более уродливый, чем его, потому что в нем он теряется. Как Рильке надеялся быть услышанным, так и Цветаева надеется вскрикнуть. «Когда начинаешь говорить и — если до этого дойдет — когда начинаешь говорить о себе, — произносит Бродский, — делаешь так, как будто исповедуешься, ибо это
Она призывает его формы: элегии, письма, молитвы. «К черту родной русский язык, с немецким, — зовет она, — я хочу язык ангела».Несколько слов о сексе. Почти сразу после наиболее откровенно эротической части стихотворения, когда воображаемый новогодний тост превращается в оргию льющихся рифм, выпивки и тел, Цветаева заявляет:
мне, наверное, плохо видно, потому что я в яме.
тебе, наверное, легче, потому что ты наверху.
знаешь, между нами никогда ничего не было.
Здесь происходят две вещи. Во-первых, в этой прогрессии есть что-то странное: [я жив и в аду] плюс [ты мертв и в раю] приводит к [и это все равно ничего не значит!]. Его положение «наверху» зависит от того, что она, в яме, представляет его там — точно так же, как ее положение в аду определяется его смертью. И все же синтез, достигнутый этими антитезисами, — ничто.
Второе, что происходит, это то, что Цветаева продолжает характеризовать ничто между ними: «чисто» ничто, она называет это, «просто» ничто, «подходящее» ничто.
Ничто, у которого все еще был потенциал превратиться в ничто , как она поняла только после его смерти. Она что-то из этого делает. Это дело превращения ничто между ними во имя их любви и есть настоящая цветаевская алхимия желания. Менее
Конечно, использование языка для парения работает и наоборот, и Цветаева постоянно использует язык для падения. Радость чего-то из ничего легко искажается отчаянием ничего из чего-то, и напряжение между этими двумя полюсами — между желанием и горем — и держит это стихотворение в напряжении. Она одна в новогоднюю ночь, а ее поэт умер. Ткань реальности разорвана, и требуется метафизическое чудо. Подобно читателю, Цветаева должна одновременно держать в уме две вещи, которые, если бы обе были правдой, сломали бы ее разум, а если бы обе были правдой,0006, а не правда, сломало бы ее поэму. Рильке здесь, а Рильке нет.
новый год
I.
с новым годом — с новым светом, с новым миром — с новым краем, с новым царством — с новым пристанищем!
первое письмо тебе в следующем—
место, где никогда ничего не происходит
спешка всегда случается, как пустая башня Эола.
первое письмо тебе от вчерашнего
Родина, теперь без тебя нет страны,
теперь уже один из
звезды… и этот закон ухода и ухода, рассекая
и расщелина,
этот коготь, благодаря которому моя возлюбленная становится именем в списке
(о, он? с 26 года?),
и бывшее превращается в несбывшееся.
рассказать вам, как я узнал?
не землетрясение, не лавина.
подошел парень — кто угодно (ты мой):
«Действительно, прискорбная потеря. это сегодня в «Таймс».
ты напишешь для него статью? где?
«В горах.» (окно с выходом на еловые ветки.
простыня.) «Ты что, газет не читаешь?
а некролог ты не напишешь? нет.
«но…» пощади меня.
вслух: слишком сложно. молча:
«в санатории». (рай напрокат.)
какой день? «вчера, позавчера, не помню.
ты собираешься в Алькасар позже? нет.
вслух: семейные дела. молча: что угодно, только не Иуда.
II.
в наступающем году! (ты родился завтра!)
рассказать вам, что я сделал, когда узнал о…
ой… нет, нет, я оговорился. плохая привычка.
Я уже давно беру жизнь и смерть в кавычки,
как пустые истории, которые мы плетем. сознательно.
ну я ничего не делал. но что-то сделал
случилось, случилось без тени и без эха,
произошло.
ну как поездка?
как порвался, вытерпел, неужели лопнул
ваше сердце на части? на лучших орловских скаковых лошадях
(они не отстают, ты сказал, с орлами)
у тебя перехватило дыхание или еще хуже?
было сладко? ни высот, ни падений для тебя,
вы летали на настоящих русских орлах,
ты.
это случилось здесь, на Руси, в мире и свете
созрел на нас. спешка набирает обороты.
Я говорю жизнь и смерть с ухмылкой,
спрятано, так что ты поцелуешь меня, чтобы узнать.
Я говорю жизнь и смерть со сноской,
звездочка (звезда, ночь, которую я жажду,
Трахни полушария головного мозга,
Я хочу звезды)
III.
теперь не забудь, мой дорогой, мой друг,
если я использую русские буквы
вместо немецких это не потому что
говорят, что в наши дни все сойдет,
не потому, что нищие не могут выбирать,
не потому, что покойник беден,
он съест что угодно, он даже не моргнет.
нет, потому что тот мир, тот свет —
могу ли я назвать его «нашим»? — он не лишен языка.
когда мне было тринадцать, в Новодевичьем монастыре,
Я понял: это довавилонское.
все языки в одном.
тоска. ты больше никогда не спросишь меня
как сказать «гнездо» по-русски.
единственное гнездо, целое гнездо, ничего, кроме гнезда —
укрывая русскую стишок со звездами.
я кажусь рассеянным? нет, невозможно,
нет такой вещи, как отвлечение от вас.
каждая мысль — каждая, Du Lieber ,
слог — ведет к тебе, несмотря ни на что,
(да черт с родным русским языком, с немецким,
Хочу язык ангела) места нет,
нет гнезда, без тебя, ой погоди есть, только одно. твоя могила.
все изменилось, ничего не изменилось.
ты не забудешь — я имею в виду, не обо мне?
как там, Райнер, как ты себя чувствуешь?
настойчивый, верный, самоуверенный,
как происходит первое видение поэтом Вселенной
квадрат со своим последним взглядом на эту планету,
эта планета досталась тебе только один раз?
поэт ушел из пепла, дух покинул тело
(разделить на два было бы грехом),
и ты ушел от себя, ты ушел от тебя ,
не лучше быть рожденным Зевсом,
Кастор вырвал — тебя из себя — из Поллукса,
мраморная рента — ты от себя — от земли,
ни разлуки, ни встречи, просто
противостояние, встреча и разлука
первый.
как ты мог видеть свою руку достаточно хорошо, чтобы писать,
посмотреть на след — на вашей руке — чернил,
от вашего насеста на высоте, в милях (сколько миль?),
твой окунь бесконечных, ибо безначальных, высот,
намного выше кристалла Средиземноморья
и другие блюдца.
все изменилось, ничего не изменится
насколько я понимаю, здесь, на окраине.
все изменилось, ничего не меняется —
хотя я не знаю, как отправить это письмо за дополнительную неделю
опираясь на край лжи — если не с того на сё,
если не от того к этому. страдая от этого. долго терпел это.
IV.
Я живу в Белвью. маленький город
гнезд и веток. переглядываемся с гидом:
Бельвю. крепость с прекрасным видом
Парижа — зал с галльской химерой —
Парижа — и еще дальше…
опираясь на алый обод,
насколько смешными они должны быть вам (кому?),
(мне!) они должны быть смешными, забавными, с бездонной высоты,
эти Бельвю и эти наши Бельведеры!
Я вялый.
потерять его. подробности. острая необходимость.
Новый год стучится в дверь. за что можно выпить?
и с кем? а что действительно пить? вместо пузырьков шампанского
Я возьму эти комочки ваты в рот. там удар — Боже,
что я здесь делаю? какое покровительство — что мне делать,
этот новогодний шум — твоя смерть отдается эхом, Райнер, она отдается эхом и рифмуется.
то эта жизнь не жизнь, и смерть не смерть,
оно тускнеет, ускользает, я поймаю его, когда мы встретимся.
ни жизни, ни смерти, ладно что-то третье,
новенький. Я выпью за это (расстилая соломинку,
посыпать цветы на 1927 вещь,
пока 1926, какая радость, Райнер, окончание
и начнем с вас!), я наклонюсь через
этот стол для вас, этот стол такой большой, что конца и края не видно,
Я чокнусь своим стаканом, чокнусь,
мой стакан на твой. не стиль таверны!
я на тебе, течет вместе, мы даем рифму,
третья рифма.
Я смотрю через стол на твой крест:
сколько мест на полях, сколько места
на краю! и для кого бы кустарник качался,
если бы не мы? так много мест — наши места,
ваши места со мной (ваши места с вами).
(Что бы я сделал с тобой на митинге?
мы могли бы поговорить?) так много места — и я хочу время,
месяцы, недели — дождливые пригороды
без людей! Я хочу утро с тобой, Райнер,
Я хочу начинать утро с тобой,
так что соловьи не доберутся туда первыми.
мне, наверное, плохо видно, потому что я в яме.
тебе, наверное, легче, потому что ты наверху.
знаешь, между нами никогда ничего не было.
ничего так чисто и просто ничего,
это ничего что случилось, так что удачно—
смотри, не буду вдаваться в подробности.
ничего кроме — подождите,
это может быть большим (первый, кто пропустит
бит проигрывает игру) — вот оно,
бит, который идет бит
мог быть ты?
бит не останавливается.
воздержаться, воздержаться.
ничего кроме этого чего-то
каким-то образом стал ничем — тенью чего-то
стал его тенью. ничего, то есть тот час,
тот день, тот дом — и этот рот , о, предоставленный
почтение памяти осужденным.
Райнер, мы слишком внимательно изучили?
ведь что осталось: тот свет, тот мир
принадлежал нам. мы отражение самих себя.
вместо всего этого — весь этот светлый мир. наши имена.
В.
счастливый свободный пригород,
счастливого нового места, Райнер, счастливого нового мира, нового света, Райнер!
счастливая далекая точка, где возможно доказательство,
счастливого нового видения, Райнер, нового слуха, Райнер.
все попало в твой
способ. страсть, друг.
с новым звуком, Эхо!
с новым эхом, Звук!
сколько раз за партой моей школьницы:
что за этими горами? какие реки?
Хороши ли пейзажи без туристов?
я прав, Райнер, дождь, горы,
гром? это не притязания вдовы—
не может быть одного рая, их должно быть
другой, более дождливый, над ним? с террасами? Я сужу по Татрам,
небеса должны быть похожи на амфитеатр.
(и опускают занавеску.)
я прав, Райнер, Бог растет
баобаб? не Золотой Людовик?
не может быть только один Бог? обязательно будет
другой, более дождливый, над ним?
как пишет на новом месте?
если ты там, должна быть поэзия. ты
являются поэзией. как пишет в хорошей жизни,
нет стола для ваших локтей, нет лба для вашей борьбы,
Я имею в виду твою ладонь?
напиши мне, я скучаю по твоему почерку.
Райнер, тебе нравятся новые рифмы?
правильно ли я понимаю слово рифма ,
есть целый ряд новых рифм,
есть ли новая рифма для смерти?
и еще один, Райнер, над ним?
некуда идти. язык весь выучен.
целый ряд значений и созвучий
заново
до свидания! увидимся в следующий раз!
мы увидимся — я не знаю — мы будем петь вместе.
счастливая земля я не понимаю —
счастливо все море, Райнер, счастливо все я!
давайте не будем скучать в следующий раз! просто напишите мне заранее.
счастливого нового саундскэтча, Райнер!
в небе есть лестница, выложенная Дарами.
с новым посвящением, Райнер!
Они у меня на ладони, чтобы не переливались через край.
над Роной и над Рароном,
над ясной отвесной разлукой,
Райнеру, Марии, Рильке, прямо в его руки.
Сегодня ничего важного не произошло — Поэзия Клаудии Сереа — Broadstone Books
Изображение 1 из 2
Изображение 2 из 2
$18,95
Распродано
Дата публикации: 9 марта 2016 г.
Мягкая обложка, 148 страниц
ISBN: 978-1-937968-23-6
В записи от 4 июля 1776 года, из которой эта книга берет свое название, эти стихи напоминают нам, что только с точки зрения времени и расстояния мы приходим к пониманию того, что действительно важно в жизни.
Жизнь поэтессы Клаудии Сереа перенесла ее с улиц Бухареста во время кровавого свержения режима Чаушеску через опыт иммигрантки в Нью-Йорке, напряженность и путаницу путешествий туда и обратно между ее родной Румынией и ее новообретенным домом. в Нью-Джерси. И подобно простой бельевой веревке на обложке, которая в одном стихотворении повествует о трагедии, а в другом — об утонченной красоте обыденности, удивительно наблюдательный стих Сереи прославляет потенциал каждого мгновения, революционный акт простого существования.
Похвала Клаудии Сереа Сегодня ничего важного не произошло:
«Читатели вступают на кривую, прекрасную, а иногда даже трагическую территорию, когда они приступают к новому поэтическому сборнику Клаудии Сереа, Сегодня ничего важного не произошло . Идея «необычайно обыкновенного» пронизывает, начиная с самого первого стихотворения: «Я разделяю ночь обеими руками… Свет движется по лужайкам, / по гортензиям, цинниям и тисам.
.. запутывается в занавесках / и висит в волосах ./Этот луч прошел 93 миллиона миль / только для того, чтобы найти / твое небритое лицо». Идея о том, что озарение ищет нас и что оно может прийти в неожиданных (даже нежелательных) формах, лежит в основе многих стихотворений. «Но есть еще одна необыкновенная обыденность, пронизывающая работу, и это повседневная жизнь румынского гражданина в декабре 1989 года, месяце, когда были расстреляны Николае и Елена Чаушеску. После этого ужаса есть надежда: «В полдень радио скажет, как глубок Дунай, / по-румынски, по-русски и по-французски, / и бабушка будет ждать на крыльце, / суп готов, / постели застелены. / И дорога будет длинной, / лето короткое, /прекрасная погода для рыбалки/ уже в пути. «В рубрике «Величайший город на Земле» читателям представлен необычайно обычный Нью-Йорк, пост 9.-11:’. . .красивый, плотоядный город . . . Возьми мою жизнь и похорони ее / внутри своих башен / и расцвети на Вершине Скалы / ярким цветком». Сереа представляет нам Нью-Йорк, как Марина Цветаева представила Москву Осипу Мандельштаму во второй части своего стихотворения 1916 года «Стихи о Москве».
В обоих стихотворениях вкус, которым наслаждаешься, пробуя на вкус город, окрашен горечью неуверенности; именно на этой точке опоры многие стихи Сереи вращаются и останавливаются. Читая ее прекрасно выполненные работы, вы часто можете чувствовать, что изображения доставляются прямо к вам, как дар света, из света. И ты будешь прав.»
— Шэрон Месмер, автор книги «Привет с места отдыха моей девочки»
« «Сегодня ничего важного не произошло» Клаудии Сериа может перекликаться со знаменитым утверждением Одена о том, что поэзия выживает в долине своего собственного создания, но в данном случае повседневная жизнь включает в себя все, от смертности и иммиграции до мельчайших крошек корицы.Сереа мастерски переносит нас от диктатуры в Румынии к зеленым пастбищам и слепым неоновым вывескам Таймс-сквер, от пояса Ориона к дилерскому центру Бьюика в Восточном Резерфорде, ее стихи освещены характерная грация и парадоксальная мягкость, свирепые в своей интенсивности восприятия.
«Дунай, Дунай, — наигрывает одно из стихотворений, — эта песня для тебя и меня»; как нам повезло быть частью этой возвышенной и струящейся музыки. »
— Рави Шанкар, лауреат премии Pushcart, поэт и редактор-основатель журнала Drunken Boat
«Прекрасная свежесть и лирическая откровенность направляют этот сборник, поскольку он признает императивы истории, с одной стороны, и неудержимость настоящего момента. , с другой — найти свет, жизнь в обоих. Как видно из названия, он предлагает возможность пересмотреть наши приоритеты и сосредоточиться на хитросплетениях и интимных аспектах, которые мы часто упускаем из виду. Это текст, построенный на сложностях жизнь, которая прошла путь от коммунистической эпохи Бухареста до пост-9/11 Нью-Йорк; его человечность неудержима — и так щедро делится».
— Коул Свенсен, автор книги «Шум, который остается шумом». стихи и переводы появились в многочисленных журналах и сборниках из США, Европы, Австралии и Новой Зеландии, таких как Field , New Letters , 5 am , Meridian , Word Riot , Going Down Swinging , The Lake , Cutthroat , Apple Valley Review , Green Mountains Review , I nternational Poetry Review , Ascent , Connotation Press , protestpoems.
org, Иловая рыба , Грязная коза , Небо Харпура , Журнал Contrary , Поэты и художники и многие другие.
Восьмикратный номинант на премию Pushcart Prize и четырехкратный номинант на Best of the Net, Сереа является автором полных поэтических сборников Angels & Beasts (Phoenicia Publishing, Канада, 2012 г.), A Dirt Road Hangs from the Sky (8th House Publishing, Канада, 2013 г.), To Part Is to Die a Little (Cervená Barva Press, 2015) и Сегодня ничего важного не произошло (Broadstone Books, 2016). Она также опубликовала брошюры The Russian Hat (White Knuckles Press, 2014), The System (Cold Hub Press, Новая Зеландия, 2012), With the Strike of a Match (White Knuckles Press, 2011) и Орфография вечности (Finishing Line Press, 2007).
Вместе с Полом Дору Мугуром и Адамом Дж. Соркиным Сереа совместно отредактировала и перевела The Vanishing Point That Whistles, антологию современной румынской поэзии (Издательство Talisman House, 2011).