Грубые фразы в ответ: Как реагировать на грубость: ответы на обидные фразы

4. Eline sağlık (Элине саалык) – дословно переводится как «здоровья вашим рукам». Если вам посчастливится оказаться за турецким обеденным столом и будет известно, кто приготовил пищу (если это не работник заведения, конечно), то вы можете поблагодарить его этой фразой. Ее также можно использовать, чтобы поблагодарить любого, кто окажет вам какую-либо помощь, но это чуть менее подходящая ситуация.

5. Sıhhatler olsun (Сыххатлер олсун) – это выражение означает «здоровья вам» и восходит еще к оттоманским временам. Можете сказать это, если кто-то только что подстригся (однако, это применимо только к мужчинам) или принял душ.

6. Maşallah (Машаллах) – заимствование из арабского, где это означает: «О, это прекрасно!». Вы можете использовать это восклицание, если видите что-то очень красивое (здание, ребенка или девушку) или слышите хорошие новости.

7. Kıyamam (Кьямам) – дословно переводится как «не обижу тебя», но в своем точном значении не используется. Стоит употреблять это слово, если вы услышали ужасные новости и очень расстроены (выражает чувство: «бедненький!») или увидели что-нибудь очень милое (например, котенка или щенка).

8. Aferin (Аферин) – изначально переводится как «поздравляю!» или «молодец!», но не стоит использовать это слово, если вы разговариваете с кем-то старше себя (однажды меня за это отругали). Если кто-то старший сообщает вам хорошую новость, лучше сказать ему ismaşallah.

9. İnşallah (Иншаллах) – буквально означает «с Божьей помощью» и используется для того, чтобы пожелать кому-либо удачи, если вам рассказали о своих планах на будущее, или если вы не уверены, что что-то получится, но хотели бы, чтобы это получилось. Но будьте осторожы, потому что по-турецки это может означать также «То, о чем мы говорим, вряд ли случится» или «я опоздаю и обвиню в этом пробки».

10. Allah korusun (Алах кёрюсун) – вы можете увидеть такую надпись на задней стороне фургонов, автобусов и автомобилей. Дословный перевод этой фразы – «да хранит вас Бог», ее можно использовать после того, как вы говорили о чем-то ужасном (например, землетрясении или болезни) в значении: «Боже, пожалуйста, не допусти таких ужасных вещей”.

11. Nazardan korusun (Назардан кёрюсун) – эта фраза, которая полностью звучит как Allah nazardan korusun, означает «да хранит вас Бог от злого глаза». Nazar – это «злой глаз», и некоторые люди из восточного Средиземноморья верят, что если у вас есть что-то хорошее, и кто-то позавидует вам, то вы станете жертвой Nazar и можете потерять, что имеете. Видели те голубые стеклянные глаза (nazar boncuk) , которые турки вешают на базарах, дверях квартир, над детскими кроватками? Они предназначены для того, чтобы уберечь от nazar. Подобным образом вы можете использовать эту фразу, когда происходит что-то хорошее, чтобы спастись от nazar.

12. Başın sağolsun (Башин саолсун) – дословно это переводится как «здоровья вашей голове». Эта фраза выражает естественную реакцию, если вы узнали, что кто-то потерял любимого человека или друга. По большому счету, вы говорите своему собеседнику: «я рад, что вы живы и сожалею о вашей потере».

13. Lanet olsun (Ланет олсун) – означает примерно «черт побери!». Можете использовать эту фразу, если сталкиваетесь с затруднительной ситуацией, из которой не видите выхода. Если вы хотите адресовать эти эмоции какому-то конкретному человеку, то добавьте sana в начале этой фразы. Хотя не рекомендуем вам использовать в общении sana lanet olsun.

14. Hoşça kal (Хошча кал) – в турецком языке существует множество способ попрощаться, и многие из них взаимозаменяемые и используюся механически. Эта фраза дословно означает «всего хорошего».

15. Kendine iyi bak (Кендине ийи бак) – еще один вариант прощания, обычно переводится как «береги себя».

16. Tabii (Таби) – эквивалент нашему «конечно», обычно пишется как tabi. Вы можете услышать, что в повседневной речи люди повторяют tabi дважды, или добавляют ki в конце (tabii ki), особенно если соглашаются с кем-то.

17. Kolay gelsin (Колай гелсин) – «пусть у вас все получится легко». Если вы услышали, что кто-то собирается начать какую-то тяжелую работу, или видите, как кто-то работает, уместно произнести эту фразу. Это также хороший способ начать вежливый диалог с должностным лицом (например, по телефону или после ожидания в очереди). Вы увидите, что любой работник станет относиться к вам с большей симпатией, если вы начнете с этих слов. Вообще очень хорошо произнести эту фразу, если видите, как кто-то тяжело работает.

18. Eyvallah (Эйваллах) – вы часто можете услышать это слово от усатых мужчин, собравшихся за чаем. Это очень специфический и выразительный способ сказать «спасибо». Если вы очень благодарны за что-то и находитесь в неформальной обстановке, вы можете использовать это слово, положив при этом правую руку на сердце.

19. Oha! (Оха) – несмотря на то, что это сленговое выражение, вы можете услышать его повсюду. Оно просто передает удивление или шок. Так как это не очень вежливое слово, используйте его на свое усмотрение. Но если вы перестанете его употреблять, вашим турецким друзьям это, возможно, понравится.

20. Çok yaşa (Чок Яша) – турецкая версия выражения «будьте здоровы» после того, как кто-нибудь чихнет. Это выражение означает: «долгой вам жизни», и обычно ответом на него служит hep beraber (долгой жизни «всем нам») или sen de gör («и вам тоже» долгой жизни).

21. Geçmiş olsun (Гечмиш олсун) – используется, когда кто-то болеет или попал в сложную ситуацию, и означает: «Надеюсь, это быстро пройдет».

22. Maalesef (Маалесеф) – эта фраза может оказаться ужасно раздражающей в некоторых ситуациях. Особенно если вы слышите ее в магазине, в банке или в ресторане. Формально она переводится как «сожалею». Однако на самом деле гораздо чаще она означает «ничем не могу вам помочь». Поэтому, если вы все же ее услышали, не теряйтесь и попробуйте попросить снова. Также эта фраза может использоваться для того, чтобы подтвердить плохие новости. «Айше действительно рассталась с Кааном?”, – в ответ на этот вопрос, maalesef будет означать «к сожалению, да». И, наконец, эта фраза может означать, что что-то, к сожалению, не случилось: «Ты получил повышение? – Maalesef”.

23. Buyrun (Буйрун) – если вы не работаете в турецком магазине, вы, возможно, никогда не воспользуетесь этим выражением. Но вы обязательно его услышите, когда отправитесь на базар. Однажды владелец лавки в районе Эминоню (Eminönü) горячо выкрикивал эту фразу снова и снова, обращаясь к иностранной паре в попытке пригласить их в свой магазинчик. К разочарованию мужчины, пара постаралась поскорее уйти, притом они явно нервничали и ничего не купили. А на самом деле, чем громче и старательнее турок кричит “buyrun”, тем более гостеприимным он старается выглядеть для своих покупателей, каким бы странным это ни казалось нам, не привыкшим кричать, выражая свое дружелюбие. Поэтому слово buyurun вы можете испольовать и для выражения своего гостеприимства, если к вам в гости придут турки. В данной случае оно будет спользоаться в значении “Пожалуйста, добро пожаловать”. Buyrun также может иногда использоваться для того, чтобы разрешить кому-то говорить или при ответе начальнику, но использование фразы в этом значении менее распространено.

Что касается выражений, которых лучше избегать, или, по крайней мере, использовать с осторожностью, на первом месте в списке будет sıkıldım (сыкылдым, «мне скучно»). Когда говорите или пишете эту фразу, убедитесь, что используете «i» без точки (‘ı’), потому что «i» в этом случае придает слову совсем другой, гораздо более грубый смысл.

Последний совет касается обращения к людям. Если вы встретите кого-то старше себя, то добавьте слово abi (старший брат) для мужчины или abla (старшая сестра) для женщины в знак уважения. Если это люди пожилого возраста, можете заменить эти слова на amca (дядюшка) и teyze (тетушка) соответственно. Но если в такой ситуации вы назовете кого-то просто по имени, это будет выглядеть грубо.

Пишите в комментариях, какие еще фразы на турецком языке вы хотели бы знать или перевести, мы будем дополнять список.

Хамство, грубость, невежество | Germanblog.ru

Почему же у нас на родине так не любят улыбаться, стараться помочь или просто поддержать беседу с незнакомым человеком? Неужели мы россияне какие-то особенные? Те же русские кто живет за границей и не являет собой образ доблестного туриста аля «all inclusive», совсем другие люди: и приветливые и отзывчивые и улыбаются, работая при этом кассиром в обычном продуктовом магазине.

Я и раньше замечал всё это, просто сейчас как-то всерьез задумался, и в голове всплыл один случай (да что там один, их море просто таких случаев) «русской гостеприимности».

«Езжайте обратно в свою Америку!»

К примеру, был я как-то на почте в Санкт-Петербурге и стал свидетелем вопиющего хамства и грубости: сотрудница «Почты России» буквально орала на бедных иностранцев обзывая их тупыми, приправляя свою речь большим количеством таких родных русскому уху междометий и эпитетов. Ор то, в сущности, был практически ни о чем – пожилые (!) туристы из Швейцарии хотели купить марки для своих открыток: несколько для отправки в Европу и парочку для США. Всё!

Ну хорошо, не знаешь ты положим английского (хотя я считаю такое невежество неправильным для работника фронт-офиса в общественном месте культурной столицы, куда ежегодно приезжает столько туристов!), не нужен он тебе, как ты считаешь, но на пальцах-то можно было объяснить, пару раз улыбнуться, ткнуть пальцем в глобус что ли, в общем решить вопрос не прибегая к черной стороне великого и могучего. Чего тебе стоит-то?

Но нет, бравая сотрудница таращит глаза, пыжится и просто изрыгает потоки бесполезных и понимаемых всеми кроме «целевых» иностранцев ругательств. К слову сказать, и мне досталось, когда я вызвался помочь. Стыдно становится, когда сталкиваешься с таким грубым и хамским отношением к людям, с таким невежеством что ли и в культурном и в этическом плане. Особенно печально, что иностранцы сталкиваются с этим, запоминая Россию такой. Что нам даст безвизовый режим (наступит ли вообще такое время?), если подавляющее большинство населения РФ не готово к такому развитию событий?

Почему мы такие?

Почему в Европе тебе улыбнутся и скажут «добрый день» или «чем я могу вам помочь», а у нас же кроме как в люксовых бутиках такого обхождения не дождешься, за редким исключением? Почему мы сами создаем тот образ серых, угрюмых и неотесанных русских, который царит в большинстве заграничных умов?

Почему в большинстве случаев, когда я пытаюсь быть вежливым и учтивым в РФ, меня либо просто игнорируют, не отвечая ничего, либо говорят что-то вроде «какое же оно доброе, кругом грязь да слякоть»?

И не будем забывать, что Россия одна из лидирующих стран по количеству читающего населения. Книги мы читаем, просвещаемся, а толку выходит мало. Рано или поздно весь этот балаган просто осточертевает и народ старается свалить за границу, где можно без объяснения причин и сумасшедшей нервотрепки вернуть товар в течение 2-х недель и получить свои деньги назад вообще без вопросов.

В то время как у нас даже через 2 дня скажут, что ботинки уже поношенные или что дырка в подкладке это результат моей ретивой деятельности. Соглашусь, что деньги у нас тоже часто возвращают, но зачастую для этого приходится пройти через 7 кругов ада и настроение после такой «эмоциональной терапии» уже ну просто никуда не годится: «не трогайте меня — убью».

Будем добрее

Российская молодежь более ли менее выправляет ситуацию, но молодежь как уже было сказано выше либо сваливает за границу, либо она просто не работает на «Почте России» или в «Ленинградском Метрополитене», чтобы создавать образ умных и образованных людей на гостей нашей страны.

С другой стороны я понимаю, что у этой тети Клавы жизнь тоже не сахар, но от того, что она нахамила всем подряд за всех своих еще не родившихся внуков, вряд ли ее карма улучшится. Наоборот, как же приятно сделать другим людям добро и получить за это благодарность и искреннюю признательность! В чем же плюсы такого «грубого» существования, которое в РФ встречается практически на каждом шагу? Вот это я уже не понимаю.

Ругань, эвфемизмы и лингвистическая относительность

Abstract

Участники зачитывали ругательства, эвфемизмы ругательств и нейтральные стимулы, в то время как их вегетативная активность измерялась с помощью электродермальной активности. Ключевой вывод заключался в том, что вегетативные реакции на ругательства были сильнее, чем на эвфемизмы и нейтральные стимулы. Утверждается, что повышенная реакция на нецензурную лексику отражает форму словесной обусловленности, при которой фонологическая форма слова напрямую связана с аффективной реакцией.Эвфемизмы эффективны, потому что они заменяют триггер (форму слова оскорбления) другой словоформой, которая выражает аналогичную идею. То есть словоформы, в свою очередь, в некоторой степени контролируют аффект и познание. Мы связываем эти результаты с гипотезой лингвистической относительности и предлагаем простое механистическое объяснение того, как язык может влиять на мышление в этом контексте.

Образец цитирования: Bowers JS, Pleydell-Pearce CW (2011) Брань, эвфемизмы и лингвистическая относительность. PLoS ONE 6 (7): e22341.https://doi.org/10.1371/journal.pone.0022341

Редактор: Энн Кастлс, Университет Маккуори, Австралия

Поступила: 4 февраля 2011 г .; Принята к печати: 23 июня 2011 г .; Опубликовано: 20 июля 2011 г.

Авторские права: © 2011 Bowers, Pleydell-Pearce. Это статья в открытом доступе, распространяемая в соответствии с условиями лицензии Creative Commons Attribution License, которая разрешает неограниченное использование, распространение и воспроизведение на любом носителе при условии указания автора и источника.

Финансирование: У авторов нет поддержки или финансирования, чтобы сообщить.

Конкурирующие интересы: Авторы заявили, что никаких конкурирующих интересов не существует.

Введение

Лингвистическая относительность связана с глубоким, но тонким вопросом: влияет ли язык, на котором вы говорите, на то, как вы думаете? Конечно, сообщения, выраженные на языке, действительно влияют на мысль. Для этого и нужен язык — чтобы внедрять мысли и чувства в умы других.Однако не так очевидно то, может ли форма языка также влиять на мышление. Ответ на этот вопрос весьма спорен. Как сказали Блум и Кейл: «С нашей точки зрения, спор заключается не в том, формирует ли язык мышление, а в том, формирует ли язык мысли каким-либо образом, кроме как посредством семантической информации, которую он передает. То есть, интересный спор идет о том, является ли структура языка [курсивом] синтаксической, морфологической, лексической, фонологической и т. Д.- действует на мысль »[1].

Большая часть внимания — и споров — сосредоточена на утверждении, что структура языка формирует нелингвистическое мышление; так называемая лингвистическая относительность. Например, большинство языков полагаются на относительные пространственные термины для описания относительного расположения объектов (например, книга находится слева / справа от пера), но в целтале (языке майя), как правило, используются абсолютные ссылочные термины (например, в гору / под гору; книга идет вверх по перу; носители языка целяль живут в гористой местности).Интересный вопрос заключается в том, различаются ли носители английского и целтальского языков в своих рассуждениях о пространстве, когда язык не задействован. Доказательства в поддержку этого утверждения см. В [2] — [3]; свидетельства противного см. в [4]. Подобные вопросы применимы к восприятию цвета [5] — [6], рассуждениям о времени [7] — [8], счету [9], памяти [10] и другим областям. По поводу обзоров и критики некоторых из этих работ см. [1], [11].

В данной статье рассматривается связанное с этим утверждение о том, что говорящие организуют свое мышление в соответствии с требованиями своего языка во время речи; так называемое «мышление для говорения» [12].Так, например, в английском слово «друг» не несет никакой информации о поле друга, тогда как в испанском оно по-разному склоняется к мужчине (amigo) или женщине (amiga). Соответственно, говоря о друге, испаноязычные должны учитывать свой пол, тогда как для англоговорящих это необязательно. В той степени, в которой этот морфологический контраст заставляет говорящих на двух языках думать по-разному во время разговора, проявляется «мышление для разговора».

По сравнению с лингвистической относительностью, утверждение о том, что языки влияют на «мышление для речи», относительно мало изучено, и, во всяком случае, существует консенсус в том, что это (тривиально) верно.Например, Пинкер, один из самых откровенных критиков точки зрения о том, что язык влияет на неязыковое мышление, пишет: «Уорф определенно ошибался, когда сказал, что язык определяет то, как человек концептуализирует реальность в целом. Но, вероятно, он был прав в гораздо более слабом смысле: язык действительно определяет, как нужно осмысливать реальность, когда о ней нужно говорить »[13, с. 360].

Споры относительно последней гипотезы заключаются не в том, думают ли люди по-другому во время разговора, а в том, насколько важно и интересно это наблюдение.Пинкер подчеркивает, что влияние мышления для разговора минимально и не имеет никаких последствий, кроме времени выступления. Например, сравнивая английские и голландские глагольные конструкции, Пинкер приходит к выводу, что «кажется маловероятным, чтобы голландцы понимали (основные значения) иначе, чем мы, за исключением того момента, когда они должны выражать их словами» [13, с. 358]. Точно так же Левелт соглашается, что речь может влиять на мышление: «Использование определенного языка требует, чтобы говорящий думал об определенных концептуальных особенностях» [14 с.71]. Но опять же, предполагается, что это оказывает минимальное влияние на познание. Сравнивая дейктические (указывающие) термины в разных языках, он заключает: «Маловероятно … что говорящие на английском и голландском языках воспринимают расстояние до эго иначе, чем носители испанского и японского языков. Но когда они подготавливают дистанционную информацию для выражения, носители английского и голландского языков должны представлять эту информацию в своих сообщениях двухсторонним способом, тогда как носители испанского и японского языков должны использовать трехсторонний код »[14, с.103–104].

В отличие от этого, согласно Слобину, «мышление для речи» оказывает более сильное влияние на внимание, память и познание в целом [15]. Например, хорошо известно, что внимание играет решающую роль в кодировании информации в эпизодической памяти [16]. Соответственно, тот факт, что разные языки требуют, чтобы участники при разговоре обращали внимание на разные аспекты мира, может иметь последствия для того, что переживается и запоминается. Снова рассмотрим контраст между языками, которые описывают позиции с использованием относительного и относительного.абсолютные справочные термины. Носитель английского языка может не вспомнить, приближался ли его друг с юга или в направлении отдаленного ориентира, такого как гора или море, поскольку эта информация не критична для разговора. Напротив, согласно нынешней гипотезе, говорящий на языке Целаля с большей вероятностью заметит и запомнит этот аспект своей встречи. Действительно, говорящий мотивирован уделять внимание этим аспектам мира, даже когда он не говорит, поскольку он / она должен мысленно кодировать переживания таким образом, чтобы он / она мог позже описать их на языке, если это необходимо.Это можно назвать «мышлением для потенциального говорения» — случаем, когда различие между лингвистической относительностью и «мышление для говорения» стирается. Слобин описывает различные формы свидетельств, которые предполагают, что влияние «мышление для речи» выходит за рамки момента речи и формирует мышление множеством способов [15].

Не думает-говорит-говорит

Предыдущие описания лингвистической относительности и «мышление для речи», как правило, сосредотачиваются на том, как структурные особенности языка поощряют определенные направления мысли — e.g., обращая внимание на секс друга, говоря о своем друге на испанском языке. В данной статье мы рассматриваем ситуацию, в которой структурные особенности языка могут препятствовать конкретным мыслям. То есть люди могут избегать размышлений (и разговоров) на определенные темы, чтобы избежать создания отталкивающих словоформ, связанных с этой темой (например, произнесения вслух запретных слов). С этой точки зрения, это не тема как таковая. это воспринимается как отвращение, а скорее как потенциальная необходимость произнести вслух данное слово.В этом отношении текущая гипотеза похожа на описанную выше гипотезу «мышление ради потенциальной речи», но в этом случае потенциальный речевой акт скорее обескураживает, чем поощряет определенные направления мысли. Мы называем эту гипотезу «не-мышление-ради-говорение» и утверждаем, что она представляет собой версию лингвистической относительности (в том смысле, что на мышление влияет отсутствие речи), и что ее влияние далеко не тривиально.

Наше ключевое утверждение состоит в том, что фонологическая форма слова может напрямую вызывать негативную эмоциональную реакцию посредством словесной обусловленности.Например, звук табуированного слова может вызывать эмоциональную реакцию независимо от его семантического содержания. Если это верно — а большая часть остальной части статьи пытается поддержать это утверждение, — выводы для лингвистической относительности относительно просты. Совершенно очевидно, что нами движут наши эмоции, и мы организуем свое поведение, мысли и цели так, чтобы избежать эмоционального дискомфорта [17]. Соответственно, поскольку трудно говорить о проблеме без использования эмоционально обусловленных слов, можно ожидать, что мы будем избегать (не думать) о теме, когда это возможно, даже если основное сообщение не является негативным.В той степени, в которой это так, это был бы пример языковой структуры (в данном случае фонологии), формирующей мышление. Действительно, такой эффект удовлетворял бы определению лингвистической относительности, изложенному выше [1].

Кроме того, этот анализ предлагает еще один (дополнительный) пример словоформ, влияющих на мышление; а именно роль эвфемизмов в преодолении этой вербальной обусловленности. То есть мы утверждаем, что эвфемизмы часто полезны, потому что они позволяют говорящему заменить триггер (оскорбительную словоформу) другой словоформой, которая выражает ту же (или аналогичную) идею, но сама по себе не связана с условным ответом.Это, в свою очередь, позволяет выступающим (и слушателям) задуматься о проблемах, которых в противном случае можно было бы избежать.

Наш аргумент о том, что табуированные слова и эвфемизмы имеют отношение к утверждениям о лингвистической относительности, ранее подробно не исследовался. Один из немногих относящихся к делу комментариев был сделан Пинкером, который отвергает эвфемизмы как форму лжи. Он приводит пример «увеличения доходов», которое имеет гораздо более широкое значение, чем «налоги», и утверждает, что слушатели, естественно, предполагают, что если бы политик имел в виду «налоги», он / она сказал бы «налоги».Как отмечает Пинкер: «Когда указывается эвфемизм, людям не настолько промыты мозги, что им трудно понять обман» [13, с. 58].

Тем не менее, есть основания полагать, что Пинкер слишком поспешил отвергнуть актуальность эвфемизмов для дискуссии о языке и мышлении. Во-первых, неверно, что все эвфемизмы предназначены для введения в заблуждение (ложь). Некоторые есть, но многие нет. Слова «смерть», «моча» и «фекалии» часто заменяются словами «скончался», цифрами 1 и 2 без какой-либо попытки ввести в заблуждение или оставить какую-либо двусмысленность в умах говорящих или слушателей.На наш взгляд, более полное понимание роли эвфемизмов в языке требует рассмотрения роли словесной обусловленности.

Чтобы более четко понять, как эвфемизмы могут развиваться в ответ на словесное обусловливание и какое это имеет отношение к утверждениям о лингвистической относительности, рассмотрим рисунки 1a – b. Общепринятая точка зрения, согласно которой эвфемизмы не имеют отношения к утверждениям о лингвистической относительности, изображена в 1а. Здесь ключевое предположение состоит в том, что словоформы влияют на наши эмоции только через семантику (мысли).То есть наша эмоциональная реакция на лингвистический ввод — это только функция неязыкового семантического сообщения (ментального), выраженного словом или отрывком, при этом структурные особенности языка, такие как лексико-фонологические формы слов, являются не имеет отношения к этому ответу (помимо той роли, которую форма играет в первую очередь в генерации семантического сообщения). В связи с этим оскорбительное слово и его эвфемизм имеют разное эмоциональное воздействие просто потому, что они означают разные вещи (это различие позволяет эвфемизмам поддерживать ложь, как отмечает Пинкер).

Рис. 1. a-b. Два гипотетических способа связи нецензурных слов и эвфемизмов с эмоциями.

Согласно подходу, который отвергает относительные утверждения, (неявное) предположение должно заключаться в том, что словоформы влияют на наши эмоции только через семантику, как в 1a. С этой точки зрения эвфемизмы и ругательства означают разные вещи — на что указывает их большое разделение в семантическом пространстве — и, как следствие, они вызывают разные реакции. Напротив, лингвистическая относительность будет поддерживаться, если структурные особенности языка могут влиять на наши мысли посредством словесной обусловленности, как в 1b.С этой точки зрения, прямые связи развиваются между словоформами и негативным аффектом в ответ на прошлые события, в которых эти два стимула возникают одновременно. С этой точки зрения, эвфемизмы полезны, даже если их значение очень похоже (или совпадает) с матерным словом — на что указывает их небольшое разделение в семантическом пространстве — потому что они заменяют поверхностную форму маточного слова, которое непосредственно вызывает отрицательный эффект.

https://doi.org/10.1371/journal.pone.0022341.g001

На рисунке 1b, напротив, фонология слова может влиять на аффект напрямую (не опосредованно семантикой) через словесную обусловленность, с семантическим содержанием слова и его формируют, совместно определяя нашу эмоциональную реакцию.Соответственно, даже если эвфемизм и его оскорбительный аналог являются близкими синонимами (или семантически эквивалентными), эти два слова будут иметь разное эмоциональное воздействие из-за разницы в их фонологических формах. Как следствие, у нас есть мотивация избегать обсуждения тем, содержащих табуированные слова, даже если сообщение, которое должно быть выражено, является безобидным.

Таким образом, один из способов различить эти два подхода — сравнить эмоциональные реакции на эвфемизмы и их аналоги, когда эти два слова очень похожи по значению.Если предметы вызывают очень разные эмоциональные реакции, это подтвердит гипотезу о том, что словоформы напрямую связаны с аффектом.

Чтобы проверить силу эвфемизмов для уменьшения эмоционального стресса, мы сосредоточили внимание на двух наиболее оскорбительных нецензурных словах в английском языке и ввели эвфемизмы, которые, как было определено, имеют одинаковое семантическое содержание. Интересен вопрос, оказывают ли они такое же эмоциональное воздействие при чтении вслух. Если эвфемизмы могут ослабить воздействие наиболее эмоционально заряженных слов, когда их значение однозначно, то, по-видимому, они могут ослабить воздействие менее эмоционально заряженных слов в различных семантических контекстах.В исследовании, описанном здесь, эмоциональное воздействие измерялось физиологической реакцией, а именно электродермальной активностью (EDA). Существует долгая история измерения эмоционального воздействия с точки зрения EDA, и валидность этого измерения была подтверждена исследованиями изображений мозга, в которых изучались корреляции между EDA и лимбической активностью, в частности, в миндалине [18].

Методы

Исследование было одобрено этическим комитетом факультета психологии Бристольского университета.Все участники предоставили письменное информированное согласие и были полностью проинформированы по завершении эксперимента.

Участников

В исследовании приняли участие 24 добровольца. Их средний возраст составлял 21,0 года (от 18 до 26 лет). Пятнадцать участников были женщинами.

Проект

Эксперимент включал два нецензурных слова, напечатанных заглавными буквами: FUCK и CUNT, и два слова, признанных более нейтральными: GLUE и DRUM. Мы также создали эвфемизмы для каждого слова: «F-WORD», «C-WORD», «G-WORD» и «D-WORD» соответственно.Эти эвфемизмы были определены для участников. Любой контраст между нецензурными словами и их эвфемизмами обеспечит меру эффективности эвфемизмов для уменьшения эмоционального воздействия этих слов, тогда как любой контраст между нейтральными словами и их эвфемизмами даст оценку того, есть ли эвфемизмы как таковые. влияют на EDA независимо от эмоциональной реакции. Участникам были предложены эти восемь слов трижды, разбитые на три блока. Порядок испытаний в каждом блоке был полностью рандомизирован.

Каждое испытание начиналось с отображения центральной точки фиксации на экране компьютера в течение 10 с. Этот период служил отправной точкой, с которой можно было сравнивать эффекты последующих стимулов. За 10-секундной базовой линией следовал один из 8 стимулов, отображаемых в течение 15 секунд, за которым следовала та же точка фиксации, которая использовалась во время досудебной фазы. Период после стимуляции длился 10 с и служил для увеличения интервала восстановления между соседними испытаниями. На этом этапе участникам было предложено расслабиться.Начало каждого испытания находилось под контролем экспериментатора, чтобы гарантировать, что физиологические показатели были стабильными до начала каждого испытания.

Физиологические данные

Эксперимент включал измерение электродермальной активности и использовало собственное устройство, которое измеряло изменения сопротивления кожи в ответ на приложенный источник постоянного напряжения. Устройство было настроено на постоянный ток, и выходной сигнал не подвергался RC-фильтрации. Выходы с устройства поступали на аналоговые входы усилителя Neuroscan.Усилитель имел настройку высоких частот постоянного тока и фильтр низких частот 30 Гц. Данные были получены при 200 Гц с усилением 250 (полномасштабное разрешение 22 мВ). Для записи EDA использовались неполяризующие Ag / AgCl электроды, расположенные на ладонной поверхности первой фаланги первого и третьего пальцев левой руки.

Процедура

Участников предупредили, что они будут подвергнуты нецензурной лексике, и дали возможность отказаться от участия в исследовании. Ни один из добровольцев не выбрал этот вариант, и это, вероятно, отражает тот факт, что реклама эксперимента содержала предупреждение об общем характере исследования.Участников проинформировали о словах, эвфемизмах и нейтральных словах и предложили прочитать вслух каждый элемент один раз, как только он будет представлен на экране компьютера. После чтения вслух им было предложено ответить «ДА», если референт был ругательным словом, и «НЕТ» в противном случае, чтобы убедиться, что участники понимают, что C-Word и F-Word относятся к нецензурным словам, а G-WORD и D-WORD — нет. За голосовыми реакциями следил экспериментатор, находившийся в соседней комнате.Вся процедура длилась около 1 часа, а фаза записи длилась около 20 минут.

Результаты

Участники не делали ошибок в названии или категоризации во время эксперимента. На рисунке 2 показаны средние значения EDA для разных условий. Данные показывают, что настоящие нецензурные слова вызывали наибольшую электродермальную реакцию, за которыми следуют эвфемистические версии нецензурных слов. Нейтральные слова и их эквиваленты эвфемизма вызвали гораздо меньший общий отклик. Данные были проанализированы двумя способами.Во-первых, средний ответ для каждого из четырех условий (усредненный по испытаниям) был получен в течение периода от 3 до 6 секунд после появления стимула. Первые 3 секунды избегали из-за наличия первоначального голосового ответа участника. Каждая средняя амплитуда сама определялась относительно периода в 1 секунду до начала стимула (слово или эвфемизм). В дальнейшем мы называем эту меру «пробной амплитудой» (ТА). Однако известно, что значения EDA значительно различаются у разных участников [19]. Таким образом, вторая мера включала нормализацию показателей EDA путем преобразования в стандартные (z) баллы.Нормализация применялась после того, как средние значения условий были усечены до частоты дискретизации 10 Гц. Каждое из четырех средних значений условий (внутри участника) предоставило 30 точек данных (3 с × 10 Гц = 30), а z-баллы были основаны на вычислении стандартных отклонений по всему диапазону 120 точек в пределах окна измерения (30 точек × 4 условия. ). Таким образом, хотя общее среднее значение четырех условий (внутри участника) было равно нулю, различия между условиями сохранялись. После применения этой коррекции была получена нормализованная пробная амплитуда (NTA) таким же образом, как описано ранее для TA.

В анализе данных использовался односторонний дисперсионный анализ с четырьмя уровнями: нецензурные слова, эвфемизмы нецензурных слов, нейтральные слова и нейтральные словесные эвфемизмы. Для показателя TA главный эффект состояния был значительным: F (3,69) = 5,67, P = 0,019 (с поправкой по Гринхаусу-Гейссеру). Важно отметить, что запланированный контраст между нецензурными словами и их контролем эвфемизма был значительным, с большими ТА-ответами на нецензурные слова, t = 2,25, P <0,05, тогда как контраст между нейтральными словами и их контролем нейтрального эвфемизма не был t <1.Анализ с использованием переменной NTA дал аналогичную картину результатов со значительным основным эффектом условий, F (3,69) = 10,69, P <0,001 (поправка по Гринхаусу-Гейссеру). Апостериорные контрасты между средними значениями следовали точно так же, как описано для переменной TA.

Обсуждение

Результаты исследования однозначны и, возможно, неудивительны; люди испытывают больший стресс, когда произносят ругательство вслух, чем соответствующий ему эвфемизм. Предположительно поэтому эвфемизмы используются во многих контекстах и ​​во всех языках (на шведском языке слово jävlar [дьяволы] считается довольно резким и имеет тенденцию заменяться похожим по форме словом järnvägar [железные дороги].Железные дороги!). Однако удивительно то, что этому явлению и его значимости для давних дебатов о связи между языком и мышлением уделялось мало внимания.

Согласно данной гипотезе, эмоциональные реакции, наблюдаемые в лаборатории, частично отражали условную реакцию на звуки нецензурной лексики. Это обучение может также происходить между визуальной формой ругательства и аффекта с небольшим обобщением — например, наши реакции сильно сводятся к орфографически связанной буквенной строке fcuk (торговая марка одежды, продаваемой в Великобритании).Поскольку трудно говорить о проблеме без использования эмоционально обусловленных слов, можно ожидать, что мы будем избегать (не думать) о теме, когда это возможно. С этой точки зрения эвфемизмы эффективны, потому что они заменяют триггер (оскорбительную словоформу) другой словоформой, которая выражает ту же (или похожую) идею, позволяя передать соответствующее сообщение, не вызывая эмоциональной реакции. Это, в свою очередь, позволяет выступающим (и слушателям) задуматься о проблемах, которых в противном случае можно было бы избежать; лингвистическая относительность по преимуществу.

Хотя эта гипотеза нова, утверждение о том, что ругательные слова представлены иначе, чем большинство других слов, с прямой связью между их формой и эмоциональными системами, знакомо в нейропсихологических исследованиях языка. Например, ругань часто является одним из немногих языковых навыков, сохраняемых у пациентов с тяжелой афазией, и она преобладает при расстройстве Жиля де ла Туретта, при котором 25–50% пациентов ругаются непроизвольно [20]. Основываясь на исследованиях стимуляции мозга у людей [21] и поведенческих исследованиях после операции [22], Робертсон, Дорнан и Тримбл [23] предположили, что поясная извилина кора головного мозга — критический компонент лимбической системы, участвующий в кодировании эмоций — играет важную роль. в передаче эмоционально заряженного языка.Действительно, основываясь на более ранних наблюдениях вокализации животных, Робинсон [24] предположил, что в языке участвуют две системы мозга: более старая система, которая оканчивается поясной извилиной, способной к эмоциональной речи (система, общая для людей и других людей), и более новая корковая система, участвующая в посредничестве сложного (генеративного) языка. Сохранение старой подкорковой системы при афазии объясняет сохранение ругани у некоторых пациентов с афазией, а гиперактивность старой системы может объяснять непроизвольную ругань при синдроме Туретта (подробный обзор нейропсихологии ругань, см. [20]).Однако для настоящей цели важно то, что эти результаты согласуются с утверждением о том, что формы нецензурной лексики имеют прямой доступ к эмоциональным центрам мозга, не опосредованный когнитивным анализом более высокого уровня. Этот вывод подтверждается различными исследованиями поведения, которые также предполагают, что стимулы могут вызывать аффективные реакции независимо от когнитивного (семантического) анализа [например, 25–27, но см. 28].

И почему это должно кого-то удивлять? Предположение о том, что звуки (и написание) слов могут быть связаны с эмоциональными реакциями у людей, мало отличается от света, дуновения воздуха, колокольчиков или свистков, действующих как условные раздражители, вызывающие условные реакции у крысы.Действительно, фонология и орфография слов не только напрямую связаны с семантикой, но и друг с другом, с синтаксисом, и могут даже иметь прямые ассоциации с двигательными системами [29]. Соответственно, кажется, нет априорной причины предполагать, что словоформы должны иметь доступ к аффекту через семантику. Интересно, что утверждение о том, что словесная обусловленность играет роль в ограничении мышления, было выдвинуто также в другом контексте (мышление о движении; [30]).

Тем не менее, критик нашей гипотезы может утверждать именно это и утверждать, что контрастирующие эмоциональные реакции на ругательства и их эвфемизмы отражают контрастирующие семантические и / или прагматические различия, а не различия форм.Например, ругательства обычно произносятся с намерением вызвать реакцию у слушателя, тогда как эвфемизмы произносятся с намерением передать ту же идею, минимизируя эмоциональную реакцию. Соответственно, наш приглушенный ответ на f-слово, например, может отражать понимание, которое говорящий не намеревается оскорблять — скорее концептуальное, чем формальное различие. С этой точки зрения эвфемизмы эффективны не потому, что они ложь (хотя некоторые могут быть охарактеризованы таким образом), а потому, что говорящий продемонстрировал свое желание не оскорблять, говоря эвфемизмами, и слушатель, а не обман, в высшей степени чувствует себя виноватым. чувствительны к намерениям говорящего (похожие интерпретации см. [31] — [34]; родственную интерпретацию, основанную на стратегическом использовании косвенного языка, см. [35]).Это не будет примером языка, ограничивающего мышление, а скорее фактом, что разные слова означают разные вещи.

В самом деле, почти наверняка оскорбительные слова и их эвфемистические соответствия часто интерпретируются по-разному, и эти различия играют роль в модуляции наших аффективных реакций. Но этот анализ не опровергает нашу гипотезу. Чтобы сделать вывод о том, что эвфемизмы не имеют отношения к лингвистическим относительным утверждениям, необходимо утверждать, что концептуальные контрасты полностью ответственны за настоящие результаты, а словесная обусловленность не играет никакой роли.В более общем плане, чтобы отвергнуть утверждения лингвистической относительности, необходимо предположить, что эмоциональное воздействие языка является продуктом наших интерпретаций высказываний, без влияния формы.

Хотя мы не можем исключить утверждение, что семантические / прагматические эффекты полностью ответственны за наши выводы, ряд связанных соображений представляет серьезную проблему для этой точки зрения. Во-первых, в настоящем исследовании ругательные слова и эвфемизмы были определены как эквивалентные, так же как БАРАБАН и D-СЛОВО были определены как эквивалентные.Трудно утверждать, что семантика DRUM и D-WORD различна, когда они определены как одинаковые, и это, по-видимому, применимо также к нецензурным словам и их эвфемизмам. Подумайте, что означало бы утверждать, что контраст между F-WORD и его аналогом является семантическим. Это означало бы, что полное значение ругательного слова может быть доступно только с его полной словоформой, и что невозможно получить доступ к его значению (и связанному с ним аффекту) путем введения синонима.Таким образом, следовало бы возразить, что семантика нецензурных слов не может быть отделена от их формы. В этом случае нет смысла спрашивать, может ли фонология слов влиять на мышление каким-либо образом, кроме как через семантическую информацию, которую она передает [1].

Однако более серьезный вызов нашей гипотезе состоит в том, что противоположные ответы отражают только прагматические различия. Никто не кричит «F-WORD!» когда злится. Опять же, мы согласны с тем, что эти прагматические контрасты играют роль в модуляции наших эмоциональных реакций на слова во многих обстоятельствах, но в нашем эксперименте участникам было поручено произносить ругательства и эвфемизмы вслух в контексте психолингвистического эксперимента.В этой ситуации трудно утверждать, что противоположные результаты отражают различия в намерениях говорящих (или беспокойство участников по поводу реакции экспериментатора). Аналогичным образом, при разработке и обсуждении этого проекта мы оба сочли более удобным использовать слово «с» между собой, даже несмотря на то, что нецензурные слова использовались бы в контексте разработки психолингвистического исследования эвфемизмов. Кажется маловероятным, что наше предпочтение c-word отражает беспокойство, которое иначе мы бы оскорбили.Мы также предпочитаем писать c-слово (и ожидаем, что вы предпочитаете читать c-слово), несмотря на то, что это слово используется в академическом контексте, и несмотря на то, что вы, скорее всего, сами читаете эти слова. . Эти наблюдения не согласуются с описанием, в котором прагматические / семантические контрасты полностью ответственны за настоящие результаты.

Хорошая демонстрация того, что наша реакция на ругательства не является полностью продуктом прагматики, — это то, что мы реагируем на случайное произнесение ругательств.Например, 6 декабря 2010 года телеведущий BBC Джеймс Нотти сказал следующее на Радио 4 в Великобритании: «Сначала после новостей мы поговорим с Джереми Кант … э-э Джереми Хантом! — Секретарь культуры об искусстве широкополосного доступа ». Вскоре после этого Эндрю Марр провел дискуссию о фрейдистской оговорке и совершил ту же ошибку. См. Http://www.guardian.co.uk/media/2010/dec/06/james-naughtie-today-jeremy-hunt?INTCMP=SRCH. Поразительной чертой этих (очевидно непреднамеренных) ошибок было то, что слушатели восприняли оскорбление, и BBC почувствовала необходимость извиниться.Действительно, ни одна из программ не была доступна на iPlayer BBC (веб-сайт, который обычно позволяет слушателям снова слушать эти шоу). В заявлении на своем веб-сайте жалоб BBC написала: «Джеймс и Эндрю сожалеют о случившемся и оба извинились за словесную путаницу в эфире. Оба эти случая связаны с оговоркой во время прямой трансляции, и мы приносим свои извинения за причиненное оскорбление ». Джеймс Нотти позже прокомментировал Radio 4: «Мы знаем из писем, что некоторые из вас сочли это забавным, а другие очень обиделись… Мне очень жаль тех из вас, кто думал, что это не то, что вы хотели услышать за завтраком. .Я тоже ». Конечно, если бы наши эмоциональные реакции были полностью обусловлены прагматикой ситуации, тогда бы мы не обиделись и не принесли никаких извинений.

Ряд кросс-лингвистических исследований также ставят под сомнение утверждение о том, что эмоциональное воздействие нецензурных слов полностью является продуктом семантики и / или прагматики . Например, Бонд и Лай [36] обнаружили, что двуязычные говорящие чувствуют себя более свободно, обсуждая смущающие темы на своем втором языке в лабораторных условиях.Об этом ранее сообщали Квок и Чан [37]; они сообщили о случае китайского студента, который не исповедовался священнику на своем родном кантонском диалекте, потому что «это было бы слишком больно» [стр. 70]. Вместо этого он признался на своем втором языке, английском. В обеих этих ситуациях подобное сообщение было передано за секунду легче, чем на родном языке, что согласуется с утверждением, что аффект связан с языком как таковым.

Возможно, более актуальным является то, что ряд исследований показал, что табуированные слова часто вызывают большее беспокойство у участников, когда они произносятся (или пишутся) на их родном языке [38] — [42].Наиболее поразительно то, что Харрис и его коллеги [43] обнаружили повышенную реакцию EDA на табуированные слова, представленные на первом (турецком) языке участников, по сравнению со вторым (английским) языком. Утверждение о том, что противоположные EDA являются продуктом семантического анализа, равносильно утверждению, что двуязычные носители турецкого языка по-разному понимают переводные эквивалентные термины, такие как английская фраза «оральный секс» и турецкое слово «мастурубасйон» (пример взят из их статьи). . И это несмотря на то, что говорящие были знакомы со словами на обоих языках, и несмотря на то, что Харрис и его коллеги [43] сообщили об отсутствии влияния знакомства слов на ответы EDA.Точно так же приписывание различных ответов EDA прагматическим контрастам кажется маловероятным, учитывая, что ругательные слова на обоих языках понимались как табуированные слова (в отличие от эвфемизмов). Хотя вышеупомянутые авторы не связали свои кросс-лингвистические открытия с вопросами лингвистической относительности, результаты явно совпадают с нашими собственными и, на наш взгляд, подтверждают утверждение о том, что влияние нецензурных слов отчасти связано с фонологическими факторами. (или орфографические) формы этих слов, вызывающие негативные эмоциональные состояния (независимо от семантического анализа).

В целом кажется очевидным, что мы можем ввести синонимы, которые функционально эквивалентны знакомым словам: мы можем ввести термин «блап» для обозначения «карандаша», D-WORD для обозначения барабана или оговорить, что X означает Y. Однако, как показывают текущие результаты, мы не можем определить слово, которое функционирует как «ебать» (даже если оно называется F-WORD или является переводным эквивалентом на втором языке). Недостаточно сказать говорящим, что они имеют в виду одно и то же — слова должны иметь одинаковый звук, чтобы вызывать одинаковый отклик.И в этом суть — фонологические формы слов имеют значение. Это не означает, что концептуальные факторы играют ключевую роль в модулировании наших эмоциональных реакций на эти слова, но согласно нынешней гипотезе эмоциональная сила слов не может быть сведена к этим концептуальным различиям.

Но имеет ли это отношение к утверждениям о лингвистической относительности? Это если мы примем определение лингвистической относительности, с которого мы начали: «Спор, как мы видим, заключается не в том, формирует ли язык мышление, а в том, формирует ли язык мысли каким-либо образом, кроме как посредством семантической информации, которую он передает.То есть, интересная дискуссия идет о том, влияет ли структура языка [курсив их] — синтаксическая, морфологическая, лексическая, фонологическая [курсив наш] и т. Д. На мышление »[1]. Единственное недостающее звено в нашем аргументе — утверждение о том, что мысли и мотивации зависят от эмоций, что кажется очевидной правдой. Действительно, эта ссылка помогает объяснить, почему Бонд и Лай [36] обнаружили, что двуязычные носители более свободно обсуждают смущающие темы на втором языке по сравнению с их родным языком.Дело не в том, что содержание сообщений различается на двух языках; различались фонологические формы слов.

Также может быть выдвинута альтернативная критика данной гипотезы. То есть, настоящие результаты можно рассматривать как свидетельство в поддержку лингвистической относительности, но только в тривиальном смысле. Как отмечалось выше, «мышление для разговора» иногда считается тривиальным примером влияния языка на мышление, поскольку предполагается, что он влияет на мышление только во время речевого акта, без каких-либо длительных эффектов [13] — [14].Есть основания сомневаться в этом выводе [14], [44], но в любом случае у критика данной гипотезы может возникнуть соблазн сделать аналогичное утверждение в отношении настоящего дела. Однако мы утверждаем, что словоформы в первую очередь препятствуют возникновению разговоров и связанных с ними мыслей. Последствия избегания мысли или разговора трудно измерить количественно, но, по-видимому, в некоторых обстоятельствах затраты будут длительными и значительными. Воздействие ни в коем случае нельзя назвать кратковременным.

Конечно, тот факт, что эвфемизмы легко доступны на всех языках, помогает говорящим легче выражать неприятные мысли, избегая при этом оскорбительных слов (в текущем аргументе, это одна из причин, по которой эвфемизмы изначально были придуманы). Но актуальный вопрос заключается не в том, мешает ли словесная обусловленность размышлениям о неприятных темах, а, скорее, в том, могут ли формы слов влиять или искажаться на мысли. Мы думаем, что на примере prima fascia мы выяснили, что фонологические формы слов действительно влияют на мышление, как и другие [36], хотя актуальность предыдущих результатов для этих вопросов не была оценена.

В заключение, позвольте нам проиллюстрировать возможное значение словоформ в воздействии на мышление и действие. Следующий разговор описал Пильгер [45]:

На Парижской ярмарке оружия я попросил продавца описать действие «кассетной гранаты» размером с грейпфрут. Наклонившись над стеклянной витриной, как это делают при осмотре чего-то драгоценного, он сказал: «Это замечательный . Он современный, уникальный. Он выбрасывает медную пыль, очень мелкую пыль, так что частицы насыщают объектив… ».

«Какая цель?» Я спросил.

Он выглядел недоверчивым. «Как бы то ни было», — ответил он.

«Люди?».

«Ну, э…. Если хочешь.»

Единственное удовольствие, которое можно получить на этих мероприятиях, — это помочь продавцам избавиться от словесных запоров. Им труднее всего произносить такие слова, как «люди», «убивать» и «калечить». (стр.101)

Сомнительно, чтобы в умах покупателей или продавцов возникло замешательство относительно функции оружия.Тем не менее, по нашему мнению, эвфемизмы позволяли вести бизнес с минимальным дискомфортом.

Резюме

Итак, мы хотели бы выдвинуть гипотезу о том, что сильные реакции EDA на ругань частично отражают ассоциации форм-аффектов. Как отмечалось выше, утверждение, что словоформы могут напрямую вызывать эмоциональные реакции, согласуется с различными нейропсихологическими [20] и когнитивными [27] доказательствами того, что вербальные (и невербальные) стимулы могут быть тесно связаны с эмоциональными системами, возможно, независимо от семантических систем.На наш взгляд, эвфемизмы эффективны, потому что они заменяют триггер (форму слова оскорбления) другим словом, аналогичным концептуально. Это, в свою очередь, может позволить нам обсуждать одни и те же вопросы без оскорбительных слов, делая беседу, связанные мысли и связанное поведение более вероятным, чем это было бы в противном случае. Такой результат удовлетворяет лингвистическому определению: словоформы сами по себе, в свою очередь, в некоторой степени контролируют аффект и познание.

Конечно, это только первая попытка охарактеризовать психические процессы, которые поддерживают наши разные реакции на ругательства и эвфемизмы; требуется дальнейшая работа, прежде чем можно будет сделать какие-либо убедительные выводы.Но это предостережение не подрывает того, что мы видим в качестве основного вклада этой статьи, а именно подчеркивания потенциальной значимости эвфемизмов и словесных условностей для решения этих давних вопросов.

Благодарности

Мы хотели бы поблагодарить Элисон Подгузник, Бет Слоан и Шэрон Уайткросс за их помощь в проведении экспериментов, а также Соню Бхалотру, Сотаро Кита и Свена Мэттиса за полезные обсуждения.

Вклад авторов

Задумал и спроектировал эксперименты: JSB CWP-P.Проведены эксперименты: JSB CWP-P. Проанализированы данные: CWP-P. Предоставленные реагенты / материалы / инструменты анализа: CWP-P. Написал статью: АБ «ЧВП-П».

Ссылки

1. 1. Блум П., Кейл, Ф (2001) Думая языком. Mind Lang 16: 351–367.
2. 2. Levinson SC, Kita S, Haun DBM, Rasch BH (2002) Перевертывание таблиц: язык влияет на пространственное мышление. Познание 84: 158–188.
3. 3. Маджид А., Бауэрман М., Кита С., Хаун DBM, Левинсон SCL (2004) Может ли язык реструктурировать познание? Случай космоса.Тенденции Cogn Sci 8: 108–114.
4. 4. Ли П., Глейтман Л. (2002) Поворачивая столы: язык и пространственное мышление. Познание 83: 265–294.
5. 5. Gilbert AL, Regier T, Kay P, Ivry RB (2006) Гипотеза Уорфа поддерживается в правом поле зрения, но не в левом. Proc Natl Acad Sci USA 103: 489–494.
6. 6. Роберсон Д., Дэвис И., Давидофф Дж. (2000) Цветовые категории не универсальны: репликации и новые свидетельства из культуры каменного века.J Exp Psychol Gen 129: 369–398.
7. 7. Бородицкий Л. (2001) Формирует ли язык мышление? Представления о времени носителями английского и китайского языков. Когнитивная психология 43: 1–22.
8. 8. Бородицкий Л., Габи А. (2010) Воспоминания о временах Востока: Абсолютные пространственные представления времени в австралийском сообществе аборигенов. Psychol Sci 21: 1635–163.
9. 9. Pica P, Lemer C, Izard V, Dehaene S (2004) Точная и приближенная арифметика в группе индейцев Амазонки.Наука 306: 499–503.
10. 10. Fausey C, Boroditsky L (2010) Кто не знает? Межъязыковые различия в памяти очевидцев. Психон Б, Откр. 17: 644–650.
11. 11. Бородицкий Л (2003) Лингвистическая относительность. В: Надель Л., редактор. Энциклопедия когнитивной науки. Лондон, Великобритания: MacMillan Press. С. 917–921.
12. 12. Слобин Д.И. (1987) Мышление для речи. Материалы тринадцатого ежегодного собрания Общества лингвистики Беркли.С. 435–444.
13. 13. Пинкер С (1994) Инстинкт языка. Нью-Йорк: У. Морроу.
14. 14. Levelt WJM (1989) Говорение: от намерения к артикуляции. Кембридж, Массачусетс: MIT Press.
15. 15. Слобин Д.И. (2003) Язык и мышление онлайн: Когнитивные последствия лингвистической относительности. В: Гентнер Д., Голдин-Мидоу С., редакторы. Язык в уме: достижения в исследовании языка и мышления. Кембридж, Массачусетс: MIT Press. С. 157–191.
16. 16. Craik FIM (1994) Эффекты разделения внимания на процессы кодирования и поиска в человеческой памяти. J Exp Psychol Gen 104: 268–294.
17. 17. Конвей М.А., Плейделл-Пирс К.В. (2000) Построение автобиографических воспоминаний в памяти «я». Psychol Rev 107: 261–288.
18. 18. Liberzon I, Taylor SF, Fig LM, Decker LR, Koeppe RA и др. (2000) Лимбическая активация и психофизиологические реакции на аверсивные зрительные стимулы: взаимодействие с когнитивной задачей.Neuropsychopharmacol 23: 508–516.
19. 19. Лим К.Л., Ренни С., Барри Р.Дж., Бахрамали Х., Лаззаро И. и др. (1997) Разложение проводимости кожи на тонические и фазические компоненты. Int J Psychophysiol 25: 97–109.
20. 20. Ван Ланкер Д.В., Каммингс Дж.Л. (1999) Ненормативные лексики: нейролингвистические и нейроповеденческие перспективы ругательства. Brain Res Rev 31: 83–104.
21. 21. Tailarch J, Bancard J, Geier S, Bordas-Ferrer M, Bonis A и др. (1973) Цингулярная личинка и человеческое поведение.Electroen Clin Neuro 34: 45–52.
22. 22. de Divitiis E, D’Errico A, Cerillo A (1977) Стереотаксическая хирургия при синдроме Жиля де ла Туретта. Acta Neurochir 24: 73
23. 23. Робертсон М.М., Доран М., Тримбл М., Лис А. (1990) Лечение синдрома Жиля де ла Туретта лимбической лейкотомией. Дж. Neurol Neurosur Psy 53: 691–694.
24. 24. Робинсон Б.В. (1976) Лимбическое влияние на человеческую речь. Ann Ny Acad Sci 280: 761–771.
25. 25. LeDoux JE (1989) Когнитивно-эмоциональные взаимодействия в мозге. Познавательная эмоция 3: 267–289.
26. 26. Зайонц Р.Б. (1980) Чувство и мышление: предпочтения не нуждаются в умозаключениях. Am Psychol 35: 151–175.
27. 27. Зайонц Р.Б. (1984) О первичности аффекта. Am Psychol 39: 117–123.
28. 28. Лазарус Р.С. (1982) Мысли об отношениях между эмоциями и познанием. Am Psychol 37: 1019–1024.
29. 29.Дамиан М.Ф. (2001) Эффекты конгруэнтности, вызванные подсознательно представленными простыми числами: автоматичность, а не семантическая обработка. J Exp Psychol Human 27: 154–165.
30. 30. Рамскар М., Мэтлок Т., Дай М. (2010) Бег по часам: роль ожидания в нашем понимании времени и движения. Lang Cognitive Proc 25: 589–615.
31. 31. Браун П., Левинсон СК (1987) Вежливость: некоторые универсалии в использовании языка. Кембридж: Издательство Кембриджского университета.
32. 32. Хадсон Р.А. (1980) Социолингвистика. Кембридж: Издательство Кембриджского университета.
33. 33. McGlone MS, Batchelor JA (2003) В поисках номер один: эвфемизм и лицо. J Commun 53: 251–264.
34. 34. Widdowson HG (1990) Аспекты обучения языку. Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.
35. 35. Ли Дж. Дж., Пинкер С. (2010) Обоснование косвенной речи: теория стратегического говорящего. Psychol Rev 117: 785–807.
36. 36. Бонд, MH, Lai T (1986) Смущение и переключение кода на второй язык. J Soc Psychol 126: 179–186.
37. 37. Квок Х, Чан М. (1972) Где встречаются двое. Gen Linguist. 12.: 63–82.
38. 38. Dewaele JM (2004) Эмоциональная сила ругательств и табуированных слов в речи многоязычных людей. Журнал MultilingMulticul 25: 204–222.
39. 39. Ференци S (1916) Вклад в психоанализ. Бостон: Барсук.
40. 40. Gonzalez-Regiosa F (1976) Вызывающий тревогу эффект табуированных слов у двуязычных. В: Spielberger CD, Diaz-Guerrero R, редакторы. Межкультурная тревога. Вашингтон, округ Колумбия: полушарие. С. 89–105.
41. 41. Гринсон Р. (1950) Родной язык и мать. Int J Psychonal 31: 18–23.
42. 42. Хавьер Р.А. (1989) Лингвистические аспекты обращения с двуязычными. Psychonal Psychol 6: 87–96.
43. 43. Harris CL, Aycicegi A, Berko Gleason J (2003) Запрещенные слова и выговоры вызывают большую вегетативную реактивность на первом, чем на втором языке.Appl Psycholinguist, 24: 561–579.
44. 44. Hunt E, Agnoli F (1991) Гипотеза Уорфа: перспектива когнитивной психологии. Psychol Rev 98: 377–389.
45. 45. Pilger J (1998) Скрытые повестки дня. Лондон: Винтаж.

Ругательства, эвфемизмы и лингвистическая относительность

Реферат

Участники зачитывали ругательства, эвфемизмы ругательных слов и нейтральные стимулы, в то время как их вегетативная активность измерялась с помощью электродермальной активности.Ключевой вывод заключался в том, что вегетативные реакции на ругательства были сильнее, чем на эвфемизмы и нейтральные стимулы. Утверждается, что повышенная реакция на нецензурную лексику отражает форму словесной обусловленности, при которой фонологическая форма слова напрямую связана с аффективной реакцией. Эвфемизмы эффективны, потому что они заменяют триггер (форму слова оскорбления) другой словоформой, которая выражает аналогичную идею. То есть словоформы, в свою очередь, в некоторой степени контролируют аффект и познание.Мы связываем эти результаты с гипотезой лингвистической относительности и предлагаем простое механистическое объяснение того, как язык может влиять на мышление в этом контексте.

Введение

Лингвистическая относительность связана с глубоким, но тонким вопросом: влияет ли язык, на котором вы говорите, на то, как вы думаете? Конечно, сообщения, выраженные на языке, действительно влияют на мысль. Для этого и нужен язык — чтобы внедрять мысли и чувства в умы других. Однако не так очевидно то, может ли форма языка также влиять на мышление.Ответ на этот вопрос весьма спорен. Как сказали Блум и Кейл: «С нашей точки зрения, спор заключается не в том, формирует ли язык мышление, а в том, формирует ли язык мысли каким-либо образом, кроме как посредством семантической информации, которую он передает. То есть, интересный спор идет о том, влияет ли структура языка [курсив их] — синтаксическая, морфологическая, лексическая, фонологическая и т. Д. На мышление »[1].

Большая часть внимания — и споров — сосредоточена на утверждении, что структура языка формирует нелингвистическое мышление; так называемая лингвистическая относительность.Например, большинство языков полагаются на относительные пространственные термины для описания относительного расположения объектов (например, книга находится слева / справа от пера), но в целтале (языке майя), как правило, используются абсолютные ссылочные термины (например, в гору / под гору; книга идет вверх по перу; носители языка целяль живут в гористой местности). Интересный вопрос заключается в том, различаются ли носители английского и целтальского языков в своих рассуждениях о пространстве, когда язык не задействован. Доказательства в поддержку этого утверждения см. В [2] — [3]; свидетельства противного см. в [4].Подобные вопросы применимы к восприятию цвета [5] — [6], рассуждениям о времени [7] — [8], счету [9], памяти [10] и другим областям. По поводу обзоров и критики некоторых из этих работ см. [1], [11].

В данной статье рассматривается связанное с этим утверждение о том, что говорящие организуют свое мышление в соответствии с требованиями своего языка во время речи; так называемое мышление для разговора [12]. Так, например, в английском слово «друг» не несет никакой информации о поле друга, тогда как в испанском оно по-разному склоняется к мужчине (amigo) или женщине (amiga).Соответственно, говоря о друге, испаноязычные должны учитывать свой пол, тогда как для англоговорящих это необязательно. В той степени, в которой этот морфологический контраст заставляет говорящих на двух языках думать по-разному во время разговора, проявляется «мышление для разговора».

По сравнению с лингвистической относительностью утверждение о том, что языки влияют на мышление для разговора, относительно мало изучено, и, во всяком случае, существует консенсус, что это (тривиально) верно. Например, Пинкер, один из самых откровенных критиков точки зрения о том, что язык влияет на неязыковое мышление, пишет: «Уорф определенно ошибался, когда сказал, что язык определяет то, как человек концептуализирует реальность в целом.Но, вероятно, он был прав в гораздо более слабом смысле: язык действительно определяет, как нужно осмысливать реальность, когда о ней нужно говорить »[13, с. 360].

Противоречие относительно последней гипотезы заключается не в том, думают ли люди по-другому во время разговора, а в том, насколько важно и интересно это наблюдение. Пинкер подчеркивает, что влияние мышления для разговора минимально и не имеет никаких последствий, кроме времени выступления. Например, сравнивая английские и голландские глагольные конструкции, Пинкер приходит к выводу, что «кажется маловероятным, чтобы голландцы понимали (основные значения) иначе, чем мы, за исключением того момента, когда они должны выражать их словами» [13, с.358]. Точно так же Левелт соглашается, что речь может влиять на мышление: «Использование определенного языка требует, чтобы говорящий думал об определенных концептуальных особенностях» [14 с. 71]. Но опять же, предполагается, что это оказывает минимальное влияние на познание. Сравнивая дейктические (указывающие) термины в разных языках, он заключает: «Маловероятно … что говорящие на английском и голландском языках воспринимают расстояние до эго иначе, чем носители испанского и японского языков. Но когда они подготавливают дистанционную информацию для выражения, носители английского и голландского языков должны представлять эту информацию в своих сообщениях двухсторонним способом, тогда как носители испанского и японского языков должны использовать трехсторонний код »[14, с.103–104].

Напротив, согласно Слобину, «мышление для речи» оказывает более сильное влияние на внимание, память и познание в целом [15]. Например, хорошо известно, что внимание играет решающую роль в кодировании информации в эпизодической памяти [16]. Соответственно, тот факт, что разные языки требуют, чтобы участники при разговоре обращали внимание на разные аспекты мира, может иметь последствия для того, что переживается и запоминается. Снова рассмотрим контраст между языками, которые описывают позиции с использованием относительного и относительного.абсолютные справочные термины. Носитель английского языка может не вспомнить, приближался ли его друг с юга или в направлении отдаленного ориентира, такого как гора или море, поскольку эта информация не критична для разговора. Напротив, согласно нынешней гипотезе, говорящий на языке Целаля с большей вероятностью заметит и запомнит этот аспект своей встречи. Действительно, говорящий мотивирован уделять внимание этим аспектам мира, даже когда он не говорит, поскольку он / она должен мысленно кодировать переживания таким образом, чтобы он / она мог позже описать их на языке, если это необходимо.Это можно назвать «мышлением для потенциального говорения» — случаем, когда различие между лингвистической относительностью и «мышление для говорения» стирается. Слобин описывает различные формы свидетельств, которые предполагают, что влияние «мышление для речи» выходит за рамки момента речи и формирует мышление множеством способов [15].

Не-мышление-для-речи

Прошлые описания лингвистической относительности и «мышление для-говорения», как правило, сосредотачиваются на том, как структурные особенности языка побуждают к определенным направлениям мышления — e.g., обращая внимание на секс друга, говоря о своем друге на испанском языке. В данной статье мы рассматриваем ситуацию, в которой структурные особенности языка могут препятствовать конкретным мыслям. То есть люди могут избегать размышлений (и разговоров) на определенные темы, чтобы избежать создания отталкивающих словоформ, связанных с этой темой (например, произнесения вслух запретных слов). С этой точки зрения, это не тема как таковая. это воспринимается как отвращение, а скорее как потенциальная необходимость произнести вслух данное слово.В этом отношении текущая гипотеза похожа на описанную выше гипотезу «мышление ради потенциальной речи», но в этом случае потенциальный речевой акт скорее обескураживает, чем поощряет определенные направления мысли. Мы называем эту гипотезу «не-мышление-ради-говорение» и утверждаем, что она представляет собой версию лингвистической относительности (в том смысле, что на мышление влияет отсутствие речи), и что ее влияние далеко не тривиально.

Наше ключевое утверждение состоит в том, что фонологическая форма слова может напрямую вызывать негативную эмоциональную реакцию посредством словесной обусловленности.Например, звук табуированного слова может вызывать эмоциональную реакцию независимо от его семантического содержания. Если это верно — а большая часть остальной части статьи пытается поддержать это утверждение, — выводы для лингвистической относительности относительно просты. Совершенно очевидно, что нами движут наши эмоции, и мы организуем свое поведение, мысли и цели так, чтобы избежать эмоционального дискомфорта [17]. Соответственно, поскольку трудно говорить о проблеме без использования эмоционально обусловленных слов, можно ожидать, что мы будем избегать (не думать) о теме, когда это возможно, даже если основное сообщение не является негативным.В той степени, в которой это так, это был бы пример языковой структуры (в данном случае фонологии), формирующей мышление. Действительно, такой эффект удовлетворял бы определению лингвистической относительности, изложенному выше [1].

Кроме того, этот анализ предлагает еще один (дополнительный) пример словоформ, влияющих на мышление; а именно роль эвфемизмов в преодолении этой вербальной обусловленности. То есть мы утверждаем, что эвфемизмы часто полезны, потому что они позволяют говорящему заменить триггер (оскорбительную словоформу) другой словоформой, которая выражает ту же (или аналогичную) идею, но сама по себе не связана с условным ответом.Это, в свою очередь, позволяет выступающим (и слушателям) задуматься о проблемах, которых в противном случае можно было бы избежать.

Наш аргумент о том, что табуированные слова и эвфемизмы имеют отношение к утверждениям о лингвистической относительности, ранее не исследовался подробно. Один из немногих относящихся к делу комментариев был сделан Пинкером, который отвергает эвфемизмы как форму лжи. Он приводит пример «увеличения доходов», которое имеет гораздо более широкое значение, чем «налоги», и утверждает, что слушатели, естественно, предполагают, что если бы политик имел в виду «налоги», он / она сказал бы «налоги».Как отмечает Пинкер: «Когда указывается эвфемизм, людям не настолько промыты мозги, что им трудно понять обман» [13, с. 58].

Тем не менее, есть основания полагать, что Пинкер слишком поспешил отвергнуть релевантность эвфемизмов для дискуссии о языке и мышлении. Во-первых, неверно, что все эвфемизмы предназначены для введения в заблуждение (ложь). Некоторые есть, но многие нет. Слова «смерть», «моча» и «фекалии» часто заменяются словами «скончался», цифрами 1 и 2 без какой-либо попытки ввести в заблуждение или оставить какую-либо двусмысленность в умах говорящих или слушателей.На наш взгляд, более полное понимание роли эвфемизмов в языке требует рассмотрения роли словесной обусловленности.

Чтобы быть более точным о том, как эвфемизмы могут развиваться в ответ на словесную обусловленность, и какое это имеет отношение к утверждениям о лингвистической относительности, рассмотрим. Общепринятая точка зрения, согласно которой эвфемизмы не имеют отношения к утверждениям о лингвистической относительности, изображена в 1а. Здесь ключевое предположение состоит в том, что словоформы влияют на наши эмоции только через семантику (мысли).То есть наша эмоциональная реакция на лингвистический ввод — это только функция неязыкового семантического сообщения (ментального), выраженного словом или отрывком, при этом структурные особенности языка, такие как лексико-фонологические формы слов, являются не имеет отношения к этому ответу (помимо той роли, которую форма играет в первую очередь в генерации семантического сообщения). В связи с этим оскорбительное слово и его эвфемизм имеют разное эмоциональное воздействие просто потому, что они означают разные вещи (это различие позволяет эвфемизмам поддерживать ложь, как отмечает Пинкер).

Согласно подходу, который отвергает относительные утверждения, (неявное) предположение должно заключаться в том, что словоформы влияют на наши эмоции только через семантику, как в 1a. С этой точки зрения эвфемизмы и ругательства означают разные вещи — на что указывает их большое разделение в семантическом пространстве — и, как следствие, они вызывают разные реакции. Напротив, лингвистическая относительность будет поддерживаться, если структурные особенности языка могут влиять на наши мысли посредством словесной обусловленности, как в 1b.С этой точки зрения, прямые связи развиваются между словоформами и негативным аффектом в ответ на прошлые события, в которых эти два стимула возникают одновременно. С этой точки зрения, эвфемизмы полезны, даже если их значение очень похоже (или совпадает) с матерным словом — на что указывает их небольшое разделение в семантическом пространстве — потому что они заменяют поверхностную форму маточного слова, которое непосредственно вызывает отрицательный эффект.

В отличие от этого, фонология слова может влиять на аффект напрямую (не опосредованно семантикой) через словесную обусловленность, при этом семантическое содержание слова и его форма совместно определяют нашу эмоциональную реакцию.Соответственно, даже если эвфемизм и его оскорбительный аналог являются близкими синонимами (или семантически эквивалентными), эти два слова будут иметь разное эмоциональное воздействие из-за разницы в их фонологических формах. Как следствие, у нас есть мотивация избегать обсуждения тем, содержащих табуированные слова, даже если сообщение, которое должно быть выражено, является безобидным.

Таким образом, один из способов различить эти два подхода — сравнить эмоциональные реакции на эвфемизмы и их аналоги, когда эти два слова очень похожи по значению.Если предметы вызывают очень разные эмоциональные реакции, это подтвердит гипотезу о том, что словоформы напрямую связаны с аффектом.

Чтобы проверить силу эвфемизмов для уменьшения эмоционального стресса, мы сосредоточили внимание на двух наиболее оскорбительных нецензурных словах в английском языке и ввели эвфемизмы, которые были определены как имеющие одинаковое семантическое содержание. Интересен вопрос, оказывают ли они такое же эмоциональное воздействие при чтении вслух. Если эвфемизмы могут ослабить воздействие наиболее эмоционально заряженных слов, когда их значение однозначно, то, по-видимому, они могут ослабить воздействие менее эмоционально заряженных слов в различных семантических контекстах.В исследовании, описанном здесь, эмоциональное воздействие измерялось физиологической реакцией, а именно электродермальной активностью (EDA). Существует долгая история измерения эмоционального воздействия с точки зрения EDA, и валидность этого измерения была подтверждена исследованиями изображений мозга, в которых изучались корреляции между EDA и лимбической активностью, в частности, в миндалине [18].

Методы

Заявление об этике

Исследование было одобрено этическим комитетом факультета психологии Бристольского университета.Все участники предоставили письменное информированное согласие и были полностью проинформированы по завершении эксперимента.

Участники

В исследовании приняли участие 24 волонтера. Их средний возраст составлял 21,0 года (от 18 до 26 лет). Пятнадцать участников были женщинами.

Дизайн

В эксперименте участвовали два нецензурных слова, напечатанные заглавными буквами: FUCK и CUNT, и два слова, признанных более нейтральными: GLUE и DRUM. Мы также создали эвфемизмы для каждого слова: «F-WORD», «C-WORD», «G-WORD» и «D-WORD» соответственно.Эти эвфемизмы были определены для участников. Любой контраст между нецензурными словами и их эвфемизмами обеспечит меру эффективности эвфемизмов для уменьшения эмоционального воздействия этих слов, тогда как любой контраст между нейтральными словами и их эвфемизмами даст оценку того, есть ли эвфемизмы как таковые. влияют на EDA независимо от эмоциональной реакции. Участникам были предложены эти восемь слов трижды, разбитые на три блока. Порядок испытаний в каждом блоке был полностью рандомизирован.

Каждое испытание начиналось с отображения центральной точки фиксации на экране компьютера в течение 10 с. Этот период служил отправной точкой, с которой можно было сравнивать эффекты последующих стимулов. За 10-секундной базовой линией следовал один из 8 стимулов, отображаемых в течение 15 секунд, за которым следовала та же точка фиксации, которая использовалась во время досудебной фазы. Период после стимуляции длился 10 с и служил для увеличения интервала восстановления между соседними испытаниями. На этом этапе участникам было предложено расслабиться. Начало каждого испытания находилось под контролем экспериментатора, чтобы гарантировать, что физиологические показатели были стабильными до начала каждого испытания.

Физиологические детали

Эксперимент включал измерение электродермальной активности с использованием собственного устройства, которое измеряло изменения сопротивления кожи в ответ на приложенный источник постоянного напряжения. Устройство было настроено на постоянный ток, и выходной сигнал не подвергался RC-фильтрации. Выходы с устройства поступали на аналоговые входы усилителя Neuroscan. Усилитель имел настройку высоких частот постоянного тока и фильтр низких частот 30 Гц. Данные были получены при 200 Гц с усилением 250 (полномасштабное разрешение 22 мВ).Для записи EDA использовались неполяризующие Ag / AgCl электроды, расположенные на ладонной поверхности первой фаланги первого и третьего пальцев левой руки.

Процедура

Участников предупредили, что они будут подвергнуты нецензурной лексике, и дали возможность отказаться от участия в исследовании. Ни один из добровольцев не выбрал этот вариант, и это, вероятно, отражает тот факт, что реклама эксперимента содержала предупреждение об общем характере исследования. Участников проинформировали о словах, эвфемизмах и нейтральных словах и предложили прочитать вслух каждый элемент один раз, как только он будет представлен на экране компьютера.После чтения вслух им было предложено ответить «ДА», если референт был ругательным словом, и «НЕТ» в противном случае, чтобы убедиться, что участники понимают, что C-Word и F-Word относятся к нецензурным словам, а G-WORD и D-WORD — нет. За голосовыми реакциями следил экспериментатор, находившийся в соседней комнате. Вся процедура длилась около 1 часа, а фаза записи длилась около 20 минут.

Результаты

Участники не сделали ошибок в названии или категоризации во время эксперимента.Дисплеи означают EDA в разных условиях. Данные показывают, что настоящие нецензурные слова вызывали наибольшую электродермальную реакцию, за которыми следуют эвфемистические версии нецензурных слов. Нейтральные слова и их эквиваленты эвфемизма вызвали гораздо меньший общий отклик. Данные были проанализированы двумя способами. Во-первых, средний ответ для каждого из четырех условий (усредненный по испытаниям) был получен в течение периода от 3 до 6 секунд после появления стимула. Первые 3 секунды избегали из-за наличия первоначального голосового ответа участника.Каждая средняя амплитуда сама определялась относительно периода в 1 секунду до начала стимула (слово или эвфемизм). В дальнейшем мы называем эту меру «пробной амплитудой» (ТА). Однако известно, что значения EDA значительно различаются у разных участников [19]. Таким образом, вторая мера включала нормализацию показателей EDA путем преобразования в стандартные (z) баллы. Нормализация применялась после того, как средние значения условий были усечены до частоты дискретизации 10 Гц. Каждое из четырех средних значений условий (внутри участника) предоставило 30 точек данных (3 с × 10 Гц = 30), а z-баллы были основаны на вычислении стандартных отклонений по всему диапазону 120 точек в пределах окна измерения (30 точек × 4 условия. ).Таким образом, хотя общее среднее значение четырех условий (внутри участника) было равно нулю, различия между условиями сохранялись. После применения этой коррекции была получена нормализованная пробная амплитуда (NTA) таким же образом, как описано ранее для TA.

Средняя электродермальная активность (EDA), вызванная началом стимула в четырех условиях.

При анализе данных использовался односторонний дисперсионный анализ с четырьмя уровнями: нецензурные слова, эвфемизмы нецензурных слов, нейтральные слова и нейтральные словесные эвфемизмы.Для показателя TA главный эффект состояния был значительным: F (3,69) = 5,67, P = 0,019 (с поправкой по Гринхаусу-Гейссеру). Важно отметить, что запланированный контраст между нецензурными словами и их контролем эвфемизма был значительным, с большими ТА-ответами на нецензурные слова, t = 2,25, P <0,05, тогда как контраст между нейтральными словами и их контролем нейтрального эвфемизма не был t <1. Анализ с использованием переменной NTA дал аналогичный образец результатов со значительным основным эффектом условий, F (3,69) = 10.69, P <0,001 (поправка по Гринхаусу-Гейссеру). Апостериорные контрасты между средними значениями следовали точно так же, как описано для переменной TA.

Обсуждение

Результаты исследования однозначны и, возможно, неудивительны; люди испытывают больший стресс, когда произносят ругательство вслух, чем соответствующий ему эвфемизм. Предположительно поэтому эвфемизмы используются во многих контекстах и ​​во всех языках (на шведском языке слово jävlar [дьяволы] считается довольно резким и имеет тенденцию заменяться похожим по форме словом järnvägar [железные дороги].Железные дороги!). Однако удивительно то, что этому явлению и его значимости для давних дебатов о связи между языком и мышлением уделялось мало внимания.

Согласно данной гипотезе, эмоциональные реакции, наблюдаемые в лаборатории, частично отражали условную реакцию на звуки нецензурной лексики. Это обучение может также происходить между визуальной формой ругательства и аффекта с небольшим обобщением — например, наши реакции сильно сводятся к орфографически связанной буквенной строке fcuk (торговая марка одежды, продаваемой в Великобритании).Поскольку трудно говорить о проблеме без использования эмоционально обусловленных слов, можно ожидать, что мы будем избегать (не думать) о теме, когда это возможно. С этой точки зрения эвфемизмы эффективны, потому что они заменяют триггер (оскорбительную словоформу) другой словоформой, которая выражает ту же (или похожую) идею, позволяя передать соответствующее сообщение, не вызывая эмоциональной реакции. Это, в свою очередь, позволяет выступающим (и слушателям) задуматься о проблемах, которых в противном случае можно было бы избежать; лингвистическая относительность по преимуществу.

Хотя эта гипотеза нова, утверждение о том, что ругательные слова представлены иначе, чем большинство других слов, с прямой связью между их формой и эмоциональными системами, знакомо в нейропсихологических исследованиях языка. Например, ругань часто является одним из немногих языковых навыков, сохраняемых у пациентов с тяжелой афазией, и она преобладает при расстройстве Жиля де ла Туретта, при котором 25–50% пациентов ругаются непроизвольно [20]. Основываясь на исследованиях стимуляции мозга у людей [21] и поведенческих исследованиях после операции [22], Робертсон, Дорнан и Тримбл [23] предположили, что поясная извилина кора головного мозга — критический компонент лимбической системы, участвующий в кодировании эмоций — играет важную роль. в передаче эмоционально заряженного языка.Действительно, основываясь на более ранних наблюдениях вокализации животных, Робинсон [24] предположил, что в языке участвуют две системы мозга: более старая система, которая оканчивается поясной извилиной, способной к эмоциональной речи (система, общая для людей и других людей), и более новая корковая система, участвующая в посредничестве сложного (генеративного) языка. Сохранение старой подкорковой системы при афазии объясняет сохранение ругани у некоторых пациентов с афазией, а гиперактивность старой системы может объяснять непроизвольную ругань при синдроме Туретта (подробный обзор нейропсихологии ругань, см. [20]).Однако для настоящей цели важно то, что эти результаты согласуются с утверждением о том, что формы нецензурной лексики имеют прямой доступ к эмоциональным центрам мозга, не опосредованный когнитивным анализом более высокого уровня. Этот вывод подтверждается различными исследованиями поведения, которые также предполагают, что стимулы могут вызывать аффективные реакции независимо от когнитивного (семантического) анализа [например, 25–27, но см. 28].

А почему это должно кого-то удивлять? Предположение о том, что звуки (и написание) слов могут быть связаны с эмоциональными реакциями у людей, мало отличается от света, дуновения воздуха, колокольчиков или свистков, действующих как условные раздражители, вызывающие условные реакции у крысы.Действительно, фонология и орфография слов не только напрямую связаны с семантикой, но и друг с другом, с синтаксисом, и могут даже иметь прямые ассоциации с двигательными системами [29]. Соответственно, кажется, нет априорной причины предполагать, что словоформы должны иметь доступ к аффекту через семантику. Интересно, что утверждение о том, что словесная обусловленность играет роль в ограничении мышления, было выдвинуто также в другом контексте (мышление о движении; [30]).

Тем не менее, критик нашей гипотезы может утверждать именно это и утверждать, что контрастирующие эмоциональные реакции на нецензурные слова и их эвфемизмы отражают контрастирующие семантические и / или прагматические различия, а не различия форм.Например, ругательства обычно произносятся с намерением вызвать реакцию у слушателя, тогда как эвфемизмы произносятся с намерением передать ту же идею, минимизируя эмоциональную реакцию. Соответственно, наш приглушенный ответ на f-слово, например, может отражать понимание, которое говорящий не намеревается оскорблять — скорее концептуальное, чем формальное различие. С этой точки зрения эвфемизмы эффективны не потому, что они ложь (хотя некоторые могут быть охарактеризованы таким образом), а потому, что говорящий продемонстрировал свое желание не оскорблять, говоря эвфемизмами, и слушатель, а не обман, в высшей степени чувствует себя виноватым. чувствительны к намерениям говорящего (похожие интерпретации см. [31] — [34]; родственную интерпретацию, основанную на стратегическом использовании косвенного языка, см. [35]).Это не будет примером языка, ограничивающего мышление, а скорее фактом, что разные слова означают разные вещи.

В самом деле, почти наверняка оскорбительные слова и их эвфемистические соответствия часто интерпретируются по-разному, и эти различия играют роль в модуляции наших аффективных реакций. Но этот анализ не опровергает нашу гипотезу. Чтобы сделать вывод о том, что эвфемизмы не имеют отношения к лингвистическим относительным утверждениям, необходимо утверждать, что концептуальные контрасты полностью ответственны за настоящие результаты, а словесная обусловленность не играет никакой роли.В более общем плане, чтобы отвергнуть утверждения лингвистической относительности, необходимо предположить, что эмоциональное воздействие языка является продуктом наших интерпретаций высказываний, без влияния формы.

Хотя мы не можем исключить утверждение, что семантические / прагматические эффекты полностью ответственны за наши выводы, ряд связанных соображений представляет серьезную проблему для этой точки зрения. Во-первых, в настоящем исследовании ругательные слова и эвфемизмы были определены как эквивалентные, так же как БАРАБАН и D-СЛОВО были определены как эквивалентные.Трудно утверждать, что семантика DRUM и D-WORD различна, когда они определены как одинаковые, и это, по-видимому, применимо также к нецензурным словам и их эвфемизмам. Подумайте, что означало бы утверждать, что контраст между F-WORD и его аналогом является семантическим. Это означало бы, что полное значение ругательного слова может быть доступно только с его полной словоформой, и что невозможно получить доступ к его значению (и связанному с ним аффекту) путем введения синонима.Таким образом, следовало бы возразить, что семантика нецензурных слов не может быть отделена от их формы. В этом случае нет смысла спрашивать, может ли фонология слов влиять на мышление каким-либо образом, кроме как через семантическую информацию, которую она передает [1].

Однако более серьезный вызов нашей гипотезе состоит в том, что противоположные ответы отражают только прагматические различия. Никто не кричит «F-WORD!» когда злится. Опять же, мы согласны с тем, что эти прагматические контрасты играют роль в модуляции наших эмоциональных реакций на слова во многих обстоятельствах, но в нашем эксперименте участникам было поручено произносить ругательства и эвфемизмы вслух в контексте психолингвистического эксперимента.В этой ситуации трудно утверждать, что противоположные результаты отражают различия в намерениях говорящих (или беспокойство участников по поводу реакции экспериментатора). Аналогичным образом, при разработке и обсуждении этого проекта мы оба сочли более удобным использовать слово «с» между собой, даже несмотря на то, что нецензурные слова использовались бы в контексте разработки психолингвистического исследования эвфемизмов. Кажется маловероятным, что наше предпочтение c-word отражает беспокойство, которое иначе мы бы оскорбили.Мы также предпочитаем писать c-слово (и ожидаем, что вы предпочитаете читать c-слово), несмотря на то, что это слово используется в академическом контексте, и несмотря на то, что вы, скорее всего, сами читаете эти слова. . Эти наблюдения не согласуются с описанием, в котором прагматические / семантические контрасты полностью ответственны за настоящие результаты.

Хорошей демонстрацией того, что наша реакция на ругательства не является полностью продуктом прагматики, является то, что мы реагируем на случайное произнесение ругательств.Например, 6 декабря 2010 года телеведущий BBC Джеймс Нотти сказал следующее на Радио 4 в Великобритании: «Сначала после новостей мы поговорим с Джереми Кант … э-э Джереми Хантом! — Секретарь культуры об искусстве широкополосного доступа ». Вскоре после этого Эндрю Марр провел дискуссию о фрейдистской оговорке и совершил ту же ошибку. См. Http://www.guardian.co.uk/media/2010/dec/06/james-naughtie-today-jeremy-hunt?INTCMP=SRCH. Поразительной чертой этих (очевидно непреднамеренных) ошибок было то, что слушатели восприняли оскорбление, и BBC почувствовала необходимость извиниться.Действительно, ни одна из программ не была доступна на iPlayer BBC (веб-сайт, который обычно позволяет слушателям снова слушать эти шоу). В заявлении на своем веб-сайте жалоб BBC написала: «Джеймс и Эндрю сожалеют о случившемся и оба извинились за словесную путаницу в эфире. Оба эти случая связаны с оговоркой во время прямой трансляции, и мы приносим свои извинения за причиненное оскорбление ». Джеймс Нотти позже прокомментировал Radio 4: «Мы знаем из писем, что некоторые из вас сочли это забавным, а другие очень обиделись… Мне очень жаль тех из вас, кто думал, что это не то, что вы хотели услышать за завтраком. .Я тоже ». Конечно, если бы наши эмоциональные реакции были полностью обусловлены прагматикой ситуации, тогда бы мы не обиделись и не принесли никаких извинений.

Ряд кросс-лингвистических исследований также ставят под сомнение утверждение о том, что эмоциональное воздействие нецензурных слов полностью является продуктом семантики и / или прагматики . Например, Бонд и Лай [36] обнаружили, что двуязычные говорящие чувствуют себя более свободно, обсуждая смущающие темы на своем втором языке в лабораторных условиях.Об этом ранее сообщали Квок и Чан [37]; они сообщили о случае китайского студента, который не исповедовался священнику на своем родном кантонском диалекте, потому что «это было бы слишком больно» [стр. 70]. Вместо этого он признался на своем втором языке, английском. В обеих этих ситуациях подобное сообщение было передано за секунду легче, чем на родном языке, что согласуется с утверждением, что аффект связан с языком как таковым.

Возможно, более актуальным является то, что ряд исследований показал, что табуированные слова часто вызывают большее беспокойство у участников, когда они произносятся (или пишутся) на их родном языке [38] — [42].Наиболее поразительно то, что Харрис и его коллеги [43] обнаружили повышенную реакцию EDA на табуированные слова, представленные на первом (турецком) языке участников, по сравнению со вторым (английским) языком. Утверждение о том, что противоположные EDA являются продуктом семантического анализа, равносильно утверждению, что двуязычные носители турецкого языка по-разному понимают переводные эквивалентные термины, такие как английская фраза «оральный секс» и турецкое слово «мастурубасйон» (пример взят из их статьи). . И это несмотря на то, что говорящие были знакомы со словами на обоих языках, и несмотря на то, что Харрис и его коллеги [43] сообщили об отсутствии влияния знакомства слов на ответы EDA.Точно так же приписывание различных ответов EDA прагматическим контрастам кажется маловероятным, учитывая, что ругательные слова на обоих языках понимались как табуированные слова (в отличие от эвфемизмов). Хотя вышеупомянутые авторы не связали свои кросс-лингвистические открытия с вопросами лингвистической относительности, результаты явно совпадают с нашими собственными и, на наш взгляд, подтверждают утверждение о том, что влияние нецензурных слов отчасти связано с фонологическими факторами. (или орфографические) формы этих слов, вызывающие негативные эмоциональные состояния (независимо от семантического анализа).

В целом кажется очевидным, что мы можем ввести синонимы, которые функционально эквивалентны знакомым словам: мы можем ввести термин «блап» для обозначения «карандаша», D-WORD для обозначения барабана или оговорить, что X означает Y Однако, как показывают текущие результаты, мы не можем определить слово, которое функционирует как «ебать» (даже если оно называется F-WORD или является переводным эквивалентом на втором языке). Недостаточно сказать говорящим, что они имеют в виду одно и то же — слова должны иметь одинаковый звук, чтобы вызывать одинаковый отклик.И в этом суть — фонологические формы слов имеют значение. Это не означает, что концептуальные факторы играют ключевую роль в модулировании наших эмоциональных реакций на эти слова, но согласно нынешней гипотезе эмоциональная сила слов не может быть сведена к этим концептуальным различиям.

Но имеет ли это отношение к утверждениям о лингвистической относительности? Это если мы примем определение лингвистической относительности, с которого мы начали: «Спор, как мы видим, заключается не в том, формирует ли язык мышление, а в том, формирует ли язык мысли каким-либо образом, кроме как посредством семантической информации, которую он передает.То есть, интересная дискуссия идет о том, влияет ли структура языка [курсив их] — синтаксическая, морфологическая, лексическая, фонологическая [курсив наш] и т. Д. На мышление »[1]. Единственное недостающее звено в нашем аргументе — утверждение о том, что мысли и мотивации зависят от эмоций, что кажется очевидной правдой. Действительно, эта ссылка помогает объяснить, почему Бонд и Лай [36] обнаружили, что двуязычные носители более свободно обсуждают смущающие темы на втором языке по сравнению с их родным языком.Дело не в том, что содержание сообщений различается на двух языках; различались фонологические формы слов.

Также может быть выдвинута альтернативная критика данной гипотезы. То есть, настоящие результаты можно рассматривать как свидетельство в поддержку лингвистической относительности, но только в тривиальном смысле. Как отмечалось выше, «мышление для разговора» иногда считается тривиальным примером влияния языка на мышление, поскольку предполагается, что он влияет на мышление только во время речевого акта, без каких-либо длительных эффектов [13] — [14].Есть основания сомневаться в этом выводе [14], [44], но в любом случае у критика данной гипотезы может возникнуть соблазн сделать аналогичное утверждение в отношении настоящего дела. Однако мы утверждаем, что словоформы в первую очередь препятствуют возникновению разговоров и связанных с ними мыслей. Последствия избегания мысли или разговора трудно измерить количественно, но, по-видимому, в некоторых обстоятельствах затраты будут длительными и значительными. Воздействие ни в коем случае нельзя назвать кратковременным.

Конечно, тот факт, что эвфемизмы легко доступны на всех языках, позволяет говорящим легче выражать неприятные мысли, избегая при этом оскорбительных слов (в текущем аргументе это одна из причин, по которой эвфемизмы изначально были придуманы). Но актуальный вопрос заключается не в том, мешает ли словесная обусловленность размышлениям о неприятных темах, а, скорее, в том, могут ли формы слов влиять или искажаться на мысли. Мы думаем, что на примере prima fascia мы выяснили, что фонологические формы слов действительно влияют на мышление, как и другие [36], хотя актуальность предыдущих результатов для этих вопросов не была оценена.

В заключение, позвольте нам проиллюстрировать возможное значение словоформ в влиянии на мышление и действие. Следующий разговор был описан Пильгером [45]:

На Парижской ярмарке оружия я попросил продавца описать действие «кассетной гранаты» размером с грейпфрут. Наклонившись над стеклянной витриной, как это делают при осмотре чего-то драгоценного, он сказал: «Это замечательный . Он современный, уникальный. Он выбрасывает медную пыль, очень мелкую пыль, так что частицы насыщают объектив… ».

«Какая цель?» Я спросил.

Он выглядел недоверчивым. «Как бы то ни было», — ответил он.

«Люди?».

«Ну, э…. Если хочешь.»

Единственное удовольствие, которое можно получить на этих мероприятиях, — это помочь продавцам избавиться от словесных запоров. Им труднее всего произносить такие слова, как «люди», «убивать» и «калечить». (стр. 101)

Вряд ли существует путаница в умах покупателей или продавцов относительно функции оружия.Тем не менее, по нашему мнению, эвфемизмы позволяли вести бизнес с минимальным дискомфортом.

Когда ругательства полезны для вашего здоровья

С раннего возраста нас учат не ругать — обычно примерно в первый раз, когда мы слышим, как взрослый пропускает ругательство перед нами (и немедленно повторяет его им) . Хотя мы обычно пытаемся сдержать «грязный рот» в присутствии семьи или коллег, ругательства составляют почти один процент нашего ежедневного словарного запаса, согласно исследованию, проведенному Тимоти Джеем, ученым-психологом и автором книги «Проклятия в Америке». .Чтобы представить это число в перспективе, мы используем такие слова, как «мы, наши и мы» примерно с одинаковой дневной скоростью.

Последствия неуместного проклятия довольно очевидны (называть своего босса таким ругательством, вероятно, не закончится хорошо), но есть ли какие-то плюсы, чтобы позволить случайным ругательствам ускользнуть, когда что-то идет не так? Черт, да, есть. Оказывается, ваш горшок для рта может быть полезен в определенных ситуациях. Вот посмотрите, когда и как проклятия могут быть полезны для вашего здоровья.

Помогает при обезболивании

Утром вы спешите на работу. Когда вы собираетесь выйти за дверь, вы ударяете ногой об угол кухонного стола и выкрикиваете свой бранный выбор в качестве реакции коленного рефлекса. Если эта жалящая нога не ощущается такой болезненной сразу после того, как вы ее прокляли, то это не только в вашей голове. В исследовании, проведенном в Университете Кила в Великобритании, было измерено влияние ругательства на переносимость боли и было обнаружено, что мы можем выдержать больше боли при использовании ненормативной лексики.Это почему? «Когда мы ругаемся, это посылает сигнал миндалине мозга», — объясняет Эми Купер Хаким, доктор философии, практикующая во Флориде. «Сами по себе слова не помогают нам лучше переносить боль — но эмоциональная и физическая реакция, которую мы испытываем, когда произносим эти слова, вызывает реакцию борьбы или бегства, которая затем дает нам этот прилив энергии, чтобы пережить трудное или болезненное задача.» Так что в следующий раз, когда вы причините себе вред, не стесняйтесь ругать любой неодушевленный предмет, виновный в этом.

Это улучшает вашу тренировку.

Сопутствующие

Если в самых изнурительных частях тренировки вы мысленно проклинаете своего инструктора, есть исследования, подтверждающие, что произнесение этих ругательств может действительно помочь повысить вашу производительность.(Хотя вы, возможно, захотите придерживаться общей нецензурной брани, а не направлять ее на Чада во время TRX.) Исследование показало, что участники, которые ругались, видели повышение производительности на 2–4 процента и увеличение силы на 8 процентов по сравнению с теми, кто молчал. закрыть. Почему это помогает? Исследователи предполагают, что, когда вы наедине со своими мыслями, страдаете во время тренировки в тишине, ничто не отвлекает вас от текущей задачи. Проклятия отвлекают ваше внимание, что заставляет вас работать усерднее, чем если бы вы сосредотачивались только на том, насколько сложна тренировка.

Снимает стресс

Оказывается, есть определенная наука, объясняющая, почему проклятия, когда вы злитесь или расстроены, заставляют вас чувствовать себя лучше. «Проклятия могут быть эффективным эмоциональным разрядом, особенно при гневе и разочаровании», — объясняет Лора Маклауд, практикующая LMSW в Нью-Йорке. «Использование слов, которые не приветствуются или не подходят в большинстве случаев (профессиональных, семейных, социальных), может быть очень раскрепощающим, чтобы отбросить осторожность и проклясть». По словам Маклауда, это снятие стресса начинается с физических упражнений ругательства.«Проклятия обычно произносятся с яростью или разочарованием — задействовано все тело», — объясняет она. Это обеспечивает другой выпуск, чем когда мы просто высказываемся без ругательств, потому что мы делаем это без наложенных нами ограничений. «Когда мы жалуемся, выражаем гнев или разделяем гнев, не ругаясь, мы держим себя под контролем», — говорит она. «Стресс не снимается, потому что мы делимся в рамках руководящих принципов, а не полностью избавляемся от всех чувств. Когда мы ругаемся, все наше тело и все эмоции связаны между собой — без указаний, без фильтров.Освобождение завершено и, таким образом, снимает стресс ».

Хорошая сторона плохих слов | BU Сегодня

Психолог о том, почему ругань может быть полезной для вашего здоровья

В видео выше Кэтрин Колдуэлл-Харрис объясняет, почему те термины, которые мы все знаем, и большинство из нас используют, не обязательно чертовски плохи.

Нецензурная брань вряд ли произведет желаемое впечатление на родственников мужа, но может быть полезна для вашего кровяного давления. Это предположение недавнего исследования, которое показало, что использование четырехбуквенных слов может снять стресс, облегчить боль и укрепить дух товарищества.

Кэтрин Колдуэлл-Харрис, доцент кафедры психологии колледжа искусств и наук, знакома с руганью и даже стала признанным экспертом.

Стремясь расширить наш собственный словарный запас, BU Сегодня догнал ее и задала несколько вопросов о том, как плохие слова могут быть хорошими.

Caldwell-Harris: В период с 1999 по 2003 год я был наставником аспиранта из Турции.Я видел, как она учила английский в моей лаборатории.

Однажды мы пошутили, и в какой-то момент, когда не было студентов, мы использовали двусмысленную фразу или фразу не в цвете, и она засмеялась вместе с нами. Мы были удивлены, поэтому повернулись к ней и сказали: «Ваш английский, должно быть, действительно улучшается, потому что вы четко знаете, о чем мы говорим».

Она заявила: «Я могу рассказать анекдот на английском языке, но не могу рассказать анекдот на турецком».

Итак, мы все подумали: «Что здесь происходит? Что такого в использовании табуированных слов или упоминаний сексуального характера на вашем родном языке по сравнению с неродным языком? »

Казалось очевидным, что когда вы используете табуированные слова на языке, который вы не владеете самым профессиональным языком, они могут не иметь такого же эмоционального воздействия.Итак, мы начали читать литературу и обнаружили, что, в частности, двуязычные говорящие говорили, что они не испытывали столько эмоций, когда использовали ругательства на своем неродном языке.

Идея, которую я выдвинул, состоит в том, что ругательства на иностранном языке чем-то похожи на игровые деньги. Вы можете использовать их, не платя эмоциональной цены.

Итак, исследование, которое мы разработали, заключалось в использовании проводимости кожи — физиологической меры эмоциональной реакции — чтобы попытаться продемонстрировать, что когда вы слышите табуированные слова на своем неродном языке, амплитуда проводимости вашей кожи уменьшается.И вот что мы обнаружили. Общий результат заключается в том, что на вашем неродном языке наблюдается пониженная проводимость кожи, причем не только для табуированных слов, но и для множества эмоциональных выражений, таких как ласки типа «Я люблю тебя».

Еще одно мое табуированное изучение слов — с моноязычными. В ходе этого исследования мы пришли к выводу, что есть что-то в ругательствах, которые привлекают внимание — их почти невозможно игнорировать. Мы использовали метод когнитивной психологии, называемый глубиной обработки. Людей просили прочитать список нормальных слов (не эмоциональных) и обработать их либо глубоко, либо поверхностно.С обычными словами вы лучше запоминаете их, когда вы их глубоко обрабатываете. Нецензурные слова настолько эмоциональны и привлекают внимание, что вынуждают вас их глубоко осмыслить.

Когда вам не разрешается использовать брань и ругательства, это мешает вашей обычной социальной активности со сверстниками. Вы чувствуете себя скованным, как будто ваши родители убеждают вас говорить правильно.Способность свободно выражать все, что приходит вам в голову при обычном социальном взаимодействии, — это способ контролировать свою повседневную жизнь.

Клятва позволяет людям выпустить пар, и это можно рассматривать как катарсис. С другой стороны, одно из моих критических замечаний по поводу исследования заключается в том, что оно могло просто отвлекать. Есть многочисленные исследования, показывающие, что многие вещи улучшают переносимость боли, например, медитация, улыбка или держание за руки с вашим романтическим партнером.

Думаю, полезно подумать, почему мы используем эти табуированные фразы. Это потому, что мы стремимся снять напряжение, или это нужно для того, чтобы разозлить других людей, выпендриваться или занять особую позицию: «Я крут», или «Я преступник», или «Я бунтарь»? Если вы употребляете нецензурную лексику из числа последних, вам нужно подумать, помогает ли это вашим отношениям.

Как почти любой человек в Северной Америке, я обычно использую всю гамму четырехбуквенных слов в повседневных разговорах со своим супругом, братьями и сестрами, друзьями.Но я нахожусь в интересной ситуации, когда я также был сильно социализирован, чтобы стать профессором. И я знаю, что даже когда я использовал слово вроде «дерьмо» в качестве выражения в классе, я вижу ужас на лицах моих учеников. Так что я до некоторой степени почувствовал, что мне не следует использовать какие-либо выражения, которые даже слегка не соответствуют цвету, по отношению к ученикам.

Итак, когда я начал исследовать табуированные слова, возникла дилемма. Как и все профессора психологии, я работаю с командой студентов.Нам нужно было обсудить языковые стимулы — четырехбуквенные слова. Мне было неудобно говорить их с моим научным сотрудником. Так что это вызвало много смеха и юмора, где меня показали старомодным и ограничительным, и, хотя мы в конечном итоге использовали общие эвфемизмы, я даже не хочу говорить их в этом разговоре.

Когда исследователи изучают изменение языка, одна идея состоит в том, что молодые люди меняют язык. Считается, что именно подростки являются авторами новых нецензурных слов.Одна вещь, о которой я хотел бы узнать больше, — это то, какие новые нецензурные слова появляются на сцене. Я хотел бы предоставить нашим читателям и зрителям возможность оставлять комментарии, чтобы узнать, думают ли они, что они или их друзья действительно создали какие-либо новые табуированные слова.

С Эдвардом А. Брауном можно связаться по адресу [email protected].

Изучите связанные темы:

эксперимент с электродермальной активностью

1 Мы не обрабатываем второй язык так же, как первый.Наш родной язык (L1) приобретается неявно, посредством автоматических статистических вычислений, выполняемых на входе (Hulstijn 2005). Эти механизмы уступают место тому, что кажется интуитивным знанием языка: мы инстинктивно знаем, приемлемо ли предложение в нашем L1. Напротив, знание иностранного языка, которое мы изучаем позже (L2), не кажется интуитивным, по крайней мере, поначалу. Для овладения другим языком требуются явные механизмы, отчасти потому, что они на самом деле являются сокращениями, которые позволяют взрослым учащимся овладеть уровнем L2 за гораздо более короткое время и с меньшим знакомством с языком (Andringa & Rebuschat 2015), а отчасти потому, что неявные механизмы, задействованные в раннем детстве, не так эффективны во взрослом возрасте (Paradis 2009).

2 В L1 словарный запас хранится в декларативной памяти, которая связана с хранением и сознательным извлечением знаний, которые обычно можно выразить вербализацией. Синтаксис, однако, обрабатывается с помощью процедурной памяти, в которой привычки и автоматические навыки сохраняются таким образом, который недоступен сознанию. Первоначальному изучению L2 в основном способствует декларативная память: не только словарь, но и грамматические правила, фрагменты и формулы сохраняются явно, чтобы попытаться сформировать правильные высказывания в L2.Имея опыт и знакомство с L2, механизмы, используемые для обработки двух языков, имеют тенденцию к сближению (Ullman 2001; Steinhauer et al. 2009). Однако вопрос о том, можно ли использовать нативные механизмы для обработки каждого аспекта L2 один раз на его последней стадии обучения, остается предметом споров. Например, утверждалось, что, хотя словарный запас в основном можно выучить до уровня, подобного туземному, в декларативной памяти, точные семантические границы каждого слова не могут быть установлены после критического периода, заканчивающегося в период полового созревания или даже раньше в детстве (Birdsong 2006 ).Это также может включать эмоциональную валентность и табунизированность слов в L2.

3Павленко (2005) предположил, что существует решающее различие между L1 и L2 с точки зрения воплощения. Она предполагает, что аффективная социализация в раннем детстве — это, по сути, процесс интеграции фонологических форм слов с информацией, поступающей из зрительных, слуховых, тактильных и висцеральных модальностей, автобиографических воспоминаний и аффекта. В свою очередь, одни слова ассоциируются с положительными воспоминаниями, другие — с отрицательными, а другие, такие как нецензурные выражения, ассоциируются с наказанием и запретом в процессе словесной обусловленности.Языки развиваются рука об руку с памятью и эмоциональной регуляцией и, таким образом, приобретают соответствующие аффективные и автобиографические измерения. Это согласуется с основанными на использовании описаниями природы языковых представлений: они хранятся как образцы, содержащие подробную информацию о лингвистическом опыте, включая избыточные особенности, прагматическую, контекстную и социальную информацию (Bybee 2010).

4Эта интеграция языка и аффекта в нашем первом языке неопровержима, и ее можно было бы считать банальной, если бы второй язык не был таким противоположным образом отделенным или «бестелесным».Это отстранение от иностранных языков может быть объяснено обычно деконтекстуализированным характером языкового класса, который специально не предоставляет возможности для интеграции всех сенсорных модальностей и вербальной обусловленности. Эта деконтекстуализация может привести к «бестелесной» обработке всех эмоционально заряженных слов, поскольку их эмоциональное воздействие не полностью ощущается учащимися (Dewaele 2004a; 2004b; 2004c; 2008; 2010; Павленко 2004; 2005). Грожан (2008) также предполагает, что в сознании двуязычного присутствует принцип дополнительности, который подразумевает, что навыки двуязычных в разных областях зависят от языка, потому что их языки приобретаются и используются в разных контекстах, с разными людьми, и для разных целей.

5 Что касается этих теорий, когнитивную обработку и аффективную обработку следует изучать отдельно, особенно с учетом возможности того, что L2 обрабатывается только семантически, а не аффективно. Зайонц (1980) утверждает, что аргумент о том, что познание определяет аффект, неверен, и более уместно вместо этого исследовать, как аффект определяет познание. Шерер (2009) определяет аффективную обработку как соматовисцеральные реакции, запускаемые автоматической оценкой вербальных стимулов, которые могут или не могут быть обнаружены как субъективные эмоции на уровне более высокого познания.Это зависит от их новизны, приятности, а также от личных целей и мотивации человека. Такой взгляд на аффективную обработку как на субъективный процесс, движимый потребностями человека, а также лингвистическими и культурными категориями, дает больше возможностей для понимания различий в переживаемой языковой эмоциональности.

6 Дифференциальная реактивность билингвов была замечена более 100 лет назад Фрейдом и его учениками, которые обнаружили, что некоторые из их двуязычных и многоязычных пациентов предпочитают свои L2 или LX за использование «непристойных» слов (Ferenczi 1916; Freud 1893).Этот феномен был дополнительно исследован психоаналитиками после Второй мировой войны, а позже клинические исследования предоставили доказательства того, что двуязычные и многоязычные люди могут демонстрировать различную аффективную реактивность при использовании табуированных слов на разных языках (Amati-Mehler et al. 1993; Aragno & Schlachet 1996; Хавьер 1995; Мовахеди 1996; Розенский и Гомес 1983). С одной стороны, клинические исследования полагаются на наблюдения терапевтов, а с другой стороны, интроспективные подходы исследуют собственное восприятие говорящими эмоциональности их соответствующего языка.Другие обращаются к психофизиологическим подходам, которые полагаются на физиологические маркеры вегетативного возбуждения, такие как частота сердечных сокращений, активация лицевых мышц или, что более уместно здесь, электродермальная активность.

7Электродермальная активность — это свойство кожи человека, связанное с потовыми железами. Он отражает непрерывное изменение электрических характеристик кожи в результате активности симпатической нервной системы (Braithwaite et al.2013). Считается, что это единственная вегетативная психофизиологическая переменная, на которую не влияет парасимпатическая активность. Более того, он был тесно связан с автономной эмоциональной и когнитивной обработкой и поэтому широко используется в качестве прямого измерения эмоциональной обработки.

8Электродермальная активность рассматривается как комплекс, который включает два основных компонента, тонизирующий и фазический, которые, в свою очередь, приводят к различным измерениям. С одной стороны, уровень тоники отражает более медленно действующие компоненты, а также фоновые характеристики сигнала.Общей мерой этого компонента является уровень проводимости кожи (SCL), который, как полагают, отражает изменения вегетативного возбуждения. С другой стороны, фазовая составляющая показывает более быстро изменяющиеся элементы сигнала, отраженные через его наиболее распространенный показатель реакции проводимости кожи (SCR). Термин «реакция» для фазовых явлений подразумевает прямую связь со стимулом, который вызывает электродермальный ответ (EDR), интенсивность которого определяется интенсивностью стимула и его психологическим значением (Boucsein 2012).Более того, есть доказательства того, что важны как тонические, так и фазические компоненты и что они могут полагаться на разные нервные механизмы (Dawson et al. 2001; Nagai et al. 2004).

9 Существует долгая история измерения эмоционального воздействия с точки зрения EDA, и его достоверность была подтверждена исследованиями изображений мозга, в которых изучалась корреляция между EDA и лимбической активностью, в частности в миндалевидном теле, эмоциональном центре мозга (Liberzon и др. 2000).Электродермальная активность считается одним из наиболее чувствительных физиологических показателей эмоциональной и когнитивной активации (Hugdahl 2001). Его можно использовать для изучения неявных эмоциональных реакций, которые могут возникать на бессознательном уровне или выходить за рамки когнитивного намерения. Вот почему он помог пролить свет на некоторые более широкие области исследования, особенно в психопатологии, расстройствах личности, обусловливании, нейропсихологии и т. Д. Это очень важная переменная в психологической науке. Кроме того, в недавнем исследовании было показано, что он индексирует процессы внимания, когда заметные стимулы и задачи вызывают усиленные ответы EDA.Более поздние исследования вводят его использование также в лингвистике как способ измерения дифференциальной реакции на слова (Bowers & Pleydell-Pearce 2011; Caldwell-Harris & Ayçiçeği-Dinn 2009; Caldwell-Harris et al. 2011; Eilola & Havelka 2011; Харрис 2004; Харрис, Айчичени и Глисон 2003).

10 Исследования одноязычных людей показывают, что угрожающие стимулы, такие как оскорбления или табуированные слова, постоянно вызывают более высокую проводимость кожи, в отличие от эмоционально нейтральных слов (Gray et al.1982; Динн и Харрис 2000; Manning & Melchiori 1974; McGinnies 1949). В более позднем исследовании Bowers & Pleydell-Pearce (2011) изучались различия в ответах на табуированные слова и эвфемизмы у одноязычных людей, и были получены те же результаты. Burbridge et al. (2005) даже обнаружили, что англоговорящие люди демонстрируют более высокую частоту сердечных сокращений и более высокую частоту неспецифического SCR при обсуждении негативно валентных тем.

11 Однако благодаря серии исследований, проведенных Колдуэлл-Харрисом и соавторами по изучению электродермальной реактивности у двуязычных людей (Caldwell-Harris & Ayçiçeği-Dinn 2009; Caldwell-Harris et al.2011; Harris 2004; Harris, Ayçiçeği & Gleason 2003), был сделан вывод о том, что аффективная обработка дает слуховое преимущество, потому что разговорный язык приобретается раньше визуального языка, по крайней мере, на уровне L1, и поэтому, вероятно, имеет более разнообразные эмоциональные ассоциации, чем письменный язык. Эта точка зрения подтверждается различными исследованиями с участием одноязычных людей. Например, Kissler et al. (2006) показали, что, хотя электрофизиологические реакции надежно обнаруживаются, они не так велики для визуально представленных эмоционально нагруженных слов, как для звуковых.Более того, слуховая модальность может активировать автобиографические воспоминания у говорящих, вызывая более сильную эмоциональную реакцию (Schrauf 2000).

12Harris (2003) был первым, кто использовал электродермальную запись для изучения различий в активности на языках, на которых говорят двуязычные люди. Работая с поздними турецко-английскими двуязычными, она обнаружила, что вызванные SCR были более заметными в их L1, чем в их L2. Наибольшая разница между двумя языками возникла в детских выговорах, в которых эмоциональность связывалась с социальным опытом и вербальной обусловленностью.Как для одноязычных, так и для двуязычных, на сегодняшний день наиболее сильные эффекты перекрестной задачи были получены с помощью табуированных слов и, в меньшей степени, отталкивающих слов и детских выговоров (например, Ayçiçeği-Dinn & Caldwell-Harris 2009; Eilola & Havelka 2011).

13 В этом исследовании мы изучили, как двуязычные люди отреагируют на табуированные слова в своем первом и втором языках. С этой целью мы записали электродермальную активность французских изучающих английский язык, когда они слышали оскорбления (например,g., «сука») и эмоционально нейтральные слова (например, «самолет») на обоих языках. Согласно теории воплощения Павленко (Павленко, 2005), мы ожидали, что участники покажут разрыв в реакциях между табу и нейтральными словами на их родном языке (французском), но не на их L2 (английском).

14Ten ¹ студенток бакалавриата по английской специальности в возрасте от 20 до 23 лет ( M : 20; 10) приняли участие в эксперименте.Участницы были выбраны из-за ограниченного числа студентов мужского пола на нашем отделении английского языка. Все они были носителями французского языка, выросли как моноязыки и владели английским языком на уровне выше среднего.

15 Десять нецензурных слов были отобраны отдельно на английском и французском языках. Слова не переводились с одного языка на другой. Вместо этого пяти носителям каждого языка предлагалось произнести как можно больше нецензурных слов, и критические стимулы были выбраны из этих списков в соответствии со следующими критериями: они должны были сразу распознаваться как оскорбительные, специально нацеленные на женщин или применимые. к ним, и относительно коротко.Тридцать нейтральных слов были добавлены на каждом языке в качестве наполнителей. Полный список стимулов можно найти в Приложении. Эти 80 слов были записаны в звукоизолированной кабине синхронно сбалансированным двуязычным носителем французского и английского языков с помощью USB-микрофона AT2020 и Audacity (www.audacityteam.org, версия 2.1.0) с частотой дискретизации 44 100 Гц и глубиной 16 бит.

16 Чтобы убедиться, что любое наблюдаемое различие в электродермальной активности (EDA) было связано с типом слова (нейтральное / ругательное слово) или языком (L1 / L2), а не с различием в интонационном контуре, контур f0 был нормализован с помощью Праат (версия 6.0.36, Boersma 2017) в соответствии со следующей процедурой. Во-первых, средний контур f0 был извлечен из всех стимулов, независимо от их категории. Затем каждый стимул был изменен, чтобы соответствовать этому новому среднему контуру f0.

17Эта измененная версия исходного звука была скопирована в левый канал звукового файла стереозвука. Правый канал содержал триггер, то есть вручную позиционированное быстрое нарастание и спад сигнала, которое позже использовалось в анализе в качестве метки времени для автоматического определения начала каждого стимула.

18 Для каждого участника был сгенерирован список презентаций, в котором 80 слов (40 на каждом языке, всего 20 нецензурных слов) были полностью рандомизированы. Звуковой сигнал из левого канала стимулов был отправлен на оба наушника, в то время как триггер из правого канала аудиофайла был записан на отдельном канале в нашей системе сбора данных.

19 Электродермальную активность (и триггер) регистрировали с помощью набора BITalino® evolution Plugged Kit BT (Silva et al.2014) и MATLAB R2017b. Электроды для сбора данных EDA были размещены в точках A, B и C (см. Рисунок 1) на недоминантной руке участников. Сигнал был получен с частотой дискретизации 1 кГц и глубиной 10 бит.

20 Участников усадили за стол в тихой комнате и попросили положить их недоминантную руку на стол и избегать чрезмерных движений во время эксперимента. Стимулы воспроизводились через шумоподавляющие чашки Peltor, снабженные наушниками TDH-39.Перед экспериментом громкость была отрегулирована до комфортного уровня со списком не слов.

21 Эксперимент начался с 180-секундного ожидания, в течение которого участников просили расслабиться, чтобы EDA успела стабилизироваться. Затем участники слышали каждое слово, после чего следовала 10-секундная пауза, которая должна была позволить участникам вернуться в состояние покоя. Во время предъявления стимулов участников попросили записать только что услышанное слово.Эта задача была добавлена ​​по двум причинам. Во-первых, это позволяло участникам сосредоточиться на эксперименте и, таким образом, гарантировать, что они действительно обратили внимание на стимулы. Во-вторых, это позволило нам проверить, правильно ли участники поняли каждое слово, особенно ругательства на неродном языке.

Рисунок 1 Размещение электродов для записи EDA

22 Необработанные данные EDA напряжения для каждого участника сначала были преобразованы в микросименс (мкСм).Полиномиальная кривая была подогнана к данным и вычтена из них, чтобы удалить дрейф, типичный для этого типа сигнала. Затем был применен фильтр нижних частот с нулевой фазой и частотой отсечки 5 Гц. Метки времени были автоматически извлечены из соответствующего канала и использованы для разделения сигнала EDA на эпохи в диапазоне от начала стимула минус 100 мс до начала плюс 9000 мс. Каждую эпоху корректировали по базовой линии со ссылкой на 100 мс сигнала, предшествующего началу стимула, то есть среднее значение из этого 100-миллисекундного отрезка вычитали из оставшейся части эпохи.

23 Для каждого говорящего вычислялась средняя эпоха в каждом из четырех условий (французский — нейтральный, французский — ругань, английский — нейтральный, английский — ругань), в результате чего были получены четыре кривые для каждого участника. Отдельные наборы данных были оценены по z-шкале, чтобы компенсировать различный диапазон значений EDA у говорящих.

24 Был проведен двусторонний дисперсионный анализ с использованием типа «Язык» и «Слово» в качестве межпредметных факторов и максимального значения EDA на говорящего и условия в качестве зависимой переменной.

25 Существенное влияние оказал тип Word ( F (1,36) = 16,07, p <0,001) и тип Word ✕ языковое взаимодействие ( F (1,36) = 10,98, p <0,01). Постфактуальный анализ взаимодействия показал, что влияние типа Word (большая реакция на ругательства по сравнению с нейтральными словами) ограничивалось французским (M _{( французский, ругательное слово — французский, нейтральный ). )} = 1.81, p <0,001) (см. Рисунок 2).

Рисунок 2 Взаимодействие между типом слова и языком

26Рисунок 3 показывает индивидуальный профиль каждого участника. Мы видим, что не все ответы следуют общей схеме. Некоторые предполагают лучшее владение и воплощение L2: CA демонстрирует одинаково сильную реакцию на ругательства на своих L1 (французский) и L2 (английский). Другие узоры более необычны.Например, MR показывает отрицательный ответ на ругательства по-французски вместо положительного отклонения, наблюдаемого у других участников. Еще более удивительно то, что реакция AL на нейтральные английские слова выше, чем на все другие типы слов.

27

Рисунок 3 Средняя картина и индивидуальные ответы на нейтральные и нецензурные слова на французском и английском языках

28 В этом эксперименте мы исследовали, как учащиеся эмоционально реагируют на ругательства на своем родном и втором языках.Мы записали электродермальную активность французских изучающих английский язык, когда они слышали нейтральные и нецензурные слова в своих L1 и L2. Мы предположили, что участники будут иметь более сильную реакцию на ругательства, чем нейтральные слова на их родном языке (французском), но не на их втором языке (английском). Наши результаты подтверждают эту гипотезу, хотя индивидуальная изменчивость была высокой. Ответы большинства участников следуют общей схеме, за исключением некоторых зашумленных данных, которые могут быть результатом индивидуальных свойств кожи или способности каждого участника оставаться неподвижным во время эксперимента.Один слушатель демонстрирует ответы, которые предполагают, что его L2 воплощен почти в той же степени, что и его L1 (см. Рисунок 3, участник CA), что может быть результатом более высокого мастерства или более высокой частоты и разнообразия взаимодействий в L2. Для более точной интерпретации этого паттерна необходимы дополнительные металингвистические данные.

29 Профиль других участников объяснить сложнее. Для одного участника полярность ожидаемого ответа обратная (отрицательное отклонение вместо положительного), что может быть связано с идиосинкразическими свойствами кожи (см. Рисунок 3, участник MR).С другой стороны, единственный тип слова, который, кажется, вызывает вегетативную реакцию, — это английские нейтральные слова (см. Рисунок 3, участник AL). Это может быть связано с более низким уровнем владения языком или повышенным беспокойством, связанным с разговором на языке: участник, возможно, нервничал из-за того, что он ошибочно определил оскорбления как нейтральные слова на английском языке. Нецензурные слова также могли вызывать реакции, идущие в противоположных направлениях, то есть увеличение или уменьшение (как в случае MR участника) проводимости кожи, которые нейтрализовались сами собой.

30 Индивидуальные различия в возбуждении не обязательно подразумевают различия в понимании денотативного значения стимулов. Предыдущие исследования показали, что изучающие второй язык, похоже, получают доступ к денотативным значениям эмоционально заряженных слов в их L2, но не реагируют на их коннотативные значения в той же степени, как в их L1 (Eilola & Havelka 2011; Harris et al. 2003 г.). Некоторые дополнительные выводы заключаются в том, что эмоциональное преимущество обусловлено возрастом приобретения и владения языком, предполагая, что различия в эмоциональности должны быть самыми сильными, когда L1 является родным языком, а L2 — менее развитым иностранным языком (Caldwell-Harris 2014).Это в основном согласуется с нашими выводами, когда мы учитываем базовую информацию об участниках: все участники сообщили, что поздно двуязычны (они начали овладевать в начальной школе) на уровне выше среднего.

31 Помимо раннего возраста усвоения и высокого уровня владения языком, эмоциональные реакции сильнее, когда язык изучается посредством погружения, а не в классе (Dewaele 2010). Это может быть решающим фактором в ответах наших участников, которые все приобрели уровень L2 в процессе обучения в классе и не имели опыта погружения.Другой важный фактор — высокая частота использования (Degner et al. 2012). Слова и фразы могут вызывать особые эмоциональные ощущения в силу того, что они выучены или обычно используются в определенном эмоциональном контексте. В самом деле, одно дело знать, что слово является табу в L2, и совсем другое — наблюдать реакцию носителя языка на то, чтобы услышать это слово. Такая реакция обычно выражается в сильном дискомфорте, что может помочь подготовить слово для говорящего на L2. При активации в адекватном социальном контексте табуированные слова могут оказывать влияние на говорящего на L2, независимо от его L1 (Degner et al.2012). Наши участники сообщили, что чаще всего подвергались воздействию L2 в контексте класса, что, в свою очередь, могло снизить их автоматическую аффективную обработку L2 по сравнению с L1. Тем не менее, нельзя предположить, что это связано с обычно более медленной или менее автоматической семантической обработкой языка (Segalowitz et al. 2008).

32 Кроме того, следует учитывать, что на аффективные реакции двуязычных говорящих могут влиять факторы, отличные от семантических или прагматических, таких как фонологическая форма слова (Bowers & Pleydell-Pearce 2011; Degner et al.2012; Эйлола и Хавелка 2011; Харрис и др. 2003; Сегаловиц и др. 2008 г.). Бауэрс и Плейделл-Пирс (2011) обнаружили, что реакция проводимости кожи у одноязычных людей была выше при чтении фактических ругательств (например, «ебать»), чем эвфемизмов, имеющих такое же семантическое содержание (например, «F-слово»), что показывает, что Фактическая форма слова несет больше эмоционального заряда, чем его значение. Они отвергают возможность того, что семантический анализ слов играет роль в эмоциональности. Они цитируют Харриса и др.(2003) исследование двуязычия в качестве подтверждающего доказательства этой гипотезы: знакомство участников со словами-табу или даже их переводными эквивалентами не повлияло на отчеты EDA. Это согласуется с нашими выводами, учитывая, что наши участники знали семантическое содержание всех стимулов и знали о табу, окружающем ругательства. Двуязычные, независимо от их уровня владения языком, часто сообщают, что они осознают значение слов и заряд, который они несут, но признают, что все еще не могут «почувствовать» его (Павленко, 2005).Причина этого может заключаться в том, что фонологические формы в L1 человека хранят больше информации из других модальностей, таких как зрительная, слуховая, тактильная, кинестетическая, которые, в свою очередь, не присутствуют в фонологических формах их L2. Между L1 и L2 может существовать определенная интерференция, которую следует учитывать в отношении слов, которые могут принимать аналогичные фонологические формы, то есть родственных слов. Следовательно, вполне возможно, что говорящий на уровне L2 может иметь сильную эмоциональную реакцию на слово, если оно несет такое же семантическое содержание и принимает аналогичную фонологическую форму для слова в его L1, как если бы встреча активировала и передала всю информацию, которая ранее хранился только в фонологической форме L1.Однако для подтверждения этой гипотезы необходимы дальнейшие исследования. Оскорбления, которые мы использовали, были частыми и знакомыми каждой группе носителей языка, но они не были родственниками — или даже семантическими эквивалентами — между двумя языками, поскольку мы предпочли контролировать знакомство в приоритете. Потенциальным шагом для дальнейшего изучения могло бы стать изучение реакции учащихся на нейтральные слова L2, фонологическая форма которых аналогична французским табуированным словам.

33 В этом исследовании мы обнаружили, что учащиеся уровня выше среднего, обучаемые в классе L2, были менее эмоционально чувствительны к оскорблениям в своем L2, чем в своем L1, о чем свидетельствует меньшая реакция проводимости кожи на первое, чем на второе.Это подтверждает, что относительно высокого мастерства недостаточно для реальной эмоциональной обработки L2, и что воздействие может быть необходимо. Дальнейшие исследования, включающие более разнообразные профили учащихся, а также слова, контролируемые по их фонологической форме, помогут определить, влияет ли более естественное воздействие или фонологическая форма на аффективные реакции больше всего.

Неприемлемый язык — Когда дети употребляют «нецензурные слова» — Улучшенный уход за детьми — Расширение штата Пенсильвания

Большинство людей, которые заботятся о детях, сталкивались, по крайней мере, с одним ребенком, который ругается, использует «пустые разговоры» или использует оскорбительные или социально неприемлемые выражения.Иногда дети слышат эти слова от других детей или членов семьи, находясь на публике, из телевизора и из музыки — или даже от вас. На определенном этапе своего развития маленькие дети экспериментируют с языком, узнавая, что является или не приемлемо для общества, и начинают проверять границы.

Почему дети используют ненормативную лексику

Существует ряд причин, по которым ребенок может использовать ненормативную лексику. Иногда ребенок случайно употребляет слово; она может повторять услышанное, не зная, что слова неуместны или что они на самом деле означают; она может ругаться, потому что хочет подражать своему другу или семье; она может использовать пустословие, чтобы привлечь внимание или реакцию; или она может использовать оскорбительные выражения, когда расстроена.

Иногда, когда вы играете в словесные игры, слова, которые вы просите детей не использовать, вылетают. Например: «Что рифмуется со словом« голова »?» «Постель!» , «Что рифмуется со словом« колено »?» «Пчела!», «Что рифмуется со словом« животик? »,« Пустышка! » Если никто из детей не замечает, продолжайте веселье. Если кто-то осознает это («Дэви называл тебя болваном!»), Рассмотрите это как ни в чем не бывало («Дэви только сочинял рифму. Он не называл меня по имени») и продолжайте игру.

Некоторые дети могут использовать эти слова, чтобы привлечь внимание других или быть похожими на сверстников.Внимание, которое нравится ребенку, может исходить от вас, других детей или из дома. Возможно, вы мало что сможете сделать с вниманием, которое она получает из других мест, но вы можете уменьшить внимание, которое она получает от использования неуместных слов во время вашего ухода. Постарайтесь часто ходить к этому ребенку в течение дня. Поговорите с ней и обратите на нее внимание, когда она делает соответствующие вещи. Указывайте другим детям на положительные моменты в ней. Вы можете сказать: «Мне понравилось, как вы спросили Джона, можете ли вы поиграть с грузовиком» или «Кара имеет хорошее представление о том, где мы можем пойти сегодня прогуляться.Если она все же использует плохие слова, скажите ей еще раз: «Это слово мы здесь не используем» и помогите ей перейти к другому занятию.

Когда ребенок привлекает внимание из-за ненормативной лексики, другие дети могут начать подражать ему, чтобы привлечь внимание, соответствовать или потому, что им кажется, что слова звучат забавно. Будьте последовательны и обращайтесь к поведению со всеми детьми. Если другие начинают имитировать, помогите другим детям найти лучшие способы привлечь внимание. Тихо скажите каждому ребенку: «У вас есть собственные хорошие слова.Вам не обязательно использовать те слова, которые использует Джессика ». Обращаясь к поведению с группой детей, тщательно выбирайте последствия, которые будут препятствовать языку и уменьшать чувство принадлежности к группе. Например, если небольшая группа начинает повторять фразы «пустословие» во время кружка, попросить их покинуть круг и заняться другим делом, как небольшая группа, может быть для них забавным занятием, поэтому у них может быть больше шансов повторить это снова. во время следующего круга. Вместо этого поговорите с группой об их поведении, а затем предложите им выбрать отдельные занятия.

Когда ребенок расстроен, он может словесно наброситься на другого ребенка. Вы можете сказать ему: «Я знаю, что ты злишься, когда Джон забирает твою игрушку. Вместо того, чтобы называть Джона болваном, скажите ему: «Я злюсь, когда ты садишься в мой грузовик». Или ребенок может ругаться, когда злится, подражая тому, что он слышал в другом месте. Научите ребенка выражать свои чувства другими словами. Вы можете сказать: «Я понимаю, что вы расстраиваетесь, когда блоки падают. Но слово, которое вы сказали, мы здесь не используем. Если вы расстроены, вы можете вместо этого сказать «Крысы!» (Или другое подходящее слово).”

Ответ на ненормативную лексику

Когда взрослые слышат, как маленький ребенок использует ненормативную лексику, они обычно либо смеются, либо шокированы и не отвечают. Это может сбить с толку ребенка и затруднить решение проблемы. Когда ребенок использует ненормативную лексику, обращайтесь к нему прямо и немедленно. Сохраняйте спокойствие, сохраняйте невозмутимый вид и скажите ей: «Это слово, которое мы здесь не используем». Если ребенок спрашивает, почему, просто объясните, почему нет. Например: «Это может задеть чьи-то чувства» или «Большинству людей не нравятся эти слова.”

Если ребенок продолжает использовать ненормативную лексику, будьте последовательны в своем ответе и постарайтесь выяснить, почему ребенок может использовать это. Если вы понимаете, почему ребенок использует ненормативную лексику, с ним будет легче справиться с проблемой. Подумайте о различных причинах, по которым дети используют ненормативную лексику. Внимательно следите, чтобы узнать, когда ребенок использует ненормативную лексику и что в это время происходит. Также подумайте о том, что вы и другие говорите детям и окружающим их детям.Дети могут слышать разговоры, которые, по вашему мнению, находятся вне диапазона слышимости. Помните — дети будут повторять то, что вы говорите и делаете. Обязательно используйте те же слова, которые вы хотите использовать для детей.

Поговорите с семьей ребенка и сообщите им, что ребенок сказал и при каких обстоятельствах. Будьте осторожны, не обвиняйте и не унижайте родителей или семью ребенка. Ребенок мог слышать эти слова от других или не использовать их дома. Работайте с семьей, чтобы найти общий способ реагировать на ребенка, когда он использует ненормативную лексику, и будьте последовательны.

Early Childhood News — Статьи на различные темы развития ребенка.

Национальная сеть по уходу за детьми (NNCC) — статьи по различным темам развития ребенка.

Healthy Children.org — Информация и статьи для семей по различным темам развития детей.

Список литературы

Хьюитт, Дебора. 2012. Так это тоже нормально?, 2-е издание . Сент-Пол, Миннесота: Redleaf Press.

Сайфер, Штеффен. 2003. Практические решения практически каждой проблемы, переработанное издание . Сент-Пол, Миннесота: Redleaf Press.

СОВЕТЫ 0408

Является ли ругательство ограниченным словарным запасом?

Когда нам не хватает слов, мы ругаемся. По крайней мере, это то, во что нас убеждает гипотеза «бедности словаря» (POV). По этой причине ругань является «признаком слабого словарного запаса» в результате необразованности, лени или импульсивности.В соответствии с этой идеей, мы склонны судить обывателей довольно жестко, оценивая их как более низкие по социально-интеллектуальному статусу, менее эффективных в своей работе и менее дружелюбных.

Но этот взгляд на глупость не согласуется с последними исследованиями в области лингвистики. Например, гипотеза точки зрения предсказывает, что, когда люди изо всех сил пытаются придумать правильные слова, они с большей вероятностью будут извергать ругательства налево и направо. Но исследования показывают, что люди, как правило, заполняют неловкие пробелы в своем языке словами «эрс» и «ум», а не «дерьмо» и «черт возьми».Это исследование привело к конкурирующему объяснению ругани: свободное владение табуированными словами может быть признаком общей беглости речи. Исключительно вульгарные люди также могут быть исключительно красноречивыми и умными. Действительно, табуированные слова имеют особую цель в нашем лексиконе, которую другие слова не могут выполнить так же эффективно: обеспечивать интенсивное, сжатое и направленное эмоциональное выражение. Таким образом, те, кто часто ругается, могут просто более опытно владеть лингвистическими ресурсами, из которых они могут извлечь свою точку зрения.

Новое исследование когнитивных ученых из Марист-колледжа и Массачусетского колледжа гуманитарных наук пытается проверить эту возможность и еще больше опровергнуть гипотезу точки зрения путем измерения того, как запрещенная беглость слов соотносится с общей беглостью речи. Гипотеза точки зрения предполагает наличие отрицательной корреляции: чем больше вы ругаетесь, тем ниже ваше словесное мастерство. Но исследователи предположили прямо противоположное: чем больше вы ругаетесь, тем более обширным будет ваш словарный запас.

В трех исследованиях они давали участникам хорошо известную меру вербальной беглости, называемую тестом ассоциации контролируемого слова (COWAT). COWAT просит участников произнести как можно больше слов, начинающихся с заданной буквы (например, F, A или S) в течение указанного временного окна. Количество слов, которые они генерируют, суммируется в оценке беглости речи. Затем, в одной из самых неловких и забавных экспериментальных ситуаций в истории когнитивной науки, участники должны были сказать экспериментатору вслух столько нецензурных слов, сколько они могли придумать за одну минуту.Это была мера запретной беглости слов.

Результаты исследования 1 показали, что участники сгенерировали 400 уникальных табуированных слов (некоторые из наиболее ярких записей см. В разделе «Результаты»), и, как и предсказывали исследователи, беглость произнесения этих слов положительно коррелировала с результатами теста COWAT. Этот результат был воспроизведен в исследованиях 2 и 3 с использованием письменной версии тестов. Чем больше табуированных слов могли произнести участники, тем более бегло они говорили в целом.

Это открытие может служить хорошим эмпирическим средним пальцем от вульгар повсюду, направленным на тех, кто до сих пор несправедливо судил их за их лингвистические способности. Брань, кажется, может быть творческой, умной и даже прямо-таки лирической. Это также должно открыть нам глаза на уникальную область исследований, которая тратит свое время на анализ множества разнообразных способов и причин, по которым мы ругаемся. Например, знаете ли вы, что некоторые лингвисты и философы языка проводят значимые различия между табуированными словами, которые выражают повышенные эмоциональные состояния (например,g., f * ck), общие уничижительные (например, f * cker), значение которых коннотативно, но направлено на человека, и оскорбления (например, sl * t), которые имеют как выразительные, так и уничижительные описательные элементы? Я этого не знал.

Тем не менее, к этим результатам следует относиться с недоверием. Знание табуированных слов и регулярное использование этих слов — это две очень разные вещи. Я вполне мог бы обладать энциклопедическим знанием вульгарности, но также мог бы обладать тактом, необходимым для регулирования своего языка в социальных ситуациях.Другими словами, то, что люди, свободно говорящие на словах, имеют способность ругаться с лучшими из них, не означает, что они будут это делать. Это представляет небольшую проблему с текущим исследованием, поскольку авторы, похоже, хотят заявить, что их результаты говорят о том, какие люди на самом деле ругаются в реальном мире. Этот вывод нельзя сделать из этих данных. Исследования ничего не говорят нам о том, как говорящие используют табуированных слов, а только то, что способен сказать, если бы они захотели их использовать.Регулярная ругань и возможность составить длинный список ругательств при появлении подсказки — разные вещи. Действительно, гипотеза POV все еще может выдержать эту критику. По-прежнему может быть правдой, что люди с большей беглостью вербальной речи, хотя они также имеют большую табуированную беглость, ругаются меньше, потому что у них есть лексическая база данных, необходимая для фактического выражения себя другими способами.

В 1977 году Норман Мейлер столкнулся с Гором Видалем на вечеринке после того, как Видал плохо отрецензировал одну из книг Мейлера.