К чему снятся мартышки: К чему снится Мартышка по соннику? Видеть во сне Мартышку

Яркий пример «фовизма» Матисса (стиль искусства, названный в честь fauve , что по-французски означает «дикий зверь»), эта работа предлагает нам рассмотреть не только кошмары реальной жизни, которые человеческие учреждения, такие как цирк, предназначены для несчастных существ, которые в них попадают, но также и для буквальных кошмаров — и, соответственно, снов, — которые эти существа видят в этих и других местах ночью, когда тело отдыхает, а разум блуждает.

Интерес к снам животных не нов. Натуралисты девятнадцатого века, такие как Чарльз Дарвин, подробно писали о снах других видов с эволюционной точки зрения, часто для того, чтобы доказать, что наш разум и разум наших собратьев, не являющихся людьми, существуют в естественном континууме. В Происхождение человека (1871), например, Дарвин пишет:

Никто не предполагает, что одно из низших животных размышляет, откуда оно приходит и куда уходит, — что такое смерть или что такое жизнь и т. д. Но можем ли мы быть уверены, что старый пес с прекрасной памятью и некоторой силой воображения, о чем свидетельствуют [sic] его сны, никогда не размышляет о своих прошлых удовольствиях в охоте? и это было бы формой самосознания.

Другие животные могут не задумываться над глубокими, экзистенциальными вопросами, но тот факт, что они видят сны, доказывает, что они обладают огромной памятью и сложным воображением, даже если их сны втекают и выходят из них, как говорит Дарвин, «без помощи какой-либо формы». языка».

В 1892 году, через два десятилетия после публикации Происхождение человека, , испанский философ Хосе Мигель Гуардиа опубликовал во французском журнале Revue philosophique de la France et de l’étranger статью, в которой, вслед за Дарвином, он утверждал, что другие земляне так же хорошо знакомы с «метаморфозами ночного воображения», как и мы. Гуардиа считал эти метаморфозы столь существенной чертой приливов и отливов животного опыта, что, по его мнению, пришло время для философов сформулировать радикально новую философию животного мира — немеханистическую 9.0009, , если быть точным.

Как психические события сны слишком сложны, чтобы их можно было свести к набору бессознательных, внутренних автоматизмов. По этой причине сны о животных переворачивают с ног на голову образ животного-машины, унаследованный европейцами от Рене Декарта в 17 веке. Во всяком случае, говорит Гуардиа, сны свидетельствуют о

Ключевым здесь является слово sensibilité . Обычно этот термин переводится на английский язык как «ощущение», создавая неблагоприятное впечатление, что речь идет только о способности животного инстинктивно и механически реагировать на внешний мир. Однако во французском контексте этот термин охватывает большее созвездие значений, включая то, что англоязычные называют «ощущением», но также и «чувствительность», «сенсорность», «чувство», «чувствительность» и даже «смысл». Аргумент Гуардиа приводит в действие все эти ассоциации. Таким образом, когда он говорит, что у животных sensibilité , он говорит о том, что они регистрируют и обрабатывают всевозможные внутренние и внешние стимулы и обладают различной степенью самосознания, включая свои собственные способы восприятия и интерпретации мира, а также многоуровневую эмоциональную жизнь. Это субъекты, которые собственной деятельностью проникают в плотность бытия, наделяя его целью, смыслом и смыслом.

Во сне животные также отказываются от реального мира, чтобы отдаться воображаемой вселенной

Короче говоря, Guardia рисует живую картину нечеловеческого опыта, обращаясь исключительно к снам животных. Для него все сны непостижимы в рамках механистической философии и могут быть поняты только с точки зрения «сравнительной психологии», которая рассматривает психику человеческих и нечеловеческих форм жизни как вариации на общую биологическую тему. Эта тема, конечно же, sensibilité , присущая животной жизни. «Каждый из нас знает, — говорит он, — что сторонники автоматизма отказываются от всех

К сожалению, интерес к снам животных, проявляемый такими мыслителями, как Дарвин и Гуардиа, начал ослабевать на рубеже 20-го века. Историк науки Иван Рис Морус объясняет, что в этот период науки о жизни испытывали чрезвычайное давление, чтобы подражать методам физических наук и моделировать себя по их образу. В этом новом климате стало практически невозможно, чтобы умственные способности животных, которые не поддаются легкому физическому или механическому объяснению, имели такое же влияние на научное воображение, как раньше.

Это давление остается с нами и по сей день. Несмотря на то, что научные взгляды изменились, нетрудно найти выдающихся ученых, которые непреклонно верят в то, что наука должна держаться подальше от любых «спекулятивных» дебатов о психических состояниях других животных, особенно об их снах. По их мнению, эти дебаты ведут в никуда. Пока у нас нет прямого доступа к жизненному опыту других видов, мы должны следовать совету Людвига Витгенштейна: «О чем нельзя говорить, о том нужно быть молчит .’

Тем не менее, новые разработки в области сновидений и исследования сна животных начинают опровергать эту позицию, предполагая, что другие животные действительно видят сны; что, засыпая, они также отказываются от реального мира, чтобы отдаться фантастической, неземной вселенной, созданной ими же. Эти разработки заслуживают нашего пристального внимания, поскольку они поднимают фундаментальные вопросы о том, кто такие животные, как работает их разум и в какой степени они «участвуют в изначальном искусстве… опыта», как сказала бы психолог Уиллоу Пирсон.

Наш вопрос эпистемологический: как мы можем узнать, видят ли животные сны? Когда дело доходит до людей, мы принимаем два вида доказательств в связи с этим вопросом. Есть свидетельства от первого лица, которые принимают форму устных сообщений самих сновидцев. И есть свидетельство от третьего лица, которое обычно принимает форму исследования нейронных коррелятов сновидений и интерпретации поведения во сне, которые ссылаются на феноменологию сновидений. По общему признанию, когда мы переходим от людей к не-людям, мы теряем все свидетельства от первого лица, поскольку другие животные не могут давать отчеты о снах. Но это не обязательно означает, что мы все еще не можем узнать что-то значимое и мощное об их снах, особенно если мы готовы просеять соответствующие нейронные и поведенческие данные.

Начнем с нейронной части уравнения. Хотя специалисты по сновидениям расходятся во мнениях относительно того, что представляют собой нейронные сигнатуры сновидений и где они расположены в мозгу, широко распространено мнение, что два нейронных события заслуживают особого внимания. Одним из них являются так называемые волны PGO, которые вызывают сновидения во время быстрого сна, который является фазой цикла человеческого сна, когда сновидения изобилуют переживаниями. Эти мозговые волны представляют собой восходящие всплески нервной активности, которые берут начало в мосту (P), проходят через латеральное коленчатое тело таламуса (G) и заканчиваются в затылочной доле (O).

Другой — тета-колебания (от 4 до 12 Гц), регулярно возникающие всякий раз, когда сознание вторгается в сон под видом сна.

Удивительно, но и PGO-волны, и тета-колебания были обнаружены у самых разных животных. Волны PGO были обнаружены у животных, столь же эволюционно близких к нам, как нечеловеческие приматы, и столь же эволюционно далеких от нас, как рыбки данио. Между тем тета-колебания, особенно в гиппокампе, хорошо задокументированы у множества млекопитающих.

Люди — не единственные животные, которые репетируют виртуальные сценарии во время приема Zs

«Тета-ритм исчезает в медленном сне, но появляется снова в фазе быстрого сна», — объясняет нейробиолог Антти Ревонсуо. В то же время «тета-ритм гиппокампа связан с поведением, требующим реакции на изменение информации об окружающей среде, наиболее важной для выживания: например, хищническое поведение у кошек и поведение добычи у кроликов». доступ к выживанию осуществляется во время быстрого сна и интегрируется с прошлым опытом, чтобы обеспечить стратегию поведения в будущем».

Ревонсуо является отцом «теории симуляции угроз сновидений», которая утверждает, что лавина электрохимических изменений во время сна создает основу для запуска нашим мозгом симуляций реальности, которые позволяют нам практиковать важные навыки выживания, находясь «вне сети». Эта функция имитации реальности, по его словам, должна была развиться в среде предков, давая нашим предшественникам адаптивное преимущество перед их конкурентами. Остается актуальным вопрос, насколько наследственной является эта среда, особенно если люди — не единственные животные, которые репетируют виртуальные сценарии, принимая свои Z.

Идея о том, что другие животные разыгрывают виртуальные реальности во время сна, подтверждается исследованиями ментального воспроизведения, нейронного события, которое происходит, когда спящий мозг воспроизводит эпизоды бодрствующей жизни. Птицы, например, во сне воспроизводят свои песни, чтобы лучше их запомнить. Крысы также воспроизводят эпизоды из бодрствующей жизни, за исключением того, что они склонны воспроизводить визуальные, а не слуховые переживания. Когда они засыпают, они часто погружаются в многогранный мир сновидений, пространственные координаты которого органично отражают координаты их бодрствующей среды.

Хотя не все случаи мысленного воспроизведения предвещают последовательность сновидений, некоторые из них, по словам Джози Малиновски, Дэвида Шила и Митчела Макклоски, чья захватывающая статья о сновидениях животных была опубликована в 2021 году. сон для животных, а изменчивая ментальная реальность, перемежающаяся моментами осознания. Ссылаясь на последние исследования ментального воспроизведения, они пишут:

эти линии свидетельств могут указывать на некоторые сознательные переживания во время воспроизведения, которые могут быть концептуализированы как форма сновидений животных, особенно в отношении визуальных и аффективных характеристик человеческих сновидений. Это может быть особенно вероятно во время быстрого сна, который у людей очень часто сопровождается сновидениями.

Малиновски, Шил и Макклоски считают, что это «сознательное переживание» распространяется далеко не только на млекопитающих, но и на птиц и насекомых. Даже пчелы могут мечтать!

Все эти данные нейробиологии дополняет поведенческая сторона уравнения. В течение долгого времени люди из самых разных культур знали, что поведение спящих животных (теперь известное как онейрических поведений) показывает, что происходит в их снах. Когда животное демонстрирует быстрые движения глаз (БДГ), вокализацию во сне, бег во сне и борьбу во сне, вполне вероятно, что это животное погружается в виртуальную реальность, в которой такое поведение имеет смысл.

Рассмотрим любопытный случай с шимпанзе, который разговаривает во сне. В 1990-х годах приматолог Кимберли Мукоби обнаружила, что шимпанзе, обученные американскому языку жестов (ASL), безошибочно произносят жесты во время сна. Она наблюдала, как один шимпанзе по имени Лулис показывал знак «хорошо» посреди ночи. И Лулис был не единственным. Были и другие шимпанзе, которые издавали другие знаки, в том числе Уошо, который делал знак на языке асана, означающий «кофе».

Интересно, что разговоры во сне довольно распространены среди спящих людей и часто коррелируют со сновидениями; кроме того, известно, что разговор во сне проявляется как сон -подпись у глухих людей. Сама Мукоби цитирует исследования, проведенные еще в 1930-х годах, показывающие, что «повышенная активность пальцев у глухих связана с сообщениями о сновидениях». В свете этого исследования можно сделать убедительные доводы в пользу того, что знаки, издаваемые спящими шимпанзе, являются выражением скрытого опыта сна. Эти приматы жестикулируют в своих спальных помещениях, вероятно, потому, что они жег и во сне.

Осьминоги идеально подходят для изучения сновидений других видов, поскольку они носят свои сны на рукаве

У осьминогов также могут быть собственные сомнилоги, на что указывают пестрые хроматические проявления, которые они производят во сне. Однако квалифицируются ли эти проявления как сомнические разговоры , зависит от того, принимаем ли мы теорию о том, что они представляют акты коммуникации. Некоторые эксперты предостерегают от этого на том основании, что указанные дисплеи не всегда соответствуют критериям коммуникации. В своей книге Other Minds: The Octopus, the Sea, and the Deep Origins of Consciousness (2016) Питер Годфри-Смит объясняет, что многие из них происходят в одиночестве, когда в поле зрения даже нет возможного собеседника. Может ли адрес без адресата считаться «коммуникативным»? Возможно нет. Но даже если мы признаем, что эти проявления не являются коммуникативными в техническом смысле этого термина, они остаются экстериоризацией переживаемого аффекта. Как отмечает сам Годфри-Смит, многие проявления можно надежно сопоставить с определенными эмоциональными состояниями, такими как гнев, страх и разочарование. Таким образом, их появление во сне может означать, что эти существа испытывают эти эмоции в контексте сна.

В любом случае ясно, что мы больше не можем ограничивать наши теории сновидений людьми или даже млекопитающими по той простой причине, что осьминоги, которые не являются ни теми, ни другими, являются исключительными кандидатами на сновидения. На самом деле Малиновски, Шил и Макклоски заявляют, что они могут быть идеальной моделью для изучения сновидений у других видов, поскольку они носят свои сны на рукаве — или, скорее, на мантии. Их хроматические дисплеи позволяют нам видеть их сны с этического расстояния, без инвазивных и вредных процедур. Великолепный пример сна осьминога можно увидеть в шоу PBS 9.0009 Осьминог: Установление контакта (2019).

Философские разветвления сновидений животных огромны, но они, вероятно, будут варьироваться в зависимости от наших фоновых представлений о сновидениях в целом. Например, некоторые философы считают, что сны — это воображений ; другие считают, что они убеждений ; а третьи считают, что они являются подвидом галлюцинаций. Здесь нет правильного или неправильного ответа, но каждая позиция имеет разные значения.

Если сны — это воображение, значит ли это, что животные могут генерировать сенсорные образы, не соответствующие их физическому окружению? Могут ли животные «представлять» то, чего нет?

Напротив, если сны — это убеждения, значит ли это, что животные могут формировать представления о мире, даже если они оторваны от него нейрофизиологией сна? И если да, то что это будет означать для философской точки зрения, согласно которой все верования имеют пропозициональную структуру и, следовательно, требуют владения синтаксисом в человеческом стиле? Могут ли сны других животных опровергнуть широко распространенную философскую теорию о том, как работает наш собственный разум?

Они раскапывают слои социальной, когнитивной и эмоциональной сложности в других разумных формах жизни

А если сны — это галлюцинации, то что? Могут ли животные отличить восприятие от галлюцинации? И какое влияние это может оказать на теорию о том, что даже люди не могут отличить изнутри галлюцинацию от достоверного восприятия?

Эти положения никоим образом не исчерпывают философскую литературу о сновидениях. Другие теории о природе и функциях сновидений, которые могут иметь непредвиденные последствия для нашего понимания животного сознания, включают: (1) теорию о том, что сновидения невозможны без богатой эмоциональной жизни; (2) теория о том, что сны влекут за собой нисходящую ментальную причинность; (3) теория о том, что сны могут помочь нам решить проблемы реального мира; (4) теория о том, что сны помогают залечить травму; (5) теория о том, что сны формируют наше повествовательное ощущение себя; (6) теория о том, что сны являются актами метапознания; (7) теория о том, что сны — это формы исполнения желаний; и (8) теория о том, что сновидения являются разработками бессознательного.

Я не говорю, что нам нужно придерживаться какой-либо из этих позиций (хотя у меня есть свои любимые). Но я говорю, что, как это ни парадоксально, все они приводят к одному и тому же результату: они откапывают неизвестные до сих пор слои социальной, когнитивной и эмоциональной сложности в других разумных формах жизни; они раскрывают цвета, гармонии и красоты душевной жизни других мечтателей, о которых мы, возможно, до сих пор мало подозревали.

Каким бы захватывающим это ни было, путешествие в сказочные миры животных требует осторожности. Прежде всего, мы должны уважать разнообразие природы и не считать, что все существа, видящие сны, сон как у нас . По всей вероятности, разные животные конструируют свои миры сновидений так же, как они конструируют реальности своего бодрствования, т. е. в соответствии с сенсорными, перцептивными, аффективными и когнитивными способностями, характерными для их вида, а также особенностями их собственных траекторий развития и жизни. истории.

Например, большинство человеческих снов насыщены визуальным содержанием, но сны других животных не обязательно должны быть такими же визуальными или вообще визуальными. И они также не должны производить такое же поведение. Большинство людей постоянно демонстрируют быстрые глаза движений во время быстрого сна, но крысы делают быстрые усов движений, вероятно, потому, что осязание важнее, чем зрение для их восприятия мира. Лошади совершают быстрых носо-губных движений, что наводит меня на мысль, что слуховые вокализации могут быть особенно важны для них. Какие еще телесные движения могут выдать ночные секреты других, менее знакомых видов? Какое поведение мы будем искать у спящей косатки, страуса или окапи, или у орла, оленя или угря? Все, что я знаю, это то, что у нас нет другого выбора, кроме как сохранять непредвзятость.

Маргарет Этвуд прекрасно запечатлела это разнообразие в своем стихотворении «Мечты о животных» (1970), чьи первые строки заключаются в следующем:

В основном животные мечтают
других животных каждый
в соответствии с его добрым

(хотя некоторые мыши. и мелким грызунам
            снятся кошмары огромной розовой
            формы с пятью спускающимися когтями)

: кроты мечтают о тьме и нежной лягушке 90808 зелени

кротов0209 лягушки
сверкающие, как мокрые солнца
среди лилий

красно-черные
полосатые рыбки, глаза открыты
имеют красно-черно-полосатые
мечты        защита, нападение, осмысленность
узоры
птицы мечтают об огороженных территориях пением
.

…

То, что каждое животное видит сны «по роду своему», означает, что сны животного никогда не могут быть отделены от эволюционного наследия этого существа, от того длинного списка преимуществ и недостатков, свобод и тягот, плюсов и минусов, которыми живут живые существа. получить от мертвых как свое неотъемлемое право по рождению.

Возможно, всем лисам снятся «лисьи» сны, но каждой лисе снится их «лисий» сон

В то же время мы не должны позволять величине этого наследства затмить нашу перспективу. Животные не приходят в мир с готовым набором видоспецифичных мечтаний. Это не значит, что всем представителям вида суждено видеть один и тот же сон (или набор снов) снова и снова до последнего вздоха. В оставшейся части своего стихотворения Этвуд обращается к этому вопросу, указывая на то, что даже если каждое животное мечтает в соответствии с его видом, опыт привносит в каждый вид бесконечные различия. Она пишет:

Существуют исключения:

Серебряная лиса в придорожном зоопарке
мечты о выкопке
и детских лис, их шеи кусали

. В целом в клетке Armadillo
возле поезда
, которая управляет
весь день на фиг. его поросячьи лапки топают,
     больше не видит сны
     но безумен, когда просыпается;

     игуана
     в витрине зоомагазина на улице Святой Екатерины

хохлатая, с королевскими глазами, правящая
     свое царство воды и опилок

     сны из опилок

Здесь перспектива развития пересекается с эволюционной, сформулированной в первой половине стихотворения, порождая новый смысл снов, как ленты Мёбиуса в котором две темпоральности сливаются одна в другую до бесконечности: филогенетическое время вида и онтогенетическое время особи. Каждый сон отражает личность сновидца как представителя вида, а также его уникальное любопытство, желания и опасения как личности. Возможно, всем лисам снятся «лисьи» сны, но каждой лисе будет сниться их «лисья» мечта — мечта, которая в самой своей архитектуре отражает и проецирует индивидуальность своего создателя.