Лаовай — Википедия
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Лаовай (кит. упр. 老外, пиньинь: lǎowài) — (может быть пренебрежительным понятием) иностранец, человек из другой страны чаще европейской внешности, который не понимает или плохо понимает по-китайски и с трудом ориентируется в обычаях и порядках повседневной жизни Китая.
Традиционно «иностранец» — это второе значение слова «лаовай» в словарях. Первое же место уверенно держит тройка «профан», «неопытный», «невежда».
Для сравнения: иностранец (вайгожэнь, кит. 外国人) — нейтральное слово, употребляемое гораздо реже в повседневной речи детей и взрослых.
Как можно проследить в исторических текстах, издревле китайцы называли иностранцев «фань» (чужеземец) и «и» (иноземцы, в древних источниках так называли преимущественно восточные народности). В Цинскую династию некоторые авторы английскую агрессию называли словами «и хуань» (бедствие, причинённое чужеземцами). Оба эти обращения имеют очевидно негативный смысл. После того, как в период династии Цин Китай закрылся от остального мира, ему пришлось пережить агрессию и обиду со стороны великих западных держав, которые крепкими судами и артиллерией «открыли» ворота Китая.
Поражение в той войне (см.Опиумные войны) позволило постепенно узнать людей из-за океана, что отразилось и в будущем закрепилось в обращениях «янъи» и «янжэнь» (заморские люди). Сложные переживания обуславливали появление различных слов и названий. В условиях раболепной «страсти ко всему иностранному», среди тех, кто не желал мириться с превосходством завоевателей, появились бранные выражения, повстанцы движения Ихэтуань стали звать иностранцев «ян гуйцзы» (заморские дьяволы). После Второй мировой войны, когда китайская нация воспрянула, слово «янжэнь» для обозначения иностранцев было трансформировано в «вайго лао» (человек из другой страны), что впоследствии превратилось в обращение «вайго жэнь», имеющее тот же смысл. Термин «лаовай» появился в 80-х годах XX в. и продолжает существовать и сегодня.
После провозглашения Китаем политики реформ и открытости, стране удалось достичь постоянного роста экономики, укрепления своей мощи и обретения нового статуса. Китай получил статус сильной державы, участвующей в международных делах. Китайцы обрели равенство с другими народами, стали равноправным народом современного глобального общества.
В современный масштабно реформируемый Китай стали приезжать в большом количестве иностранцы как туристы или для установления дипломатических, дружественных и культурных контактов. Идеи равенства и обоюдной выгоды — вот что пришло на смену царившим некогда отношениям. То, что словосочетание «вайго жэнь» (человек другого государства) сменилось обращением «лаовай», также стало результатом этого общего движения вперёд, явлением закономерного исторического развития.
В этом слове 1) «вай» является сокращением от полного словосочетания «вайго жэнь»
«Лаовай, давай!..». Шокирующие китайцы [Все, что вы не хотели о них знать. Руководство к пониманию]
«Лаовай, давай!..»
— Мы иностранцы, — сказал тот, что был полнее. — Догадываешься, почему мы об этом говорим?
Я утвердительно кивнул.
— Ты ведь тоже иностранец, — на всякий случай добавил худой…
Лао Шэ. Записки о кошачьем городе
Как хорошо, что мы живем в начале двадцать первого века. И нынче нам уже не грозит оказаться в положении известного русского путешественника Пржевальского, который, попав в Китай, был раздосадован и просто-таки взбешен тем фактом, что китайцы, общавшиеся с Николаем Михайловичем и членами его экспедиции, в глаза и за глаза называли их янгуйцзы (заморскими чертями). Пржевальский обнаружил, что местные жители применяют к нему столь нелестный термин даже не столько со зла, сколько оттого, что других слов для обозначения иностранцев в китайском языке нет. И именно этот лингвистический казус особенно расстроил путешественника, о чем последний и поведал нам в своих записках. Господин Пржевальский, обидевшись на китайцев, был одновременно и прав и не прав. Не прав в том, что счел китайский язык столь бедным (впрочем, самого путешественника винить в этом нельзя, просто не нашлось под рукой толкового переводчика): для обозначения лиц некитайской национальности у китайцев и во времена Пржевальского существовали и другие слова, кроме «чертей заморских». Прав же был путешественник в том, что практически все эти термины, за исключением современного нейтрального «вайгожэнь» («человек из внешнего государства»), носят пренебрежительно-презрительную окраску. Приведу примеры.
«Дабицзы» («большеносые»). Подавляющее большинство китайцев имеют маленькие, приплюснутые носы с очень низкой (или практически отсутствующей) переносицей. При этом надо заметить, что ярко сияющая звезда Голливуда и кумир сотен миллионов своих сородичей Джеки Чан обладает как раз весьма нехарактерным для китайца носом. Если бы Джеки не был широко известен и любим широкими китайскими народными массами, то его, пожалуй, могли бы и обозвать на улице по ошибке «заморским чертом» (страшно подумать, что сталось бы с обидчиком, но это к делу не относится). Так что практически любой иностранец, с точки зрения китайца, наделен огромным уродливым носярой, а иными словами, сей не украшающий лицо цивилизованного человека предмет является вообще отличительным признаком иностранца. Вот вам и «дабицзы».
«Лаомаоцзы» («волосатые чмошники»). А вот это уже касается нас с вами, уважаемые соотечественники, а не каких-нибудь там англичан или немцев. Китайцы, насмотревшись на бородатых сибирских первопроходцев и казаков, «приклеили» данное имечко ко всем русским (слово это особенно распространено в Дунбэе — Северо-Восточном Китае). Коннотация «лаомаоцзы» крайне оскорбительна, но при этом в Дунбэе вообще гораздо больше конченых придурков, чем во всем остальном Китае.
И наконец, самое главное — «лаовай». Это слово вы услышите примерно в течение первых пяти минут вашего пребывания в Китае, если вам, конечно, посчастливится туда попасть. Не удивляйтесь: «лаовай» — это вы, и никто иной. Презрительный смысл этого слова передать нелегко, ведь составляющие его иероглифы сами по себе не несут отрицательной нагрузки: «лао» — «старый», «почтенный», «вай» — «внешний». Мне доводилось слышать даже «авторитетное» мнение некоторых иностранцев (закончивших, очевидно, какие-нибудь ускоренно-трехмесячные курсы китайского языка и постигших смысл иероглифа «лао») о том, что слово «лаовай» — вовсе не обидное и несет в себе даже некий оттенок уважения. Одно такое письмо от подобного «специалиста» как-то с радостным визгом напечатала китайская официозная газета «Чайна Дэйли» — читайте, мол, товарищи иностранцы, мнение ваших сородичей и не обижайтесь, когда собравшаяся вокруг вас на улице толпа дружно верещит вам прямо в лицо: «лаовай, лаовай!», это ведь вам уважение и честь оказывают…
Короче: «лаовай» — слово не шибко уважительное. Лучше, чем «лаомаоцзы», но тоже не супер. Замечу также (чтобы вам больше не смогли прокомпостировать мозг эксперты с трехмесячных курсов), что кроме «иностранца» слово «лаовай» означает также «неумеха», «лох», «ничего не смыслящий (в каком-то определенном предмете) человек». Чтобы вы составили окончательное представление о своем новом наименовании, замечу, что один мой знакомый, тоже связанный по жизни и работе с Поднебесной империей, называет китайцев не иначе как «бандерлогами» (кто не понял — перечитайте «Маугли»). Так вот, «лаовай» и «бандерлог» — понятия очень схожие.
Однако, мой терпеливый читатель, не стоит сильно расстраиваться по этому поводу: далеко не каждый китаец, который кричит вам (а это он именно вам кричит, будьте уверены) вслед (или в лицо, что отнюдь не редкость) эти, по сути своей, обидные слова, хочет вас обидеть. Просто это привычка, если хотите, традиция жителей Серединного государства, их глубинное и сокровенное отношение к жителям других стран, которое создавалось и выковывалось веками и тысячелетиями…
Кстати, почему «Серединное государство»? Действительно, с незапамятных времен китайцы называли свою страну «Чжунго», что в буквальном переводе и означает «Серединное государство». Эти иероглифы сохранились и в современном официальном наименовании Китая: «Чжунхуа жэньминь гунхэго» («Серединная цветущая народная республика») — это КНР, «Чжунхуа миньго» («Серединная цветущая республика») — это Тайвань. В течение многих тысячелетий жители Китая полагали свою страну «серединной», то есть располагающейся в центре земли, а все окружающие и примыкающие территории — естественно, внешними и второстепенными. «Середина» в их сознании ассоциировалась с просвещением, цивилизацией и признаками высшей расы, а жители «внешних» стран просто олицетворяли собой дикость и варварство и, безусловно, значительно уступали китайцам во всех качествах.
Необходимо заметить, что на формирование такого, как принято говорить, «китаецентристского», взгляда оказали сильное влияние совершенно объективные географические факторы: китайские этнос и цивилизация, расширяясь в своих границах за пределы междуречья Хуанхэ и Янцзы, Великой Китайской равнины, не могли делать это бесконечно. Империя была ограничена с севера густыми лесами и неуютными полупустынями и пустынями, с востока и юго-востока — морями, с запада и юго-запада — горами. Таким образом, все земли, с точки зрения китайцев пригодные для обитания цивилизованных людей (китайцев), оказались заселенными цивилизованными людьми (китайцами)…
Для тех «инородцев», что обитали на границах или вблизи границ Китая, были придуманы специальные иероглифы, означавшие, естественно, «варвары»: «северные варвары», «южные варвары» и так далее. Особенных прозвищ удостоились японцы, пользующиеся в китайском народе давней и устойчивой нелюбовью: «карлики-пираты», «карликовые черти с восточного океана» и так далее… Варвары, естественно, должны были быть либо усмирены, либо просвещены и исправлены посредством воздействия на них цивилизованных китайцев, и данная точка зрения, вместе с формами и методами «цивилизующего воздействия», была канонизирована конфуцианской доктриной. Эта доктрина, в свою очередь, за много веков буквально пронизала сознание населения Китая и стала в этой стране главенствующей.
Насчет «карликовых чертей с восточного океана»: не могу не отметить, что добрые японцы никогда не упускали возможности как следует «отблагодарить» своего великого западного соседа за данные им оскорбительные прозвища; некоторые, впрочем, утверждают, что сначала сыны Страны восходящего солнца начали буйствовать на китайском побережье, а уж за эти бесчинства их стали впоследствии называть нехорошими именами, но… да какая разница! Главное в том, что малорослые, но при этом хорошо организованные и храбрые пираты действительно частенько устраивали налеты на прибрежные города и деревни Китая, грабя, насилуя и сжигая все на своем пути, делая это с поистине японской тщательностью.
В зависимости от состояния экономики и военной машины Серединной империи к варварам применялись различные методы воздействия. В периоды своего процветания Китай обычно начинал боевые действия против соседей, отправляя огромные армии то на север, то на юг, и нередко достигал своей непосредственной цели: на какое-то время усмиренные и пристыженные варвары признавали себя вассалами и данниками китайского императора и вопрос закрывался. Ослабевание имперской экономики в связи с очередным династическим кризисом, естественно, немало радовало коварных варваров, которые тут же принимались злорадно хихикать и строить козни китайцам, устраивать набеги на пограничные территории империи, категорически отказывались платить дань и ловко давали по башке посылаемым на их усмирение китайским генералам…
Император Серединного государства, впрочем, мог не очень-то переживать по этому поводу. Во-первых, что касается дани, то главной целью сбора таковой с варварских племен и стран была вовсе не материальная выгода (судите сами, ведь делегации, привозившие подношения от данников к императорскому двору, зачастую одаривались добрым императором в ответ не просто в равнозначном объеме, а гораздо более ценными подарками), а демонстрация отношений «властитель — подданный», «сюзерен — вассал». Отсутствие привозящих дань делегаций означало для китайского правительства скорее не уменьшение доходов, а их увеличение (парадоксально, но факт!). Что касается идеологической стороны вопроса, то на случай неспособности Китая «определить понятия» с некультурными соседями военными способами была припасена отличная хитрость…
Ловкие конфуцианцы придумали оригинальную теорию «благой силы „дэ“». Согласно этой теории китайский император мог, в общем, и не применять для окультуривания нехороших варварских племен силу оружия, ведь он обладал гораздо более мощным средством: владыка Китая, будучи Сыном Неба, всем своим существом излучал некую благую силу, которая исходила от него днем и ночью и в своем распространении не знала границ. Императору не нужно было шевелить и пальцем: сопредельные племена неминуемо попадали под мощное воздействие этой цивилизующей и облагораживающей силы, и если они не хотят платить дань и признавать главенство Серединного государства сейчас, они сделают это через год или два, ведь каждый день, независимо от их желания, сила «дэ» делает их все лучше, культурнее и разумнее.
Данная теория отлично помогала оправдать отсутствие военного противодействия, например, наседающим кочевникам, и «сохранить лицо» как лично императору, так и всей империи в целом. Дальнейшие события могли развиваться по-разному: к примеру, варвары, не успевшие радикально улучшить свою коварную сущность под воздействием силы «дэ», собирались с силами и помогали императорской династии рухнуть, после чего нередко сами захватывали власть, устанавливали свою императорскую династию и… через короткое время растворялись в океане китайского населения, скоро забывая о своем «варварском» происхождении и начиная «окультуривать» соседей силой оружия или благой мощью императорской «дэ». Такой вот круговорот воды в природе.
Или существовавшая династия могла подкопить сил, выйти из экономического кризиса и, воспрянув духом, присовокупить к благой силе «дэ» более убедительную для некоторых силу меча, арбалета и боевых колесниц… И вскоре новые делегации варваров-данников начинали тянуться к императорскому двору, дабы выразить смирение, признать себя вассалами и данниками, быть обласканными Сыном Неба и одаренными стократ…
Установлению непреодолимой границы между китайцами и иноземцами история старательно способствовала и в дальнейшем. Столкнувшись с совсем уж непривычными для себя варварами — странными белыми людьми, приплывшими из-за моря на больших парусных кораблях, совершенно не собиравшимися выражать верноподданнические чувства китайскому императору, а желавшими торговать по крайней мере на равных, а то и более того (и вообще говорившими и делавшими немало необычных вещей), Серединная империя окончательно замкнулась в себе, закрыв для пришельцев свое побережье и оставив для торговли только один морской порт (Гуанчжоу), причем обмен товарами совершался под стенами города, а вовсе не на каком-нибудь базаре в его пределах.
Итак, жители Серединного государства и варвары. Культура и дикость. Цивилизация и вандализм. Но не слишком ли мы углубились в исторические рассуждения? Бог с ней, с историей, но я хотел бы сказать вот что: практически в каждом китайце, будь это старик или ребенок, мужчина или женщина, крестьянин или ученый, живет древняя, прочная и неискоренимая уверенность в том, что китаец, независимо от своего пола, возраста, образования, материального достатка и всех прочих факторов, обязательно лучше, умнее, порядочнее и цивилизованнее любого иностранца. Несколько похожее внешне отношение к иностранцам бывало и бывает свойственно далеко не только жителям Серединной империи, но и, опять же в большей или меньшей степени, представителям других наций… Но в нашей книге речь идет именно о китайцах, поэтому на сравнения и культурно-исторические параллели отвлекаться не будем.
Итак, в девятнадцатом веке Китай столкнулся с совершенно новой для себя разновидностью иноземцев. Раньше варваров можно было «усмирять», вести против них победоносные (или не очень) войны, принимать от них дань, заключать династические браки или, если противник оказывался сильнее, как, к примеру, в случае с маньчжурами, установившими свою династию на имперском престоле, потихоньку ассимилировать их, растворять в черноголовой желтокожей массе, превращая в «своих». Но агрессивные белые люди, приплывшие из-за океана на огромных кораблях с большим количеством пушек, сумели заставить китайцев покориться и разувериться в своей непобедимости. Превращение Китая в полуколонию, описанное в учебниках истории, — не преувеличение, а констатация факта.
Осознание китайцами своей беспомощности в экономическом и военном плане способствовало постепенному формированию у них нового комплекса, теперь уже комплекса неполноценности. Первая половина двадцатого века как нельзя более способствовала развитию данного чувства, ибо тогда в восточно-азиатском регионе начал властвовать новый гигант (но уже в смысле не величины территории, а экономической и военной мощи) — Япония. Теперь уже не белым, а желтым оккупантам относительно легко удавалось справляться с баснословно многочисленным и невероятно трусливым противником, захватывая провинцию за провинцией. Только победа союзников во Второй мировой войне и молниеносный разгром японской группировки в Китае советской армией положили конец жестокому унижению достоинства китайской нации.
Конечно, современные китайские историография и пропаганда имеют свой взгляд на происходившие в прошлом веке события. Почти любой китаец уверен в том, что «японцев разгромила Народно-освободительная армия Китая под чутким руководством товарища Мао Цзэ Дуна», и т. д. и т. д. Не отрицая военных талантов великого вождя, замечу, что вышеупомянутая армия, являясь, по сути, объединением партизанских отрядов, во время так называемой Антияпонской войны была занята в основном выяснением отношений с гоминьдановским режимом, в чем также очень долго не могла преуспеть, а отнюдь не борьбой с «карликовыми чертями». Плохо организованные и еще хуже вооруженные партизаны не могли составить серьезной конкуренции ни японским оккупантам, ни гоминьдановской регулярной армии. Последняя, однако, в несколько раз превосходя японские войска в Китае по численности и регулярно получая военную помощь от США и СССР (оружием, боеприпасами, кредитами, военными советниками, «добровольцами» — летчиками, танкистами и артиллеристами и т. д.), до конца войны занималась в основном жалкой мышиной возней, отступая, сдаваясь и позорно разбегаясь.
Ситуация в корне изменилась в 1945 году, когда японская Квантунская группировка была перемолота мощными ударами советских войск, а трофейное японское оружие, включая, разумеется, и тяжелое вооружение, передано отрядам товарища Мао. Лишь с этого момента дни правления Гоминьдана были сочтены, и компартия вскоре окончательно преуспела в вооруженной борьбе с большой частью собственного народа…
Но засевшие в обиженном мозгу (или где уж там копится обида?) подобно занозе комплексы не дают покоя нашим соседям, подвигая их (позвольте уж один маленький пример) на совершенно фантастическое творчество в области кино. Попав в Китай и включив вечером телевизор, вы сможете на добром десятке каналов наблюдать титаническую борьбу доблестных величественных героев (раньше это были исключительно бойцы с партбилетами и маузерами, сейчас попадаются изредка и патриотически настроенные гоминьдановцы, и старорежимные неподкупные чиновники) с отвратительными коварными оккупантами в лице англичан (девятнадцатый век) и японцев (век двадцатый).
Силы киноподвижников не иссякают, патроны не кончаются, враги режутся, взрываются и сжигаются с особой жестокостью и садизмом полками, дивизиями и целыми армиями, мастера кунг-фу голыми руками уничтожают сонмы вооруженных до зубов врагов… Если бы наши восточные друзья в реальной жизни проявили хоть одну десятую нынешней кинематографической доблести и отваги, то к настоящему моменту Китай завоевал бы не только весь мир, но и по меньшей мере половину галактики.
Я глубоко убежден в том, что обо всем этом необходимо помнить, обращаясь к некоторым вопросам, связанным с Китаем и его обитателями. Конечно же, проблемы настоящего отношения китайцев к иностранцам, ввиду крайне щекотливого своего характера, весьма редко упоминаются, но обходить их все время невозможно. Очевидно, перекособоченное отношение китайцев к внешнему миру — не вина их, а скорее беда, в изначальном варианте — результат многовекового воспитания в духе косных конфуцианских представлений об устройстве вселенной и следствие определенных исторических процессов. Однако стыдливое замалчивание данной проблемы, имеющее место сегодня, вовсе не идет на пользу ни китайцам, ни иностранцам: китаец продолжает втихомолку считать иностранцев «унтерменшами», по-прежнему внутренне противопоставляя себя и «варвара», иностранец же не может до конца понять сути своих взаимоотношений с китайцем (на любом уровне, вплоть до дипломатических связей) и часто тешит себя прекрасными иллюзиями типа некоего «стратегического партнерства» и «равноправного взаимовыгодного сотрудничества». Тридцать три «ха-ха»…
Обычно на этом месте моих размышлений я почему-то слышу враждебное нечленораздельное хрюканье, базовый смысл которого сводится к банальной фразе «со своим уставом в чужой монастырь не ходят» и «мы должны дружить с Китаем». Для тех, кто совсем в бронепоезде, сообщаю, что ни с каким уставом ни в какие монастыри и не собирался и вообще я убежденный антиклерикал. Однако трезвое осознание объективной реальности как чужого монастыря, так и своей синагоги или ракетной шахты умному человеку явно не помешает. Дурак же может продолжать мыслить благостными штампами, только как бы ему впоследствии об этом не пожалеть.
Одновременное существование в китайской душе противоречивых комплексов неполноценности и превосходства, хочется надеяться, не бесконечно: время идет, поколения сменяются, мир движется к интеграции… (надо же автору показаться политкорректным). По крайней мере, так принято представлять. В теории. А пока что для среднего китайца мир продолжает четко разделяться на «людей Серединного государства» и недочеловеков-«лаоваев». Что весьма показательно, даже для китайца, прожившего лет этак двадцать в Австралии, Швеции или России, все местное население продолжает оставаться «лаоваями», а настоящими полноценными людьми, заслуживающими на сто процентов людского к себе отношения, являются только уроженцы все того же Серединного государства. Более того, такой же категорией зачастую мыслит и китаец, родившийся за пределами Китая и, возможно, в жизни не бывавший на своей исторической родине. А уж факт приобретения вожделенного для большинства китайцев западного (американского, канадского, австралийского и т. п.) гражданства и тем более никаким образом не заставляет счастливого обладателя новенького заморского паспорта прекратить наконец смотреть на некитайцев сверху вниз.
Квинтэссенцией отношения китайца к человеку западной расы является распространенная формулировка «сы чжи фа да, тоу нао цзянь дань» («руки-ноги здоровые, а голова туповата»). Как мы видим, даже тот факт, что средний китаец по сравнению со средним европейцем выглядит несколько (случаются разные вариации) миниатюрней, послужил основанием для появления такой вот ядовитой присказки, до которой не додумались ни тайцы, ни лаосцы, ни камбоджийцы, в общем и целом еще более мелкие и щуплые. Ну, комплекс есть комплекс…
Насчет «туповатости головы» иностранцев китаец может рассуждать практически бесконечно и с особым сладострастием (особенно когда он чувствует себя в безопасности, где-нибудь перед экраном монитора в своей теплой норке). Одним из основных китайских аргументов, кстати говоря, является утверждение о Китае как родине всех изобретений человечества — ну, старая песня, вы тоже, вероятно, ее слыхали: компас, порох, бумага и прочее ля-ля-ля, а иностранец, дескать, ни на какие изобретения не способен, поскольку «сы чжи фа да…». В общем, «у попа была собака». Но задайте-ка оппоненту вопрос, что из тех вещей, которыми он пользуется в повседневной жизни (телефон, автомобиль, телевизор, шариковая ручка и т. д.), изобретено в Китае. Едва ли вы получите внятный ответ.
Несмотря на «интеграции», «глобализации» и пр. и пр., в настоящее время средний китаец ощущает себя никак не менее, а то и гораздо более особенным и выдающимся, чем когда-либо. Государственная власть старательно внедряет это ощущение в его сознание всяческими и разнообразными путями и способами. Например, создание и финансирование настоящих Ниагар, вернее — Хуанхэ и Янцзы упомянутой немного выше ультрапатриотической кино— и видеопродукции производится далеко не только из-за пресловутых комплексов; предположить подобное — незаслуженно заподозрить всю нацию в тотальном слабоумии. Таким образом, промывания мозгов избежать непросто, ведь даже в самой отдаленной деревне Китая теперь имеются и электричество, и коллективные спутниковые антенны…
Другой пример: вспомните недавнюю пекинскую Олимпиаду и те невиданные нигде и никогда титанические усилия и финансы, потраченные начальством наших соседей ради занятия первого места с большим отрывом от конкурентов. О, это первое место любой ценой! Я здесь не об «одноразовых» зазомбированных спортсменах, очередной хитрой биохимии и скупленном на корню судействе, о которых так любят порассуждать мерзкие злопыхатели (автор решительно против подобных инсинуаций!). Принято полагать, что убедительная победа на Олимпиаде была позарез нужна Пекину для повышения своего международного статуса и демонстрации своих выдающихся способностей внешнему миру; однако кажется мне, что пресловутый внешний мир занимал в системе китайского целеполагания лишь незначительную частичку в виде одной десятой или около того… поскольку статус и способности доказывались в основном не кому иному, как своему собственному народу… Пожалуй, рассуждения по поводу агитации и пропаганды стоит на этом и закончить, иначе этак можно будет дорассуждаться и до вопроса «зачем?», и до создания идеологической базы для уже происходящей в полный рост глобальной китайской экспансии, а в этой книге вопросы геополитики я обсуждать не собирался.
Не будем забывать и о том, что сейчас Китай — наиболее динамично развивающаяся страна в мире. Окружающее со всех сторон жителя практически любого китайского города бурно растущее царство стекла, бетона, хороших дорог, товарного изобилия и новых технологий не может не внушать этому самому жителю закономерное чувство гордости за свою страну. Нетрудно представить чувства человека, осознавшего, что впервые за последние полтораста лет его страна независима, авторитетна и сильна настолько, что уже может изредка показать фигу Америке и оттяпать пару островов у великого и могучего северного соседа… Плюс в городе новую очередь метро открыли, аж сразу тридцать станций — тут и не захочешь, а загордишься. А если до твоей деревни метро еще не дотянули и денег в принципе хватает только на покупку нового пластикового тазика, то к атмосфере общего праздника тебе поможет приобщиться телевизор.
Учитывая все это, можно порой немного лучше понять «загадочное» поведение какого-нибудь знакомого китайца или некоторые моменты политики китайского правительства. Если вы вдруг попадете в Китай, вам будут гораздо очевиднее причины и мотивы поступков людей вокруг вас. Чего ожидать, к чему готовиться и на что надеяться, а где, может быть, и подыграть немного партнеру, уверенному в вашей умственной и культурной неполноценности, — понимание всего этого будет даваться вам гораздо легче. По крайней мере, я очень на это надеюсь. Единственное, на что точно не стоит рассчитывать, — это на то, что нас ТАМ будут хоть когда-нибудь рассматривать как полностью равных себе. Несмотря на возможное соблюдение внешних приличий, мастерски сложенные улыбки и столь милые сердцу российского человека тосты, поднимаемые за вечную и нерушимую дружбу…
Если вы вдруг спросите про исключения, то они бывают. Когда и как? Нужно вспомнить замусоленную полуграмотными журналистами фразу Киплинга о Западе и Востоке, которые якобы не сойдут с места, и внимательно посмотреть на следующее после нее предложение. Там все написано…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.Читать книгу целиком
Поделитесь на страничкеСледующая глава >
Враг Китая №1. Художник-диссидент Ай Вэйвэй
С политикой у китайского диссидента Ай Вэйвэя всю жизнь складываются особые отношения. Причем, не только с китайской. В январе отгремела новость о том, что в знак протеста против решения парламента Дании разрешить властям конфисковать ценности у беженцев, Вэйвэй решил свернуть сразу две свои выставки в Копенгагене. И понеслось…
Как видите, Вэйвэю нечего скрывать. Фото: bazaar.ru
Еще через неделю Ай фотографирует себя в образе утонувшего сирийского мальчика Алана Курди. В феврале он начинает снимать документальный фильм про лагерь для беженцев на острове Лесбос. Позже он добирается до Берлина (впрочем, именно здесь он сейчас и проживает): сначала он покрывает концертный зал на Берлинском кинофестивале спасательными жилетами, а позже натягивает и на мировых звезд «золотое одеяло», которым согревают замерзших беженцев в ходе благотворительного вечера Cinema For Peace.
Шарлиз Терон и Надежда Толоконникова в «золотом покрывале» Ай Вэйвэя. Фото: artsy.net
Так китайский художник привлекает внимание общественности к проблеме миграции. И сам глубоко переживает этот кризис. Об этом и о том, почему он не может скрывать свое резкое неприятие репрессий и любых ограничений, а также о проблемах сирийских беженцев и своей новой жизни в Берлине Ай Вэйвэй рассказал в этом интервью.
«Знаете, в какой-то мере я даже благодарен китайскому правительству за репрессии. Да, они отобрали у меня загранпаспорт, держали под домашним арестом , пытались обвинить меня в экономических преступлениях и даже двоеженстве… Но в тот момент это помогло мне сосредоточиться на творчестве», – с ухмылкой говорит Ай ВэйВэй.
Сегодня даже школьники знакомы с творчеством Ай Вэйвэя и знают, что он один из немногих творческих диссидентов нашего времени. Когда Аю было всего 1 год, его отец – легендарный поэт Ай Цин – был сослан вместе с семьей на северо-восток, а затем на северо-запад Китая. Здесь вместе с родными Ай 16 лет жил в земляной дыре и чистил деревенские общественные туалеты.
Вэйвэй в образе утонувшего сирийского ребенка. Фото: artsy.net
После смерти Мао Цзедуна семья Вэйвэя смогла вернуться в Пекин. Ай поступил в Пекинскую киноакадемию, где изучал анимацию. 12 лет провел в США, 10 из них – в Нью-Йорке, где его квартира служила своеобразным пристанищем для художников и музыкантов. В Пекин Ай возвращается в 1993 году и моментально привлекает внимание местных галерей.
В 2008 году Вэйвэй решает провести собственное расследование обстоятельств Сычуаньского землетрясения, в котором погибли тысячи китайских школьников. Он вскрывает страшную рану – коррупцию в строительном бизнесе Китая, из-за которой разрушились плохо построенные школы в Сычуане. В своем блоге он публикует имена погибших детей, которые не появлялись в официальной статистике. После этого китайские власти сносят мастерскую ВэйВэя в Шанхае, закрывают его блог, отбирают загранпаспорт и запрещают покидать Китай.
Работа Вэйвэя Straight, посвященная Сычуаньскому землетрясению. Фото: artsy.net
Наконец, в 2011 году после тяжелых репрессий было объявлено о переезде Вэйвэя в Берлин, но в аэропорте Гонконга его арестовали без официальных обвинений и тайно удерживали в течение 3-х месяцев. К тому моменту, когда Вэйвэй вышел на свободу, он стал мировой сенсацией. В прошлом году, после многих лет домашнего ареста, ему официально вернули загранпаспорт. СМИ к этому времени уже вошли во вкус. И в какой-то момент казалось, что за год Ай Вэйвэй хоть раз, но побывал на страницах всех изданий планеты.
Работа Вэйвэя «Дом крабов» показывает гармонию, царящую в современном Китае. Фото: art-news.com.ua
Во время интервью он часто цитирует мировых художников, ведет себя вполне искренне и не воспринимает свое творчество слишком серьезно – возможно, поэтому и остается таким плодовитым.
«Уорхол говорил, что время все меняет. Но на самом деле, все меняем мы. Это только в наших силах».
Фото: artsy.net
Большинство последних проектов Вэйвэя связаны с кризисом беженцев: даже в Берлинском университете искусств он читает лекции на эту тему. На греческом острове Лесбос, где находится крупный лагерь для мигрантов, он создает свою мастерскую и ведет оживленные беседы с местными.
Журналист: Почему Лесбос?
Ай Вэйвэй: Я знаю, что значит быть брошенным, отчаянным, потерять все, что тебе дорого. Для этих людей из Сирии, лишиться прошлого – значит потерять собственную историю. Это настоящая человеческая трагедия. Это даже хуже, чем смерть.
Выбор на остров Лесбос пал не случайно. Именно на его берег высаживаются беженцы из стран Ближнего Востока. Как-то раз я попытался объехать этот остров и изучить его. Очень ярко светило солнце, вокруг было много туристов, а потом у берега я увидел огромную лодку, полную женщин и детей. Я смотрел на них и понимал, насколько отчаянно их положение. Я не смог стоять в стороне и ничего не делать. Поэтому создавая студию на Лесбосе, я понимал, что буду в самом центре событий, смогу моментально документировать все, что там происходит. Это как зона боевых действий, а я в ней — военный корреспондент.
Ай Вэйвэй за работой в мастерской. Фото: artsy.net
Ж.: Вы не боитесь, что люди могут подумать, что вы эксплуатируете тему беженцев в своем творчестве ради собственной выгоды?
А.В.: У людей по поводу всего разные мнения. А я готов создавать что-то новое до тех пор, пока вызываю дискуссию в обществе. Если я могу своим творчеством помещать в центр внимания все, что происходит на острове Лесбос сейчас, то это прекрасно.
С рождением сына я стал относиться к этому вопросу еще серьезней. Я осознал, что дети – это самые уязвимые в мире существа. Они подвержены условиям, которые им навязали окружающие. Они не понимают мир так, как понимаем его мы: они не религиозны, не относят себя к каким-либо классам, они равны и главное – они ни в чем не виноваты. Вообще, именно женщины и дети во всех времена становятся первыми жертвами войны, насилия и нищеты. Они несут на себе основную тяжесть этих невзгод.
887 китайских табуреток — инсталляция Ай Вэйвэя на биеннале в Венеции. Фото: surfingbird.ru
Ж.: Свою знаменитую работу Straight, созданную в 2008-2012 гг. из стальных прутьев вы тоже посвятили детям и всем, кто погиб в момент Сычуаньского землетрясения. В этой работе особо ощутимо ваше негодование…
А.В.: Когда произошла эта трагедия, я был буквально сбит с ног. Мысль о том, что больше 5000 детей могут погибнуть в такой ужасной катастрофе, открыла мне глаза. Я решил выяснить, кем были эти дети? Как их назвали родители? Когда они родились? В каком классе они погибли? В каком здании и при каких условиях? Единственный след, который они оставили на этой земле – это их имена. Имена, в которые родители влили свою надежду и любовь. К сожалению, человечество обладает слишком короткой памятью. Мы о многом забываем и многое обесцениваем.
Я попал в Берлин около 6-ти лет назад и почувствовал, что этот город сломан. Он немного напомнил мне Пекин: рыхлый, безличностный город, непохожий этим на Париж или Лондон. Берлин грязный. И мне понравилось это. Это значит, что я могу гулять по его улицам, и на меня никто не будет обращать особого внимания. По крайней мере, раньше так было. Сейчас ко мне все чаще пристают с предложением сделать селфи или просто хотят пожать руку. А у немцев очень сильное рукопожатие, надо сказать! Думаю, что за это время несколько костей в моей руке они точно вывихнули!
Два проекта Вэйвэя. Первый посвящен землетрясению. А второй рассказывает о перспективе в искусстве. Фото: art-news.com.ua
Ж.: В декабре 2015-го вы были две недели в Китае. Вы не боялись, что у вас снова отберут паспорт, если вы решите навсегда вернуться на родину?
А.В.: Конечно, я всегда испытываю что-то похожее на страх, когда речь идет о Китае. Я же не знаю, какие новые решения власти принимают в отношении меня. Но сама страна не изменилась – я это чувствую. Для меня свободным человеком может называться тот, кого нельзя откуда-либо выгнать, кто может вернуться туда, куда он захочет. Тем не менее, все, что произошло со мной, может случиться снова. Официального предупреждения китайские власти мне не высылают. И все, что мне остается – это ждать…
В Китае мне кучу раз мне говорили: «Вэй, дружище, мы ведем себя так не потому, что ты нехороший. Просто ты оказываешь на человечество слишком большое влияние. Нас это пугает!» А я отвечал им: «Вы лучше не ограничивайте меня, а задумайтесь, что сделало меня настолько влиятельным. Прочтите любую великую книгу и поймите: герои появляются только тогда, когда существуют антигерои».
В 2013 году Вэйвэй даже хотел записать свой первый альбом в стиле хэви-металл. Фото: artsy.net
Ж.: Вы чувствовали себя когда-либо по-настоящему замученным и уставшим? Постоянная борьба, которая вас окружает – она не утомила?
А.В.: Я очень устал, если честно. Однажды я понял парадоксальную вещь: чем БОЛЬШЕ я делаю, тем МЕНЬШЕ я сделал… Чем больше идей мне пришло в голову, тем больше остается еще нереализованных. Это какая-то пропасть. Мне еще столько всего нужно сделать! А ведь я уже не молод. И как долго я протяну – одному Господу известно. Я живу в постоянном ощущении «срочности» и спешки. То, что я сделал сегодня, надо было сделать еще вчера. У меня все меньше и меньше энергии, но ведь и времени у меня совсем не остается.
В мастерской Ай Вэйвэя. Фото: artsy.net
Ж.: Это любопытно. А вы когда-нибудь думали, что бренд «Ай Вэйвэй» может разрастись настолько, что он станет неконтролируемым?
А.В.: Люди всегда будут видеть то, что они хотят увидеть. А меня не беспокоит то, что они думают. Потому что я сосредоточен на своем творчестве. Человеку очень легко заблудиться внутри своей славы, она его может ослепить и запутать. Особенно, если вы не знаете, кто вы, и никак себя не идентифицируете. Я знаю, кто я. И каждый день я это подтверждаю в своих работах. Наверное, поэтому и не боюсь потерять свой путь.
Недавно в Европе стартовала выставка «Энди Уорхол/Ай Вэйвэй». Фото: bazaar.ru
Ж.: Хотела спросить вас про выставку «Энди Уорхол/Ай Вэйвэй». Уорхол все-таки оставался очень «приватной» персоной. А ваша жизнь, наоборот, проходит под пристальным взором журналистов. Как вы разделяете личное и публичное?
А.В.: Я часто говорил, что я никак не дифференцирую эти два понятия. Но это не так. Чем больше вы выставляете свои работы и свою жизнь на обозрение общества, тем чаще вам приходится искать внутри себя места, до которых никто и никогда не доберется. Это ваши секреты и ваше сокровенное.
Знаменитые скульптуры из проекта «Зодиак» Ай Вэйвэя. Фото: artsy.net
Уорхол в этом смысле является прекрасным примером. Общество узнало о том, каким он был, только после его смерти. Оказалось, что каждое Рождество этот человек в седом парике раздавал супы на церковных кухнях. А его дом, к примеру, был полной противоположностью современного образа в культуре: он был наполнен антиквариатом . Ничего из того, что мы узнали о нем после смерти, не вязалось с тем, каким он был в творчестве. Потому что это было его личным. И все это время оно принадлежало только ему. На самом деле, я с ним согласен: если у тебя есть только то, что на поверхности видно любому встречному, то что у тебя остается внутри?
Ж.: Как часто вы думаете о своей аудитории?
А.В.: Постоянно. Я всегда стараюсь придумать необычную локацию для своей работы и думаю, как же она будет выглядеть со стороны – для людей, которые ее увидят впервые. Придумываю, как посредством визуального языка передать необходимый знак. Это мне напоминает флирт. А флирт требует элемента неожиданности. Я, например, ненавижу дважды проводить одно «шоу» в одном городе или месте. Каждый объект требует новой локации, потому что это подразумевает новое испытание.
Проект с Lego Ай Вэйвэй организовывал в тюрьме Алькатрас. Фото: artsy.net
Ж.: Когда Lego отказался предоставлять вам оптовый заказ для реализации одного из ваших проектов, не стало ли для вас это сюрпризом, и какой была причина отказа?
А.В.: Да, для меня это было неожиданностью. Но я могу понять Lego – такова политика их компании: они не вмешиваются ни в какие политические проекты. Как сейчас помню, что я им ответил: «Вода – это не политика, воздух – это не политика, свобода – это не политика. Это все – необходимость для художника». Но я не долго расстраивался. Через сутки написал в Инстаграме о случившемся. И каково же было мое удивление, когда тысячи людей выступили с предложением подарить мне миллионы своих запчастей Lego для реализации работы. Это была своего рода благотворительность. Так мы и закончили этот проект. Чуть позже компания Lego все-таки решила изменить свою политику после резкой критики в свой адрес. Но мне было уже все равно.
Шокирующая инсталляция Ай Вэйвэя в Берлине со спасательными жилетами беженцев. Фото: news.artnet.com
Ж.: Правильно ли я понимаю, что именно люди заставляют вас двигаться дальше?
А.В.: Именно! А благодаря интернету, который мне напоминает современные церкви, я могу с людьми делиться, рассказывать им что-то, получать фидбек. В церкви вы поклоняетесь божеству, а в интернете – индивидуализму и свободе слова. Сегодня для меня это самое ценное.
Отношение Вэя к китайским властям. Фото: artsy.net
Ж.: Что для вас свобода?
А.В.: Для меня?… Свобода – это транспортное средство, которое не облегчает мою жизнь, а делает ее совсем несносной. Она заносит меня в места, о которых я не знал и даже не хотел знать. Свобода ставит под сомнение само мое существование.
Источник: artsy.net
Главное фото: artsy.net
Ло Вэй (режиссёр) — Википедия
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 1 февраля 2018; проверки требуют 7 правок. Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 1 февраля 2018; проверки требуют 7 правок. В Википедии есть статьи о других людях с именем Ло Вэй. В этом китайском имени фамилия (Ло) стоит перед личным именем.Ло Вэй (англ. Lo Wei; 12 декабря 1918 (1918-12-12), пров. Цзянсу, Китай — 20 января 1996, Гонконг) — гонконгский режиссёр, сценарист, продюсер, актёр. Один из самых известных постановщиков фильмов с боевыми искусствами на исторические и современные сюжеты.
Ло Вэй работал актёром во время китайско-японской войны под именем Luo Jing. Его интерес к кино проснулся тогда, когда он вступил в труппу Central Motion Picture Theater в Шанхае и переехал после войны в Гонконг. В 1957 году основал свою собственную компанию Sze Wei.
Во второй половине 1960-х гг. работал режиссёром-постановщиком фильмов в жанре уся на ведущей киностудии тогдашнего Гонконга Shaw Brothers. В его фильмах были задействованы ведущие звёзды этой студии того времени: Ло Лье, Чжэн Пэйпэй, Тьен Фенг, Ку Фэн, Юэ Хуа и другие.
Позже, перейдя на работу на киностудию Golden Harvest, подписал контракт с Брюсом Ли. Результатом их совместной работы стали фильмы «Большой босс» и «Кулак ярости», которые сделали обоих знаменитостями. Однако ссора, которая началась во время съёмок «Кулака ярости», закончила их сотрудничество. Ло Вей очень хотел всех убедить в том, что он один был ответственен за успех Ли. Он заявлял, что Ли знал восточные единоборства до союза с ним, однако, это именно он научил его драться для фильмов. Согласно гонконгскому писателю Бей Логану, это повлияло на жестокую конфронтацию между Ли и Ло Вэем на студии Golden Harvest, которая окончилась тем, что Ли стал угрожать ножом. Однако история с ножом скорее всего является слухом, распущенным самим Ло Вэем.
Покинув Golden Harvest в 1975 году, Ло Вей основал свою собственную компанию Lo Wei Motion Picture, где он подписал контракт с молодым Джеки Чаном и снял его в таких фильмах как «Новый кулак ярости», «Метеоры-убийцы», «Убить с интригой», «Великолепные телохранители» и «Духовное кунг-фу». Но все эти фильмы провалились в прокате, и с каждой новой неудачей разрасталась ссора теперь уже с Джеки Чаном. Ло Вэй продолжал снимать кунг-фу-боевики на исторические темы, которые тогда уже были не в моде. Консервативный режиссёр даже не прислушивался к советам Джеки Чана, молодой актёр предлагал снять кунг-фу-комедию с действительно новым образом главного героя и с другой постановкой боёв. В 1978 году Джеки Чану «на стороне» всё-таки удалось реализовать свои идеи в фильмах «Змея в тени орла» и «Пьяный мастер», которые сделали его звездой. После этого Ло Вэй тут же поменял своё мнение и даже доверил Чану режиссуру фильма «Бесстрашная гиена», который стал первым успешным фильмом кинокомпании Lo Wei Motion Picture за последние несколько лет.
Но вскоре Джеки Чан ушёл в кинокомпанию Golden Harvest, не закончив фильм «Бесстрашная гиена 2». Ло Вей, имея знакомства с гонконгскими триадами, стал натравливать на Джеки Чана гангстеров, вынуждая или продолжать работать на него или заплатить «компенсацию». Эта история полна недосказанностей, противоречий и разных трактовок, известно только, что Джеки Чану в 1980 году пришлось сбежать в Америку, а директора Golden Harvest перекупили контракт, также известно, что за Джеки Чана тогда заступился киноактёр Джимми Ванг Ю — в прошлом член тайваньской триады.
После конфликта с Джеки Чаном, у Ло Вэя остались только права на его прошлые фильмы. Чтобы окончательно не разориться, он выпустил в прокат фильм «Немного кунг-фу» с Джеки Чаном, который до этого ему не понравился и отправил «на полку». Также он выкупил материал фильма «Маленький тигр из Квантунга» и с доснятыми сценами выпустил его под названием «Мастер со сломанными пальцами», также с другим режиссёром он доснял фильм «Бесстрашная гиена 2». Ло Вэй всячески пытался заработать на славе Чана, но всё это привело лишь к тому, что в конце своей жизни он находился на грани нищеты. Ло Вэй умер в Гонконге в 1996 году.
- Ло Вэй отличался очень тяжёлым и несговорчивым характером (что привело к известным конфликтам с Брюсом Ли и Джеки Чаном)[1].
- Имел многочисленные сомнительные знакомства с боссами гонконгских триад[1].
Лао-цзы — Википедия
Лао-цзы (Старый Младенец, Мудрый Старец; кит. упр. 老子, пиньинь: Lǎo Zǐ, VI век до н. э.) — древнекитайский философ VI-V веков до н. э., которому приписывается авторство классического даосского философского трактата «Дао Дэ Цзин». В рамках современной исторической науки историчность Лао-цзы подвергается сомнению, тем не менее в научной литературе он часто всё равно определяется как основоположник даосизма[2]. В религиозно-философском учении большинства даосских школ Лао-цзы традиционно почитается как божество — один из Трёх Чистых.
Лао-цзы покидает Китай верхом на буйволеСамый известный вариант биографии Лао-цзы описывается китайским историком Сыма Цянем в его труде «Исторические повествования». По его словам, Лао-цзы родился в селении Цюйжэнь, волости Ли, уезда Ху, в царстве Чу на юге Китая. Большую часть своей жизни он служил хранителем императорского архива и библиотекарем в государственной библиотеке во времена династии Чжоу, что говорит о его высокой образованности. В 517 году (до н. э.) произошла знаменитая встреча с Конфуцием. Лао-цзы тогда сказал ему: — «Оставь, о друг, своё высокомерие, разные стремления и мифические планы: всё это не имеет никакой цены для твоего собственного я. Больше мне нечего тебе сказать!». Конфуций отошёл и сказал своим ученикам: — «Я знаю, как птицы могут летать, рыбы плавать, дичина бегать… Но как дракон устремляется по ветру и облакам и подымается в небеса, я не постигаю. Ныне я узрел Лао-Цзы и думаю, что он подобен дракону». В преклонном возрасте Лао-цзы отправился из страны на запад. Когда он достиг пограничной заставы, то её начальник Инь Си попросил Лао-цзы рассказать ему о своём учении. Лао-цзы выполнил его просьбу, написав текст Дао Дэ Цзин. После чего он ушёл, и неизвестно как и где он умер.
Путешествие Лао-цзы на Запад стало концепцией, разработанной в трактате Хуахуцзин в целях анти-буддийской полемики.
Также рассматривается[источник не указан 3268 дней] следующий вариант биографии: Лао-цзы — полулегендарный китайский мыслитель, на основе его трудов впоследствии возник даосизм. По преданию, родился в 604 г. до нашей эры, эта дата принята в хронологии всемирной истории, принятой в современной Японии. Этот же год указывает и известный современный синолог Франсуа Жульен. В его краткой биографии сказано, что он был историографом-архивариусом при императорском дворе и прожил 160 или даже 200 лет[источник не указан 3268 дней].
Уже в раннем даосизме Лао-цзы становится фигурой легендарной и начинается процесс его обожествления. Легенды повествуют о его чудесном рождении. Его первым именем было Ли Эр. Слова «Лао-цзы», означающие «старый мудрец» или «старый ребёнок», впервые произнесла его мать, когда разродилась сыном под сливовым деревом. Мать носила его в утробе несколько десятков лет (по легенде 81 год), и на свет он появился из её бедра. У новорожденного были седые волосы, от чего он напоминал старика. Увидев такое чудо, мать была сильно удивлена.
Многие современные исследователи ставят под сомнение сам факт существования Лао-цзы. Некоторые предполагают, что он мог быть старшим современником Конфуция, о котором — в отличие от Конфуция — в источниках нет достоверных сведений ни исторического, ни биографического характера. Есть даже версия, что Лао-цзы и Конфуций — это одно лицо[источник не указан 304 дня]. Существуют предположения, что Лао-цзы мог быть автором Дао Дэ Цзина, если он жил в IV—III вв. до н. э. Уже в древнейшем жизнеописании Лао-Цзы — «Ши цзи» Сыма Цяня — содержится возможность его идентификации сразу с тремя разными фигурами; первой из них является «канонический» Ли Эр, второй — Лао Лай-цзы (даос и современник Конфуция) и третьей — историк-астролог Дань из Чжоу. В этом же источнике допускается, что срок жизни Лао-цзы за счёт искусства «пестования/вскармливания жизни» мог составить 160-200 лет[3].
Когда Лао-цзы жил в столице Чжоу, он создал Трактат Дао Дэ Цзин о пути вещей и его проявлениях, написанный на древнекитайском языке, который с трудом понимают сегодняшние китайцы. При этом его автор намеренно использовал многозначные слова. Кроме того, некоторые ключевые понятия не имеют точных соответствий ни в английском, ни в русском языках. Джеймс Легг в своем предисловии к переводу трактата пишет: «Письменные знаки китайского языка отображают не слова, но идеи, и последовательность этих знаков представляет не то, что автор хочет сказать, но то, что он думает». По традиции автором книги считается Лао-цзы, поэтому иногда книгу называют его именем. Однако некоторыми историками его авторство подвергается сомнению; предполагается что автором книги мог быть другой современник Конфуция — Лао Лай-цзы. Одним из аргументов этой точки зрения являются слова в «Дао Дэ Цзин», написанные от первого лица[источник не указан 2224 дня]:
…Все люди держатся за своё «я»,
один лишь я выбрал отказаться от этого.
Мое сердце подобно сердцу глупого человека, —
такое темное, такое неясное!
Повседневный мир людей ясен и очевиден,
один лишь я живу в мире смутном,
подобном вечерним сумеркам.
Повседневный мир людей расписан до мелочей,
один лишь я живу в мире непонятном и загадочном.
Как озеро я спокоен и тих.
Неостановим, подобно дыханию ветра!
Людям всегда есть чем заняться,
один лишь я живу подобно невежественному дикарю.
Лишь я один отличаюсь от других тем,
что превыше всего ценю корень жизни, мать всего живого.
Центральной идеей философии Лао-цзы была идея двух первоначал — Дао и Дэ.
Основная статья: ДаоСлово «Дао» на китайском языке буквально означает «путь»; одна из важнейших категорий китайской философии. Однако в даосской философской системе оно получило гораздо более широкое метафизическое содержание. Лао-цзы использует слово «Дао» с особой осмотрительностью, ибо «Дао» бессловесно, безымянно, бесформенно и недвижимо. Никто, даже Лао-цзы не может дать определения «Дао». Он не может дать определение «Дао», поскольку знать, что ты не знаешь (всего), — есть величие. Не знать, что ты не знаешь (всего), — есть болезнь. Слово «Дао» — это просто звук, сорвавшийся с губ Лао-цзы. Он не выдумал его — просто сказал наугад. Но когда появится понимание, слова исчезнут — в них уже не будет необходимости. «Дао» означает не только путь, но и суть вещей и тотального бытия вселенной. «Дао» — всеобщий Закон и Абсолют. Само понятие «дао» можно толковать и материалистически: «Дао» — это природа, объективный мир.
Основная статья: ДэОдним из сложнейших в китайской традиции выступает понятие «Дэ». С одной стороны, «Дэ» — есть то, что питает «Дао», делает его возможным (вариант из противоположности: «Дао» питает «Дэ», «Дао» — безгранично, «Дэ» — определено). Это некая универсальная сила, принцип, с помощью которого «Дао» — как путь вещей, может состояться. Это также метод, с помощью которого можно практиковать и соответствовать «Дао». «Дэ» — принцип, способ бытия. Это и возможность правильного накопления «жизненной энергии» — Ци. «Дэ» — искусство правильно распорядиться «жизненной энергией», правильное поведение. Но «Дэ»— не мораль в узком понимании. «Дэ» выходит за рамки здравого смысла, побуждая человека высвобождать жизненную силу из пут повседневности. К понятию «Дэ» близко даосское учение об У-вэй, недеянии.
Непостижимое Дэ — это то,
что наполняет форму вещей,
но происходит оно из Дао.
Дао — это то, что движет вещами,
путь его загадочен и непостижим.
…Тот, кто в делах следует Дао,
…очищающий свой дух,
вступает в союз с силой Дэ.
Главные идеи[править | править код]
Развитие Вселенной происходит в соответствии с определенными образцами и принципами, которые невозможно определить чётко. Можно однако назвать их — хотя это не совсем точно — «Дао». Что касается «Дэ», то к ней нельзя стремиться, она возникает спонтанно, естественно. «Дэ» проявляется как всеобщая закономерность раскрытого, проявленного мира, как закон Вселенской Гармонии.
Лучшим способом реализации «Дао» во внешнем мире является принцип У-вэй — непреднамеренной активности.
Не следует стремиться к чрезмерной образованности, повышению эрудиции или изощренности — напротив, следует вернуться к состоянию «необработанного дерева», или к состоянию «младенца». Все противоположности неразделимы, комплементарны, взаимодействуют друг с другом. Это относится и к таким противоположностям, как жизнь и смерть. Смерть — это завершение жизни, являющееся одновременно и началом другой жизни. А конец «смерти», является началом другой «жизни». Дело не в словах, понятиях, а в том какое им каждый придает значение. Так же как вход с одной стороны это то, что является выходом с противоположной. В древнеримской мифологии аналогией этого является Янус, — двуликий бог дверей, входов, выходов, различных проходов, а также начала и конца.
Жизнь — это «мягкое» и «гибкое». Смерть — это «жёсткое» и «твёрдое». Лучший принцип разрешения проблем в соответствии с «Дао» — это отказ от агрессии, уступка. Это не следует понимать как призыв к сдаче и подчинению — нужно стремиться овладеть ситуацией, прилагая как можно меньше усилий.
Наличие в обществе жестких нормативных этических систем — например, конфуцианства — свидетельствует о том, что в нём есть проблемы, которые такая система только усиливает, будучи не в силах их разрешить.
Главная добродетель — воздержание.[4]
Идеи близки учению Адвайты — недвойственности[источник не указан 2608 дней].
Лао-цзы об истине[править | править код]
- «Высказанная вслух истина перестаёт быть таковой, ибо уже утратила первичную связь с моментом истинности».
- «Знающий не говорит, говорящий не знает».
Из имеющихся письменных источников ясно, что Лао-цзы был мистиком и квиетистом в современном понимании, преподававшим совершенно неофициальную доктрину, полагавшуюся исключительно на внутреннее созерцание. Человек обретает истину путём освобождения от всего ложного в самом себе. Мистическое переживание завершает поиски реальности. Лао-цзы писал: «Есть Бесконечное Существо, которое было прежде Неба и Земли. Как оно невозмутимо, как спокойно! Оно живёт в одиночестве и не меняется. Оно движет всем, но не волнуется. Мы можем считать его вселенской Матерью. Я не знаю его имени. Я называю его Дао».
Диалектика[править | править код]
Лао-цзы как божество в китайском храмеФилософия Лао-цзы пронизана и своеобразной диалектикой:
- «Из бытия и небытия произошло всё; из невозможного и возможного — исполнение; из длинного и короткого — форма. Высокое подчиняет себе низкое; высшие голоса вместе с низшими производят гармонию, предшествующее подчиняет себе последующее.»
Статуя Лао-цзы в храмовом комплексе Наньюэ Дамяо у горы Хэншань, в храме, посвящённом Лао-цзы, выгравирован весь текст Дао Дэ ЦзинаОднако Лао-цзы понимал её не как борьбу противоположностей, а как их примирение. А отсюда делались и практические выводы:
- «Когда человек дойдет до не-делания, то нет того, что бы не было сделано.»
- «Кто любит народ и управляет им, тот должен быть бездеятельным.»
Из этих мыслей видна основная идея философии, или этики, Лао-цзы: это принцип не-делания, бездействия. Всякое насильственное стремление что-либо сделать, что-либо изменить в природе или в жизни людей осуждается.
- «Множество горных рек впадает в глубокое море. Причина в том, что моря расположены ниже гор. Поэтому они в состоянии властвовать над всеми потоками. Так и мудрец, желая быть над людьми, он становится ниже их, желая быть впереди, он становится сзади. Поэтому, хотя его место над людьми, они не чувствуют его тяжести, хотя его место перед ними, они не считают это несправедливостью.»
- «„Святой муж“, управляющий страной, старается, чтобы мудрые не смели сделать чего-нибудь. Когда все сделаются бездеятельными, то (на земле) будет полное спокойствие.»
- «Кто свободен от всякого рода знаний, тот никогда не будет болеть.»
- «Нет знания; вот почему я не знаю ничего.»
Власть царя среди народа Лао-цзы ставил очень высоко, но понимал её как чисто патриархальную власть. В понимании Лао-цзы царь — это священный и бездеятельный вождь. К современной же ему государственной власти Лао-цзы относился отрицательно.
- «От того народ голодает, что слишком велики и тяжелы государственные налоги. Это именно причина бедствий народа.»
- Сыма Цянь объединяет биографии Лао-цзы и Хань Фэя, легистского философа конца эпохи Воюющих Царств, выступавшего против конфуцианства. Трактат «Хань Фэй-цзы», содержащий учение последнего, уделяет интерпретации Лао-цзы две полных главы.
Процесс обожествления Лао-цзы начинает складываться в даосизме, по всей видимости, ещё в конце III — начале II век до н. э., но полностью оно оформилось только в эпоху династии Хань ко II веку н. э. В 165 г. император Хуань-ди повелел совершить жертвоприношение обожествляемому Лао-цзы на его родине — в уезде Ку, а через год приказал совершить ещё и в своём дворце. Создатель ведущей даосской школы небесных наставников Чжан Даолин сообщил о явлении в мир в 142 году божественного Лао-цзы, передавшего ему свои чудодейственные возможности. Лидеры этой школы составили собственный комментарий к трактату «Дао дэ цзин», получивший название «Сян Эр чжу», и учредили поклонение Лао-цзы в созданном ими в конце II — начале III в. теократическом государстве в провинции Сычуань. В эпоху Шести династий (220—589 годы) Лао-цзы стал почитаться как один из Трёх Чистых (сань цин) — высших божеств даосского пантеона. Особый размах поклонение Лао-цзы приобрело при династии Тан (618—907 годы), императоры этой династии почитали его своим предком, возводили ему святилища и наделяли высокими званиями и титулами.
- Yu Kan Dao Homepage
- 老子 Lǎozĭ 道德經 Dàodéjīng Chinese+English+German
- Лао-цзы Дао Дэ Цзин: A paragon ebook, LAO ZI most-comprehensive ebook for FREE in PDF & HTM format, contains 50 translations in 6 different layouts, by Sanmayce.
- Дао Дэ Цзин.(«Канон Пути и Добродетели») Перевод А. Кувшинова. — С.-Пб., 1991.
- Даодэ-цзин. Перевод с китайского на английский язык Э. Бреннана и Дао Хуаня, перевод с английского на русский язык Е. Мирошниченко.// Чиа М., Дао Хуань «Секреты «Даодэ-цзина» М.: София, 2007.
- Ян Хиншун. Древнекитайский философ Лао-цзы и его учение. М.-Л.,1950
- Мялль Л. К пониманию ‘Дао дэ цзина’ // Учёные записки Тартуского государственного университета. Тарту, 1981. Вып. 558. С. 115—126.
- Спирин В. С. Гармония лука и лиры глазами Лао-цзы //Письменные памятники и проблемы истории культуры народов Востока. XIV.Ч.1. М.,1981.
- Спирин В. С. Строй, семантика, контекст 14-го параграфа «Дао дэ цзина» //Письменные памятники и проблемы истории культуры народов Востока. XX.Ч.1. М.,1986.
- Головачёва Л. И. Кто автор известного текста трактата Лао-цзы? // Тезисы всесоюзной конференции ВАКИТ. 22-24 ноября 1988. М., 1988. С.31-33
- Лукьянов А. Е. Первый философ Китая: Фрагменты философской автобиографии Лао цзы. // Вестник МГУ. Серия 7: Философия. 1989. N 5. С. 43-54.
- Спирин В. С. «Слава» и «позор» в § 28 «Дао дэ цзина»//Письменные памятники и проблемы истории культуры народов Востока. XXII.Ч.1. М.,1989.
- Лукьянов А. Е. Лаоцзы (философия раннего даосизма). М., 1991.
- Лукьянов А. Е. Рациональные характеристики Дао в системе ‘Дао дэ цзин’ // Рационалистическая традиция и современность. Китай. М., 1993. С. 24-48.
- Маслов А. А. Мистерия Дао. Мир «Дао дэ цзина». М., 1996.
- Viktor Kalinke: Studien zu Laozi, Daodejing. Band 1: Text und Übersetzung / Zeichenlexikon. Leipzig 2000, ISBN 3-934015-15-8
- Viktor Kalinke: Studien zu Laozi, Daodejing. Band 2: Anmerkungen und Kommentare. Leipzig 2000, ISBN 3-934015-18-2
- Viktor Kalinke: Studien zu Laozi, Daodejing. Band 3: Nichtstun als Handlungsmaxime. Essay , Leipzig 2011, ISBN 978-3-86660-115-4
- Кычанов Е. И. Тангутский апокриф о встрече Конфуция и Лао-цзы //XIX научная конференция по историографии и источниковедению истории стран Азии и Африки. СПб.,1997. С.82-84.
- Карапетянц А. М., Крушинский А. А. Современные достижения в формальном анализе «Дао дэ цзина» // От магической силы к моральному императиву: категория дэ в китайской культуре. М., 1998.
- Киселев В.А. Лао-цзы или Конфуций? Позиция Ху Ши в споре о первом философе Китая //Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Философия. 2011. № 4. С. 71-79.
- Ксензов, П. В. Цитаты из Лао-Цзы в трактате «Хань Фэй-Цзы» и их соотношение с полными версиями «Дао-дэ цзина» // Вестник Московского университета: Сер.13:Востоковедение . — 07/2003 . — N3 . — С.95-102 .
- Мартыненко Н. П. Изучение семантики древних форм начертания текста «Дао дэ цзин» как необходимая компонента изучения истории даосизма // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. № 3. 1999.С.31-50
- Рехо Ким «Неделание»: Лев Толстой и Лао-Цзы Проблемы Дальнего Востока. 2000.-№ 6. С.152-163.
- Лукьянов А. Е. Лао-цзы и Конфуций: Философия Дао. М., 2001. 384 с.
- Маслов А. А. Загадки, тайны и коды «Дао дэ цзина». Ростов-на-Дону, 2005. 272 с.
- Степанова Л. М. Проблема личности в учении Лао-цзы о совершенномудром. // Вестник Бурятского государственного университета. 2008. № 6. С. 24-29.
- Суровцева М. Е. Лев Толстой и философия Лао-Цзы // Вестник Центра международного образования МГУ им. М. В. Ломоносова. М., 2010. № 1. С. 85-90.
- Кобзев А. И. Лао-цзы и Будда — «совпадение двух в одном» или «раздвоение единого»? // Общество и государство в Китае: XXXIX научная конференция / Институт востоковедения РАН. — М., 2009. -С.221-225 ISBN 978-5-02-036391-5 (в обл.)
- Го Сяо-ли. Мир трансцендентный и мир действительный: сравнительный анализ культурного мышления через призму произведений Достоевского, Конфуция и Лао-цзы //Вопросы философии. № 3. 2013. С.103-111.
- Дао-Дэ цзин: Книга о Пути жизни / Сост. и пер. В. В. Малявина. М., Феория. 2010. (статья по традиционной иконографии Лао Цзы)
- Shien Gi-Ming, «Nothingness in the philosophy of Lao-Tzu, » Philosophy East and West 1 (3): 58-63 (1951).
- Chad Hansen, Linguistic Skepticism in the Lao Tzu // Philosophy East and West, Vol. 31, No. 3 (Jul., 1981), pp. 321–336
- Лао Си, «ТАО-ТЕ-КИНГЪ, или писаніе о нравственности». Под редакціей Л. Н. Толстого, перевелъ съ китайскаго профессоръ университета въ Кіото Д. П. Конисси, примечаніями снабдилъ С. Н. Дурылинъ. Москва — 1913
Люй Бувэй — Википедия
В этом китайском имени фамилия (Люй) стоит перед личным именем.Люй Бувэ́й (кит. трад. 呂不韋, упр. 吕不韦, пиньинь: Lǚ Bùwéi; ок. 290—235 до н. э.) — культурный и политический деятель, канцлер царства Цинь, инициатор первого проекта по унификации интеллектуального наследия доимперского Китая (см. Анналы Люй Бувэя). По версии Сыма Цяня именно он является настоящим отцом императора Цинь Шихуана.
Его биография достаточно подробно описана в «Исторических записках» Сыма Цяня. Люй Бувэй первоначально был богатым купцом из царства Вэй, постепенно приближался к царскому двору, и включился в придворные интриги, стал канцлером (чэнсяном) и какое-то время распоряжался делами государства и престола. Он помог Чжуансян-вану занять трон, хотя тот первоначально не обладал на это особыми правами. Для этого Люй Бувэй его спонсировал деньгами и сложным способом уговорил бездетную главную наложницу усыновить его.
По описанию Сыма Цяня, Люй Бувэй происходил из царства Вэй и нажил на торговле золотом огромное состояние. В это время Цзычу (будущий император Чжуансян-ван), как один из многочисленных сыновей наследника престола Аньго (позже — Сяовэнь-ван), находился в заложниках в царстве Чжао. Хотя он был внуком сидящего на троне Чжаосян-вана, его положение в семье не давало особых шансов на получение высокого ранга. Содержание царственного заложника было достаточно скромным, что делало его статус в Чжао довольно низким и давало повод для унизительного и оскорбительного отношения к нему со стороны чжаоской знати.[1]
Люй Бувэй, посетив царство Чжао, захотел встретиться с Цзычу, увидев в нём способность стать правителем страны. Тогда Люй Бувэй предложил ему свои услуги, чтобы открыть ему дорогу в свет. Цзычу рассмеялся, заметив, что сначала надо бы было открыть дорогу в свет для себя. Люй Бувэй вполне серьёзно ответил, что для того чтобы продвинуть себя, он должен сначала продвинуть Цзычу .[1]
Люй Бувэй объяснил план, как он собирается представить Цзычу основным наследником наследного принца, который скоро должен занять трон после старого вана. Цзычу сразу же оценил масштаб идеи купца. Он сказал, что в случае успеха отдаст Люй Бувэю часть своего царства.[2]Люй Бувэй снабдил для начала Цзычу 500 золотыми монетами, чтобы тот мог устраивать приёмы, ещё пятьсот монет затратил на покупку всевозможных диковинных вещей и безделушек для подношений и отправился в княжество Цинь. Сам Люй Бувэй, поехав в столицу, от имени Цзычу поднёс большие подарки главной наложнице наследного принца Хуаян, у которой не было детей. Ему удалось уговорить Хуаян усыновить Цзычу и повлиять на наследника престола Аньго, чтобы Цзычу стал его главным наследником среди 20 сыновей. Люй Бувэй тонко сыграл на страхе наложницы перед одиночеством в старости, когда умрёт её покровитель. Он пообещал, что Ижэнь как приёмный сын будет заботиться о ней как о своей матери и она сохранит статус вдовствующей императрицы. Эти аргументы убедили Хуаян и она повлияла на принца в указанном направлении. Аньго согласился и в виде гарантии передал Цзычу верительную дощечку.[3]
Наложница Чжао[править | править код]
В Ханьдане, столице царства Чжао, Люй Бувэй разыскал красивую девушку Чжао, которая хорошо танцевала, и сделал её своей наложницей. Устроив у себя в резиденции праздник для Цзычу, он попросил Чжао принести ему вина. Чжао понравилась Цзычу, и Люй Бувэй отдал ему девушку, и скоро у них родился сын Ин Чжэн — будущий император Цинь Шихуанди. Согласно Сыма Цяню, Чжао была уже беременна до того, как Люй Бувэй представил её перед Цзычу .[3] Эта версия, порочившая происхождение первого циньского императора, усиленно распространялась враждебно настроенными к нему конфуцианскими историками. Но вместе с тем есть основания сомневаться в этой версии, поскольку мать Ин Чжэна согласно тем же историкам оказывается не наложницей низкого происхождения, а девушкой из знатного чжаоского рода.
В 257 году до н. э. циньцы напали на столицу Чжао Ханьдань и осадили его. Чжаоский ван хотел убить Цзычу, но Люй Бувэй смог с помощью больших денег подкупить стражников и организовать его побег в стан циньских войск. С целью обмануть возможную погоню, Цзычу переоделся в чускую одежду, в которой он появился перед Хуаян. Тем временем наложница Чжао смогла спрятаться с ребёнком у своей матери, которая принадлежала к знатному и могущественному чжаосскому роду.[3]. После окончания военных действий она вместе с сыном выехала в Цинь, где его ожидало блестящее будущее.
В 250 году до н. э. старый Чжаосян-ван умер, и наследник Аньго выступил на престол как Сяовэнь-ван, однако смог пробыть на троне меньше года и умер на третий день после коронации. Вследствие этого подозревали, что он был отравлен Люй Бувэем, который мог опасаться того, что Аньго изменит своё решение и назначит нового наследника.
Чжуансян-ван вступил на трон[править | править код]
Цзычу 15 сентября 250 до н. э. вступил на престол как Чжуансян-ван. Люй Бувэй был назначен премьер-министром, а Ин Чжэн стал наследником престола. Царь исполнил обещание, данное в Ханьдане и дал Люй Бувэю сто тысяч дворов в качестве кормления.
Чжуансян-ван проправил меньше трёх лет и умер в 247 году до н. э. в возрасте 35 лет. Историки предполагают, что к его смерти мог был причастен Люй Бувэй по причине того, что царь обнаружил, что он продолжает отношения со своей бывшей наложницей Чжао, которая стала царицей.
Правление Цинь Шихуанди[править | править код]
Наследник Ин Чжэн вступил на трон в 247 году до н. э. в возрасте 13 лет. Позднее он смог объединить Китай и завоевать шесть царств, и в 221 году до н. э. провозгласил себя императором Цинь Шихуанди[4]
Хотя версия Сыма Цяня о происхождении Ин Чжэна (императора Цинь Шихуанди) от Люй Бувэя доминировала в течение 2000 лет, исследования профессоров Джона Кноблока и Джеффри Ригеля при перевода анналов Люйши Чунцю показали несоответствие даты начала беременности и рождения ребёнка (год), что позволило им прийти к выводу о фальсификации версии об отцовстве Люй Бувэя, с целью поставить под сомнение происхождение императора.[5]
Будучи регентом и канцлером, Люй Бувэй поддерживал отношения со вдовствующей императрицей Чжао. Согласно Сыма Цяню, они погрузились в распутную жизнь и организовывали настоящие оргии. Для развлечений Чжао был найден Лао Ай, которого она как мнимого евнуха поселила в своих покоях. В 238 году императору донесли, что Лао Ай вовсе не евнух, и у него с Чжао имеется уже двое сыновей. В результате доследования весь род Лао Ая был казнён, а в 237 году Люй Бувэй был снят с поста канцлера и отстранён от двора. Тем не менее его активно навещали чиновники.
Примерно через год император, видя активность вокруг Люй Бувэя, испугался, что он готовит бунт, и написал ему издевательское письмо, указывая что его заслуги не соответствуют его содержанию со стороны двора, и приказал отправиться ему в ссылку в царство Шу. Люй Бувэй испугался дальнейших преследований и казни, и покончил с собой, выпив отравленное вино.[6]
- Сыма Цянь. Исторические записки. Перевод Р. В. Вяткина. т. 7 (гл. 85 «Жизнеописание Люй Бувэя»)
- Сыма Цянь. Исторические записки. Перевод Р. В. Вяткина. Том 2 (гл. 6 «Основные записи [о деяниях] Цинь Ши-хуана»)
- Переломов, Л. С. (Леонард Сергеевич). Империя Цинь — первое централизованное государство в Китае (221—202 гг. до н. э.) // Академия наук СССР. Институт народов Азии. — М.: Изд-во восточ. лит., 1962.
Дянь Вэй — Википедия
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
В этом китайском имени фамилия (Дянь) стоит перед личным именем.Дянь Вэй (кит. трад. 典韋. ? — 197) — воин, военачальник эпохи Торецарствия в Китае. Был личным телохранителем Цао Цао. Погиб, защищая его в сражении против целой армии.
Родился в уезде Цзиу округа Чэньлю (сейчас это место находится на территории уезда Нинлин провинции Хэнань), точная дата рождения неизвестна. Считается, что Дянь Вэй с детства обладал сверхчеловеческой силой.
Когда Дянь Вэй был молод, он убил человека в качестве мести за друга, когда об этом узнали люди и пришли покарать его Дянь Вэй вышел к ним с головой убитого и спросил кто хочет драться с ним. Желающих не нашлось. После этого он вынужден был бежать из города. В 189 году он поступил в войска Коалиции против Дун Чжо под начало мелкого феодала Чжан Мяо. Он произвёл впечатление на союзников, когда ему удалось удержать огромное знамя, что нескольким другим мужчинам вместе оказалось не под силу. Позднее Дянь Вэй перевёлся в войска Сяхоу Дуня, лучшего генерала Цао Цао. Во время кампании против Люй Бу, в Пуяне войска Цао Цао попали в засаду. Согласно роману «Троецарствие», Дянь Вэй попросил дать ему копья и когда враги подошли на пять шагов, начал бросать копья с такой силой и скоростью, что враги обратились в панику и бросились в бегство. После этого Сяхоу Дунь рекомендовал его Цао Цао и тот сделал его личным телохранителем вместе с Сюй Чу. Видя не только силу и верность Дянь Вэя, но и его ум, Цао велел ему обучаться мастерству полководца. Однако этот талант в Дянь Вэе не успел проявиться. В 197 году Цао Цао был приглашён на банкет к сдавшемуся генералу Чжан Сю и немедленно согласился. Однако полководец лишь искал момента убить Цао, для этого, он приказал напоить Дянь Вэя и забрать его оружие, так как боялся могучего телохранителя. Неожиданное покушение не удалось: Цао Цао удалось выбраться из покоев и бежать верхом, когда Чжан Сю послал за ним своё войско, Дянь Вэй и дюжина других воинов встали в передних воротах и обороняли их от целой армии. Даже когда все его товарищи погибли, а сам Дянь Вэй получил множество ранений, он продолжал сражаться. Одним взмахом алебарды он убивал до десяти врагов, после этого он схватил двух врагов и использовал их как оружие, никто не смел приблизиться к нему, тогда он бросился вперёд и убил несколько врагов голыми руками, после чего умер от потери крови. За это время Цао Цао удалось бежать. Узнав о смерти Дянь Вэя он был убит горем. и приказал выкрасть тело телохранителя, чтобы похоронить его со всеми почестями. Пост Дянь Вэя занял его сын Дянь Мань.