Неотправленное письмо: orden_bezdna — LiveJournal
В НГ опубликовано письмо-дневник Владимира Маяковского, написанное в период условленного расставания с Лилей Брик.Доступ к этому тексту был долгое время закрыт по настоянию Л.Брик.
Сегодня 1 февраля. Я решил за месяц начать писать это письмо. Прошло 35 дней, это, по крайней мере, часов 500 непрерывного думанья!
Я пишу потому, что я больше не в состоянии об этом думать (голова путается, если не сказать отваливается), потому что, думаю, все ясно и теперь (относительно, конечно), и в-третьих, потому что боюсь просто разрадоваться при встрече, и ты можешь получить, вернее, я всучу тебе под соусом радости и остроумия мою старую дрянь.
Я пишу письмо это, очень серьезно. Я буду писать его только утром, когда голова еще чистая, и нет моих вечерних усталости, злобы и раздражения. На всякий случай я оставляю поля, чтоб, передумав что-нибудь, я б отмечал.
Я постараюсь избежать в этом письме каких бы то ни было «эмоций» и «условий».
Это письмо только о безусловно проверенном мною, о передуманном мною за эти месяцы, — только о фактах.
Я совершенно не представляю себе, как мы встретимся. Не может же быть так, чтобы ты просто с плеча подошла б ко мне. — Сделано, готово? Хорошо! Тебе что-то не так: вот тебе бог и вот порог — конечно, этого быть не может.
Конечно, ты не можешь так отрезать. Конечно, это может быть от раздражения только (чаще виноват я сам). Ты прочтешь это письмо обязательно и минутку подумаешь обо мне.
Я так бесконечно радуюсь твоему существованию, всему твоему, даже безотносительно к себе, что не хочу верить, что я, сам, тебе совсем не важен. Кстати, я до сегодняшнего утра еще радуюсь почему-то твоему переводу — вспомню и улыбнусь: занятно посмотреть бы Кису в работе! Целую.
Что делать со «старым»?
После твоих последних слов о том, что все пять лет были невыносимыми, я каждый час опять и опять возвращаюсь к прошлому. Да, были невыносимы, и к величайшему моему позору это сделал я, я один.
Я мог, если не мог, то должен был (все равно) сделать нашу жизнь изумительной, а я сделал такую, что на нее нам стыдно смотреть, стыдно оглядываться.
Ося рассказывал мне, какой я, оказывается, был: скаредный самодур с мужицкими оттенками, потерявший всякие людские интересы, опустившийся до самого непроходимого быта. Если здесь правильно описана им даже 1/10 часть меня, то и тогда почти невозможно существовать. А это — правда, очевидно, раз Ося говорит об этом, раз вот я 38-й день сижу один совсем. И, конечно, единственное, чему я удивляюсь, единственное, <в> чем и ты виновата, это то, что вы меня не осадили так же еще 4 года назад (это, Лилик, я пишу не из поэтических самоуничижений, а спокойно, продумав). Если я не искореню этого, я не буду даже стараться увидеть вас. Твердо: такой я на отношения ваши какие-либо рассчитывать не вправе никак.
Могу ли я быть другой?
Мне непостижимо, что я стал такой. Я, год выкидывавший из комнаты даже матрац, даже скамейку, я три раза, ведущий такую, «не совсем обычную», жизнь, как сегодня, — как я мог, как я смел быть так изъеден квартирной молью.
Это не оправдание, Личика, это только новая улика против меня, новое подтверждение, что я именно опустился.
Но, детка, какой бы вины у меня ни было, наказания моего хватит на каждую — не то даже, что эти месяцы, а то, что нет теперь ни прошлого просто, ни давнопрошедшего для меня нет, а есть один от семнадцатого года до сегодняшнего дня длящийся теперь ничем неделимый ужас. Ужас не слово, Лиличка, а состояние — всем видам человеческого горя я б дал сейчас описание с мясом и кровью. Я вынесу мое наказание как заслуженное. Но я не хочу иметь поводов снова попасть под не<го> Прошлого для меня до 28 декабря, для меня по отношению к тебе до 28 февраля, — не существует ни в словах, ни в мыслях, ни в делах.
Быта никакого, никогда, ни в чем не будет! Ничего старого, бытового не пролезет — за ЭТО я ручаюсь твердо. Это — то я уж, во всяком случае, гарантирую. Если я этого не смогу сделать, — то я не увижу тебя никогда. Увиденный, приласканный даже тобой, — если я увижу опять начало быта, я убегу (весело мне говорить сейчас об этом, мне, живущему два месяца только для того, чтоб 28 февраля в 3 часа дня взглянуть на тебя, даже не будучи уверенным, что ты это допустишь, ведь твое последнее слово — «там посмотрим!»).
Решение мое ничем, ни дыханием не портить твою жизнь — главное. То, что тебе хоть месяц, хоть день без меня лучше, чем со мной, это удар хороший.
Это мое желание, моя надежда, силы своей я сейчас не знаю.
Если силенки не хватит на немного — помоги, детик, если буду совсем тряпка, — вытрите мною пыль с вашей лестницы. Старье кончилось†
(3 февраля 1923 г<ода>. 9 ч<асов>. 8 м<инут>).
Сегодня (всегда по воскресеньям) я, еще со вчерашнего дня, неважный. Писать воздержусь. Гнетет меня еще одно: я как-то глупо ввернул об окончании моей поэмы Оське — получается какой-то шантаж на «прощение» Я нарочно не кончу вещи за месяц! Кроме того, это тоже поэтическая бытовщина — делать из этого какой-то особый интерес. Говорящие о поэме думают, должно быть, — придумал способ интриговать. Старый приемчик! Прости, Лилик, обмолвился о поэме как-то от плохого настроения — уж очень все на меня смотрели, как на ничего не могущего, вовсе отпетого.
Сегодня у меня очень хорошее настроение.
Еще позавчера я думал, что жить сквернее нельзя. Вчера я убедился, что может быть еще хуже, — значит, позавчера было не так уж плохо.
Одна польза от всего этого: последующие строчки, представляющиеся мне до вечера гадательными, стали твердо и незыблемо.
О моем сидении
Я сижу до сегодняшнего дня щепетильно, честно, знаю, точно также буду сидеть и еще, до 3 часов 28 февраля. Почему я сижу — потому что люблю? Потому что обязан? Из-за отношений?
Ни в каком случае!!!
Если б я на секунду стал бы выравнивать мои отношения по твоим, — я бросил бы в ту же секунду ЭТО.
Я сижу только потому, что сам хочу, хочу подумать о себе и о своей жизни.
Если это даже не так, я хочу и буду думать, что именно так, иначе всему этому нет ни названия, ни оправдания. <…> Ни один из этих 39 дней я не повторю никогда в моей жизни…
Люблю ли я тебя? (5/ II. 23 г.)
Это не в счет:
Я отмечаю 5/II без 17 м<инут> 9 <часов>.
Надо иметь мою идиотскую любовь, чтоб сегодня же не плюнуть на все, надо иметь твое безразличие, твое плевательство на меня, чтоб ехать сейчас в концерт — не обязуясь, а дав мне слово на прощание не бывать нигде.
Это мой единственный упрек, потому что чересчур больно мне это плевательство на меня, на меня такого, как я сейчас. Пойми это и раз навсегда брось говорить мне, что ты меня любишь. Если выживу — я совсем постараюсь найти в себе силу довести это письмо, хотя предчувствие полной ненужности всего этого тебе сейчас стало фактом.
Если у этого не будет продолжения, тогда прощай, Лилик.
Я люблю, люблю, несмотря ни на что и благодаря всему любил, люблю и буду любить, будешь ли ты груба со мной или ласкова, моя или чужая. Все равно люблю. Аминь. Смешно об этом писать, ты сама это знаешь.
Мне ужасно много хотелось здесь написать. Я нарочно оставил день продумать все это точно. Но сегодня утром у меня невыносимое ощущение ненужности для тебя всего этого. Только желание запротоколить для себя продвинуло эти строчки.
Едва ли ты прочтешь когда-нибудь написанное здесь. Самого же себя долго убеждать не приходится. Тяжко, что к дням, когда мне хотелось быть для тебя крепким, и на утро перенеслась эта нескончаемая боль.
Если совсем не совладаю с собой — больше писать не стану (6 /II 23).
(Я могу писать совершенно спокойно. Ничего больнее для меня произойти не может; твой взгляд на меня ясен совершенно, больше я этих отступлений делать не буду и, по возможности, буду стараться не узнавать, что ты делаешь.)
Опять о моей любви.
О пресловутой деятельности. Исчерпывает ли для меня любовь все? Все, но только иначе. Любовь — это жизнь, это главное, от нее разворачиваются и стихи, и дела, и все пр. Любовь — это сердце всего. Если оно прекратит работу, все остальное отмирает, делается лишним, ненужным. Но если сердце работает, оно не может не проявляться в этом во всем. Без тебя (не без тебя «в отъезде», внутренне без тебя) я прекращаюсь. Это было всегда, это и сейчас. Но если нет «деятельности» — я мертв. Значит ли это, что я могу быть всякий, только чтоб не «цепляться» за тебя. Нет. Положение, о котором ты сказала при расставании, «что ж делать, я сама не святая, мне вот нравится «чай пить», — это положение при любви исключается абсолютно.
Я еще только попробую забыть все, бывшее со мной теперь (если только возможен был бы «разговор о любви»).
Чересчур сейчас у меня положение гросовское — помнишь, трубит?!
Значит ли, что нужно жить так, как жили последние дни. Ни в каком случае. <…>
Владимир Маяковский в 1924 году. Фото: РИА Новости
Любимая, ты сказала на прощание — что я взял от тебя? Детик, а вдумайся, что ты брала от меня — тоже ничего. Разве не все, кроме тебя, брали мое веселие, беспечность, легкость, жизнерадостность — страшно подумать, что все это у меня было.
Где? Для кого? Как, как из любви моей могла выродиться эта жизнь?
Шестьдесят два дня я буду думать об этом. Но подумать должна и ты.
Одно у меня незыблемо — я хочу тебя любить, добрая воля налицо; добрая воля, доброта ко мне должны быть и у тебя. Дальше будет о том, любишь ли ты меня?
Любишь ли ты меня?
Для тебя, должно быть, это странный вопрос — конечно, любишь. Но любишь ли ты меня? Любишь ли ты так, чтоб это мной постоянно чувствовалось? Нет.
Я уже говорил Осе. У тебя не любовь ко мне, у тебя — вообще ко всему любовь. Занимаю в ней место и я (может быть, даже большое), но если я кончаюсь, то я вынимаюсь — как камень из речки, а твоя любовь опять всплывает над всем остальным. Плохо это. Нет, тебе это хорошо. Я б хотел так любить. Но если я люблю иначе, то мне никак не понять многих твоих решений. Ты меня любишь, но я воспринимаю это во многих проявлениях твоей любви, как полное ко мне отвращение. Как иначе могу я понимать, детка, нашу любовь, если ты вдруг говоришь: «Сегодня я тебя не люблю, если ты не будешь такой, ты мне не нужен, ему плохо, пускай — раньше мне было плохо».
Пойми, солнышко, я должен думать так, чтоб понять многое случившееся (моей любви к тебе это никак не умаляет!). Детик, даже вот этого моего выгона (давай называть просто) при моей любви почувствовать нельзя: я понимаю, можно послать к черту, можно выгнать не на два месяца — на год, но я не пойму, как можно, живя в одном городе, зная, что человек сходит с ума, как может не захотеться его увидеть.
Конечно, тебе хотелось. Но как может, <чтобы> ты пересиливала себя, но как может не захотеться так, чтоб нельзя было себя осилить!
То, что ты делаешь, это, наверное, лучше, но я этого никак не чувствую. Я принимаю это, как полное ко мне хладнокровие. <…> Нет. Ничего, даже звонка ни от тебя, а от кого-нибудь, хотя бы по твоему поручению — ну, просто узнать, жив ли я.
Котенок, мне ужасно неприятно писать о твоей нелюбви.
Я думал, если это любовь, то, что же тогда жестокость? <…>
Правда, детик, я имею письма твои о том, что ты меня любишь, — на этот счет, котик, я себя не обманываю — это письма лекарственные, когда мне «очень нужно».
Ты с таким ужасом отвергла «обязательства» (крохотные просьбишки), что я сразу увидел: ты рада, что я тебя люблю, но сама духовно (для меня) не хочешь поступиться ни черточкой. Письма — чтоб не умер.
Лилятик, все это я пишу не для укора, если это не так, я буду счастлив передумать все. Пишу для того, чтоб тебе стало ясно, — и ты должна немного подумать обо мне…
Твое и мое состояние
Эта разница в любви лучше всего доказывается разницами наших состояний.
Ты знаешь сама, детик, что ты уже на третий день совершенно от меня духовно обособилась, продолжала всю ту жизнь, какую вела.
<…> Я не должен и не буду шляться к тебе, как домой, ходить не приглашенны<м>, ходить так просто и обязательно — вечером или обедать! Но тогда это «своя» жизнь, этого ты не потерпишь.
Как же можно жить твоим домом, когда мне указано достаточно сильно, и как же мне заводить с интересом (для тебя даже) свой дом, если я не смею иметь своего. Это очень верно объясняет, детка, многое из наших неприятностей. <…>
Семей идеальных нет, все семьи лопаются, может быть только идеальная любовь. А любовь не установишь никаким «должен», никаким «нельзя» — только свободным соревнованием со всем миром.
Я не терплю «должен» приходить!
Я бесконечно люблю, когда я «должен» не приходить, торчать у твоих окон, ждать хоть мелькание твоих волосиков из авто.
Зачем мне показывать «должности», если я так огромно хочу!
Неужели ты не можешь нежно использовать для хороших дней эту семилетнюю искреннюю и любовную тягу к тебе?
Быт
Я виноват во всем быте, но не потому, что я мужичок-среднячок, любящий семейный очаг и жену, пришивальщицу пуговиц.
Нет!
Тяжесть моего бытового сидения за 66 — это какая-то неосознанная душевная «итальянская забастовка» против семейных отношений, унизительная карикатура на самого себя. Я сижу так, потому что я не смею найти легкого, веселого разряда своему самому маленькому желанию, потому что я боюсь высказать, если мне что-нибудь хочется, поэтому бешено завидую тебе, когда ты не только удовлетворяешь каждое свое желание, но и требуешь абсолютного подчинения всех, в первую очередь, меня. Это очень сладкое подчинение, если оно вытекает из идеи «вместе».
Я с действительным восторгом пойду в гости, если чувствую всем своим существованием, что и мой какой-нибудь такой же вздор, какое-нибудь выступление у студентов, что ли, тоже вызывает неподдельный энтузиазм и интерес.
Детик, если отвратительная семейная бытовщина — играть дома в 66 и, нудно ковыряя в зубе, обедать, позевывая, то разве не такая же омерзительная бытовщина — мораль, что «муж» не должен играть в клубе, а должен приходить обедать вовремя?! Это не значит, конечно, что нужно шляться в клуб.
Я ведь, дав слово, не ходил 2 месяца и во время твоего английского пребывания, но мне унизительно смотреть на тебя вопрошающе, разрешит ли, и, идя домой с Левидовым, курьеза ради советующим съездить с ним на рулетку, врать, что я больше всего на свете люблю спать в 12 часов.
Ты скажешь, а может, тогда и к девочкам надо, тоже хочется. Где предел? Предел один — любовь!
И никакая такая идея не явится, если отношения строятся на любви друг к другу, не на обязательствах.
<…> Я чувствую себя совершенно отвратительно и физически, и духовно. У меня ежедневно болит голова, у меня тик, доходило до того, что я не мог чаю себе налить. Я устал, так как для того, чтоб хоть немножко отвлечься от всего этого, я работал по 16 и по 20 часов в сутки буквально. Я сделал столько, сколько никогда не делал и за полгода.
Характер
Ты сказала — чтоб я подумал и изменил свой характер. Я подумал о себе. Лилик, чтоб ты не говорила, а я думаю, что характер у меня совсем неплохой.
<…>
Главные черты моего характера две:
1) Честность, держание слова, которое я себе дал (смешно?)
2) Ненависть ко всякому принуждению. Отсюда и «дрязги», ненависть к домашним принуждениям и… стихи, ненависть к общему принуждению.
Я что угодно с удовольствием сделаю по доброй воле, хоть руку сожгу, а по принуждению даже несение какой-нибудь покупки, самая маленькая цепочка вызывает у меня чувство тошноты, пессимизма и т.д. Что ж отсюда следует, что я должен делать все, что захочу? Ничего подобного. Надо только не устанавливать для меня никаких внешне заметных правил. Надо то же самое делать со мной, но без всякого ощущения с моей стороны. <…>
Целую Кисю (27/ II 23).
<…> Какая жизнь у нас может быть, на какую я в результате согласен? Всякая. На всякую. Я ужасно по тебе соскучился и ужасно хочу тебя видеть. <…>
Вторая, идеальная для нас обоих, — это абсолютная свобода. Не в названии только, а действительно — в отношениях. Что будет? Безобразничанье? Нет! Роман.
Роман, в котором люди взаимно, добровольно ограничивают друг друга настолько, насколько люди любят друг друга и не хотят ни себе, ни любимым ничего неприятного. Только из этой жизни может создаться идеальная первая.
Третья, тяжкая, думаю и для тебя тоже, но которую придется вести, если две первые не удадутся.
Расстаться на год, чтоб вести или взаимно такую жизнь, какую я веду сейчас, или взаимно свободную. С тем, чтоб через год я и ты сделали б все для осуществления № 1 идеальной жизни.
Детик, ты понимаешь, конечно, что эти два пред<ложения — А. П.> вытесаны топором (нельзя же сейчас говорить до «мелочей» — завтра я сделаю это, послезавтра это!), но это жизни, которые я попробую сейчас <на>ладить.
Твоя нелюбовь ко мне или моя болезнь — вот то, что может сейчас опрокинуть вверх ножками все самые хорошие мои намерения.
Сразу грустно, ты не позвонила «поздравить» — я так ЖДАЛ.
Неотправленное письмо
В память о Борисе Александровиче Дыляеве
Автор: Артём Валитов
Мне 18
Война началась вчера, 22 июня 1941 года. Из отпуска нас, курсантов Реутовского летного училища, вызвали ещё 16 июня. Дома пару дней только и пробыли. Тогда я сказал тебе, папа, что будет война. Я молчал, когда ты, горячась, доказывал, что подписан Пакт о ненападении, что Гитлер не посмеет воевать с СССР.
Я знал: война будет.
Помнишь, папа, последнее наше воскресенье дома, в Можге? Во взрослом парке шел Сабантуй. Ты купил Зое и Нине по леденцу — сахарному петушку. А я отказался. Еще бы! Это они, мои сестренки, еще малышки, им сладостей очень хочется. А я-то взрослый! Мне 18! Я — курсант летного училища, уже третий курс окончил!
Но знаешь, папа, как хотелось мне тогда этого петушка?!
1939 год. Борис, Нина и Зоя Дыляевы с друзьями
Борис с друзьями и младшим братом Сергеем (в центре)
Борис Дыляев, начало 1940-х
«Покатай нас на самолете, Борька!»
В 1941 году я еще продолжу учебу, только уже не в Реутове, а в Военной авиационной школе пилотов в Краснодаре. А с начала 1942 года я на фронте в звании младшего лейтенанта 1 Гвардейского истребительного авиационного полка 7-ой Гвардейской истребительной авиационной дивизии.
Мы еще увидимся с вами. Один раз. Самый последний.
В ноябре 1942 я приеду с фронта в Казань вместе со своими сослуживцами для получения новых самолетов. Вот они, мои боевые товарищи.
«На память Лидии и Александру Дыляевым от сына». Москва — Тушино, 13.11.1942 г.
Домой, в Можгу, меня отпустят ровно на 8 часов. Я приеду в лётной форме, в унтах, поразивших воображение провинциальных моих родных. Повзрослевший, высокий, красивый. Тотчас же в маленькой горенке соберутся все родные, мои одноклассницы (одноклассники все уже на фронте), друзья, соседи.
Что я запомню о том дне? Восхищенные взгляды сестренок и их подружек, твою и Серёжину гордость за меня, вашего сына и брата. И мамины глаза, полные горя. Что она знала тогда?
8 часов пролетели. Мне пора возвращаться. Назавтра во время испытания боевой машины я пролечу над нашим домом на новеньком ЯК-7Б. Обещал Сережке, Зое и Нине, что помашу им из самолета. Так я и сделаю. И кажется, даже услышу сквозь рокот истребителя, как они, малышня, сидя на крыше нашего дома, кричат задорно и весело: «Борька, прокати нас!» Я покачаю им крыльями самолета, как бы обещая, что, мол, да, в следующий раз.
И уже через несколько дней из Казани я улечу на фронт. Я бы написал, пап, на какой, да военная комендатура все равно вымарает название фронта в моих письмах, как уже бывало. Тогда я видел вас в последний раз.
Не удирать. Не сдаваться!
Июль 1943 года, до моего двадцать первого дня рождения еще месяц. Сережа тоже уже воюет, я пишу ему, но не знаю, доходят ли мои письма до брата, потому что ответа от него пока не было. Не знаю, сохранит ли мои письма Людмила, моя одноклассница, но вы, я верю, каждое из них сохраните на века. Значит, меня будут помнить и через 100 лет после Победы. А раз так, значит, все было не зря! Значит, не зря был этот бой 19 июля 1943 года.
Все мои родные и друзья знают, как я люблю небо. Оно притягивало меня с ранних лет: еще тогда, когда я ходил на занятия в парашютный кружок, будучи школьником. Помнишь, пап, в прошлом году, когда я после 2 курса летного училища приехал в Можгу, я собрал своих одноклассников и ребят помладше — друзей Сережи, рассказывал им, как складывать парашют, проводил занятия по теории авиации?
Вот и сейчас, поднимая в небо свой истребитель, я знаю, что машина будет слушаться меня, что мы с ней в родном небе — одно целое.
Это очень хороший современный самолет, маневренный, с мощным двигателем. И мы — единый организм, который бьет врага.
Мое последнее письмо домой будет написано 8 июля 1943 года. Вот что я напишу тебе, папа: «Ты говоришь, что моего друга на фронте убили. Ведь война, а без жертв не обойтись, это уже закон. Неправда, всех не перебьют! Скоро услышишь, что на нашем фронте делают. Так рубанут — сильнее, чем под Орлом. Следи в газетах — на днях их так рубанут, почище чем под Сталинградом. Ну там не унывайте. Вот война кончится, вернемся с Сергеем домой, тогда будем все в сборе».
…19 июля, возвращаясь с боевого задания, я отстану от эскадрильи, потому что мой самолет поврежден. Меня лавиной настигнут и окружат немецкие бомбардировщики. Небо — моя стихия, поэтому я приму решение биться до конца. Я надеюсь на самолет, верю в себя, в свою удачу, в мамину молитву.
Не удирать.
Не сдаваться.
Не катапультироваться.
Я — офицер. Я с гордостью и любовью к Родине принимаю удар на себя.
Меня обстреливали со всех сторон. Самолет горел. Горел и падал. Но ты, папа, можешь гордиться мной: я сражался, пока были силы.
Пока были патроны.
Пока дышал.
Но фашистов было больше. Их было слишком много, и я видел их лица. Один из них был старше других, ему было за 40. Наверное, дома у него остались жена и дети, может быть даже его дети — мои ровесники.
А у меня не будет жены.
Не будет детей.
И меня не будет.
Зато будет жить память обо мне. Мой командир напишет тебе: «Боевые друзья мстят за своего друга и будут мстить до полного изгнания врага за пределы нашей Родины».
После
Мама будет плакать. Я знаю, что ждать меня она будет до самой своей смерти. Будет смотреть в окно нашего старенького дома, и лишь скрипнет калитка — от ветра или открываясь навстречу гостям, она и через 33 года, в 1976-ом, будет с надеждой говорить: «Нина, посмотри, не Борька ли пришел».
Простите меня, что 9 мая 1945 года будет для вас праздником со слезами на глазах.
Ведь я не вернулся.
И все же я боролся за то, чтобы вы жили под мирным небом. Чтобы Зоины и Сережины дети, внуки и правнуки получили образование, могли жить в свободной стране, любить, смеяться, путешествовать. И чтобы никто из них никогда не усомнился, что моя жизнь и жизни 27 миллионов моих соотечественников отданы за то, чтобы они, наши потомки, сохранили нашу страну, жили честно и были достойны светлой памяти защитников нашей Родины.
Младшая сестра Бориса Дыляева, Нина Александровна, многие годы бережно собирала семейный архив и все документы о пропавшем брате
Что будет в 1945-м, папа?
Мне так и не исполнится 22. Но будет Победа.
Будет жизнь.
Будет мир.
Сохраните его. Не дайте уничтожить мою страну!
Ваш сын Борис Дыляев
23 июня 1941 года
ОТ АВТОРА
Старший брат моей прабабушки Зои Александровны Кобылиной (Дыляевой), Борис Александрович Дыляев, родился 4 августа 1922 года в городе Можге Удмуртской АССР.
На фронт ушел 18-летним. Он принимал участие в воздушных боях под населенными пунктами Синявино, Погостье, Жиздра, Сухиничи, Болхов, Мценск. 19 июля 1943 года, в возрасте 20 лет,выполнял боевое задание в районе Красниково-Городок Тверской области.С задания не вернулся. Его так и не нашли. Ни среди живых, ни среди мертвых.
Война не закончилась, пока не найден последний ее солдат. Мы сохранили память о нашем герое и верим, что однажды сможем поклониться и его могиле.
Подлинные документы о Второй мировой войне | Архивные документы воинов Великой Отечественной войны | Обобщенный банк данных о погибших и пропавших без вести защитниках Отечества |
Блог Эстер Перель — Неотправленные любовные письма
Неотправленные любовные письма — это проект, созданный в сотрудничестве с обозревателем журнала The Boston Globe Love Letters Мередит Гольдштейн. Мы собрали настоящие неотправленные любовные письма от людей, которые писали любимому человеку, но в итоге держали свои слова при себе.
Каждая статья включает в себя оригинальное письмо, шутливую видео дискуссию между Эстер и Мередит и упражнение для тех, кто находит отклик. Посмотрите вводное видео ниже, чтобы начать. Затем перепрыгните на первая буква серии.
Письма — драгоценная часть моей жизни. Сотрудничество с Boston Globe в рамках проекта Unsent Love Letters дало прекрасную возможность отпраздновать богатство этого утраченного искусства. Я тронут историями, которыми вы любезно поделились с нами. Каждое письмо, билет во внутренний мир автора, приглашает нас к скрытым частям нас самих. Я был активным писателем большую часть своей жизни. Мне нравится писать, и Я люблю получать письма. Это подтверждает, что я существую в сознании и памяти других.
У меня есть ящики с письмами, которые доставили меня из Бельгии в Нью-Йорк и во все мои дома между ними. Эти записи служат маркерами различных важных моментов в моей жизни. Их авторами являются мой муж, сыновья, члены семьи, друзья, бывшие любовники и незнакомцы, которые делятся своими историями.
Процесс письма позволяет нам обращаться к частям себя, к которым может быть трудно получить доступ — к потерянным частям, изгнанным частям или вторгшимся частям. Буквы создают пространство для нашего уникального внутреннего голоса и дают нам место для внутренних разговоров.
В терапии я также часто учу клиентов писать письма важным людям в их жизни, независимо от того, решат они их отправить или нет.
Письма помогут разобраться и выразить сложные чувства и переживания. Некоторые из них являются жестом благодарности. Другие, давно назревшие извинения. И еще другие, попытка прояснить, установить границы и быть услышанным.
Любовные заметки варьируются от похотливых повествований до тоски по «тому, кто ушел», чтобы сгладить детализированные фантазии о мести. Иногда они не предназначены для доставки. Иногда они только для вас.
Мы выбрали для обсуждения шесть неотправленных писем из множества представленных. Каждая статья включает в себя неотправленное письмо, игривую дискуссию между мной и Мередит и упражнение для тех, кому интересна тема.
Начните с первого из серии «Неотправленное любовное письмо» или изучите любую из тем ниже.
- Фантазии и безответная любовь
- Любовь через десятилетия
- Исцеление после предательства
- Затянувшаяся утрата
- Молодые и влюбленные
Продюсер и редактор: Ануш Элбакян, Продюсер и сценарий: Кортни Гамильтон Найт, Анимация: Даниэль Гарсия, Иллюстрация и постановка: Наталья Рамос
Неотправленные письма к тебе
Неотправленные письма к тебе Это открытый блог для тех, у кого есть письма, которые они не могут отправить. Такие письма, которые пишутся в уязвимости 4 утра. Письма, которые так отчаянно хотят попасть в руки предполагаемого читателя, но не могут или не хотят по какой бы то ни было причине. Так что пишите о любви, о гневе, о том чувстве, которое возникает у вас в желудке или в глубине горла, но самое главное, просто пишите.
Дорогой Э,
Я любил тебя. Я все еще делаю, и есть хороший шанс, что я всегда буду. Я рад, что ты счастлив с ней, и я бы не стал ничего делать, чтобы разрушить отношения между вами. Однако больше всего меня беспокоит то, что ты не осознаешь, как сильно ты меня обидел. Я понимаю, что я не был самым забавным или красивым человеком, но я не понимаю, почему я был недостаточно хорош. Я был верен тебе каждую секунду того времени, когда мы встречались, а также время, когда мы не встречались. Каждое утро я писала тебе сообщения и говорила, что люблю тебя и надеюсь, что у тебя был хороший день.
С уважением, C
15 июня 2018 г. | 13 нотE.J,
Я помню первый учебный день, когда ты с гордостью решал все математические задачи на доске, а я тупо не мог.
Я помню, как ты был чертовски красив, когда нам поручили представиться, поэтому я старался изо всех сил, когда подошла моя очередь.
Прошли дни, а мой интерес к тебе не угасает. Я помню, как наши взгляды встретились, но я отвела взгляд, потому что тревога убивала меня. Я надеялся, что вы не ошиблись. Ты был так красив, что моя неуверенность взяла верх над мной, и я не могла выносить твоего взгляда на меня. Проходили дни, а эти зрительные контакты продолжались, и я продолжал смотреть в сторону.
Я помню тот день, когда нас разделили по делу, и тебя выбрали лидером другой группы, и меня тоже. На меня чертовски давили, учитывая, что это было похоже на соревнование по правилам, у кого много, тот и побеждает. я конкурировал за вас. Помню, я вспотел, когда вы подошли ко мне, чтобы вести переговоры, и я был достаточно упрям и играл нагло, чтобы вы не переставали приставать ко мне. И я до сих пор помню, как я чертовски смеялся и хихикал, пока вы предлагали мне все в обмен на тот кусочек пазла, который у нас есть, которого не хватало в пазле вашей команды.
Старые добрые времена.
Помню еще, как ты заносчиво отвечал на все вопросы, какие только есть, я тогда совсем обморок потерял. «Ты был чертовски милым, как хорошо, — сказал я своим лучшим друзьям о тебе, — тебя знают, и я не хочу, чтобы мой секрет был известен». Сказал, что ты гвапо и умный.
Я помню, как ты @ меня в нашем gc позже в тот же день, потому что мои лучшие друзья просто зашли в нашу школу, чтобы навестить меня. Я в шутку спросил вас, нравится ли вам один из моих друзей, и вы быстро ответили, что нет. Мое сердце билось так быстро, что мои пальцы тоже дергались. Наконец, разговор с вами за пределами школы.
Я надеялся, что ты продолжишь разговор, но ты этого не сделал, вместо этого ты @ другую девушку, нашу одноклассницу, и самым милым образом назвал ее госпожа секретарь с целью я даже не помню .
И я помню, как я был настолько глуп, что даже думал о том, чтобы влюбиться в тебя. Реальность ударила меня прямо в голову. Я понял, что мы с тобой никогда не встретимся.
Я помню, как вы сблизились с ней, госпожа Секретарь, как вы ее назвали, и узнали от кого-то, что она вам нравится. Какая вы идеальная пара, мне было грустно, но также и радостно, что вы нашли кого-то такого же, как вы, умного и красивого.
Помню, как думал, что надо двигаться дальше и забыть о тебе и твоей милой улыбке. Каждый перерыв дня был тяжелым, зная, что ты найдешь время и возможность сидеть рядом с ней, это сломало меня, но неважно, я клянусь уйти от этой глупой маленькой влюбленности, которую я испытываю к тебе.
Я помню, как у тебя было разбито сердце, когда ее мать не одобрила твои отношения, и ты перестал с ней разговаривать. Вас дразнили большую часть времени, я знаю, что вы были смущены. Конечно, вы были бы, если бы вас бросила ваша любовь, это унизительно.
Я помню, как ты забыл о ней, верно служа господину. На всех богослужениях вы присутствовали. Я думаю, это твой способ справиться со своим разбитым сердцем, позволив Господу исцелить его для тебя по частям.
В тот раз я полностью ушел.
Когда наступила ночь, я молился о тебе. Я молился, чтобы, если на то воля Божья, чтобы мы произошли, пусть будет так. Ты был всем, о чем я молился раньше, человеком умным, ответственным и богобоязненным.
Я надеюсь, что на этот раз твои взгляды что-то значат, твои движения на мне что-то значат, и я также надеюсь, что это продолжится и расцветет во что-то более прекрасное. На этом все, спокойной ночи умник!
Любовь,
C.M
14 июня 2018 г. | 10 нот дорогая госпожа.
Я действительно восхищаюсь вашей учительской работой. Я не знаю никого, кто сказал бы, что вы не можете учить, и мне нравится, насколько вы увлечены этим.
Ты спас мне жизнь. Просто быть рядом, чтобы поговорить со мной, выслушать, сказать мне, что я могу это сделать. О том, как мой мозг говорит мне некрасивые вещи, о том, как я причиняю себе боль, о проблемах в семье и с отцом.
Теперь, будучи старшим, я могу с гордостью сказать, что сделал это. Но это было бы невозможно без вас. Может быть, я бы покончил с собой, если бы тебя здесь не было. Вы образец для подражания и настоящее вдохновение.
Когда я наконец обняла тебя, я чуть не заплакала, потому что мне казалось, что я могу сказать тебе спасибо по-другому. Я серьезно.
У тебя скоро день рождения и ты получишь подарок — я не могу тебя отблагодарить.
Спасибо, что дал мне силу, которой у меня не было.
твой, я
13 июня 2018 г.
| 21 нота Я все еще чувствую вкус твоего греха на своих губах. Я не могу выкинуть тебя из головы. Я хотел позвонить и сказать тебе, но я знаю, что это ничего не изменит, поэтому я позволил этому быть.
Я боюсь, потому что у меня появились к тебе чувства. Именно поэтому мне нужно держаться от тебя подальше. Ты мой запретный плод, как и твой. преследовать.
Скоро я перестану думать о тебе, и ты будешь воспоминанием. но я никогда не забуду тебя. Наверное, мне пришлось потерять себя, чтобы больше любить своего мужа.
12 июня 2018 г. | 70 нотДорогой ты,
Ты сильнее, чем думал. Вы прошли через многое, и в будущем будет еще больше, но вы должны держаться, как будто от этого зависит ваша жизнь. Вы должны пережить каждую борьбу, которая встретится на вашем пути, и двигаться медленно, если нужно. Тебе должно быть сейчас одиноко и грустно, но ты стал тем хорошим человеком, каким должен быть.
Любовь,
ххх
Эй… прошло почти 2 года после того, как ты разбил мне сердце.
Мне трудно забыть то, что ты сделал… были времена, когда я думал, что не смогу тебя простить, но я пытаюсь сделать это, kasinga c God nkakapagpatawad ako pa kaya… я знаю, что это займет время. .шаг за шагом… в моей голове остались вопросы без ответа..почему я..почему ты решил причинить мне боль..что я сделал..боль все еще остается в моем сердце..может быть, однажды она заживет, но s шрамы всегда будут там… они говорят, что pwde maging magkaibigan ang mag ex.. не мы.. я не могу этого сделать, и я не буду этого делать… ни айав ко нанг макита ка па никогда. ng karma..at nang maging happy nmn ako..может ты прожить жизнь, которую заслуживаешь… я молюсь, чтобы наши пути не пересеклись в этом году… и пусть сердце, которое ты решил разбить, исцелится и снова будет целым.. в божье время🙏😇 😍…
Привет, дорогая,
Хотел бы я быть с тобой всегда. Я скучаю по тебе и не знаю, что делать, чтобы подавить свои чувства к тебе.
Чем больше я пытаюсь это сделать, тем больше я думаю о тебе. Изначально, когда я общался с тобой, я понятия не имел, что влюблюсь в тебя. Я ненавидел тебя и думал, что ты надоедливая и слишком умная. Но мои мысли о тебе изменились, когда я встретил тебя лично в этом году и понял, насколько ошибочным было мое мнение о тебе. Я до сих пор помню тот день, когда ты приехал сюда и мы встретились лично. Я отчетливо помню слова, которые ты говорил в тот день, и то, как я заставил тебя произнести их дважды, делая вид, что не расслышал тебя в первый раз. Я бы просто встал, чтобы увидеть тебя на работе. Я хочу, чтобы ты остался здесь подольше. Я знаю, что ты действительно пытался поговорить со мной, но я нервничал каждый раз, когда ты подходил ко мне, чтобы поговорить. Я знаю, что вы можете найти меня странным, и знаю, что вы интересовались мной. Надеюсь скоро увидеть вас по милости Божией. Люблю тебя . Жаль, что я не поцеловал тебя, когда ты не был даже в дюймах от меня. Я скучаю по тому, как ты назвал меня по имени со своим британским акцентом.
Надеюсь, ты останешься счастливым и будешь дорожить каждым моментом своей жизни. Оставайтесь здесь.
Скучаю по тебе,
Р
9 июня 2018 г. | 12 нотЭй, Джей.
Каждый раз, когда я отправляю тебе электронное письмо, я пьян до потери сознания. Я не осознаю, в какую неразбериху ввязываюсь, до холодного утреннего света. Я уже должен.
Не знаю, почему я продолжаю это делать. Я знаю, что ты счастливее там, с ней и в своей новой жизни в целом. Я притворяюсь, когда на самом деле это не так, но я стараюсь выжить. Тем не менее, всякий раз, когда я пью до невозможности понимания, я заканчиваю тем, что пишу тебе.
Я знаю, что ты отвечаешь каждый раз. Я вижу уведомление на своем телефоне. Но я удаляю их еще до того, как у меня появляется возможность их прочитать, затем жду, пока моя удаленная папка заполнится в течение нескольких недель, и опустошаю ее, уничтожая все свидетельства переписки.
Я не знаю, отвечаете ли вы, чтобы сказать мне остановиться, или посмотреть, все ли со мной в порядке, или каким-то образом хотите, чтобы я вернулся в вашу жизнь. Я не хочу знать, но так отчаянно хочу положить себе конец. Такой эгоистичный. Всегда думаю о себе.
Я должен просто оставить в покое. Оставьте это в прошлом. Глупая я девчонка. Я уже не могу даже слушать Garbage, чтобы он не напоминал мне о тебе и, в свою очередь, о моей глупости.
Мне нужно отказаться от выпивки, своих комплексов по поводу того, что было и что могло бы быть, и сосредоточиться на своей жизни. Я возвращаюсь в колледж, может быть, это продуктивное изменение, которое мне нужно, чтобы привести мысли в порядок.
Прости, Джей, за все. Я чувствую себя медоносной пчелой, заблудившейся в сером мире без растений. Может быть, однажды я снова найду цветы.
~j
8 июня 2018 г. | 34 заметкиПервому, кто полюбил меня,
Спасибо, что научил меня любить.
Как оно безгранично. Насколько неуклюжей и захватывающей может быть влюбленность.
Первому, кто меня сломал,
Спасибо за обиду. Ты научил меня любить себя. Найти себя, вырасти, осознать, что для того, чтобы иметь возможность открыто дарить любовь, нужно прежде всего полюбить себя. Спасибо, потому что, не встретив тебя, я, возможно, не нашел бы себя. И научился вовремя отпускать.
Последнему человеку, которого я когда-либо полюблю,
Спасибо за то, что научил меня терпению ждать правильной любви, за ответ на то, почему все прошлое не сработало. За то, что ты был неожиданным, за то, что собрал все эти уроки воедино и хорошо сбалансировал их. Спасибо, что привел меня домой.
Из
Уроки
7 июня 2018 г. | 40 нот Думаю, первый мужчина, в которого ты влюбишься после потери всего, навсегда останется в твоем сердце. Я был слаб, когда встретил тебя. Я не предлагал тебе ничего, кроме осколков некогда прекрасной души.
Молюсь о том, чтобы ты полюбил меня, несмотря ни на что. Почему ты? Я не знаю. Хотел бы я это сделать. Я мыслитель, логик, художник, поэт. Создавать умные пояснения к рефератам — мое хобби. Однако этого я даже не могу начать объяснять. Конечно, я могу создать в уме ваш аватар, к которому прикрепится мое эго, но мое сердце знает, что он представляет собой не что иное, как одномерную иллюзию бесконечно пространственного существа. По мере того, как моя грудь расширяется и пробуждается, она тянется, неустанно ища в мире что-нибудь, хотя бы отдаленно напоминающее по своим энергетическим качествам печать на вашей душе.
Имея глубокое понимание ограниченной, но захватывающей природы нашего существования, я должен сделать все возможное, чтобы сдержать выражение своего восхищения вами в физическом мире. Я часто представляю, как получаю такую любовь от незнакомца, и слегка содрогаюсь внутри. Именно этот образ удерживает эти письма неотправленными. Думаю, страх быть отвергнутым кем-то, кого я так сильно желаю, сильнее, чем страх умереть с этой невоспетой песней о любви в моем сердце.
Я также боюсь, что, как только оно будет высказано или получено, оно окажется неверным. Что мое воображение было на самом деле единственным, что я любил. Это осознание разрушило бы смутную невероятность, к которой я так привязан, чтобы воплотить мою историю любви в физическом мире.
Амбивалентность меня губит. Я молодая, красивая и желанная женщина. Но я не могу отдаться мужчине. Я могу отдать свое тело. Я могу отдать свой разум. Я даже могу посылать огромные волны безусловного сияющего тепла и поддержки из своего бесконечно женского сердца. Но я не могу отдать свою душу. Я не могу сдаться полностью. Я не могу никому отдать то, что по праву принадлежит вам, независимо от того, хотите вы это принять или нет. Многие мужчины были бы довольны тем, что я могу дать. Они были бы в порядке с моим урегулированием. На самом деле изобилие того, что я могу дать мужчине, превосходит то, на что может надеяться большинство людей. Но я никогда не мог быть удовлетворен. Мои мечты были бы такими же мучительными, как сейчас.
Посредственность раздавит меня своей тяжестью. Это прижало бы мои крылья к земле и заставило бы меня желать короткой жизни. По крайней мере, грусть от одиночества по тебе вдохновляет меня писать. По крайней мере, это вдохновляет меня чувствовать с той интенсивностью, которая мне нужна, чтобы достичь определенного уровня смысла в этом, казалось бы, безнадежном существовании.
Когда я смотрю, как ты издалека легко отдаешься тому, кого выбираешь, возникает во мне ревность. И дело не в женщинах, которые так сильно владеют вами, а в вашей способности так небрежно делиться собой. Хотел бы я иметь такую же роскошь. Хотел бы я быть достаточно сильным, чтобы вернуть то, что я дал. Я не могу. А может и не буду. Может быть, я ношу тот факт, что отказываюсь отказаться от своей любви, как знак чести. Но является ли благородным жестом отказывать себе в блаженстве отдать свое сердце, чтобы приветствовать оружие в пользу совершенно невидимого персонажа, который едва помнит мое имя? Скорее всего, не.
Однако я до сих пор не могу заставить себя сделать это. И действительно ли из любви к тебе я отдаю или из страха перед неизвестностью? Лучше бы я просто отдался тому, кто меня не хочет, потому что тогда, по крайней мере, не возникнет вопроса о том, нужен я или нет. Есть ответ. Есть история. Есть сборник игр. Иллюзия, которой нужно жить. Поддержка моей внутренней системы убеждений, что я на самом деле непривлекательный. Может быть, отдать свое сердце тому, кого я знаю, он никогда не возьмет, легче, чем быть взятой. Может быть, быть нелюбимым комфортно. Может быть, кто-то настолько совершенно недоступный является идеальной целью для моей проекции, зная, что он никогда не изменит сценарий. Знание того, что он на самом деле не придет мне на помощь, делает меня недоступным. Недостижимый означает, что нет счастливого конца. Что кажется таким знакомым, легче. Безнадежность иногда легче, чем этот проблеск надежды, потому что, по крайней мере, она конечна. По крайней мере, он полный. Есть ответ.
Так что я качаюсь взад и вперед от безнадежности к надежде, от печали к воображаемому блаженству. Застрял в маятнике кошмара воспринимающего, жалея, что не развил навык осуждать. Чтобы выгравировать завершение в моем сборнике рассказов.
Зачем вообще письма адресовать вам? Почему бы не написать кому-то еще для понимания и эмоционального утешения, с кем я действительно мог бы разделить глубину своего ментального процесса и быть принятым с любовью? По иронии судьбы, потому что я думаю, что вы один из немногих людей в моем справочнике, который может читать между строк то, что кажется таким отчаянным, но на самом деле является просто наблюдением неуловимого феномена сердца. Потому что ты душа с достаточным ментальным и эмоциональным огнем, чтобы в равной степени резонировать с объективностью и страстью моего опыта и судить о нем на расстоянии с тонким уважением. Предсказуемость вашего ответа, тишина, в которой разум и абсурд существуют одновременно, все вопросы остаются услышанными, но без ответа.
Если бы я мог нарисовать самую идеальную версию своей жизни, это был бы просто ваш образ. Ничто другое не имеет для меня такого большого значения. Все остальное, что я делаю, это просто отвлечение. Вселенная просит меня сидеть в этой тишине. Греться в лучах собственного неполученного, неслыханного, невыраженного чувства любви. Возможно, чем больше я готов получить, тем больше вы сможете получить от меня. Я превращаю этот сеанс письменного искусства в молитву. Молитва о вашем спокойствии. Молитва о том, чтобы вы нашли свое счастье. Молитва о том, чтобы в вашем сердце не было тоски. Молитва о том, чтобы мир услышал вашу песню. Весь мир. Возможно, даже я. Даже если ты меня никогда не знаешь. Даже если мой образ никогда не вспыхнет в твоем сознании. Я молюсь о том, чтобы я мог слышать мелодию твоих ног, танцующих на немощеной тропе к полностью воплощенному самоуважению. И что я смогу танцевать под эту же мелодию без желания танцевать рядом с тобой, на своей немощеной дорожке.