Книга Размышления — читать онлайн
Марк Аврелий Антонин
Размышления
Предисловие к первому изданию
«Размышления» — это личные записи римского императора Марка Аврелия Антонина, сделанные им в 70-е гг. II в. н. э. Они отражают упорное стремление Марка Аврелия руководствоваться в своём мироощущении стоическим учением. Благодаря исключительному положению Марка Аврелия и его развившемуся литературному дарованию этот документ, позволяющий (редчайший случай в истории античной литературы!) наблюдать не столько даже личную жизнь, сколько напряженную личную работу над освоением достижений многовековой стоической традиции, стал впоследствии одним из наиболее читаемых памятников мировой литературы. Книги имеют свою судьбу — эта книга, можно сказать, создана судьбой.
В настоящем издании читателю предлагается новый перевод «Размышлений» Марка Аврелия, выполненный А. К. Гавриловым. При ознакомлении с переводом рекомендуется постоянное обращение к экзегетическому комментарию Яана Унта, поясняющему содержание текста, особенно в смысле истории идей; такое обращение тем более настоятельно, что текст насыщен специальной стоической терминологией, которая в тексте Марка Аврелия (а следовательно, и в переводе) не растолковывается, зато может быть отлично разъяснена благодаря изобилию фрагментов Древней Стой, текстам Эпиктета и др. В этой же связи читателю, приступающему к чтению памятника, полезно предварительно ознакомиться с указателем важнейших понятий и терминов, выявляющим те характерные слова и словоупотребления, которые особенно остро нуждались в комментарии.
Текстологические примечания, составленные переводчиком, дают отчет в том, какой именно текст воспроизведен в переводе и разъясняется в комментарии. Приняв их во внимание, заинтересованный читатель может увереннее предпринять сопоставление предлагаемого перевода с другими — русскими или иностранными — переводами, что вполне естественно для этого памятника, текстология и самый жанр которого создает множество трудностей.
Арабские цифры в тексте «Размышлений» указывают на экзегетический комментарий, звездочки — на текстологические примечания. Отыскивается как то, так и другое по номеру книги и записи в традиционной нумерации.
Статья А. И. Доватура «Римский император Марк Аврелий Антонин» характеризует эпоху, биографические обстоятельства и государственную деятельность римского императора (генеалогическая таблица и хронологический указатель полезны для быстрого обзора этого материала). В статье Яана Унта «„Размышления“ Марка Аврелия как литературный и философский памятник» анализируется состав, происхождение и назначение памятника; там же дан очерк основньк понятий стоической философии, знакомство с которыми необходимо для адекватного восприятия текста. Той же цели служат указатели имен и цитат и упомянутый уже Указатель важнейших терминов, встречающихся в тексте Марка Аврелия. Все указатели настоящего издания составлены Яаном Унтом.
Записи Марка Аврелия неоднократно — полностью и частично — переводились на русский язык. Истории этих переводов и обзору перипетий русской рецепции памятника посвящена статья А. Гаврилова «Марк Аврелий в России»; там же выясняются принципы, положенные в основу нового перевода.
Статья «Римский император Марк Аврелий Антонин», помещенная в настоящем томе, оказалась одной из последних работ А. И. Доватура (1897–1982), который наряду с университетским преподаванием и исследовательской деятельностью более 50 лет занимался переводами с древних языков: переводил сам, правил переводы других, организовывал коллективные работы. К редактированию настоящего тома Аристид Иванович отнесся любовно и строго: личность Марка Аврелия, по всей видимости, выдержала испытание его дисциплинированного и критичного ума. Общая с учителем работа теперь становится для младших участников не только драгоценным воспоминанием, но и залогом единства в отношении к филологическому труду.
Редакция приносит благодарность рецензентам М. Е. Сергеенко и М. Л. Гаспарову, которые сообщили участникам ряд полезных замечаний, а также Л. В. Андреевой (Эрмитаж), давшей ряд советов при подборе иллюстраций. Неизмеримо многим в смысле техники комментирования и основных филологических приемов настоящая книга обязана университетскому преподаванию Я. М. Боровского и А. И. Зайцева.Предисловие ко второму изданию
Со времени выхода в свет первого издания этой книги коллеги и читатели высказали — письменно, устно, печатно, — множество критических замечаний, поучительных даже тогда, когда воспользоваться ими при переиздании было трудно. Том в целом был с доброжелательно-критичной взыскательностью прочитан Я. М. Боровским, сообщившим целый ряд наблюдений и советов. Накопились и собственные наблюдения, тем более что переводчик работает над двуязычным изданием «Размышлений», где перевод естественно было по возможности ещё больше приблизить к подлиннику, а текстологические замечания излагать гораздо подробнее, чем в приложении к «Литературным памятникам».
В настоящем издании предприняты в соответствии с этим некоторые изменения. Текст перевода был сверен и поправлен во многих местах; принципы перевода оставлены прежними — не потому, что они безусловны, а потому, что переводчику, если он много лет работает над текстом, просто ничего не остается лучше, как держаться сложившегося у него подхода к памятнику. Текстологические примечания иногда поправлены там, где переводчик решительно переменил своё мнение. Наибольшее число поправок, изменений, дополнений приходится на статью «Марк Аврелий в России». Указатели уточнены. Статья А. И. Доватура оставлена без изменений.
А. Гаврилов Петербург, июнь 1992 г.
Первая книга
1. От деда моего Вера — добронравие и негневливость.
2. От славной памяти, оставленной по себе родителем, скромное, мужеское.
3. От матери благочестие и щедрость, воздержание не только от дурного дела, но и от помысла такого. И ещё — неприхотливость её стола, совсем не как у богачей.
4. От прадеда — что не пошел я в общие школы, а учился дома у хороших учителей и понял, что на такие вещи надо тратиться не жалея.
5. От воспитателя, что не стал ни зеленым, ни синим, ни пармуларием, ни скутарием; ещё выносливость и неприхотливость, и чтобы самому делать своё, и не вдаваться в чужое; и невосприимчивость к наговорам.
6. От Диогнета несуетность; неверие в россказни колдунов и кудесников об их заклинаниях, изгнаниях духов и прочее; и что перепелов не стал держать и волноваться о таких вещах; что научился сносить свободное слово и расположился к философии и слушал сперва Бакхия, потом Тандасида и Маркиана; что ещё мальчиком сочинял диалоги и пристрастился спать на шкурах и ко всему, что прививают эллины.
7. От Рустика я взял представление, что необходимо исправлять и подлечивать свой нрав; не свернул в увлечение софистической изощренностью, не стал писать умозрительных сочинений, выдумывать учительные беседы или ещё, вообразив невесть что, выступать самоистязателем да благодетелем; и что отошел от риторики, поэзии, словесной изысканности; что не расхаживал дома пышно одетый или что-нибудь ещё в таком роде; и что письма я стал писать простые, наподобие того, как он писал моей матери из Синуессы; и ещё что в отношении тех, кто раздосадован на нас и дурно поступает, нужен склад отзывчивый и сговорчивый, как только они сами захотят вернуться к прежнему; и читать тщательно, не довольствуясь мыслями вообще; и не спешить соглашаться с тем, кто вообще что-либо тебе говорит; и что встретился я с эпиктетовыми записями, которыми он со мной поделился.
8. От Аполлония независимость и спокойствие перед игрой случая; чтобы и на миг не глядеть ни на что, кроме разума, и всегда быть одинаковым — при острой боли или потеряв ребёнка, или в долгой болезни; на живом примере я увидел явственно, что может один человек быть и очень напористым, и расслабившимся; и как, объясняя, не раздражаться; и воочию увидел я человека, который считал опыт и ловкость в передаче умозрительных положений наименьшим из своих достоинств; у него я научился принимать от друзей то, что считается услугой, не теряя при этом достоинства, но и не бесчувственно.
Книга «Наедине с собой. Размышления»
О книге «Наедине с собой. Размышления»
«Размышления» (называемые также «К самому себе» или «Наедине с собой»), написанные Марком Аврелием по-гречески и найденные после его смерти в походном шатре (впервые изданы в 12 книгах в 1558 г. с параллельным латинским переводом), в кратких афористических высказываниях формулируют стоические воззрения императора-философа. Потомки называли Марка Аврелия «философом на троне» – за всю долгую мировую историю он оказался единственным философом и писателем, носившим императорское звание. «РАЗМЫШЛЕНИЯ», изложенные в афористической форме, – мысли о нравственном поведении человека, о гармонии человеческой души, об источниках личного и всеобщего блага. Этот «философский дневник», который император писал в походном шатре, терзаемый тяжелой болезнью, был обнаружен только после его смерти. Книга известна также под названием «Наедине с собой»: по свидетельству врача Марка Аврелия последними словами императора были: «Кажется, я уже сегодня останусь наедине с собой», после чего его изможденные губы тронуло подобие улыбки. Этическое учение царственного философа – один из лучших памятников моралистической литературы, немеркнущий драгоценный камень в короне мировой культуры. МАРК АВРЕЛИЙ Антонин (MARCUS AURELIUS Antoninus) (121–180) – римский император, философ, представитель позднего стоицизма. Родился в Риме в семье претора Анния Вера и Домиции Луциллы. В 139 г. был усыновлен будущим и императором Антонином Пием. Получил прекрасное образование, специально изучал право. В 161 г. вместе с Луцием Вером, также усыновленным Антонином Пием, был провозглашен императором. На время правления Марка Аврелия пришлись наводнение Тибра, восстания британцев и германцев, успешные войны с Арменией и Парфией, длительная война с маркоманами. Большую часть жизни император провел в военных походах, пытаясь отразить варваров, теснивших римские границы. В то же время он заботился о внутреннем благоустройстве империи, уделяя особое внимание законодательству и судопроизводству. Лично принимал участие в заседаниях сената, в судебных разбирательствах. Марк Аврелий был человеком нравственным и скромным. С юности вел воздержанный образ жизни: носил простой греческий плащ, спал на земле, избегал развлечений. Терпеливо старался переносить все превратности, посланные ему жизнью, «не замечая» бездарности соправителя Луция Вера, распутства жены Фаустины, непонимания окружающих людей, дурных наклонностей сына Коммода (впоследствии он стал одним из самых жестоких императоров в истории Рима). Умер Марк Аврелий от чумы во время войны с маркоманами.
На нашем сайте вы можете скачать книгу «Наедине с собой. Размышления» Антонин Марк Аврелий бесплатно и без регистрации в формате epub, fb2, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.Книга Размышления читать онлайн бесплатно, автор Марк Аврелий Антонин на Fictionbook
По Марку Аврелию, человек живет только…
1. Будущим
2. Старыми впечатлениями
3. Настоящим
4. Ради других.
Правильный ответ вы сможете узнать прочитав эту книгу…
Марк Аврелий Антонин 121–180
«Лишь великие мечты способны тронуть людские души»
Правление Марка Аврелия Антонина (121–180) пришлось на неоднозначный период истории. С одной стороны – Римская империя достигает своих максимальных размеров, императоры наконец-то находят общий язык с сенатом, жизнь государства вроде бы идет по накатанной колее. Но… Все сложнее становится подчинять непокорные пограничные провинции, во все большее противоречие приходят древние религиозные обряды и набирающее популярность христианство. И в политике Марка Аврелия, а также в философии, которую исповедовал этот образованный и одаренный император, отразились все исторические повороты эпохи и все попытки найти идеальный путь – как для отдельного человека, так и для колоссальной империи.
Марк Аврелий Антонин был приверженцем стоицизма, зародившегося в Афинах в конце IV века до нашей эры. Сторонники этого философского направления утверждали: главное – жить в согласии с природой, только так можно достичь гармонии. Покорность судьбе и в то же время признание внутренней свободы человека – парадоксальное сочетание, которое придавало стоикам невероятную стойкость и мужество перед лицом любых испытаний.
Но литературное творчество Марка Аврелия – это не только рассуждения о судьбе и возможностях личности. Мораль и этика, вера и душа, смысл жизни и презрение к телесной смерти – вот лишь малая часть тех вопросов, которые рассматривает римский правитель. И многие из них актуальны и по сей день.
26 апреля 121 г. – Марк Аврелий Антонин родился в Риме.
139 г. – усыновлен императором Антонином Пием, получил прекрасное образование.
140 г. – Марк Аврелий становится консулом
Ок. 145–146 г. – начинает заниматься философией под началом стоика Квинта Юния Рустика.
161 г. – в Риме начинается совместное правление Марка Аврелия и Луция Вера, продолжавшееся до смерти последнего в 169 г.
160-е гг. – участвует в многочисленных военных походах. Благодаря стараниям императора в Риме расцвет культуры, искусства и философии.
70-е гг. II в. н. э. – создается основная часть «Размышлений» Марка Аврелия.
17 марта 180 г. император скончался от чумы во время военного похода. Впоследствии был обожествлен.
«Надо привыкать мыслить и действовать, как будто конец жизни уже наступает»
Произведение «Размышления императора Марка Аврелия Антонина о том, что важно для самого себя», судя по всему, никогда не предназначалось «для широкого круга читателей». Он писал заметки во время военных походов и в часы отдыха, в перерывах между политическими дебатами и во время размышлений над литературными трудами предшественников. Но тем интереснее для нас сейчас это произведение – со всеми его шероховатостями, отрывочностью, афористичностью.
Как любого истинного стоика, императора более всего занимают вопросы неотвратимости судьбы, обретения душевного равновесия, ответственности правителя, божественного провидения и целесообразности Космоса.
Нет на свете «плохой судьбы» или «несчастливого жребия», прими то, что предназначено тебе и постарайся прожить отведенный век как можно более достойно! – вот лейтмотив «Размышлений», которые когда-то Марк Аврелий писал на койне – одном из диалектов греческого языка времен расцвета Римской империи. «Исполняй предстоящее тебе дело… исполняй его по совести, справедливости и с любовью» – эта мысль, одна из основных в произведении, вполне могла бы стать девизом в любом столетии – и в наше с вами время тоже. Так же как и другая – «Ничего не делай против разумной воли, всегда согласной с общим благом»…
Размышления императора Марка Аврелия Антонина о том, что важно для самого себя
Глава I
1
От деда моего Веруса узнал я, что значит быть благонравным и свободным от гнева. Слава и память, которую оставил по себе родной отец мой, побуждают меня к добросовестности и мужеству. Матери я обязан тем, что сделался богобоязненным и щедрым, – избегаю не только дурных дел, но и злых помышлений, люблю воздержание и не склонен к образу жизни богачей. Прадед мой по матери внушал мне, что в общественных школах не научишься добру, а советовал выбирать себе наставников из самых лучших людей, не жалея на это средств.
2
Воспитатель мой убеждал меня не увлекаться чрезмерно зрелищами скачек или бойцов, он научил меня закаливать себя в труде, довольствоваться малым, не обременять других тем, что я не мог бы сделать сам, не предпринимать несколько дел за раз, необходимых – не откладывать и не верить без разбору всякому злословию.
3
Диогнет отвращал меня от пустяков, удалял от гаданий, магов, кудесников; не давал мне увлекаться страстью к птицам и птичьим боям; он научил меня переносить смелое слово и развил во мне склонность к философии. Он приучил меня спать на полу, накрываться шкурою зверей и вообще к простоте греческой дисциплины.
4
Благодаря Рустикусу я получил охоту к исправлению и улучшению самого себя. Благодаря ему я не соблазнился тщеславием софистов, не писал отвлеченных трактатов и не держал поучительных речей, не щеголял своим образованием; бросил риторику, стихотворство и напыщенность, расстался с халатом и оставил привычки людей изнеженных. Он же приучил меня писать просто, так, как написано письмо его к моей матери из Симуэссы. Он же внушил мне смирять свой гнев и охотно мириться с тем, кто, признав свою ошибку, ищет примирения. Он приучил меня читать толково и внимательно, не довольствуясь поверхностным знанием, а также не доверяться краснобаям, ничего не знающим основательно. Он же ознакомил меня с творениями Эпиктета и подарил мне его сочинения из книг своей библиотеки.
5
Аполлоний научил меня, как пользоваться свободой и сохранять спокойствие независимо от случайности; он научил меня ни на что в мире не полагаться, как на решение разума; приучил меня переносить стойко жестокие страдания – потерю ребенка или продолжительный недуг; он показал мне на примере ясно и наглядно, что в одном и том же человеке есть необузданность и кротость. Он не был жестким философом, преподавал философию, не вдаваясь в мелочи, и публично высказывал, что искусство излагать ее на теории ценит весьма низко. По его обращению с друзьями я понял, как следует принимать их услуги, не попадая к ним в зависимость и не заслуживая упрека в неблагодарности.
6
От Секста я перенял сдержанность в разговорах. Его дом был образцом патриархального строя жизни, основанного на любви и сообразного с законами природы. Он с виду был важен и глубокомыслен; но эта наружность была непритворная; к друзьям он был внимателен и старался оказывать им услуги, с простаками был снисходителен и мудрости своей не метал перед людьми, погрязшими в предрассудках. Одним словом, он умел расположить к себе всякого; оттого его все уважали и предпочитали его трезвую беседу всякой лести или похвалам. Он умел просто и ясно изложить всякому правила, которыми бы он мог руководствоваться в жизни. В нем никогда не замечалось проявления гнева или волнения; чуждый увлечению страстей, он, однако, умел горячо любить друзей своих. Он составил себе честное имя и не возгордился, обладал многими познаниями и не выставлял их на показ.
7
Грамматик Александр поучал меня примером своим; он никогда не делал выговоров или резких замечаний, не насмехался над грубыми ошибками других и не стыдил собеседника, а, напротив, мягко и незаметно исправлял ошибку, щадя самолюбие его: например, он повторял немедленно грубо выраженную мысль в безукоризненной форме, как будто желая подтвердить сказанное своим авторитетом, или придумывал другой ловкий и безобидный прием.
8
Фронтон убедил меня, что произвол порождает ненависть, бессовестность и лицемерие и что в так называемых патрициях менее человеческих свойств, чем в других людях.
9
Александр Платоник внушал мне никогда без крайней надобности не отвечать на просьбы словесно или письменно – «мне некогда» и не отказываться услужить другу под предлогом множества занятий.
10
Катулл внушил мне внимательно и терпеливо относиться к жалобам, даже неразумным, и стараться удовлетворить всякого или смягчить своим участием. Он же наставлял меня разумно любить детей моих.
11
Север воодушевил меня любовью к семье, к друзьям и домашним, любовью к правде и справедливости. Он раскрыл мне образец такого общественного порядка, в котором закон совпадал бы со справедливостью и все граждане были бы равны перед законом, и идеал такой монархической власти, которая была бы охраной гражданской свободы. Он советовал мне постоянно прибегать к философским занятиям, быть благотворительным и щедрым, верить в добро и дружбу. Я заметил его искренность в обращении с друзьями. Если он имел против кого неудовольствие, он высказывался ему открыто, так что друзья его всегда знали верно, в каких они отношениях с ним.
12
Максим руководствовался правилом, что каждый должен твердо действовать по своим убеждениям и отнюдь не склоняться к образу мыслей других наперекор своему разуму. Он не падал духом в болезнях или других случайностях, правом был умерен, кроток и спокоен; когда требовалось действовать, он приступал к делу бодро и решительно. Все верили, что он говорил всегда то, что думал. Никогда он не делал ничего сердясь или против воли, редко восторгался или удивлялся, не спешил и не опаздывал, не был робок и нерешителен, не поддавался ни крайней радости, ни огорчению, ни гневу, ни подозрительности. Он был всегда кроток, правдив и готов оказать помощь, и все эти свойства не были плодом воспитания или науки, а как бы принадлежали ему от природы. Наконец, никто в его присутствии не чувствовал себя приниженным, но и не мог стать выше его. Он умел шутить… и приятно.
13
В отце моем была какая-то кротость и вместе с тем несокрушимая твердость в том, что он окончательно и зрело обдумал. Он был чужд честолюбия и тщеславия, внешность и почести не привлекали его; он работал охотно и неутомимо, выслушивал всякого, кто приходил к нему с общеполезным предложением, и безошибочно знал, где затормозить и где дать ходу. Он не дружился с праздной молодежью и сосредоточивал свои мысли на заботах об общественном благе; приближенных своих не удерживал к столу и не требовал, чтобы они всегда были при нем, когда он выходил. Если кто из них не оказывался в свите его, он не ставил этого в вину и не менялся в обращении своем. В совете он подолгу зрело обсуждал дела, изыскивая целесообразные меры, не торопясь и не хватаясь за первое поданное мнение, чтобы скорее покончить с совещанием. В дружбе он отличался постоянством, не тяготился друзьями, но и не баловал их излишней лаской и милостью.
Черты его лица выражали спокойствие ясной души. Он был дальновиден и предусмотрителен, распоряжения его касались мельчайших подробностей, приказания отдавались неторопливо. Он не терпел шумных приветствий лести под какой бы то ни было личиной, одну магистратуру обставлял подобающими ей достоинству, почестями. Он тратил бережливо и соблюдал государственные доходы, не обращая внимания на неодобрение, но и не сердясь на порицателей. Он почитал богов, но без суеверия и никогда не заискивал расположения толпы. Образ мыслей его отличался трезвостью и постоянством, все делалось у него вовремя, нововведения избегались. Всем тем, что для удобства жизни доставлялось для него в изобилии, он пользовался умеренно, не придавая тому особой важности. Когда этого излишка не было, он и не думал о нем.
Никто не мог сказать про него, что он был софист, оратор, писатель или ученый, но все знали, что он человек зрелый, просвещенный, недоступный лести, имеющий власть над собой, а потому и над другими. Хотя он высоко ценил лишь истинных философов, однако остальных не бранил.
В домашнем кругу разговор его был свободен и приятен. Относительно ухода за своим телом он соблюдал благоразумную середину, не посвящал свою жизнь свою одной плоти, но и не пренебрегал ею, имея в виду, что разумная забота о ней избавляет от докторов и лекарств. В нем была особая высокая черта: он слушал без зависти всякого человека, выдающегося специальным знанием, например по части истории, законов или обычаев, помогал ему и давал ход по его отрасли. Хотя он во всем держался обычая предков, однако не любил, чтобы это замечали и чтоб об этом говорили.
Во вкусах своих он был постоянен, любил те же места и те же занятия. После жестоких головных болей, которым он был подвержен, он бодро принимался за обычные занятия. У него не было тайных дел, исключая немногих государственных. Он относился весьма осторожно к вопросам о народных зрелищах, об общественных работах и вообще к благодеяниям и щедротам, расточаемым народу: он рассматривал их с разумной точки зрения пользы народа, а не приобретения для себя славы.
Ванны готовились для него лишь в назначенные дни, он не имел страсти к постройкам, никогда не заботился о пище или о том, чтобы прислуга была видная и рослая. Он не обращал внимания на цвет и качество тканей своей одежды: таковая изготовлялась в небольшом поместье Лориуме из шерсти собственных овец или выписывалась из Ланувиума через арендатора его тускуланского поместья.
Вообще главные нравственные черты его были: человечность, кротость, самообладание, умеренность, равновесие и стройный порядок во всем, до чего он касался. К нему вполне относилось то, что сказано об Сократе: он имел силу воздерживаться от соблазна там, где другие впадали в него по слабости характера, и умел пользоваться умеренно такими наслаждениями, которые другие увлекались до бесчувствия.
Иметь над собою власть воздерживаться и сохранять умеренность в пользовании – вот черты человека с сильным, непобедимым духом, каковым и показал себя на деле отец мой во время болезни Клавдия Максима.
14
Боги дали мне почтенных предков, добрых родителей, сестер, наставников, хороших слуг, друзей и родных. Благодарю Провидение за то, что я никому из них не нанес огорчений: благодаря счастливым обстоятельствам я не совершил ничего постыдного, хотя неоднократно едва удержался от порока. Благодарю Провидение, что воспитанием моим недолго заведовала наложница моего деда и что я не потерял преждевременно чистоту отроческого возраста.
Счастлив я, что был руководим таким отцом и повелителем, который рано начал отучать меня от высокомерия. Он внушал мне, что при дворе можно жить без свиты и телохранителей, без шитых мундиров, факелов, статуй и прочей роскоши, что великодушие монарха, величие его особы и благотворная деятельность его нисколько не умаляются ношением простой одежды.
Счастлив я, что имел брата, который подавал мне пример благонравия и нежно любил меня, что дети мои родились здоровыми духом и телом и что я не сделал быстрых успехов в риторике, поэзии и других науках, потому что, отличившись в них, я, вероятно, предался бы им исключительно. Я рад, что мог скоро доставить воспитателям моим почетные должности, которых они желали, и не огорчал их пустыми обещаниями, ссылаясь на то, что они еще молоды и что я займусь ими «со временем».
Благодарю Провидение, что оно послало мне Аполлония, Рустикуса, Максима, что мысль о жизни, согласно с законом природы, и живое стремление к ней беспрестанно и ясно представлялись моему разуму, так что от богов и получил всякую помощь и благодать и не могу сказать, что по неведению не мог устроить своей жизни согласно с законом природы; если до сих пор еще я раб своих слабостей и не могу отрешиться от них, то виню себя одного, ибо не слушаюсь их увещаний, не полагаюсь на них и не внимаю их голосу, обращенному ко мне. И как могла моя плоть, несмотря на мою дурную жизнь, сохраниться до сих пор невредимо!
Благодарю Провидение за то, что мои любовные интриги с Бенедиктой и Теодотой ограничились словами и не доведены до дела и что с тех пор, когда страсть снова овладевала мною, я мог побеждать ее разумом; что когда я был сердит на Рустикуса, не сделал против него ничего такого, в чем бы пришлось раскаиваться; что мать моя, которая умерла молодою, последние годы провела со мною; что когда бы я ни пожелал помочь нуждающемуся, ни разу не получал отказа в деньгах и сам никогда не знал нужды; что у меня жена любящая, простая и несвоенравная; что мне удалось набрать способных воспитателей для моих детей; что во сне мне открыты были некоторые целебные средства, особенно против припадков кровохарканья и обмороков, которыми я страдал в Гаэте и Хризе; что, когда я начал заниматься философией, не подпал под влияние софистов и не терял времени за чтением пошлых авторов, не увлекся ни тонкостями логики, ни любопытными изысканиями астрологии.
За все благодарю богов! Ибо во всех делах этих нужно счастье, которое посылается ими.
Писано в лагере у квадов, на реке Гран.
15
С самого утра надо следить за собой и сказать себе: я могу сейчас прийти в столкновение с человеком дерзким, неблагодарным, наглым, лицемерным, докучливым или озлобленным, ибо такими пороками одержим всякий незнающий, что именно хорошо и что дурно. Но если я сам твердо знаю, в чем добро и зло, понимаю, что зло для меня есть только то дурное дело, которое я сам делаю, то никакой обидчик не может навредить мне, ибо никто не может заставить меня против воли моей делать зло. Но если я вдобавок еще помню и то, как близок мне всякий человек, не по плоти и крови, а по духу, который в каждом из нас от Бога и составляет ту сущность нашу, которая выше плоти, то я не могу сердиться или негодовать настолько близкое мне существо, ибо мы сотворены друг для друга, призваны помогать друг другу, как рука – руке, нога – ноге. Как глаза и зубы, которые всегда заодно помогают друг другу. Поэтому отворачиваться от ближнего, оскорбившего нас, противно истинной природе нашей. Однако против этого грешит всякий человек, ненавидящий другого за обиду. о плотском, как будто ты умирающий: плоть состоит из крови и костей, под покровом, сплетенным из нервов, жил и клеточек. Далее вникни, что такое душа твоя, – это пар, ты беспрестанно выдыхаешь и вдыхаешь его. Наконец, сознай, кому принадлежит господство над целым. Не будь же безумцем – пора, уж ты созрел; не допускай, чтобы данный тебе руководитель был рабом; не подчиняй его слепой плоти, не допускай, чтобы он внезапно пропал вместе с плотью. Не ропщи на Провидение за то, что тебе посылается в настоящую минуту, не противься судьбе своей, ибо все сущее по воле Бога преисполнено разума, и то, что человек по слепоте своей называет случайностью, необходимо в том стройном целом, коего он часть; для каждой части этого целого добро есть то, что скрепляет ее неразрывно с целым. Остановись на этом воззрении, пусть оно будет твоей основой. Что же касается до книжной учености, отвернись от нее, дабы ты мог когда-нибудь умереть спокойно, без сомнений, с сознанием истины и с сердцем, преисполненным благодарности.
Глава II
1
Вспомни, с каких пор ты все откладываешь и еще не воспользовался временем, дарованным тебе Богом, чтобы одуматься. Пора, наконец, понять, какова твоя сущность, что такое внешний мир, кто владыка мира, коего ты мельчайшая соринка, и что тебе отмерено время, которое, если ты им не воспользуешься, чтобы понять смысл жизни, пройдет бесследно и безвозвратно вместо с тобою.
2
Исполняй предстоящее тебе дело, сосредоточивайся на нем, исполняй его по совести, справедливости и с любовью, не отвлекайся другим, старайся отбросить другие мысли, освободись от гнева и ненависти; это тебе удастся, если привыкнешь смотреть на каждое дело, которое ты делаешь, как на последнее в жизни. Тогда в исполнении дела ты будешь свободен от той суетливости и раздражительности, которые заглушают голос разума. Ты видишь, как немного надо восполнить, чтобы жить по закону Бога и быть счастливым.
3
Упрекай и презирай себя, тебе некогда превозноситься и искать почета, ведь почести – только на короткое время, это время уже потрачено, а ты сам еще не можешь уважать себя, все еще думаешь, что счастье твое зависит от мнения других.
4
Едва ли найдутся люди, несчастные от того, что не знают, что происходит в душе других людей; но если человек не сознает ощущений собственной души своей, он наверно будет несчастлив.
5
Вот о чем ты должен всегда размышлять – что такое бытие мира и твое личное бытие, и какое твое отношение к бытию мира, какую часть целого ты составляешь и какого рода это целое; в особенности же о том, что никто тебе не может помешать, чтобы слова и дела твои были в полном единении с целым, коего ты часть.
6
Надо привыкать мыслить и действовать, как будто конец жизни уже наступает. Впрочем, разлука с жизнью не есть зло, если правда, что есть боги, ибо невероятно, чтобы они желали тебе зла. Допустив же, что богов нет или что они не заботятся о людях, стоит ли жить в таком мире, где нет ни богов, ни Провидения? Но нет сомнения, боги есть, и они заботятся о людях, они дали власть человеку оградить себя от настоящих, не мнимых зол. От всякой такой жизни, в которой есть истинное зло, человеку дана возможность оградить себя. Как же смерть может быть злом для человека, когда он от этого не делается хуже? Нет, неразумно было бы предполагать, что Провидение без разбору распределило добро и зло между добрыми и злыми. Ясно, что если жизнь и смерть, богатство и бедность, горе и радость выпадают безразлично на долю доброго и злого, то они не добро и не зло, ибо в них не участвует воля человека – его свободный выбор добра и зла.
7
Как быстро все исчезает в материальном мире тела, в памяти человека – воспоминание о них. Что такое, в сущности, утехи, завлекающие, или страдания, пугающие меня, – все питающее гордость и самолюбие мое? Как все это ничтожно, мелко, презренно и мертво! Надо руководиться духом, надо обдумать сознательно и зрело, что значит умереть; тогда станет ясно, если не дозволить воображению затемнять разум, что смерть есть не что иное, как закон природы. Было бы ребячеством бояться того, что в природе вещей. Надо уяснить себе, как человек соединен с Богом, какою частью своего существа и что делается с человеком, когда он сольется с Богом.
8
Что может быть безрассуднее, как выходить беспрестанно из своей сущности, кружиться во внешней тьме и не сознавать, что жизнь должна быть посвящена служению сущему в нас Богу. Служение Ему состоит в воздержании от страстей и неразумных дел, в покорности своей судьбе, в кротости, любви и терпении к тем ближним, которые, не зная, что хорошо и что дурно, подобно слепым, не могут отличить черного от белого.
9
Не все ли равно, если твоя жизнь будет продолжаться триста или три тысячи лет; ведь ты живешь только в настоящем мгновении. Это мгновение для всех то же самое, и всякий, умирая, утрачивает только настоящее мгновение.
Никак нельзя утратить прошедшего или будущего, ибо не может быть у нас отнято то, чего мы не имели. Поэтому надо привыкать иметь в виду: во-первых, что мир сей вращается вечно в одном и том же кругу и что нет никакого интереса видеть одно и то же в продолжении 200,300 и более лет; во-вторых, что старец и юноша, умирая, теряют одно и то же – жизнь, которая вмещается только в настоящем мгновении.
10
Жизнь человека по краткости своей есть точка. Состав его плоти непрочен. Его душа подобна вихрю, судьбу его трудно определить, и призвание его загадочно. Во время жизни он странник или воин, забвение – удел его. Что же может поставить его выше всего этого? Только философия, которая учит сохранять в целости божественный дух, сущий в нас, ставить его выше житейского, признавать его власть, ничего не делать против волн его, не руководствоваться поступками других, быть самостоятельным, с доверием встречать свою судьбу, как исходящую из того же источника, как и жизнь наша, и, наконец, бодро встретить смерть как момент разложения плоти на те самые части, которые входят в состав каждого животного. Если стихиям, составляющим нашу плоть, свойственно переходить одна в другую, то нет основания смущаться, когда с нами внезапно совершается это превращение. То, что в природе вещей, не может быть злом.
Писано в Карнунтуме.
1. Анний Верус (правдивый) был римским консулом в 121 г.2. Тоже Анний Верус, был претором, сестра его Валерия Фаустина была в супружестве с императором Антонином Пием, усыновившим Марка Аврелия.3. Домиция Люцилла.4. Катилий Север был префектом Рима и консулом в 120 г.5. Марк Аврелий не называет своего воспитателя; но, вероятно, он-то и был стоик Аполлоний Халкидонский, заставивший Марка Аврелия полюбить учение стоиков и охладеть к риторике, к которой он пристрастился было под влиянием Фронтона.6. Диогнет, сколько известно, был учитель живописи Марка Аврелия, его не надо смешивать с другим Диогнетом, к которому около того времени св. Иустин писал известное письмо об «истине Христианского учения». Это различие между двумя Диогнетами весьма важно потому, что нет ни малейшего признака, чтобы Марк Аврелий знал об учении Христа.7. Стоик Юний Рустикус пользовался особенной любовью Марка Аврелия.8. Аполлоний – вероятно, тот самый, о котором говорится в № 2.9. Секст – внук Плутарха, тоже стоик.10. Александр Фригийский выучил Марка Аврелия греческому языку, на котором и написаны размышления императора.11. Корнелий Фронтон – родом африканец из Цирты (Константины), оратор, известнейший и ученейший из учителей Марка Аврелия, преподавал латинскую литературу и риторику.12. Александр Платоник, вероятно селевкийский, – известный оратор, живший в Афинах. Филострат, описавший его жизнь, говорит, что его называли Пелоплатон, то есть подонок Платона.13. Цинна Катулл – также стоик.14. Вероятно, Клавдий Север школы перипатетиков.15. Клавдий Максим – стоик.16. У квадов, в Венгрии, во время войны против маркоманов.17. Река Гран впадает в Дунай в 12 милях от Пешта.18. Плоть, душа и руководящее начало – разумение – вот весь человек. Откинь же пустые помыслы и заботы, книги и все бесполезное, затмевающее разум: не на это дано тебе время. Слушай и уразумевай. Мало заботиться19. Карнунтум – город древней Паннонии на Дунае, на запад от Вены.Книга Марк Аврелий читать онлайн бесплатно, автор Михаил Ишков на Fictionbook
©Ишков М.Н., 2012
©ООО «Издательский дом «Вече», 2012
©ООО «Издательство «Вече», 2012
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Марк Аврелий Антонин, философ на троне…
Как всякий в меру необразованный человек, я слышал о знаменитом самодержце, касательно знаком с его биографией. Он правил крепкой рукой, дни предназначал трудам, ночи размышлениям. Воевал и большей частью побеждал, строил, терпел, преодолевал, мирился, нередко горевал – семеро из тринадцати его детей умерли в раннем возрасте, – страдал о скончавшейся жене, о которой в Риме говорили, что не счесть гладиаторов и матросов, побывавших в ее спальне. С тоской и ожиданием самого худшего император всматривался в своего старшего сына, наследника престола Коммода. Порой говаривал, что Калигула, Нерон, Домициан – цветочки. Когда Коммод придет к власти, поспеют ягодки…
Все как у людей.
На старости лет мучился от бессонницы, досаждала язва желудка, но, говорят, умер от чумы. Когда хотелось потрапезничать с друзьями, порассуждать о царстве логоса или всемирного разума, о вечном одухотворяющем дыхании, связующем мир; о счастье, которое не может являться целью, но образом жизни – неподъемным тяглом наваливались государственные дела. К тому же друзья чаще всего оставались в Риме, а он по большей части находился на границе, стараясь остановить год от года набиравшие силу нашествия варваров.
Бывало, наткнувшись на корешок, я брал с полки тонкую, широкого формата книгу, вышедшую в серии «Литературные памятники», перелистывал страницы. Для нашего времени звучало необычно – «Размышления».
Написано тёмно, кучей; чтобы вникнуть в смысл, необходимо посидеть, подумать.
Когда?
И много ли толку в размышлениях?
Я наразмышлял уже несколько романов, и ни единого отклика. Словно терпящий кораблекрушение, единственный, оставшийся в живых на борту мореплаватель швыряю бутылки с записками в бушующий океан без всякой надежды быть спасенным или услышанным. Так, вероятно, случается с каждым из нас: порой остаться наедине с собой худшая пытка, какую способен выдумать космос.
В один из таких моментов взял книгу с полки.
Тогда и родилось недоумение – о чем может размышлять римский император, тем более «наедине с собой»? Отчего императору не спится, что ищет он в мудрости греческих старцев? Зачем, на ночь глядя, читает Зенона, Хрисиппа, Эпиктета? Или Диогена Синопского, который из любви к людям не считал зазорным прилюдно помочиться на площади или там же облегчить желудок?
Что привлекало Марка в нравоучениях Сократа и Сенеки? И насколько прав такой разумный и образованный человек, как Эрнест Ренан, когда спустя почти две тысячи лет после смерти Марка с нескрываемой горечью написал следующие строки: «Все мы, сколько нас ни есть, все мы носим в сердце траур по Марку, как если бы он умер только вчера. С ним властвовала философия. Благодаря ему мир хотя бы минуту находился под управлением лучшего и величайшего человека своего времени. Важно, что этот опыт был сделан. Повторится ли он еще раз? Будет ли новейшая философия властвовать в свой черед, как властвовала философия античная? Будет ли у нее свой Марк Аврелий?»
Я усомнился – не слишком ли? Теперь, окончив роман, беру на себя смелость утверждать – это еще слабо сказано! Ренан много не договорил, но и того, что теперь известно об этом удивительном человеке, вполне достаточно, чтобы воспламенить наши сердца.
Хотелось бы добавить, что предлагаемую книгу вряд ли можно назвать жизнеописанием в точном смысле слова – это скорее сколок времени, попытка познакомить читателя не только с «философом на троне», но и с окружавшими его людьми, чьи судьбы протянулись далее 17 марта 180 года – дня, когда скончался Марк Аврелий.
Часть I. Труды и дни
Истинный закон – это правильный разум, согласный с природой, обнимающий всю вселенную, неизменный, вечный… Мы не можем ни противостоять этому закону, ни изменить его. Мы не в силах его уничтожить. Никаким законотворчеством мы не можем освободиться от обязательств, налагаемым им на нас, и нам не нужно искать других его толкователей кроме самих себя…
Тот, кто не подчиняется ему, отрицает самого себя и свою природу.
Цицерон
Если есть тебе дело до самого себя…
Марк Аврелий
Мудрым мы назовем человека, сознающего пределы своей силы, разума и страстей.
Глава 1
«Так что же – сел, поплыл, приехал, вылезай?..»
Разом осветились полотняные стены, слева от входа вдруг очертилось пропитанное дробным светом ярко-золотистое, с примесью багрянца, пятно.
Марк оторвал взгляд от пергамента, некоторое время с оцепенелым недоумением разглядывал неожиданный источник света, затем словно проснулся и повернул голову в сторону раздвинутого полога императорского шатра.
Наступило утро, за Данувием взошло солнце. Стоял июль, была жара. Духота досаждала даже по ночам, и только близость реки и дубовые рощи, среди которых был разбит военный лагерь, сбивали зной, навевали прохладу.
В летнем лагере, расположенном в нескольких милях от великой реки, неподалеку от истерзанного за четыре года войны города Карнунта, голосисто перекликались петухи, редко взлаивали собаки. Издали доносились команды, отрывистые, иногда пронзительные. С дымком долетел запах варева, от него навернулись слюнки. Приказать, чтобы принесли похлебку на пробу? Как отнесется к подобной дегустации Клавдий Гален, личный врач императора? Впрочем, Марк голода не испытывал. Хвала богам, что больше не досаждал желудок, в последнее время испытывающий его терпение страшными болями.
Он задул свечи. Приказ не тревожить ночью, когда он занимался своими записями, никто не нарушил – значит, пока все спокойно. На этот счет император дал четкие указания – если появится что-нибудь новенькое о варварах, сообщать немедленно, не мешкать. Выходит, можно передохнуть. Если смилостивится Гипнос – поспать.
Император поднялся, крепко, до хруста в локтях потянулся, прошелся по образованной нависавшими полотняными стенами зале, затем направился в отделенную пурпурными занавесями спальню. Глянул на спальника Феодота – будить не стал. Разделся сам, лег на походную кровать, закинул руки за голову, прислушался к мирному, трудолюбивому, приятному для слуха пению птиц, зевнул. Сколько еще продлится тишина?
Пятый год тянулась война, позади уже четыре труднейших кампаний. Нашествие началось в январе 166 года, когда после окончания победоносной Парфянской войны шесть тысяч германцев – лангобардов и убиев переправились по льду через Дунай и вторглись в пределы империи. С той зимы пошло-поехало. Весной на правом берегу Данувия появились сарматы или, как их еще называли, языги. Уже на следующий год случилось неслыханное – маркоманы и квады, около сотни лет соблюдавшие мир с Римом, утверждавшие в Вечном городе своих царей, внезапно перешли Данувий по льду и вторглись в пределы северо-восточных провинций. За ними хлынули наристы, свевы, лакринги, буры, виктуалы, озы, бессы, бастарны, аланы.
Словно плотину прорвало!
Орды германцев дошли до Аквилеи – город в Сев. Италии неподалеку от современной Венеции), еще немного – и они прорвались бы на полуостров в направлении Вероны. При этом варвары без конца вопили о мире, требовали мира, а также земель, на которых они могли бы расселиться. Готовы были даже признать власть императора, однако грабежи, погромы и частые военные стычки в провинциях не прекращались.
В том же году Фракия и Македония подверглись нападению костобоков, разгромивших в Карпатах пограничные крепости и долиной реки Олт двинувшихся на юг. На третье лето они добрались до Греции, где сожгли построенное еще при Перикле святилище Деметры.
В лето 168 года в Риме началась паника, появились предсказатели, обещавшие городу горе и кровь. Некий одержимый на Марсовом поле смущал жителей Рима злонамеренными речами. Взобравшись на фиговое дерево, лжепророк принялся кричать, что если он, свалившись с дерева, превратится в аиста, наступит конец света и граждане пожалеют, что появились на свет в такую жуткую пору. Действительно, свалился и выпустил спрятанную за пазухой птицу, чем навел такой страх на присутствовавших гражданок, что те с воплями бросились врассыпную. Пришлось пристрастно допросить мошенника. Тот сознался, что ему страсть как хотелось покруче заварить кашу. «Когда же грабить, как не во время смуты!» – простодушно заявил он.
В те дни Марк, только что с победой вышедший из многотрудной парфянской войны, не знал, за что схватиться. Все навалилось одновременно: война с германцами, моровая язва (чума), напавшая на Италию, смута в Британии и Африке.
Теперь, спустя четыре года, ему удалось устранить непосредственную угрозу Италии, однако Марк чувствовал, что варвары еще не истощили силы. Маркоманов смирили, царь Балломарий и вожди других десяти племен явились к Марку просить мира, но старые знакомцы – квады – племя дикое, отжимаемое к Данувию какими-то готами и вандалами, наседавшими на них с севера, – вновь повели себя дерзко.
Об этом свидетельствовала наглость, с какой квады выгнали назначенного им Римом правителя и провозгласили царем давнего врага Рима Ариогеза. Глупцы – ведь они сами обратились к императору с просьбой назначить им правителя!
Теперь метнулись в другую сторону?
Осмелели?!
Или, может, поддались на угрозы северных племен – лангобардов, готов и вандалов, требовавших не только пропустить их к римским, ухоженным и обильным добычей территориям, но и принять участие в набеге, который на этот раз, уверяли сородичи с севера, обязательно приведет к успеху. При таком перевесе в силах, прикинул Марк, эти надежды были далеко не беспочвенны.
Лазутчики и верные люди среди племенной знати, особенно среди дружественных Риму племен, сообщали, что вожди и старейшины германцев на тайном сходе где-то в верховьях Альбиса (Эльбы) и Виадуа (Одры) впервые сумели договориться об объединении усилий. Это решение одобрили жрецы. К племенному союзу тайно примкнули только что подписавшие мир маркоманы. По-видимому, северные варвары – готы, свевы, вандалы, – постепенно и все более решительно выдавливающие приграничные племена из мест их обитания, сумели принудить их изменить данному Риму слову. К союзу присоединились сарматы, галлы, славянские дружины. Число воинов оценивалось лазутчиками во много десятков тысяч человек. Германцы и славяне за эти годы заметно расплодились, появилось много буйной молодежи. Сход решил, что пора остановить цезаря. Если удастся – разгромить, тогда они по-другому поговорят с Римом, прикрывшимся Данувием и угрожающе нависавшим над всеми родственными племенами вплоть до самого Свейского моря.
Пятый год натягивалась струна, но сейчас, в звонкую утреннюю пору, хотелось спать. Задумываться о делах не хотелось. Не дайте боги явиться секретарю Александру Платонику – тогда не отвяжешься, не поспишь. Придется приступить к просмотру присланных с императорскими гонцами донесений, заняться приемом посетителей, которые не поленились добраться до границы, чтобы лично обратиться к принцепсу со своими ходатайствами, – и день можно считать потерянным. И времени было жаль, и душевной невозмутимости, обретенной ночью, и непреклонности, так необходимой в преддверии летней кампании, тем более, когда ходы противника предугаданы, подготовлен план, осуществление которого позволило бы на долгие годы обеспечить империи спокойствие и мир.
Был в этом показном утреннем пренебрежении делами и личный мотив – вчерашнее письмо от зятя Тиберия Клавдия Помпеяна, управлявшего Римом в отсутствии императора.
Родственник отважился посоветовать тестю оставить армию на полководцев Авидия Кассия и Пертинакса, вернуться в город и лишить языков кое-кого из сенаторов и прочих «необразованных злопыхателей, которых полным-полно развелось в Риме». Недруги, писал Помпеян, смеют утверждать, что «принцепс пренебрегает государственными делами и занимается исключительно философией».
Так заткни им глотки, возмутился император. Или смелости не хватает?
Далее в письме сообщалось, что в Риме уже забыли о страхах трехлетней давности, по городу гуляет шутка, мол, с легкой руки правителя в городе развелось столько философов, что простому человеку и поср… негде.
Прочитав письмо Марк, некоторое время сидел в раздумье. В Риме по-прежнему много клеветы, сколько ни делай добра, все мало. Помпеян не понимает, что именно здесь, на берегах Данувия, решается судьба города. Здесь собраны лучшие легионы империи: в главном лагере три легиона, в расположенном в восьми милях ближе к Карнунту – один, а также конница, союзнические отряды. Еще два полностью укомплектованных легиона стояли лагерем неподалеку от пограничной крепости Аквинк.
И в такой момент Помпеян предлагает оставить войска?! Бросить все и отправиться в Рим разбираться с сенаторскими дрязгами. То есть исполнять его обязанности! Но как быть с предощущением итога гигантской работы, проделанной армией и всей государственной машиной? Где еще находиться правителю, как не в гуще событий?
По привычке захотелось подобрать точное определение нахлынувшей обиде. Самые близкие люди сетуют на скрытность, холодность в ответных письмах. Они не желают понять, что тайну стратегического замысла нельзя доверять пергаменту. Кто убедил Помпеяна, что принцепс обязан каждый шаг согласовывать с друзьями, доверить другим взвешивать, насколько добродетелен тот или иной его поступок? Разве это не работа для самого себя?
Неужели ему, опытному полководцу, сумевшему в самый трудный момент отогнать варваров от Аквилеи, не хватило мужества и воли противостоять чужому влиянию? Неужели он запел с чужого голоса? Неужели оказался настолько робок? Не по этой ли причине друзья и соратники Марка настойчиво советовали ему усыновить Помпеяна и провозгласить его цезарем?
От этой догадки стало совсем горько.
* * *
Солнце наконец беспрепятственно заглянуло в шатер. Кашлянул стоявший на страже страж.
Мир вовсю полнился звуками – заливались птицы, стрекотали кузнечики, ветерок звучно хлопал императорским штандартом, натянутым на поперечной штакетине. Теперь и света хватало, чтобы разглядеть на стоявшем у изголовья столике приготовленное с вечера лекарственное питье – Гален настаивал на своевременном его употреблении.
Надо так надо. Мелкими глотками он осушил бронзовый кубок, аккуратно поставил его на прежнее место. Ножка, коснувшись резным боком края металлического зеркала, звякнула. Император замер, глаза наполнились слезами. Не удержался, звякнул еще раз и еще. Вспомнил материнский голос. Домиция Луцилла всегда стояла с полотенцем в руках, когда маленький Марк умывался, подставляя ладошки под струю, сливаемую рабом из медного кувшина.
– Марк, осторожней. Не плескайся… – говорила Домиция.
Много чего говорила мать – не носись сломя голову, сохраняй достоинство, сиди прямо, спину не гни. Случалось, шлепала по рукам, когда Марк начинал почесывать голову возле висков. Не привыкай к дурному…
Была бы его воля, он ни капельки не расплескал, только бы услышать ее голос, увидеть ее. Теперь он не носится, как угорелый, сидит прямо, ведет себя достойно. Правда, виски иногда почесывает, но, мама, это так приятно. Где ты теперь пребываешь? В каком круговороте первостихий? Омывает ли тебя одухотворяющая пневма? Помнишь ли ты, раздробленная на атомы, о своем сыне или забыла о нем, и в новом сочетании элементов уже ничто не напоминает о прежнем воплощении?
Марк почесал правый висок, затем левый, задумался. Должно быть, так и есть, и его мать, конечно, не помнит о нем, как не помнит умчавшийся солнечный луч о породившем его светоносном светиле, как не помнит травинка о семечке, из которого потянулась вверх. Это знание круговорота атомов, как убедительно доказали древние, должно доставлять радость. Они утверждают, что познавшему истину, имеющему понятие, как устроен космос, умирать легко. Такой человек без всякого страха ожидает приближение смерти. В этом вопросе основоположники, можно считать, разобрались до тонкостей.
Страх смерти, считай, одолели.
Но как справиться с ужасом жизни? С ежедневным неумолимым тяглом? Как быть с советом друзей назначить наследником Помпеяна. Это означало погубить родного сына, пусть даже он по молодости лет не испытывает интереса к философии, а слова «благо», «добродетельное, постыдное, безразличное» для него пустой звук. Или у него от рождения искривлено ведущее? Как поступить с Клавдием Помпеяном, оказавшимся игрушкой в руках людей, свихнувшихся на философии? Или прикидывающихся философами? Чем пропитана просьба лишить сына наследства? Только ли заботой о государстве, об общем благе, о чем они с таким жаром рассуждали в молодости.
Что теперь более всего заботит друзей? Добродетельный образ жизни или страх, что при Коммоде тот отставит их от управления сенатом?
Припомнились друзья – их лица поплыли перед умственным взором. Цинна Катул, руководитель сената в его отсутствие, груб и неуклюж. Квинтилий всегда подпевал ему, даже в детстве, как, впрочем, и учивший Марка латинской риторике старик Марк Корнелий Фронтон. Старик умница, оратор, однако страдает неумеренным подобострастием, Герод Аттик – гордыней. Квинт Юний Рустик отличался скоропалительностью в решениях и превосходящей все пределы жестокостью. Все друзья детства, соратники, учителя. Участники «заговора разумных», как во хмелю они иногда именовали себя. Последователи Зенона, Хрисиппа, Диогена, Эпиктета. Приверженцы знания, утверждавшие, что жить по природе – значит жить добродетельно.
Марк задумался – неужели постыдное в душах обладает большей силой, чем разум? Только не осуждать, пристыдил себя Марк! Если тревожит что-нибудь, вторгающееся извне, – не спеши, оглядись, постарайся узнать что-нибудь новенькое, полезное. Остерегайся и другой крайности – ведь глупец и тот, кто до изнеможения заполнил жизнь суетой и деяниями, а цели, куда направить устремление, не имеет. Брось вертеться волчком. Всегда помни о том, какова природа целого и какова моя и как они согласуются, а еще что нет никого, кто запрещал бы тебе и делать, и говорить сообразно природе, частью которой являешься.
Марк вздохнул – складно получается, убедительно.
Но почему же сердце сжала неуместная, неразумная скорбь. Сколько он помнит себя, эта постыдная страсть всегда была поблизости.
С того самого момент, когда он ощутил, будто оказался в лодке…
Поплыл по жизни…
Марк Аврелий закинул руки за голову, задумался, когда же он в первый раз осознал, что уже в лодке?
Точно, это случилось утром. Он запомнил запах материнского молока и много-много света. В полгода он уже различал формы предметов, лица родных, игрушки. Или начал догадываться, что различает? Отец запечатлелся в памяти отчетливо, тот умер, когда сыну исполнилось девять лет. От него ему достались скромность и мужество. И отсвет славы…
На этом глаза смежились, однако до конца провалиться в сон не сумел, так и затерялся в полудреме, когда чувствуешь, что в постели, что ворочаешься, а умственному взору мерещится нечто отрывисто-давнее, родное, незабываемое…
* * *
Накатило видение – изображенный на мозаике Александр Македонский поражает врагов копьем. Персы бегут, напор греков неодолим, Дарий вскинул руки, взывает к небесам. Эта знаменитая картина была выложена на вилле Тибур, расположенной в окрестностях Рима по Валериевой дороге.
Сколько ему тогда было лет? Чуть больше шести. Марк накрепко запомнил тот день, когда ему впервые довелось побывать в знаменитом загородном поместье, увидеть императора Адриана, где славный принцепс проживал все то время, что находился в городе. После бесчисленных просьб внука дед Анний Вер махнул рукой и согласился взять мальчика с собой в Тибур.
* * *
Императорскую виллу называли восьмым чудом света, а еще сокровищницей, где можно поглазеть на все рукотворные и нерукотворные чудеса, известные в пределах обитаемого мира. Были здесь и уменьшенные копии египетских пирамид и фессалийские Темпы, родосский колосс и алтарь Зевса, что в Пергаме. Построены Лабиринт и подземное царство – владение мрачного Аида, а также воссоздана часть дворца царя Вавилона Навуходоносора. Место было священное, историческое – в этом парадном зале, в Вавилоне, четыре века назад был установлен помост, на котором покоилось тело умершего от простуды Александра Македонского, и вся армия, воин за воином, прошла мимо постамента. На противоположной стене и располагалась знаменитая мозаика, изобразившая переломный момент битвы на Иссе. Исполинское изображение занимало всю противоположную стену. Чтобы разом охватить ее взглядом, Марк начал пятиться, пока не уперся в какое-то препятствие. Не заметил, как поднажал, и в следующее мгновение мельком приметил прекрасную вазу из молочно-белого, просвечивающего алебастра, грациозно и замедлено, падающую на каменные плиты.
Даже теперь по прошествии стольких лет Марк ощутил мерзкий, перехвативший дыхание страх и томительное, и унизительное ожидание расплаты. Дед предупреждал, Адриан – поклонник прекрасного, знаток изготовленных древними и нынешними мастерами статуй, картин, сооружений. «Сначала любуйся, – предупредил он внука, – потом получишь право задавать вопросы. Они должны доказать, что ты обладаешь вкусом. Но помни, настоящий римлянин никогда не склонит головы ни перед изваянием, ни перед прекрасной мозаикой, ни перед красавчиком рабом».
В следующее мгновение молодой, изящного телосложения раб бросился собирать осколки. На сына римского патриция, неуверенно отступавшего в тень каменного быка, он старался не смотреть.
Дыхание перехватило, когда на двор в сопровождении своего вольноотпущенника и секретаря Целера, дедушки Анния Вера и сенатора Тита Антонина ступил император Адриан. Вот что накрепко запомнилось Марку – изящество, с каким принцепс носил расшитую пурпуром и пальмовыми метелками тогу. Был он бородат, и эта густая растительность на подбородке окончательно сразили Марка. Надежда оставила его.
Адриан не спеша подошел к рабу. Тот замер, головы не поднял.
– Зачем ты тронул ее? – ласково спросил император. – Разве ты не знаешь, что в одиночку здесь ни к чему нельзя прикасаться. Ты будешь наказан.
– Господин… – не поднимая головы, судорожно выдохнул раб.
– Говори, – кивнул император, – если тебе есть что сказать в свое оправдание.
– Господин… – с той же тоской повторил раб.
– Целер, займись, – коротко распорядился Адриан и большим пальцем правой руки ткнул в землю. Затем император обратился к Аннию Веру. – Где же твой внук, Анний?
Марк вышел из тени и неожиданно бурно зарыдал. Приблизился. Взрослые с любопытством, а Адриан с некоторой брезгливостью, глянули на него. Зрелище скривившегося, кусающего губы мальчишки трудно было назвать прекрасным.
– Повелитель, – торопливо, пытаясь совладать с голосом, заявил мальчик, – раб не виноват. Это я разбил вазу.
Наконец Марку удалось справиться со слезами. Брезгливость на лице Адриана сменилась удивлением. Также поспешая, чтобы вновь не расплакаться, Марк добавил:
– Повелитель, ты обязан пощадить его, – мальчик ткнул пальцем в поднявшего голову раба и добавил: – И наказать меня, как того требует закон.
Марк большим пальцем правой руки потыкал в каменные плиты, которыми был выложен двор.
Адриан оглушительно расхохотался. Его поддержал Целер и Антонин, даже дед, до той поры оторопело следивший за внуком, выдавил улыбку. Император присел на корточки, взял мальчика за плечо.
– Во-первых, племянник, повелитель никому и ничем не обязан, – объяснил он. – Во-вторых, императору не к лицу выносить поспешные решения. Прежде всего, ему необходимо научиться всегда докапываться до истины – это его первейшая обязанность. Если в расследовании проступка обнаружились новые обстоятельства, принцепс имеет право взять свое слово назад. Посему я прощаю тебя.
Адриан с некоторым усилием выпрямился, осмелевший Марк глянул на него.
– Когда станешь правителем, – усмехнулся император, – вспомни, первый урок, как следует властвовать, преподал тебе Адриан.
– Но я не хочу быть правителем. Я люблю играть в мяч, люблю смотреть, как дерутся перепела.
Адриан пожал плечами.
– Быть или не быть правителем, сие от нас не зависит. Задумайся, племянник, каково мне было стать императором после божественного Траяна? Что касается перепелов? – император поиграл бровями. – Это пустое… Я знаю воспитателя, который быстро отучит тебя от подобных глупостей.
После встречи на вилле о Марке заговорили. Адриан назвал его не Вер, но Вериссим, и среди римлян покатилась шутка: «В такие годы, а уже вериссим! Что же с ним дальше будет?» Кто-то из проницательных остроумцев добавлял при этом: «А с нами?»
Через неделю по распоряжению Адриана Марку было даровано право получить коня от государства. Следом к мальчику был приставлен наставник из греков. Звали его Диогнет, по профессии он был художник. Тоже по-варварски бородат, кутался в хламиду, был несуетен и немногословен. Диогнет сразу сразил Марка неверием в колдунов, заклинателей, изгонятелей злых духов, отвращением к гладиаторским боям и убийству на арене римских цирков диких животных, а также равнодушием к разведению боевых перепелов.
– Стоит ли, – спросил Диогнет ученика, – заставлять птиц биться друг с другом, когда в их природе кормиться в поле и высиживать птенцов? Что касается гладиаторов, скажу так – если уж сражаться, то за что-то более ценное, чем за приз или премию.
– Что же тогда представляет наибольшую ценность? – заинтересовался Марк. – Я так понимаю, что это и не богатство, и не слава?
– Ты правильно понял, – одобрительно кивнул грек. – Наибольшая ценность – это ты сам. О ком же еще заботиться человеку, как не о самом себе?
– Как же мне заботиться о самом себе? – спросил Марк.
– О, это целая наука! – выговорил Диогнет с каким-то даже восхищением. – О том рассуждали великие мудрецы, такие, как Зенон, Клеанф, Хрисипп и, конечно, Эпиктет.
– С чего же начинается эта удивительная наука? – нетерпеливо воскликнул мальчик.
– С того, чтобы научиться довольствоваться необходимым. Спать на грубом ложе, на звериной шкуре и покрываться звериной шкурой. Этого вполне достаточно для здорового сна. Попробуй несколько дней питаться самой дешевой пищей, носить самую грубую одежду, потом сам удивишься: «Так вот чего я боялся?» Потерпи всего лишь три или четыре дня, но так, чтобы это не казалось тебе забавой. В полной мере проникнись муками тех, кто вынужден жить подобным образом. Тогда, поверь, Марк, ты убедишься, что можешь спокойно насытиться на гроши. Ты поймешь, что для обретения счастья не нужна удача, а для спокойствия – поддержка судьбы.
То, что требуется для удовлетворения необходимого, судьба дает, даже не глядя в твою сторону. Только не воображай, будто при этом ты совершаешь что-то героическое. Так живут тысячи и тысячи рабов, бедняков, крестьян и подмастерьев. Взгляни на это с той точки зрения, что ты делаешь это добровольно, и тебе будет также легко терпеть это постоянно. Ты спокойнее будешь жить в богатстве, если будешь знать, что вовсе не так уж тяжко существовать в бедности.
– Значит, ты будешь лишать меня сладкого, гонять по ночам в походы, как поступал наставник Александра из Македонии?
– Леонид заботился о воспитании будущего царя, а не мальчика по имени Александр. Я не буду лишать тебя сладкого, я вообще постараюсь не лишать тебя приятного и полезного, однако овладеть этой наукой можешь только ты сам, и применить ее только ты сам.
В императорском шатре неожиданно потемнело – видно, солнце добралось до кроны столетнего дуба, оставленного в одном из углов лагерного форума (на нем была устроена наблюдательная вышка и поставлены зеркала для связи с заставами, спрятанными на берегу реки).
Император смежил веки и заснул.
1. Марк Аврелий Антонин. Размышления. Серия «Литературные памятники» Л. Наука. 1985. III, 3. Здесь и далее цитируется по этому изданию, все иные случаи будут оговариваться особо. Римская цифра – номер книги, арабская – номер главы.2. Примечания обозначенные цифрами, помещены в Дополнительном словаре, в конце романа. Там же приведена хронологическая таблица основных дат жизни Марка Аврелия.1. Зенон из Кития (336–264 гг. до н. э.) – древнегреческий философ, основоположник учения стоиков. Хрисипп из Сол (III в. до н. э.) – один из ведущих философов стоического направления, руководитель школы в 232–204 гг. до н. э. Именно в формах, выработанных Хрисиппом, стоицизм во II в. до н. э. проникает в Рим. Эпиктет (конец I – начало II в. н. э.) – раб, а затем вольноотпущенник. По мнению стоиков Эпиктет ближе других подошел к тому состоянию, которое можно назвать мудростью. Письменных работ не оставил. После смерти Эпиктета римский автор Арриан собрал его высказывания, составившие свод нравственно-этических правил, которым необходимо следовать, чтобы прожить жизнь «в соответствии с природой». Диоген из Синопы (ум. в 323 г. до н. э.) – знаменитый древнегреческий киник, философ на все времена, идеал для стоиков. Он говорил, что люди соревнуются, кто кого столкнет пинком в канаву, но никто не соревнуется в искусстве быть добрым. На вопрос, как отомстить врагу, Диоген отвечал: стать достойным.4. Аквилея (Аквилеи).5. Балтийское море. В ту пору Скандинавию считали огромным островом, лежавшим на самом краю земли.6. Аквинк был расположен на месте современного Будапешта.7. До Октавиана Августа слово «принцепс» обозначало «первого в сенате». В 29 г. Август получил цензорские полномочия, на основании которых составил новый список сенаторов, в котором его имя стояло первым. Отсюда и его титул Princeps senatus (первый в сенате). С того времени это слово приобрело ранее не свойственное ему значение «самодержец», «государь».8. Темпы, Темпейская долина – одно из самых живописных мест древнего мира, находилась в Фессалии, в Греции.9. Марк Аврелий Антонин приходился Адриану внучатым племянником со стороны жены Вибии Сабины.10. На латинском «вер» означает правдивый, «вериссим» – превосходная степень.Марк Аврелий — Википедия
| Марк Аврелий Антонин | |
|---|---|
| лат. Marcus Aurelius Antoninus | |
| Совместно с | Луций Вер (7 марта 161 — январь 169), Коммод (177 — 17 марта 180) |
| Предшественник | Антонин Пий |
| Преемник | Коммод |
| Рождение | 26 апреля 121 |
| Смерть | 17 марта 180[1](58 лет) |
| Место погребения | |
| Род | Антонины |
| Имя при рождении | лат. Marcus Catilius Severus Annius Verus |
| Отец | Marcus Annius Verus[d] |
| Мать | Домиция Луцилла[d] |
| Супруга | Фаустина Младшая |
| Дети | Анния Аврелия Галерия Луцилла, Анния Аврелия Галерия Фаустина, Элий Антонин, Элий Адриан, Домиция Фаустина, Анния Аврелия Фадилла, Корнифиция, Коммод, Тит Аврелий Фульвий Антонин, Элий Аврелий, Марк Анний Вер Цезарь, Вибия Аврелия Сабина |
| Деятельность | философия |
| Вероисповедание | древнеримская религия |
 Медиафайлы на Викискладе | |
Марк Авре́лий Антони́н[2] (лат. Marcus Aurelius Antoninus; 26 апреля 121, Рим — 17 марта 180, Виндобона) — римский император (161—180) из династии Антонинов, философ, представитель позднего стоицизма, последователь Эпиктета. Последний из пяти хороших императоров.
Марк Анний Вер (позднее после первого усыновления — Марк Анний Катилий Север, а после второго — Марк Элий Аврелий Вер Цезарь), сын Марка Анния Вера и Домиции Луциллы, вошедший в историю под именем Марка Аврелия, родился в Риме 26 апреля 121 года в сенаторской семье испанского происхождения.
Дед Марка Аврелия по отцовской линии (также Марк Анний Вер) был троекратным консулом (третий раз избран в 126 году).
Марк Анний Вер (впоследствии Марк Аврелий) был первоначально усыновлён третьим мужем матери императора Адриана — Домиции Луциллы Паулины — Публием Катилием Севером (консулом 120 года) и стал именоваться Марком Аннием Катилием Севером.
В 139 году после смерти своего приёмного отца он был усыновлён императором Антонином Пием и стал именоваться Марк Элий Аврелий Вер Цезарь.
Жена Антонина Пия — Анния Галерия Фаустина (Фаустина Старшая) приходилась родной сестрой отцу Марка Аврелия — Марку Аннию Веру (и, соответственно, родной тёткой самому Марку Аврелию).
Марк Аврелий получил прекрасное образование. При жизни императора Адриана Марк Аврелий, несмотря на свой юный возраст, был намечен в квесторы, а через полгода после смерти Адриана вступил в должность квестора (5 декабря 138 года) и начал заниматься административной деятельностью.
В том же году он был помолвлен с Аннией Галерией Фаустиной, которая приходилась ему двоюродной сестрой — дочерью императора Антонина Пия, преемника Адриана на престоле. От брака с ней Марк Аврелий имел детей: Аннию Аврелию Галерию Луциллу, Аннию Аврелию Галерию Фаустину, Элия Антонина, Элия Адриана, Домицию Фаустину, Фадиллу, Корнифицию, Коммода (будущего императора), Тита Аврелия Фульвия Антонина, Элия Аврелия, Марка Анния Вера Цезаря, Вибию Аврелию Сабину. Из 12 детей Марка Аврелия 8 умерли в детском возрасте, до взрослых лет дожили только Коммод, Луцилла, Фаустина и Сабина.
Он был намечен Антонином Пием в консулы на 140 год и объявлен цезарем. В 145 году объявлен консулом вторично, вместе с Пием.
В 25 лет Марк Аврелий начал заниматься философией; главным наставником Марка Аврелия был Квинт Юний Рустик. Имеются сведения и о других философах, вызванных для него в Рим. Руководителем Марка Аврелия в изучении гражданского права был знаменитый юрист Луций Волузий Мециан.
1 января 161 года Марк вступил в своё третье консульство вместе с приёмным братом Луцием Вером. В марте того же года скончался император Антонин Пий и началось совместное правление Марка Аврелия с Луцием Вером, продолжавшееся до смерти Луция в январе 169 года, после чего Марк Аврелий правил единолично.
Марк Аврелий многому научился у своего приёмного отца Антонина Пия. Подобно ему, Марк Аврелий всячески подчёркивал своё уважение к сенату как учреждению и к сенаторам как членам этого учреждения.
Большое внимание Марк Аврелий уделял судопроизводству. Общее направление его деятельности в области права: «не столько вводил новшества, сколько восстанавливал старинное право». В Афинах он учредил четыре кафедры философии — для каждого из господствовавших в его время философских направлений — академического, перипатетического, стоического, эпикурейского. Профессорам было назначено государственное содержание. Так же как и при его предшественниках, сохранялся институт поддержки детей малообеспеченных родителей и сирот через финансирование так называемых алиментарных учреждений.
Не обладавшему воинственным характером Аврелию приходилось многократно участвовать в военных действиях.
Парфяне вторглись в римские владения сразу же после смерти Антонина Пия и в двух битвах нанесли поражение римлянам. Римская империя заключила мир с Парфией в 166 году, по которому к Империи отходила Северная Месопотамия, а Армения признавалась входящей в сферу римских интересов. В том же году германские племена вторглись в римские владения на Дунае. Маркоманы вторглись в провинции Паннония, Норик, Реция и через альпийские проходы проникли в Северную Италию вплоть до Аквилеи. В Северную Италию и Паннонию были переброшены дополнительные воинские контингенты, в том числе и с восточного фронта. Был произведён набор дополнительных войск, в том числе из среды гладиаторов, рабов. Императоры-соправители выступили в поход против варваров. Ещё не была закончена война с германцами и сарматами, как начались волнения в Северном Египте (172).
В 178 г. Марк Аврелий возглавил поход против германцев, и ему удалось добиться больших успехов, но римские войска настигла эпидемия чумы. 17 марта 180 года Марк Аврелий скончался от чумы в Виндобоне на Дунае (современная Вена). После смерти Марк Аврелий был официально обожествлён. Время его правления считается в античной исторической традиции золотым веком. Марка Аврелия называют «философом на троне». Он исповедовал принципы стоицизма, и главное в его записках — этическое учение, оценка жизни с философско-нравственной стороны и советы, как к ней относиться.
Бюст Palazzo Nuovo — Капитолийского музея в РимеМарк Аврелий оставил философские записи — 12 написанных на греческом языке «книг» (глав книги), которым обычно приписывают общее название «К самому себе»[3]. Среди учителей философии Марка Аврелия были стоики: Юний Рустик, Аполлоний Халкедонский, Максим Клавдий.
Будучи представителем позднего стоицизма[4], Марк Аврелий наибольшее внимание в своей философии уделяет этике, а остальные разделы философии служат целям пропедевтическим[3].
Предшествующая традиция стоицизма различала в человеке тело и душу, представляющую собой пневму. Марк Аврелий усматривает в человеке три начала, добавляя к душе (или пневме) и телу (или плоти) ещё интеллект (или разум, или нус). Если прежние стоики считали душу-пневму главенствующим началом, то Марк Аврелий называет ведущим началом разум[3][5]. Разум-нус представляет неиссякаемый источник импульсов, необходимых для достойной человека жизни[5]. Нужно привести свой разум в согласие с природой целого и достигнуть благодаря этому бесстрастия. В согласии со всеобщим разумом заключено счастье[3].
Единственное сочинение Марка Аврелия — состоящий из отдельных рассуждений философский дневник в 12 «книгах» «К самому себе» (др.-греч. Εἰς ἑαυτόν) является памятником моралистической литературы[3], написанным на греческом языке (койне) в 70-е годы II века, главным образом на северо-восточных границах империи и в Сирмии.
Образ Марка Аврелия воплощён Алеком Гиннессом в фильме Энтони Манна «Падение Римской Империи» (1964) и Ричардом Харрисом в фильме Ридли Скотта «Гладиатор» (2000).
В 2002 году телекомпания «Альтаир-ТВ» выпустила документальный фильм «Марк Аврелий. Последний триумф императора».
- ↑ Марк-Аврелий, Антонин // Военная энциклопедия — СПб.: Иван Дмитриевич Сытин, 1914. — Т. 15. — С. 201.
- ↑ Агеенко Ф. Л. Аврелий Марк // Словарь собственных имён русского языка. Ударение. Произношение. Словоизменение. — М.: Мир и Образование; Оникс, 2010. — С. 58. — 880 с. — ISBN 5-94666-588-X, 978-5-94666-588-9.
- ↑ 1 2 3 4 5 Столяров А. А. Марк Аврелий Антонин — статья в Новой философской энциклопедии.
- ↑ Столяров А. А. Стоицизм / Новая философская энциклопедия в 4-х томах. М.: Мысль, 2000—2001. — ISBN 5-244-00961-3. 2-е изд., испр. и допол. — М.: Мысль, 2010. — ISBN 978-5-244-01115-9.
- ↑ 1 2 Д. Реале, Д. Антисери. Марк Аврелий. — В книге: Д. Антисери, Д. Реале. Западная философия от истоков до наших дней. Т.1-2 Античность и средневековье. СПб., 2003. — 688 с. — ISBN 5-901151-04-6. — С.148-150.
Тексты и переводы[править | править код]
Русские переводы[править | править код]
- Житие и дела Марка Аврелия Антонина цесаря римского, а при том собственныя и премудрыя его рассуждения о себе самом. С немецкого перевёл С. Волчков. СПб., 1740. 112, 256 стр.
- 5-е изд. СПб., 1798.
- Размышления императора Марка Аврелия О том, что важно для самого себя. / Пер. Л. Д. Урусова. Тула, 1882. X, 180 стр.
- переизд.: М., 1888, 1891, 1895, 108 с.; М., 1902, 95 с. М., 1911, 64 с. М., 1991.
- К самому себе. Размышления. / Пер. П. Н. Краснова. СПб., 1895. 173 стр.
- Наедине с собой. Размышления. / Пер. С. М. Роговина, вступ. очерк С. Котляревского. (Серия «Памятники мировой литературы»). М.: Изд-во Сабашниковых, 1914. LVI, 199 стр.
- (неоднократно переиздавался с 1991 года)
- Марк Аврелий Антонин. Размышления. / Пер. и прим. А. К. Гаврилова. Статьи А. И. Доватура, А. К. Гаврилова, Я. Унта. Комм. Я. Унта. (Серия «Литературные памятники»). Л.: Наука, 1985. 245 стр. 25000 экз.
- 2-е изд, испр. и доп. СПб.: Наука, 1993. 248 стр. 30000 экз.
- Марк Аврелий. К себе самому. / Пер. В. Б. Черниговского. М., Алетейа-Новый акрополь, 1998. 224 стр.
Исследования[править | править код]
- Франсуа Фонтен. Марк Аврелий / Перевод Н. Зубкова. — М.: Молодая гвардия, 2005. — 336 с. — 5000 экз. — ISBN 5-235-02787-6.
- Ренан Э. Марк Аврелий и конец античного мира. СПб., 1906.
- Руднев В. В. Император Марк Аврелий как философ // Вера и разум.1887, № 20, кн. I, отд. фил., С. 385—400.
- Руднев В. В. Император Марк Аврелий и его отношение к христианству // Вера и разум, 1889, № 13, кн. I, отд. филос. С. 17-36.
- Унт Я. «Размышления» Марк Аврелия как литературный и философский памятник // Марк Аврелий. Размышления. Пер. А. К. Гаврилова. Л., 1985.- С.93-114.
- Гаджикурбанова П. А. «Философские медитации» Марка Аврелия // MegaLing-2008. Горизонты прикладной лингвистики и лингвистических технологий: Докл. междунар. научн. конф. 24-28 сент. 2008 г., Украина, Крым, Партенит. Симферополь, 2008. С. 42-43.
 | |
|---|---|
139: Имп. Цезарь Тит Элий Адриан Антонин Август Пий (во 2-й раз) и Гай Бруттий Презент (во 2-й раз), суффекты — Луций Миниций Натал Квадроний Вер, Луций Клавдий Прокул Корнелиан, Гай Юлий Скапула, Марк Цекций Юстин и Гай Юлий Басс — 140: Имп. Цезарь Тит Элий Адриан Антонин Август Пий (в 3-й раз) и Марк Аврелий Цезарь, суффекты — Юлий Крассип, Марк Барбий Эмилиан и Тит Флавий Юлиан — 141: Тит Гений Север и Марк Педуцей Стлога Присцин, суффект — Луций Анний Фабиан — 142: Луций Куспий Пактумей Руфин и Луций Статий Квадрат, суффекты — Раний Каст, Марк Корнелий Фронтон, Луций Лаберий Приск, Луций Тусидий Кампестер, Квинт Корнелий Сенецион Анниан и Сульпиций Юлиан — 143: Гай Беллиций Торкват и Луций Вибуллий Гиппарх Тиберий Клавдий Аттик Герод, суффекты — Квинт Юний Калам и Марк Валерий Юниан — 144: Луций Гедий Руф Лоллиан Авит и Тит Статилий Максим, суффекты — Квинт Мусций Приск, Марк Понтий Лелиан Ларций Сабин, Марк Кальпурний Лонг и Децим Велий Фид — 145: Имп. Цезарь Тит Элий Адриан Антонин Август Пий (в 4-й раз) и Марк Аврелий Цезарь (во 2-й раз), суффекты — Луций Публикола Приск, Луций Плавтий Элий Ламия Сильван, Гней Аррий Корнелий Прокул, Децим Юний Пет, Луций Петроний Сабин, Гай Викрий Руф, Гай Фадий Руф и Публий Викрий — 146: Секст Эруций Клар (во 2-й раз) и Гней Клавдий Север Арабиан, суффекты — Квинт Модестин Секст Аттий Лабеон, Публий Муммий Сизенна Рутилиан, Тит Приферний Пет, Луций Аврелий Галл, Гней Луций Теренций Гомулл Юниор, Квинт Воконий Сакса Фид, Гай Анниан Вер, Луций Эмилий Лонг и Квинт Корнелий Прокул — 147: Гай Прастина Мессалин и Луций Анний Ларг, суффекты — Авл Клавдий Харакс, Квинт Фуфиций Корнут, Купрессен Галл, Квинт Корнелий Квадрат, Секст Кокцей Севериан Гонорин, Тиберий Лициний Кассий Кассиан и Гай Попилий Кар Педон — 148: Луций Октавий Корнелий Публий Сальвий Юлиан Эмилиан и Гай Беллиций Кальпурний Торкват, суффекты — Сатурий Фирм, Гай Сальвий Капитон, Луций Целий Фест, Публий Орфидий Сенецион, Гай Фабий Агриппин и Марк Антоний Зенон — 149: Сервий Корнелий Сципион Сальвидиен Орфит и Квинт Помпей Сосий Приск, суффекты — Квинт Пассиен Лицин, Гай Юлий Авит и Тит Флавий Лонгин Квинт Марций Турбон — 150: Марк Гавий Сквилла Галликан и Секст Карминий Вет, суффекты — Марк Кассий Аполлинар и Марк Петроний Мамертин — 151: | |
Читать книгу Марк Аврелий Михаила Ишкова : онлайн чтение
Михаил Ишков
Марк Аврелий
©Ишков М.Н., 2012
©ООО «Издательский дом «Вече», 2012
©ООО «Издательство «Вече», 2012
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес
Марк Аврелий Антонин, философ на троне…
Как всякий в меру необразованный человек, я слышал о знаменитом самодержце, касательно знаком с его биографией. Он правил крепкой рукой, дни предназначал трудам, ночи размышлениям. Воевал и большей частью побеждал, строил, терпел, преодолевал, мирился, нередко горевал – семеро из тринадцати его детей умерли в раннем возрасте, – страдал о скончавшейся жене, о которой в Риме говорили, что не счесть гладиаторов и матросов, побывавших в ее спальне. С тоской и ожиданием самого худшего император всматривался в своего старшего сына, наследника престола Коммода. Порой говаривал, что Калигула, Нерон, Домициан – цветочки. Когда Коммод придет к власти, поспеют ягодки…
Все как у людей.
На старости лет мучился от бессонницы, досаждала язва желудка, но, говорят, умер от чумы. Когда хотелось потрапезничать с друзьями, порассуждать о царстве логоса или всемирного разума, о вечном одухотворяющем дыхании, связующем мир; о счастье, которое не может являться целью, но образом жизни – неподъемным тяглом наваливались государственные дела. К тому же друзья чаще всего оставались в Риме, а он по большей части находился на границе, стараясь остановить год от года набиравшие силу нашествия варваров.
Бывало, наткнувшись на корешок, я брал с полки тонкую, широкого формата книгу, вышедшую в серии «Литературные памятники», перелистывал страницы. Для нашего времени звучало необычно – «Размышления»1
Марк Аврелий Антонин. Размышления. Серия «Литературные памятники» Л. Наука. 1985. III, 3. Здесь и далее цитируется по этому изданию, все иные случаи будут оговариваться особо. Римская цифра – номер книги, арабская – номер главы.
[Закрыть].
Написано тёмно, кучей; чтобы вникнуть в смысл, необходимо посидеть, подумать.
Когда?
И много ли толку в размышлениях?
Я наразмышлял уже несколько романов, и ни единого отклика. Словно терпящий кораблекрушение, единственный, оставшийся в живых на борту мореплаватель швыряю бутылки с записками в бушующий океан без всякой надежды быть спасенным или услышанным. Так, вероятно, случается с каждым из нас: порой остаться наедине с собой худшая пытка, какую способен выдумать космос.
В один из таких моментов взял книгу с полки.
Тогда и родилось недоумение – о чем может размышлять римский император, тем более «наедине с собой»? Отчего императору не спится, что ищет он в мудрости греческих старцев? Зачем, на ночь глядя, читает Зенона, Хрисиппа, Эпиктета? Или Диогена Синопского2
Примечания обозначенные цифрами, помещены в Дополнительном словаре, в конце романа. Там же приведена хронологическая таблица основных дат жизни Марка Аврелия.
[Закрыть]1
Зенон из Кития (336–264 гг. до н. э.) – древнегреческий философ, основоположник учения стоиков.
Хрисипп из Сол (III в. до н. э.) – один из ведущих философов стоического направления, руководитель школы в 232–204 гг. до н. э. Именно в формах, выработанных Хрисиппом, стоицизм во II в. до н. э. проникает в Рим.
Эпиктет (конец I – начало II в. н. э.) – раб, а затем вольноотпущенник. По мнению стоиков Эпиктет ближе других подошел к тому состоянию, которое можно назвать мудростью. Письменных работ не оставил. После смерти Эпиктета римский автор Арриан собрал его высказывания, составившие свод нравственно-этических правил, которым необходимо следовать, чтобы прожить жизнь «в соответствии с природой».
Диоген из Синопы (ум. в 323 г. до н. э.) – знаменитый древнегреческий киник, философ на все времена, идеал для стоиков. Он говорил, что люди соревнуются, кто кого столкнет пинком в канаву, но никто не соревнуется в искусстве быть добрым. На вопрос, как отомстить врагу, Диоген отвечал: стать достойным.
[Закрыть], который из любви к людям не считал зазорным прилюдно помочиться на площади или там же облегчить желудок?
Что привлекало Марка в нравоучениях Сократа и Сенеки? И насколько прав такой разумный и образованный человек, как Эрнест Ренан, когда спустя почти две тысячи лет после смерти Марка с нескрываемой горечью написал следующие строки: «Все мы, сколько нас ни есть, все мы носим в сердце траур по Марку, как если бы он умер только вчера. С ним властвовала философия. Благодаря ему мир хотя бы минуту находился под управлением лучшего и величайшего человека своего времени. Важно, что этот опыт был сделан. Повторится ли он еще раз? Будет ли новейшая философия властвовать в свой черед, как властвовала философия античная? Будет ли у нее свой Марк Аврелий?»
Я усомнился – не слишком ли? Теперь, окончив роман, беру на себя смелость утверждать – это еще слабо сказано! Ренан много не договорил, но и того, что теперь известно об этом удивительном человеке, вполне достаточно, чтобы воспламенить наши сердца.
Хотелось бы добавить, что предлагаемую книгу вряд ли можно назвать жизнеописанием в точном смысле слова – это скорее сколок времени, попытка познакомить читателя не только с «философом на троне», но и с окружавшими его людьми, чьи судьбы протянулись далее 17 марта 180 года – дня, когда скончался Марк Аврелий.
Часть I. Труды и дни
Истинный закон – это правильный разум, согласный с природой, обнимающий всю вселенную, неизменный, вечный… Мы не можем ни противостоять этому закону, ни изменить его. Мы не в силах его уничтожить. Никаким законотворчеством мы не можем освободиться от обязательств, налагаемым им на нас, и нам не нужно искать других его толкователей кроме самих себя…
Тот, кто не подчиняется ему, отрицает самого себя и свою природу.
Цицерон
Если есть тебе дело до самого себя…
Марк Аврелий
Мудрым мы назовем человека, сознающего пределы своей силы, разума и страстей.
Автор
Глава 1
«Так что же – сел, поплыл, приехал, вылезай?..»
Разом осветились полотняные стены, слева от входа вдруг очертилось пропитанное дробным светом ярко-золотистое, с примесью багрянца, пятно.
Марк оторвал взгляд от пергамента, некоторое время с оцепенелым недоумением разглядывал неожиданный источник света, затем словно проснулся и повернул голову в сторону раздвинутого полога императорского шатра.
Наступило утро, за Данувием3
Дунаем.
[Закрыть] взошло солнце. Стоял июль, была жара. Духота досаждала даже по ночам, и только близость реки и дубовые рощи, среди которых был разбит военный лагерь, сбивали зной, навевали прохладу.
В летнем лагере, расположенном в нескольких милях от великой реки, неподалеку от истерзанного за четыре года войны города Карнунта, голосисто перекликались петухи, редко взлаивали собаки. Издали доносились команды, отрывистые, иногда пронзительные. С дымком долетел запах варева, от него навернулись слюнки. Приказать, чтобы принесли похлебку на пробу? Как отнесется к подобной дегустации Клавдий Гален, личный врач императора? Впрочем, Марк голода не испытывал. Хвала богам, что больше не досаждал желудок, в последнее время испытывающий его терпение страшными болями.
Он задул свечи. Приказ не тревожить ночью, когда он занимался своими записями, никто не нарушил – значит, пока все спокойно. На этот счет император дал четкие указания – если появится что-нибудь новенькое о варварах, сообщать немедленно, не мешкать. Выходит, можно передохнуть. Если смилостивится Гипнос – поспать.
Император поднялся, крепко, до хруста в локтях потянулся, прошелся по образованной нависавшими полотняными стенами зале, затем направился в отделенную пурпурными занавесями спальню. Глянул на спальника Феодота – будить не стал. Разделся сам, лег на походную кровать, закинул руки за голову, прислушался к мирному, трудолюбивому, приятному для слуха пению птиц, зевнул. Сколько еще продлится тишина?
Пятый год тянулась война, позади уже четыре труднейших кампаний. Нашествие началось в январе 166 года, когда после окончания победоносной Парфянской войны шесть тысяч германцев – лангобардов и убиев переправились по льду через Дунай и вторглись в пределы империи. С той зимы пошло-поехало. Весной на правом берегу Данувия появились сарматы или, как их еще называли, языги. Уже на следующий год случилось неслыханное – маркоманы и квады, около сотни лет соблюдавшие мир с Римом, утверждавшие в Вечном городе своих царей, внезапно перешли Данувий по льду и вторглись в пределы северо-восточных провинций. За ними хлынули наристы, свевы, лакринги, буры, виктуалы, озы, бессы, бастарны, аланы.
Словно плотину прорвало!
Орды германцев дошли до Аквилеи4
Аквилея (Аквилеи).
[Закрыть] – город в Сев. Италии неподалеку от современной Венеции), еще немного – и они прорвались бы на полуостров в направлении Вероны. При этом варвары без конца вопили о мире, требовали мира, а также земель, на которых они могли бы расселиться. Готовы были даже признать власть императора, однако грабежи, погромы и частые военные стычки в провинциях не прекращались.
В том же году Фракия и Македония подверглись нападению костобоков, разгромивших в Карпатах пограничные крепости и долиной реки Олт двинувшихся на юг. На третье лето они добрались до Греции, где сожгли построенное еще при Перикле святилище Деметры.
В лето 168 года в Риме началась паника, появились предсказатели, обещавшие городу горе и кровь. Некий одержимый на Марсовом поле смущал жителей Рима злонамеренными речами. Взобравшись на фиговое дерево, лжепророк принялся кричать, что если он, свалившись с дерева, превратится в аиста, наступит конец света и граждане пожалеют, что появились на свет в такую жуткую пору. Действительно, свалился и выпустил спрятанную за пазухой птицу, чем навел такой страх на присутствовавших гражданок, что те с воплями бросились врассыпную. Пришлось пристрастно допросить мошенника. Тот сознался, что ему страсть как хотелось покруче заварить кашу. «Когда же грабить, как не во время смуты!» – простодушно заявил он.
В те дни Марк, только что с победой вышедший из многотрудной парфянской войны, не знал, за что схватиться. Все навалилось одновременно: война с германцами, моровая язва (чума), напавшая на Италию, смута в Британии и Африке.
Теперь, спустя четыре года, ему удалось устранить непосредственную угрозу Италии, однако Марк чувствовал, что варвары еще не истощили силы. Маркоманов смирили, царь Балломарий и вожди других десяти племен явились к Марку просить мира, но старые знакомцы – квады – племя дикое, отжимаемое к Данувию какими-то готами и вандалами, наседавшими на них с севера, – вновь повели себя дерзко.
Об этом свидетельствовала наглость, с какой квады выгнали назначенного им Римом правителя и провозгласили царем давнего врага Рима Ариогеза. Глупцы – ведь они сами обратились к императору с просьбой назначить им правителя!
Теперь метнулись в другую сторону?
Осмелели?!
Или, может, поддались на угрозы северных племен – лангобардов, готов и вандалов, требовавших не только пропустить их к римским, ухоженным и обильным добычей территориям, но и принять участие в набеге, который на этот раз, уверяли сородичи с севера, обязательно приведет к успеху. При таком перевесе в силах, прикинул Марк, эти надежды были далеко не беспочвенны.
Лазутчики и верные люди среди племенной знати, особенно среди дружественных Риму племен, сообщали, что вожди и старейшины германцев на тайном сходе где-то в верховьях Альбиса (Эльбы) и Виадуа (Одры) впервые сумели договориться об объединении усилий. Это решение одобрили жрецы. К племенному союзу тайно примкнули только что подписавшие мир маркоманы. По-видимому, северные варвары – готы, свевы, вандалы, – постепенно и все более решительно выдавливающие приграничные племена из мест их обитания, сумели принудить их изменить данному Риму слову. К союзу присоединились сарматы, галлы, славянские дружины. Число воинов оценивалось лазутчиками во много десятков тысяч человек. Германцы и славяне за эти годы заметно расплодились, появилось много буйной молодежи. Сход решил, что пора остановить цезаря. Если удастся – разгромить, тогда они по-другому поговорят с Римом, прикрывшимся Данувием и угрожающе нависавшим над всеми родственными племенами вплоть до самого Свейского моря5
Балтийское море. В ту пору Скандинавию считали огромным островом, лежавшим на самом краю земли.
[Закрыть].
Пятый год натягивалась струна, но сейчас, в звонкую утреннюю пору, хотелось спать. Задумываться о делах не хотелось. Не дайте боги явиться секретарю Александру Платонику – тогда не отвяжешься, не поспишь. Придется приступить к просмотру присланных с императорскими гонцами донесений, заняться приемом посетителей, которые не поленились добраться до границы, чтобы лично обратиться к принцепсу со своими ходатайствами, – и день можно считать потерянным. И времени было жаль, и душевной невозмутимости, обретенной ночью, и непреклонности, так необходимой в преддверии летней кампании, тем более, когда ходы противника предугаданы, подготовлен план, осуществление которого позволило бы на долгие годы обеспечить империи спокойствие и мир.
Был в этом показном утреннем пренебрежении делами и личный мотив – вчерашнее письмо от зятя Тиберия Клавдия Помпеяна, управлявшего Римом в отсутствии императора.
Родственник отважился посоветовать тестю оставить армию на полководцев Авидия Кассия и Пертинакса, вернуться в город и лишить языков кое-кого из сенаторов и прочих «необразованных злопыхателей, которых полным-полно развелось в Риме». Недруги, писал Помпеян, смеют утверждать, что «принцепс пренебрегает государственными делами и занимается исключительно философией».
Так заткни им глотки, возмутился император. Или смелости не хватает?
Далее в письме сообщалось, что в Риме уже забыли о страхах трехлетней давности, по городу гуляет шутка, мол, с легкой руки правителя в городе развелось столько философов, что простому человеку и поср… негде.
Прочитав письмо Марк, некоторое время сидел в раздумье. В Риме по-прежнему много клеветы, сколько ни делай добра, все мало. Помпеян не понимает, что именно здесь, на берегах Данувия, решается судьба города. Здесь собраны лучшие легионы империи: в главном лагере три легиона, в расположенном в восьми милях ближе к Карнунту – один, а также конница, союзнические отряды. Еще два полностью укомплектованных легиона стояли лагерем неподалеку от пограничной крепости Аквинк6
Аквинк был расположен на месте современного Будапешта.
[Закрыть].
И в такой момент Помпеян предлагает оставить войска?! Бросить все и отправиться в Рим разбираться с сенаторскими дрязгами. То есть исполнять его обязанности! Но как быть с предощущением итога гигантской работы, проделанной армией и всей государственной машиной? Где еще находиться правителю, как не в гуще событий?
По привычке захотелось подобрать точное определение нахлынувшей обиде. Самые близкие люди сетуют на скрытность, холодность в ответных письмах. Они не желают понять, что тайну стратегического замысла нельзя доверять пергаменту. Кто убедил Помпеяна, что принцепс обязан каждый шаг согласовывать с друзьями, доверить другим взвешивать, насколько добродетелен тот или иной его поступок? Разве это не работа для самого себя?
Неужели ему, опытному полководцу, сумевшему в самый трудный момент отогнать варваров от Аквилеи, не хватило мужества и воли противостоять чужому влиянию? Неужели он запел с чужого голоса? Неужели оказался настолько робок? Не по этой ли причине друзья и соратники Марка настойчиво советовали ему усыновить Помпеяна и провозгласить его цезарем?
От этой догадки стало совсем горько.
* * *
Солнце наконец беспрепятственно заглянуло в шатер. Кашлянул стоявший на страже страж.
Мир вовсю полнился звуками – заливались птицы, стрекотали кузнечики, ветерок звучно хлопал императорским штандартом, натянутым на поперечной штакетине. Теперь и света хватало, чтобы разглядеть на стоявшем у изголовья столике приготовленное с вечера лекарственное питье – Гален настаивал на своевременном его употреблении.
Надо так надо. Мелкими глотками он осушил бронзовый кубок, аккуратно поставил его на прежнее место. Ножка, коснувшись резным боком края металлического зеркала, звякнула. Император замер, глаза наполнились слезами. Не удержался, звякнул еще раз и еще. Вспомнил материнский голос. Домиция Луцилла всегда стояла с полотенцем в руках, когда маленький Марк умывался, подставляя ладошки под струю, сливаемую рабом из медного кувшина.
– Марк, осторожней. Не плескайся… – говорила Домиция.
Много чего говорила мать – не носись сломя голову, сохраняй достоинство, сиди прямо, спину не гни. Случалось, шлепала по рукам, когда Марк начинал почесывать голову возле висков. Не привыкай к дурному…
Была бы его воля, он ни капельки не расплескал, только бы услышать ее голос, увидеть ее. Теперь он не носится, как угорелый, сидит прямо, ведет себя достойно. Правда, виски иногда почесывает, но, мама, это так приятно. Где ты теперь пребываешь? В каком круговороте первостихий? Омывает ли тебя одухотворяющая пневма? Помнишь ли ты, раздробленная на атомы, о своем сыне или забыла о нем, и в новом сочетании элементов уже ничто не напоминает о прежнем воплощении?
Марк почесал правый висок, затем левый, задумался. Должно быть, так и есть, и его мать, конечно, не помнит о нем, как не помнит умчавшийся солнечный луч о породившем его светоносном светиле, как не помнит травинка о семечке, из которого потянулась вверх. Это знание круговорота атомов, как убедительно доказали древние, должно доставлять радость. Они утверждают, что познавшему истину, имеющему понятие, как устроен космос, умирать легко. Такой человек без всякого страха ожидает приближение смерти. В этом вопросе основоположники, можно считать, разобрались до тонкостей.
Страх смерти, считай, одолели.
Но как справиться с ужасом жизни? С ежедневным неумолимым тяглом? Как быть с советом друзей назначить наследником Помпеяна. Это означало погубить родного сына, пусть даже он по молодости лет не испытывает интереса к философии, а слова «благо», «добродетельное, постыдное, безразличное» для него пустой звук. Или у него от рождения искривлено ведущее? Как поступить с Клавдием Помпеяном, оказавшимся игрушкой в руках людей, свихнувшихся на философии? Или прикидывающихся философами? Чем пропитана просьба лишить сына наследства? Только ли заботой о государстве, об общем благе, о чем они с таким жаром рассуждали в молодости.
Что теперь более всего заботит друзей? Добродетельный образ жизни или страх, что при Коммоде тот отставит их от управления сенатом?
Припомнились друзья – их лица поплыли перед умственным взором. Цинна Катул, руководитель сената в его отсутствие, груб и неуклюж. Квинтилий всегда подпевал ему, даже в детстве, как, впрочем, и учивший Марка латинской риторике старик Марк Корнелий Фронтон. Старик умница, оратор, однако страдает неумеренным подобострастием, Герод Аттик – гордыней. Квинт Юний Рустик отличался скоропалительностью в решениях и превосходящей все пределы жестокостью. Все друзья детства, соратники, учителя. Участники «заговора разумных», как во хмелю они иногда именовали себя. Последователи Зенона, Хрисиппа, Диогена, Эпиктета. Приверженцы знания, утверждавшие, что жить по природе – значит жить добродетельно.
Марк задумался – неужели постыдное в душах обладает большей силой, чем разум? Только не осуждать, пристыдил себя Марк! Если тревожит что-нибудь, вторгающееся извне, – не спеши, оглядись, постарайся узнать что-нибудь новенькое, полезное. Остерегайся и другой крайности – ведь глупец и тот, кто до изнеможения заполнил жизнь суетой и деяниями, а цели, куда направить устремление, не имеет. Брось вертеться волчком. Всегда помни о том, какова природа целого и какова моя и как они согласуются, а еще что нет никого, кто запрещал бы тебе и делать, и говорить сообразно природе, частью которой являешься.
Марк вздохнул – складно получается, убедительно.
Но почему же сердце сжала неуместная, неразумная скорбь. Сколько он помнит себя, эта постыдная страсть всегда была поблизости.
С того самого момент, когда он ощутил, будто оказался в лодке…
Поплыл по жизни…
Марк Аврелий закинул руки за голову, задумался, когда же он в первый раз осознал, что уже в лодке?
Точно, это случилось утром. Он запомнил запах материнского молока и много-много света. В полгода он уже различал формы предметов, лица родных, игрушки. Или начал догадываться, что различает? Отец запечатлелся в памяти отчетливо, тот умер, когда сыну исполнилось девять лет. От него ему достались скромность и мужество. И отсвет славы…
На этом глаза смежились, однако до конца провалиться в сон не сумел, так и затерялся в полудреме, когда чувствуешь, что в постели, что ворочаешься, а умственному взору мерещится нечто отрывисто-давнее, родное, незабываемое…
* * *
Накатило видение – изображенный на мозаике Александр Македонский поражает врагов копьем. Персы бегут, напор греков неодолим, Дарий вскинул руки, взывает к небесам. Эта знаменитая картина была выложена на вилле Тибур, расположенной в окрестностях Рима по Валериевой дороге.
Сколько ему тогда было лет? Чуть больше шести. Марк накрепко запомнил тот день, когда ему впервые довелось побывать в знаменитом загородном поместье, увидеть императора Адриана, где славный принцепс7
До Октавиана Августа слово «принцепс» обозначало «первого в сенате». В 29 г. Август получил цензорские полномочия, на основании которых составил новый список сенаторов, в котором его имя стояло первым. Отсюда и его титул Princeps senatus (первый в сенате). С того времени это слово приобрело ранее не свойственное ему значение «самодержец», «государь».
[Закрыть] проживал все то время, что находился в городе. После бесчисленных просьб внука дед Анний Вер махнул рукой и согласился взять мальчика с собой в Тибур.
* * *
Императорскую виллу называли восьмым чудом света, а еще сокровищницей, где можно поглазеть на все рукотворные и нерукотворные чудеса, известные в пределах обитаемого мира. Были здесь и уменьшенные копии египетских пирамид и фессалийские Темпы8
Темпы, Темпейская долина – одно из самых живописных мест древнего мира, находилась в Фессалии, в Греции.
[Закрыть], родосский колосс и алтарь Зевса, что в Пергаме. Построены Лабиринт и подземное царство – владение мрачного Аида, а также воссоздана часть дворца царя Вавилона Навуходоносора. Место было священное, историческое – в этом парадном зале, в Вавилоне, четыре века назад был установлен помост, на котором покоилось тело умершего от простуды Александра Македонского, и вся армия, воин за воином, прошла мимо постамента. На противоположной стене и располагалась знаменитая мозаика, изобразившая переломный момент битвы на Иссе. Исполинское изображение занимало всю противоположную стену. Чтобы разом охватить ее взглядом, Марк начал пятиться, пока не уперся в какое-то препятствие. Не заметил, как поднажал, и в следующее мгновение мельком приметил прекрасную вазу из молочно-белого, просвечивающего алебастра, грациозно и замедлено, падающую на каменные плиты.
Даже теперь по прошествии стольких лет Марк ощутил мерзкий, перехвативший дыхание страх и томительное, и унизительное ожидание расплаты. Дед предупреждал, Адриан – поклонник прекрасного, знаток изготовленных древними и нынешними мастерами статуй, картин, сооружений. «Сначала любуйся, – предупредил он внука, – потом получишь право задавать вопросы. Они должны доказать, что ты обладаешь вкусом. Но помни, настоящий римлянин никогда не склонит головы ни перед изваянием, ни перед прекрасной мозаикой, ни перед красавчиком рабом».
В следующее мгновение молодой, изящного телосложения раб бросился собирать осколки. На сына римского патриция, неуверенно отступавшего в тень каменного быка, он старался не смотреть.
Дыхание перехватило, когда на двор в сопровождении своего вольноотпущенника и секретаря Целера, дедушки Анния Вера и сенатора Тита Антонина ступил император Адриан. Вот что накрепко запомнилось Марку – изящество, с каким принцепс носил расшитую пурпуром и пальмовыми метелками тогу. Был он бородат, и эта густая растительность на подбородке окончательно сразили Марка. Надежда оставила его.
Адриан не спеша подошел к рабу. Тот замер, головы не поднял.
– Зачем ты тронул ее? – ласково спросил император. – Разве ты не знаешь, что в одиночку здесь ни к чему нельзя прикасаться. Ты будешь наказан.
– Господин… – не поднимая головы, судорожно выдохнул раб.
– Говори, – кивнул император, – если тебе есть что сказать в свое оправдание.
– Господин… – с той же тоской повторил раб.
– Целер, займись, – коротко распорядился Адриан и большим пальцем правой руки ткнул в землю. Затем император обратился к Аннию Веру. – Где же твой внук, Анний?
Марк вышел из тени и неожиданно бурно зарыдал. Приблизился. Взрослые с любопытством, а Адриан с некоторой брезгливостью, глянули на него. Зрелище скривившегося, кусающего губы мальчишки трудно было назвать прекрасным.
– Повелитель, – торопливо, пытаясь совладать с голосом, заявил мальчик, – раб не виноват. Это я разбил вазу.
Наконец Марку удалось справиться со слезами. Брезгливость на лице Адриана сменилась удивлением. Также поспешая, чтобы вновь не расплакаться, Марк добавил:
– Повелитель, ты обязан пощадить его, – мальчик ткнул пальцем в поднявшего голову раба и добавил: – И наказать меня, как того требует закон.
Марк большим пальцем правой руки потыкал в каменные плиты, которыми был выложен двор.
Адриан оглушительно расхохотался. Его поддержал Целер и Антонин, даже дед, до той поры оторопело следивший за внуком, выдавил улыбку. Император присел на корточки, взял мальчика за плечо.
– Во-первых, племянник9
Марк Аврелий Антонин приходился Адриану внучатым племянником со стороны жены Вибии Сабины.
[Закрыть], повелитель никому и ничем не обязан, – объяснил он. – Во-вторых, императору не к лицу выносить поспешные решения. Прежде всего, ему необходимо научиться всегда докапываться до истины – это его первейшая обязанность. Если в расследовании проступка обнаружились новые обстоятельства, принцепс имеет право взять свое слово назад. Посему я прощаю тебя.
Адриан с некоторым усилием выпрямился, осмелевший Марк глянул на него.
– Когда станешь правителем, – усмехнулся император, – вспомни, первый урок, как следует властвовать, преподал тебе Адриан.
– Но я не хочу быть правителем. Я люблю играть в мяч, люблю смотреть, как дерутся перепела.
Адриан пожал плечами.
– Быть или не быть правителем, сие от нас не зависит. Задумайся, племянник, каково мне было стать императором после божественного Траяна? Что касается перепелов? – император поиграл бровями. – Это пустое… Я знаю воспитателя, который быстро отучит тебя от подобных глупостей.
После встречи на вилле о Марке заговорили. Адриан назвал его не Вер, но Вериссим10
На латинском «вер» означает правдивый, «вериссим» – превосходная степень.
[Закрыть], и среди римлян покатилась шутка: «В такие годы, а уже вериссим! Что же с ним дальше будет?» Кто-то из проницательных остроумцев добавлял при этом: «А с нами?»
Через неделю по распоряжению Адриана Марку было даровано право получить коня от государства. Следом к мальчику был приставлен наставник из греков. Звали его Диогнет, по профессии он был художник. Тоже по-варварски бородат, кутался в хламиду, был несуетен и немногословен. Диогнет сразу сразил Марка неверием в колдунов, заклинателей, изгонятелей злых духов, отвращением к гладиаторским боям и убийству на арене римских цирков диких животных, а также равнодушием к разведению боевых перепелов.
– Стоит ли, – спросил Диогнет ученика, – заставлять птиц биться друг с другом, когда в их природе кормиться в поле и высиживать птенцов? Что касается гладиаторов, скажу так – если уж сражаться, то за что-то более ценное, чем за приз или премию.
– Что же тогда представляет наибольшую ценность? – заинтересовался Марк. – Я так понимаю, что это и не богатство, и не слава?
– Ты правильно понял, – одобрительно кивнул грек. – Наибольшая ценность – это ты сам. О ком же еще заботиться человеку, как не о самом себе?
– Как же мне заботиться о самом себе? – спросил Марк.
– О, это целая наука! – выговорил Диогнет с каким-то даже восхищением. – О том рассуждали великие мудрецы, такие, как Зенон, Клеанф, Хрисипп и, конечно, Эпиктет.
– С чего же начинается эта удивительная наука? – нетерпеливо воскликнул мальчик.
– С того, чтобы научиться довольствоваться необходимым. Спать на грубом ложе, на звериной шкуре и покрываться звериной шкурой. Этого вполне достаточно для здорового сна. Попробуй несколько дней питаться самой дешевой пищей, носить самую грубую одежду, потом сам удивишься: «Так вот чего я боялся?» Потерпи всего лишь три или четыре дня, но так, чтобы это не казалось тебе забавой. В полной мере проникнись муками тех, кто вынужден жить подобным образом. Тогда, поверь, Марк, ты убедишься, что можешь спокойно насытиться на гроши. Ты поймешь, что для обретения счастья не нужна удача, а для спокойствия – поддержка судьбы.
То, что требуется для удовлетворения необходимого, судьба дает, даже не глядя в твою сторону. Только не воображай, будто при этом ты совершаешь что-то героическое. Так живут тысячи и тысячи рабов, бедняков, крестьян и подмастерьев. Взгляни на это с той точки зрения, что ты делаешь это добровольно, и тебе будет также легко терпеть это постоянно. Ты спокойнее будешь жить в богатстве, если будешь знать, что вовсе не так уж тяжко существовать в бедности.
– Значит, ты будешь лишать меня сладкого, гонять по ночам в походы, как поступал наставник Александра из Македонии?
– Леонид заботился о воспитании будущего царя, а не мальчика по имени Александр. Я не буду лишать тебя сладкого, я вообще постараюсь не лишать тебя приятного и полезного, однако овладеть этой наукой можешь только ты сам, и применить ее только ты сам.
В императорском шатре неожиданно потемнело – видно, солнце добралось до кроны столетнего дуба, оставленного в одном из углов лагерного форума (на нем была устроена наблюдательная вышка и поставлены зеркала для связи с заставами, спрятанными на берегу реки).
Император смежил веки и заснул.
Читать онлайн «Размышления» автора Антонин Марк Аврелий — RuLit
Марк Аврелий Антонин
Размышления
Предисловие к первому изданию
«Размышления» — это личные записи римского императора Марка Аврелия Антонина, сделанные им в 70-е гг. II в. н. э. Они отражают упорное стремление Марка Аврелия руководствоваться в своём мироощущении стоическим учением. Благодаря исключительному положению Марка Аврелия и его развившемуся литературному дарованию этот документ, позволяющий (редчайший случай в истории античной литературы!) наблюдать не столько даже личную жизнь, сколько напряженную личную работу над освоением достижений многовековой стоической традиции, стал впоследствии одним из наиболее читаемых памятников мировой литературы. Книги имеют свою судьбу — эта книга, можно сказать, создана судьбой.
В настоящем издании читателю предлагается новый перевод «Размышлений» Марка Аврелия, выполненный А. К. Гавриловым. При ознакомлении с переводом рекомендуется постоянное обращение к экзегетическому комментарию Яана Унта, поясняющему содержание текста, особенно в смысле истории идей; такое обращение тем более настоятельно, что текст насыщен специальной стоической терминологией, которая в тексте Марка Аврелия (а следовательно, и в переводе) не растолковывается, зато может быть отлично разъяснена благодаря изобилию фрагментов Древней Стой, текстам Эпиктета и др. В этой же связи читателю, приступающему к чтению памятника, полезно предварительно ознакомиться с указателем важнейших понятий и терминов, выявляющим те характерные слова и словоупотребления, которые особенно остро нуждались в комментарии.
Текстологические примечания, составленные переводчиком, дают отчет в том, какой именно текст воспроизведен в переводе и разъясняется в комментарии. Приняв их во внимание, заинтересованный читатель может увереннее предпринять сопоставление предлагаемого перевода с другими — русскими или иностранными — переводами, что вполне естественно для этого памятника, текстология и самый жанр которого создает множество трудностей.
Арабские цифры в тексте «Размышлений» указывают на экзегетический комментарий, звездочки — на текстологические примечания. Отыскивается как то, так и другое по номеру книги и записи в традиционной нумерации.
Статья А. И. Доватура «Римский император Марк Аврелий Антонин» характеризует эпоху, биографические обстоятельства и государственную деятельность римского императора (генеалогическая таблица и хронологический указатель полезны для быстрого обзора этого материала). В статье Яана Унта «„Размышления“ Марка Аврелия как литературный и философский памятник» анализируется состав, происхождение и назначение памятника; там же дан очерк основньк понятий стоической философии, знакомство с которыми необходимо для адекватного восприятия текста. Той же цели служат указатели имен и цитат и упомянутый уже Указатель важнейших терминов, встречающихся в тексте Марка Аврелия. Все указатели настоящего издания составлены Яаном Унтом.
Записи Марка Аврелия неоднократно — полностью и частично — переводились на русский язык. Истории этих переводов и обзору перипетий русской рецепции памятника посвящена статья А. Гаврилова «Марк Аврелий в России»; там же выясняются принципы, положенные в основу нового перевода.
Статья «Римский император Марк Аврелий Антонин», помещенная в настоящем томе, оказалась одной из последних работ А. И. Доватура (1897–1982), который наряду с университетским преподаванием и исследовательской деятельностью более 50 лет занимался переводами с древних языков: переводил сам, правил переводы других, организовывал коллективные работы. К редактированию настоящего тома Аристид Иванович отнесся любовно и строго: личность Марка Аврелия, по всей видимости, выдержала испытание его дисциплинированного и критичного ума. Общая с учителем работа теперь становится для младших участников не только драгоценным воспоминанием, но и залогом единства в отношении к филологическому труду.
Редакция приносит благодарность рецензентам М. Е. Сергеенко и М. Л. Гаспарову, которые сообщили участникам ряд полезных замечаний, а также Л. В. Андреевой (Эрмитаж), давшей ряд советов при подборе иллюстраций. Неизмеримо многим в смысле техники комментирования и основных филологических приемов настоящая книга обязана университетскому преподаванию Я. М. Боровского и А. И. Зайцева.
Предисловие ко второму изданию
Со времени выхода в свет первого издания этой книги коллеги и читатели высказали — письменно, устно, печатно, — множество критических замечаний, поучительных даже тогда, когда воспользоваться ими при переиздании было трудно. Том в целом был с доброжелательно-критичной взыскательностью прочитан Я. М. Боровским, сообщившим целый ряд наблюдений и советов. Накопились и собственные наблюдения, тем более что переводчик работает над двуязычным изданием «Размышлений», где перевод естественно было по возможности ещё больше приблизить к подлиннику, а текстологические замечания излагать гораздо подробнее, чем в приложении к «Литературным памятникам».
В настоящем издании предприняты в соответствии с этим некоторые изменения. Текст перевода был сверен и поправлен во многих местах; принципы перевода оставлены прежними — не потому, что они безусловны, а потому, что переводчику, если он много лет работает над текстом, просто ничего не остается лучше, как держаться сложившегося у него подхода к памятнику. Текстологические примечания иногда поправлены там, где переводчик решительно переменил своё мнение. Наибольшее число поправок, изменений, дополнений приходится на статью «Марк Аврелий в России». Указатели уточнены. Статья А. И. Доватура оставлена без изменений.
А. Гаврилов Петербург, июнь 1992 г.
1. От деда моего Вера — добронравие и негневливость.
2. От славной памяти, оставленной по себе родителем, скромное, мужеское.
3. От матери благочестие и щедрость, воздержание не только от дурного дела, но и от помысла такого. И ещё — неприхотливость её стола, совсем не как у богачей.
4. От прадеда — что не пошел я в общие школы, а учился дома у хороших учителей и понял, что на такие вещи надо тратиться не жалея.
5. От воспитателя, что не стал ни зеленым, ни синим, ни пармуларием, ни скутарием; ещё выносливость и неприхотливость, и чтобы самому делать своё, и не вдаваться в чужое; и невосприимчивость к наговорам.
6. От Диогнета несуетность; неверие в россказни колдунов и кудесников об их заклинаниях, изгнаниях духов и прочее; и что перепелов не стал держать и волноваться о таких вещах; что научился сносить свободное слово и расположился к философии и слушал сперва Бакхия, потом Тандасида и Маркиана; что ещё мальчиком сочинял диалоги и пристрастился спать на шкурах и ко всему, что прививают эллины.
7. От Рустика я взял представление, что необходимо исправлять и подлечивать свой нрав; не свернул в увлечение софистической изощренностью, не стал писать умозрительных сочинений, выдумывать учительные беседы или ещё, вообразив невесть что, выступать самоистязателем да благодетелем; и что отошел от риторики, поэзии, словесной изысканности; что не расхаживал дома пышно одетый или что-нибудь ещё в таком роде; и что письма я стал писать простые, наподобие того, как он писал моей матери из Синуессы; и ещё что в отношении тех, кто раздосадован на нас и дурно поступает, нужен склад отзывчивый и сговорчивый, как только они сами захотят вернуться к прежнему; и читать тщательно, не довольствуясь мыслями вообще; и не спешить соглашаться с тем, кто вообще что-либо тебе говорит; и что встретился я с эпиктетовыми записями, которыми он со мной поделился.
8. От Аполлония независимость и спокойствие перед игрой случая; чтобы и на миг не глядеть ни на что, кроме разума, и всегда быть одинаковым — при острой боли или потеряв ребёнка, или в долгой болезни; на живом примере я увидел явственно, что может один человек быть и очень напористым, и расслабившимся; и как, объясняя, не раздражаться; и воочию увидел я человека, который считал опыт и ловкость в передаче умозрительных положений наименьшим из своих достоинств; у него я научился принимать от друзей то, что считается услугой, не теряя при этом достоинства, но и не бесчувственно.