Текст песни Саграда — Древние песни печали перевод, слова песни, видео, клип
Главная Просмотров: 194 Тут находится текст песни Саграда — Древние песни печали, а также перевод, видео и клип.
Я, как Адам, давал имена деревьям и зверям. В чай добавляют полоний. Обогащают уран. Мы пели вам печальные песни, но вы не плакали, В чай добавляют полоний. Обогащают уран. I like Adam, I give the names of the trees and animals. In the tea add polonium. We mourned to you, but you did not cry, In the tea add polonium. To enrich uranium. Опрос: Верный ли текст песни? ДаНет |
To enrich uranium.
«Древние песни печали»
«…Предстоит, быть может, великая борьба и к ней нужно быть готовым. Но войны будут не столько национально-политическими, сколько духовно-религиозными»
Н.А.Бердяев, Новое средневековье
«Ничего не чувствую, кроме глубокой боязни за Православную Церковь (земную, конечно) и за Россию! Враги в новых формах и с новым оружием поднимаются со всех сторон»
К.
Н.Леонтьев, письмо Ю.Н.Говорухе
«Пока в человеческой душе живет зло, меч будет необходим для пресечения его внешнего действия, — меч, сильный в своей неизвлеченности и в своем пресекающем ударе. Но никогда меч не будет ни созидающим, ни последним, ни глубочайшим проявлением борьбы. Меч служит внешней борьбе, но во имя духа, и потому, пока в человеке жива духовность, призвание меча будет состоять в том, чтобы его борьба была религиозно-осмысленна и духовно чиста»
И.А.Ильин, О сопротивлении злу силой
…
Ежели кто-то еще не знаком с именем «Саграда», то я настоятельно рекомендую познакомиться и прослушать альбомы его группы «Соль земли». Таких альбома всего три: «Символика», «Культ силы» и «Ультиматум». А на днях Саграда, он же Артём Лещук, выпустил новый альбом «Иордан». «Иордан» — окончательное имя альбома, рассматривались еще несколько названий, среди которых «Игра в войну в эпоху девальвации мужества», «Древние песни печали» и, наверное, много других имен, которые Саграда просто не стал раскрывать слушателям.
В любом случае в конечном итоге мы имеем то, что имеем, и альбом назван «Иордан». Скажем предварительно слово о самом Саграде.
Артем Саграда, к сожалению, не самый известный рэпер у нас, но, тем не менее, это один из самых характерных русских рэперов. И самых самобытных. У Саграды, как это принято говорить, свой особый стиль. Стиль, который, с одной стороны, продолжает «лучшие традиции хип-хопа», т.е. кастовские традиции, а с другой стороны – идет намного дальше Касты, потому что это «лучшие традиции хип-хопа, / но не для глянцевых страниц, а для окопов!» (песня «Лицо огня»). Саграда, как и свойственно любому рэперу (не только русскому), живо откликается на события современности, и в этом отклике непременно видна сама его личность; а личность Артема Саграды особенна и вместе с тем характерна тем, что вместе с рэпом в Артеме сочетаются православность (настоящая, то есть воцерковленная), традиционализм, интересные поэтические прозрения и подлинный патриотизм с какой-то, по выражению философа, гениальной болью за Россию.
Я сказал «традиционализм», но быть может, я не совсем прав. Традиционализм есть тяга к Традиции, но не сама Традиция. Однако у Саграды помимо тяги к нашей родной отечественной всемирной русской Традиции есть при этом и некая интуитивная, неосознанная укорененность в этой самой традиции, которая и делает его рэп характерно русским.
Когда началась война в Новороссии, Саграда написал, что его музыка окончилась. Кто-то говорил, что Артем уехал воевать в Новороссию. Это было бы логично с одной стороны, поскольку творчество Саграды от начала до конца было воинственно. К тому же вопрос о том, уехать воевать или не уехать, стал для нас нравственным вопросом и навис над той частью нашего поколения, которая болеет за судьбу России. Уехал ведь в Новороссию и погиб там другой русский рэпер (казак, православный) Николай Леонов. Леонова расстреляли, когда он сопровождал раненых в боях за донецкий аэропорт. И Саграда, и Леонов были одними из первых в русском рэпе, кто откликнулся на события евромайдана и войну в Новороссии.
Песня-отклик Саграды называлась «То, что я должен сказать» (она не вошла в новый альбом). В песне дано нравственное осуждение чудовищных и предательских действий Украины, и прогноз на будущее. В песне, между прочим, есть и такие замечательные слова, расставляющие все точки над i в вопросе о «нас» и о «них», о своих и чужих, о братьях и врагах:
«Ты красно-черная плесень, тебя поюзали!
Я – заживо сожжен в Одессе в доме профсоюзов…»
Кстати, этот прием перенесения себя на место несправедливо убиенного в обращении к врагу Саграда уже использовал; вот, например, строчка из второго альбома группы «Соль земли»:
«Ищи нас под завалами Цхинвала
мы день за днем
держим те перевалы под огнем».
Николай Леонов записал песню «Кукловоды майдана» перед тем как отправиться в Новороссию. Это была последняя его песня. Помню, Николай писал мне незадолго до своего отъезда, просил меня написать про песню. Тогда мне было некогда. Да и, честно говоря, я не знал, что сказать.
Песня показалась мне наивной и даже несколько ангажированной. Сейчас я так не думаю. Недаром кто-то из мудрецов говорил, что возраст стихотворения отсчитывается не с даты написания его поэтом, а с даты смерти поэта. Возраст последней песни Николай Леонова отсчитывается со дня его смерти, именно тогда я по-настоящему услышал её и оценил. Оценил его нравственный выбор, который осветил все его творчество, оставленное им нам в наследие. Имело смысл сказать про Николая Леонова, поскольку, быть может, он был одним из самых близких к Саграде отечественных рэперов по своему общему посылу.
Саграда больше чем какой-либо другой русский рэпер находится в духовном пространстве русской культуры. Прибавить к этому глубокое чувство своего времени, ту самую «гениальную боль за Россию» и современный русский язык, раскаленный в рэп-стихах, и получается на выходе настоящий русский рэп.
По поводу «традиции в крови», пожалуй, поговорим подробнее. Вот сточка из песни «Культ силы» (из одноименного альбома группы Соль Земли, второго по счету)
«Мы с тобою дети величавой Византии, но
Руки жестоких нам даны и лица злые»
— говорит Саграда, осмысляя свои корни в историософском поколенческом масштабе.
Когда Каста спела «не забывай свои корни, помни: есть вещи на порядок выше», то это было, конечно же, как вспышка молнии посреди ночи, она разбудила многих, но все-таки у этих слов был довольно-таки однозначный посыл, и ни о каких историософских осмыслениях прошлого не было и речи. Да, пожалуй, это было бы уже слишком — в то время услышать от рэпера про «детей величавой Византии». А вот от Саграды мы такое слышим. Не потому что Саграда продумывает некую историософскую мысль и затем перелагает её рэпом, — нет, это именно интуитивное нахождение-в-традиции, и лучше всего об этом сказал сам Саграда: «в моей крови — традиция». «Наличие византийского субстрата в славянской культуре и задает ту особую философскую матрицу, которая и отличает духовное любомудрие русских, основанное на живом, трагическом и антиномическом богопознании и боговосприятии» — пишет современный отечественный философ Вл.Варава, и мы можем применить эти слова к Саграде. Поскольку относительно Саграды речь идет именно о таком интуитивном прорыве в традицию, то говорить приходится главным образом о контекстах, если угодно – о созвучиях.
Вот одно из таких ярчайших созвучий:
Открываем книгу русского философа Константина Николаевича Леонтьева «Византизм и славянство» и в примечании к главе десятой, к тому месту, когда философ рассуждает об Америке времен 70-80-ых годов 19 века, читаем: «Соединенные Штаты – это Карфаген современности. Цивилизация очень старая, халдейская, в упрощенном республиканском виде на новой почве в девственной земле», — и сразу же вспоминаются строчки из песни «Лишенный сана», где нам дается картина Третьей мировой войны:
«Хватай сухой паек и свое оружие –
Нью Йорк, как Карфаген, должен быть разрушен!»
Нужны ли здесь какие-то дальнейшие комментарии? Саграда настолько укоренен в русском культурном поле, настолько чувствует эти наши русские культурные коды, что совпадения случаются почти дословные!
(Замечу в скобках еще раз. Особенно примечательно то, что Саграда говорит не на литературном академическом языке, не умничает — все, что он говорит в своем рэпе, он говорит от себя и на своем языке, — на том самом языке, на котором говорят простые пацаны с района; и вот оказывается, что в этих простых пацанах как глубокая рана живет подлинная любовь к России, живет и голодает по традиции, которой с ними никто не поделился как следует, но которая неизвестно какими путями пришла в их сердца и поселилась в них.
Поэтому то, что выговаривает своим рэпом Саграда, так живо воспринимается нами, т.е. теми самыми пацанами с района, и встречает в нас самый братский отклик. Вообще у Саграды очень трепетное и сакральное отношение к русскому языку, он обозначил это отношение в песне «Камо грядеши», где есть и такие строки: «Боже, дай же меч Твоего имени! / кольчугой мне будет речь моего племени!» Затем еще можно вспомнить очень проникновенные строки о Русском Слове: «Русское Слово, от которого бежало зло»)
Но вернемся к традиции в крови. Я бы хотел отметить еще один важный момент, связанный с мировосприятием Саграды. Ежели мы откроем книгу «Новое Средневековье» Николая Александровича Бердяева, то увидим, что эта книга почти обязательна к прочтению для понимания творчества Саграды. Можно проанализировать сквозь призму бердяевской мысли все ходы Саграды, и они станут более понятны, они обретут корень свой.
Бердяев в своей работе «Новое средневековье» описал некий будущий тип мировоззрения. Можно с немало долей уверенности говорить, что Саграда демонстрирует это писанное философом новое мировоззрение.
Читаем у Бердяева:
«Разложение серединно-нейтрального, секулярного гуманистического царства, обнаружение во всем полярно-противоположных начал и есть конец безрелигиозной эпохи нового времени, начало религиозной эпохи, эпохи нового средневековья. Это не значит, что в новом средневековье обязательно количественно победит религия истинного Бога, религия Христа, но это значит, что в эту эпоху вся жизнь со всех своих сторон становится под знак религиозной борьбы, религиозной поляризации, выявления предельных религиозных начал. Эпоха обостренной борьбы религии Бога и религии диавола, начал христовых и начал антихристовых будет уже не секулярной, а религиозной, сакральной эпохой по своему типу, хотя бы количественно побеждала религия диавола и дух антихриста» —
Саграде и его соратникам из группы «Соль Земли» как раз свойственно, по словам Бердяева, именно это «обнаружение во всем полярно-противоположных начал» — в политике, в личной жизни, везде. И никаких компромиссов, — ультиматум:
«Ты видишь это: слева НАТО, справа халифат, —
надо признать: и то и это означает ад
следом за гей парадами, увы, уже идут войска!
без воли Бога с головы не упадет и волоска…»
Или вот очень хорошо: «они бомбят Белград, как немцы Сталинград!»
Или вот строчка из альбома «Ультиматум»:
«Я вижу демонов под кожей живых президентов» — говорит соратник Саграды по группе, Малый Кристалл, в одной из песен альбома «Ультиматум».
Это не просто поэтическая фраза, это некое религиозное виденье, прозревание за внешним видом скрытой сути вещей, свойственное пророкам-воинам.
«Наш рэп такой –
военно-полевой
в обстановке максимально приближенной к боевой!»
— это поется Саградой в песне «Лицо огня». Действительно, Саграда в своих песнях с боевым запалом расставляет все точки над i (вот, например «нацистская идея – а за нею иудей!» — говорит Саграда по Украину, в одной фразе дав нам исчерпывающую характеристику врага), враг для него однозначно определен. И это многих отвращает от него, многие склонны видеть в его песнях своего рода агитки. Саграда и вправду склонен перегибать палку, но это свойство не агитработника, нет, это свойство человека из Нового Средневековья.
Саграда повторяет за славянофилами, за кн.В.Ф.Одоевским, за Герценом и Достоевским слова «Запад гибнет». Слова совершенно справедливые. Но ежели славянофил и мистик Одоевский и философ-почвенник Достоевский были убеждены, что Россия должна оживить «страну чудес святых», внести новые живительные силы в мировую историю и дать разгадку человеческой загадки, то Саграде некогда мечтать такие идеалы, а без этих идеалов он неизбежно впадает в односторонность; однако опят же, эта «односторонность» есть односторонность самой эпохи, не знающей середин.
Саграда убежден в одном: идет война и воевать придется, даже ежели не хочется.
Вот еще одно созвучие, на этот раз уже с советским философом Александром Зиновьевым, автором легендарных «Зияющих высот». — Саграда читает: «Демонтаж национальных суверенитетов! За флаги наших отцов, за веру наших дедов / за право меть мя, а не номер или код / скоро заплатит головой любой народ!» А вот что говорит А.Зиновьев в одном из последних своих нтервью, уже после возвращения в Россию: «…будет наивным верить в то, что Европейский союз явился результатом доброй воли правительств стран, входящих в его состав. Евросоюз – это оружие уничтожения национальных суверенитетов» –
Ну? Еще приводить пример и параллели? Я могу долго. Но лучше я продолжу о самом Саграде. —
Хорош Саграда тем, что он, как поется в песне, «не забыл свои корни»; и во весь голос кричит о том, что эти корни нам сейчас стараются подрубить всяческими методами. Нам подрубают корни, нас заставляют забыть о своих корнях. Забыть 93ий год, забыть бомбардировки Югославии, забыть Цхинвал, Одессу… А Саграда говорит: нет, помню, помню всё, и не забуду.
И мы вместе с ним говорим в один голос: не забудем, не забудем себя и братьев своих убиенных, помним мы и Сербию, «семью распятую без милосердия», помним и Цхинвал, и Одессу; мы вообще много чего помним, и когда придет время, припомним вам все остальное.
Саграда, подогреваемый этой памятью смертной, связывает с ней чаемое русское возрождение. Вот он читает в песне «Залп»:
«Мы ополчение, мы мутим русский Ренессанс
И если ты не против – значит ты за нас» –
Иными словами, мы начинаем нечто такое, что вызовет однозначную реакцию: либо за, либо против. И ежели не против – значит уже за. Естественно, что это должно будет в таком случае касаться самого существенного, самого главного в человеке – самой сути человека, к которой даже самый ленивый не останется равнодушным. Это, в понимании Артема Саграды, и есть Третья Мировая, которая, конечно, будет иметь выражение в судьбе не только человека, но и во внешней судьбе всего мира, всей России.
Катастрофичность, предчувствие последней войны и уверенность, что воевать придется – в этом, пожалуй, главный пафос творчества Саграды.
Но в военно-полевом рэпе Саграды есть место не только лишь праведному гневу, и этот праведный гнев вообще не первое свойство саградовского рэпа. Я говорю вовсе не про любовную лирику Саграда, она довольно специфична и явно не дотягивает по своему накалу до историософских прозрений Саграда. Я говорю о том, что праведная ненависть у Саграды сочетается с глубокой печалью:
«Пылает третий Рим и мы с тобой горим вместе с ним,
И если он рухнет, мы будем погребены под ним
Одним бараном больше – или одним бойцом?
С верой отцов, с потемневшим от гнева лицом» (песня «Ближе к ночи»)
Ну разве в этих строках, посвященных, кстати, выражаясь политкорректным языком, межэтническим конфликтам, одна лишь ненависть? Саграда, быть может, и вправду часто берет сильный крен и передергивает в порыве боя, но ведь это совершенно естественно. И в конце концов, ведь эта якобы обнаженная ненависть к Западу есть просто-напросто восставшая Любовь к своему Родному, любовь, которая не может уже молчать, видя, как гибнет всё то, ради чего эта Любовь живет.
Опять же самую лучшую формулу для этого своего свойства дает сам Саграда: «Тут мой район: идентичность против чужебесия/ стой на своем, пусть говорят: это агрессия!» —
С другой стороны, эта восставшая и решившаяся на активную оборону Любовь к Родному страдает тем неизбежным недостатком, который я уже назвал «односторонностью». Так, Саграда, спевший замечательную и проникновенную оду Достоевскому (песня «Идиот»), в то же время мелочно ополчается на «духовного брата» Достоевского, одного из величайших философов 20 века, Фридриха Ницше (в песне «Лицо огня» есть строки «Фрейд умер в муках, Ницше пил мочу из обуви»). Однако я пишу это не для того, чтоб заступиться за Ницше, — в конце концов, Саграда и Ницше фигуры, во-первых, неравновесные, а во-вторых, они все-таки из разных опер; я пишу это для того, чтобы показать, что Саграда и вправду иногда бывает однобок, но эта «однобокость» не всегда есть недостаток. Если одни назовут за это Саграду фанатиком, то другие могут употребить другое слово — «рыцарь Церкви».
В том же смысле, в каком такими рыцарями Церкви были А.С.Хомяков или, например, отец Даниил Сысоев. Саграда, несомненно, генетически восходит именно к этим фигурам, и так же как они он как будто бы попал к нам из другого времени. Или, быть может, наоборот, если исходить из бердяевской идеи Нового Средневековья, Саграда как раз есть человек из еще не наступившего, но уже начинающего сбываться грядущего, он человек из страшного будущего, где уничтожились все середины и где над нашими головами сгустились тучи последней войны, и вот-вот начнут грохотать трубы апокалипсиса? Саграда как будто бы обладает такой мистической памятью смертной о будущей последней войне. И у него поэтому одновременно с боевыми маршами встречаются также и песни печали. Это песни печали о предстоящей новой войне, которая уже идет и в которой сталкиваются старые силы. Таков творческий мир Саграды, мир, исходящий из древности, заглянувший в будущее и столкнувший их друг с другом в нашем жестоком и веселом времени.
Этой небольшой статьей я хотел сказать одно: рэп Саграды, безусловно, заслуживает самого пристального нашего внимания.
Ты, проницательный читатель, можешь не согласиться со мной в частных моих мыслях о Саграде, однако в этой главной мысли ты не можешь быть не согласен: в русском рэпе сейчас бьется пульс России, и настоящий русский рэп — он вот такой вот.
И в заключение — короткие строки из старой песни Саграды, которыми лучше всего характеризуется новый его альбом:
«Все океаны там
впадают в Иордан»
Лично мне при чтении этих строк сразу вспоминается буддийский коан: «реки, впадая в океан, забывают свое русло». Буддийский коан по сравнению со строками Саграды как-то бледнеет, и все потому, что в строках Саграды, хотя они и написаны ХХI веке, отражается древнейшая христианская метафизика. Эта древняя парадоксальная христианская метафизика печали, которую пропел Саграда в наше время. И в этом его несомненное достижение, — в том, что, вопреки стараниям многих наших рэперов и просто общественных деятелей сделать из глубокой христианской метафизики тупую однобокую мораль, Саграда сохраняет подлинные трагедию и печаль.
Летняя аренда | Эдвард Карпентер Сообщество
Я позвонил своему старому другу Джеральду в Лондон. Мы прошли долгий путь — прошло шестьдесят лет с тех пор, как мы встретились в школе и у нас был короткий роман, который превратился в большую дружбу. Джерри настоящий друг, а не притворный. Мы прошли через толстые и худые, худые и толстые, хорошие дни и ужасные часы.
Он пришел сюда, ко мне, к реке недалеко от Бата, после того как его друг покончил с собой, и бедный Джерри просто развалился на куски. Он отдохнул, поел, попил и постепенно пришел в себя. Поэтому я подумал, что лучше сообщить ему плохие новости обо мне.
«Джерри, это я. Ну, сегодня утром я встречался со специалистом, и, когда я немного надавил на него, он сказал, что у меня есть, наверное, от шести месяцев до года, прежде чем этот проклятый рак прикончит меня». Джерри, конечно, шокирован.
‘Да, сволочь, но вот. Он хочет, чтобы я поскорее начал курс химиотерапии, но сначала мне нужна пара недель, чтобы повеселиться.
– Я могу что-нибудь сделать? – спросил Джерри.
— Ну да, на самом деле. Не могли бы вы приехать на выходных и найти симпатичного молодого человека и привести его с собой? Вы знаете, что мне нравится – смуглые и стройные, болтливые и дружелюбные. Я дам ему 200 фунтов, и он будет хорошо накормлен и напоен. Все, что ему нужно делать, это бродить почти голым, желательно голым, купаться в реке, сидеть и развлекаться. Я не хочу многого, просто подержать его немного, может быть, отвести. Ничего энергичного. Мы хорошо поедим, я откупорю хорошего вина. Может быть, мое последнее лето».
«Я понял», сказал Джерри. «Оставь это у меня». Это был вечер понедельника, так что у него было четыре дня, чтобы найти кого-нибудь.
Был вечер пятницы, и машина Джерри подъехала к подъезду в шесть тридцать. Вышел самый очаровательный молодой человек, которого я когда-либо видел. Высокий, смуглый и стройный, со свежим, довольно овальным лицом, обрамленным множеством темных вьющихся волос.
Мы пили коктейли на террасе в саду. Оказывается, у молодого человека Дэн, он изучает право, но без ума от музыки, живописи, оперы и балета. Когда он пошел пописать, я спросил Джерри, где он его нашел?
‘О, Квебек, конечно. Он сидел один, так что я присоединился к нему, пригласил его на ужин. Я объяснил ваше предложение, и после некоторых уговоров он согласился. Двадцать лет; питает слабость к мужчинам гораздо старше. Итак, мы здесь.
«Молодец», — сказал я. «Знал, что ты выиграешь козыри». У нас были самые замечательные выходные. Светило солнце, было жарко, и Дэн появился в шортах, сандалиях и футболке. Прекрасная смуглая кожа, свежий цвет лица и живые, дружелюбные манеры. Он любил поговорить, и мы позавтракали, а потом выпили кофе на террасе. Мы говорили об операх, которые он видел в Лондоне, о художниках и выставках; сплетничать и болтать о так называемом великом и хорошем. Я рассказал ему свои истории о Бриттене, Типпетте, Ките Вогане и Бэконе, и он увлекся ими.
‘Хотите поплавать?’ сказал я. «Это было бы здорово». Мы спустились к летнему домику, и он спокойно снял одежду и вошел в воду. Какое удовольствие наблюдать, как он плавает и плещется, и какое прекрасное зрелище он представлял, когда выходил мокрым. Я накинул на него большое полотенце и помог ему вытереться. На даче стоял выцветший розовый шезлонг, а за ним старый табурет. Я сел на табуретку, а он занял шезлонг, завернувшись в полотенце.
«Тебе достаточно тепло?» — спросил я. «О да, слишком тепло, — сказал он, — слегка раздвинув полотенце. Там было его великолепное тело с большим членом, слегка поднятым. Мне больше не нужно было поощрения. Я встал и скользнул правой рукой ему на грудь, затем медленно вниз по животу и вниз к его паху. О, ощущение этой теплой гладкой кожи над свежими мышцами. Я взял его член в руку и медленно, медленно довел его до оргазма. Белая сперма залила его живот.
После этого Дэн большую часть выходных провел голым.
У него полностью отсутствовали запреты — на самом деле я уверен, что ему нравилось хвастаться своим телом. Это был образ завершенности, все на своих местах, ничего лишнего. Нигде нет жира, кожа с этим чудесным румянцем молодости. Все части в идеальном балансе. Податливая, грациозная, пышная.
Я очень хотел нарисовать его, как когда-то умел, но довольствовался несколькими фотографиями, которые, как я ему обещал, будут только для моих глаз. Я взял его стоя у дачи. В пестрой тени старого вяза. Лежу на траве, приподняв одно колено, а за спиной блестит река.
В субботу за чаем я объявил, что к ужину мы все должны принарядиться. Дэн ничего не принес — я сказала ему не волноваться, я была уверена, что в моем гардеробе что-то есть. Итак, мы все пошли, и мы с Джерри облачили его в старый полосатый блейзер, принадлежавший моему младшему брату, пару крикетных белых брюк, несколько гетр, лиловую рубашку с большими воротниками и старую соломенную канотье с красной лентой. «Вот как он выглядит великолепно!» Мы повернули его к длинному зеркалу, и он рассмеялся.
‘Я похож на кого-то из П.Г. Вудхауза’
— А почему бы и нет, ты прекрасно выглядишь, — сказал Джерри. Я надел свой любимый кремовый льняной жакет, белую рубашку и шелковый галстук, а также темно-синие брюки и белые туфли. Джерри появился в темно-розовом жакете и изумрудно-зеленых брюках.
Мы все встретились на террасе, и я попросил Мэри, мою экономку, сделать снимок. Мы втроем, с Дэном посередине – лужайка позади, большие деревья и река вдалеке. Довольно картину мы сделали. Как же я наслаждался удовольствиями того вечера — джином с тоником, болтовней, смехом, солнцем, играющим на деревьях.
Дэн рассказал нам о своей очаровательной матери, богатом отце, сестре и друзьях-артистах. Маленькие истории и анекдоты, которые были рассказаны раньше, ходили по кругу в тот ароматный вечер. Думаю, мы все знали, что это особый случай. Конечно, это было драгоценно и особенно для меня – каждое мгновение.
Мэри сделала все возможное со своим ужином. Moules Marinere для начала, с хрустящим Шардоне.
Утка с апельсином, с прекрасным старым бургундским. Шоколадный тарт с десертным вином. Напоследок немного сыра со старым портвейном. Никакого кофе для меня; Мне нужен мой сон.
Совсем напившись, мы все спустились к реке в лучах угасающего июльского вечера. Пара лебедей проплыла мимо. Это было почти слишком идеально. Я обняла Дэна за плечи, Джерри обнял его за талию, и вдруг мы оказались там, два старика обнимали молодого человека. Мы вернулись, и я поставил Делиуса «Прогулка в райский сад» на магнитолу. Банально я знаю, но метко.
Я уверен, что Джерри прослезился, но он хорошо это скрыл. Как сказал старый Ницше: всякая радость стремится к вечности.
Я взял эти фотографии с собой, когда примерно семь месяцев спустя попал в больницу. Мне повезло, я мог позволить себе стать частным. У меня есть своя комната, у окна цветы, и врачи говорят, что это не страшно; они дадут мне морфин, и боль не должна быть слишком сильной.
Я засыпаю и просыпаюсь, а мысли и воспоминания приходят и уходят.