Нить времен: Книжная серия «Нить времен»

Книга «Нить времен» Саттарова Э

• Книги
  • Художественная литература
  • Нехудожественная литература
  • Детская литература
  • Литература на иностранных языках
  • Путешествия. Хобби. Досуг
  • Книги по искусству
  • Биографии. Мемуары. Публицистика
  • Комиксы. Манга. Графические романы
  • Журналы
  • Печать по требованию
  • Книги с автографом
  • Книги в подарок
  • «Москва» рекомендует

  • Авторы • Серии • Издательства • Жанр
• Электронные книги
  • Русская классика
  • Детективы
  • Экономика
  • Журналы
  • Пособия
  • История
  • Политика
  • Биографии и мемуары
  • Публицистика
• Aудиокниги
  • Электронные аудиокниги
  • CD – диски
• Коллекционные издания
  • Зарубежная проза и поэзия
  • Русская проза и поэзия
  • Детская литература
  • История
  • Искусство
  • Энциклопедии
  • Кулинария. Виноделие
  • Религия, теология
  • Все тематики
• Антикварные книги
  • Детская литература
  • Собрания сочинений
  • Искусство
  • История России до 1917 года
  • Художественная литература.
    Зарубежная
  • Художественная литература. Русская
  • Все тематики
  • Предварительный заказ
  • Прием книг на комиссию
• Подарки
  • Книги в подарок
  • Авторские работы
  • Бизнес-подарки
  • Литературные подарки
  • Миниатюрные издания
  • Подарки детям
  • Подарочные ручки
  • Открытки
  • Календари
  • Все тематики подарков
  • Подарочные сертификаты
  • Подарочные наборы
  • Идеи подарков
• Канцтовары
  • Аксессуары делового человека
  • Необычная канцелярия
  • Бумажно-беловые принадлежности
  • Письменные принадлежности
  • Мелкоофисный товар
  • Для художников
• Услуги
  • Бонусная программа
  • Подарочные сертификаты
  • Доставка по всему миру
  • Корпоративное обслуживание
  • Vip-обслуживание
  • Услуги антикварно-букинистического отдела
  • Подбор и оформление подарков
  • Изготовление эксклюзивных изданий
  • Формирование семейной библиотеки

Расширенный поиск

Саттарова Э.

Иллюстрации

Рекомендуем посмотреть

Пелевин А. С.

Покров-17

600 ₽

670 ₽ в магазине

Купить

Рябов К.

777

614 ₽

740 ₽ в магазине

Купить

Данилов Д. А.

Горизонтальное положение. Черный и зеленый. Том 1

755 ₽

910 ₽ в магазине

Купить

Данилов Д. А.

Описание города. День или часть дня. Том 2

830 ₽

1 000 ₽ в магазине

Купить

Данилов Д. А.

Есть вещи поважнее футбола. Дом десять. Том 3

988 ₽

1 190 ₽ в магазине

Купить

Новинка

Пелевин В.

KGBT+

949 ₽

949 ₽ в магазине

Купить

Сорокин В. Г.

De feminis

672 ₽

810 ₽ в магазине

Купить

Новинка

Вильмонт Е. Н.

Рыжий доктор

473 ₽

570 ₽ в магазине

Купить

Акунин-Чхартишвили

Медвежатница

665 ₽

750 ₽ в магазине

Купить

Данилов Д. А.

Саша, привет!

540 ₽

650 ₽ в магазине

Купить

Веллер М. И.

Еврейская нота

672 ₽

810 ₽ в магазине

Купить

Поляков Ю. М.

Совдетство 2. Пионерская ночь

631 ₽

760 ₽ в магазине

Купить

Рубина Д. И.

Маньяк Гуревич. Жизнеописание в картинках

772 ₽

930 ₽ в магазине

Купить

Малисова Е., Сильванова К.

Лето в пионерском галстуке

598 ₽

720 ₽ в магазине

Купить

Сальников А. Б.

Оккульттрегер

614 ₽

740 ₽ в магазине

Купить

Токарева В. С.

Ничем не интересуюсь, но все знаю

454 ₽

540 ₽ в магазине

Купить

Иванов А. В.

Сердце пармы

822 ₽

990 ₽ в магазине

Купить

Пелевин В. О.

Transhumanism inc.

921 ₽

1 110 ₽ в магазине

Купить

Ремизов В. В.

Вечная мерзлота

822 ₽

990 ₽ в магазине

Купить

Ремизов В. В.

Воля вольная С АВТОГРАФОМ

614 ₽

740 ₽ в магазине

Купить

Загрузить еще

Читать онлайн «Нить времен», Эльдар Саттаров – ЛитРес

Роман персонифицированных идей

Почти отчаявшись найти интонацию, уместную в разговоре о – да, беспрецедентном в нашем литературном ландшафте – романе (романе?) Эльдара Саттарова, я решил посмотреть, что выйдет, если тупо аннотировать его, исходя из внешнего как бы действия.

Вышло нечто вроде.

«Излечившись от героиновой зависимости в стенах тосканского монастыря, Альберт возвращается на родину, где его давно заочно похоронили. Знание итальянского языка помогает ему занять административную должность в итало-бельгийской нефтяной компании, безбожно эксплуатирующей природные богатства Сахалина. Альберт создает революционную ячейку, готовящуюся к установлению рабочего контроля над предприятием. Ветер революционных странствий заносит его в подмосковные леса, в громокипящую чашу альтерглобалистского сборища в Париже, в „поместье” гуру Ламарка. Он слышит голоса павших на Великой Отечественной. Ему чудятся зловонные нацистские призраки в истлевших мундирах. Ему являются тени великих итальянских марксистов времен уличной гражданской войны с чернорубашечниками начала 1920-х и оккультных гениев парижского Мая 1968-го. Ему протягивают руку пацаны из неблагополучных парижских пригородов. Вернувшись в Россию, он, просветленный и умиротворенный, ловит, как улыбку Кабирии, улыбку девушки по имени Инга».

Судя по такому – клянусь, вполне адекватному – пересказу, «Нить времен» может сойти и за политический триллер, и за психоделический трип, и за роман воспитания. Все это правда и неправда. Видимое действие романа – лишь видимость невидимого действия.

Впрочем, все по порядку.

Саттаров не случайно в первых же строках своего письма предупреждает: «Все имена, события, места действия являются вымышленными или творчески переосмысленными в художественных целях».

Насчет «все» автор, конечно, загнул. Парижская площадь Бастилии – традиционное место протестных сходок – площадь Бастилии и есть. Сам, помнится, маршировал там в первомайской колонне, с уважением косясь на представителей дюжины турецких компартий, предусмотрительно разделенных полицаями: иначе перережут друг друга. И Антонио Грамши, великий мученик марксизма, он Грамши и есть. И его оппонент Амадео Бордига – тот «самый честный коммунист в истории», которому посвящена книга. И безансонская часовая фабрика «Лип» – та самая, чей опыт рабочего самоуправления выстраивались в очередь снимать революционные кинематографисты 1968 года – не переименована Саттаровым.

То же, что в «Нити времен» вымышлено, надеюсь, вымышлено исключительно во имя святой Девы Конспирации. То есть, если герои намеревались захватить итало-бельгийскую нефтяную концессию на Сахалине, надо предполагать, что в реальности они едва не оккупировали какие-нибудь южноафриканско-голландские алмазные прииски в Якутии. А кто такие «бомбист Роман», «Ларе» и прочие рыцари автономного действия, собирающиеся в подмосковных лесах, я, благодаря любезной консультации автора, знаю, но не скажу.

Что же касается «творчески переосмысленных в художественных целях» реалий, – пусть смысл такого переосмысления и не всегда очевиден – то и похуй, что переводится на русский язык как «Sapienti sat».

Умный или, скорее, не столько умный, сколько ориентирующийся в лабиринтах марксистской теории и практики, поймет. Поймет, что, скажем, «Цивилизованный социализм» – псевдоним «Социализма или варварства», группы Корнелиуса Касториадиса. Что книжный магазин «Призрак Европы» – единственный в Париже, где накануне майской бучи 1968-го можно было приобрести классиков марксизма – по жизни именовался «Старым кротом». Что гипнотизирующий своей, грубо говоря, анархо-экологической утопией Жан-Жак Ламарк, гуру Альберта – философ Жак Каматт, которого Саттаров переводит.

Что книжные «фланеры-оппортунисты», с ласковыми снайперскими усмешками изучающие урбанистический ландшафт французских 1960-х годов – это, конечно же, ситуационисты Ги Дебора, перекрещенного в Гийома Аннюйе. Кстати, «Аннюйе» – это что, производное от французского «l’ennuie»: скука, тоска? Намек на то, что Дебору стало так тоскливо жить в мире, предсказанном им в «Обществе зрелищ» еще в 1967 году, что из многолетнего молчания он вышел лишь оглушительным выстрелом в висок? Пожалуй, что так, и это делает честь поэтическому слуху Саттарова.

Но все это, повторюсь уже в цензурном варианте, не имеет ровным счетом никакого значения. Потому что «Нить времен» – не роман-роман о людях, как бы их ни звали в исторической реальности, а об идеях. Точнее говоря, о приключениях идей, выбравших своими носителями тех или иных людей. И нет никакой разницы между Бордигой и Грамши, о которых Альберт читает или слушает, и Ламарком, с которым он лакомится орехами и ягодами.

Собственно говоря, это едва ли не первый в русской литературе, со времен «Что делать?» Николая Гавриловича Чернышевского, роман персонифицированных идей. Не персонифицированных страстей – это к Федору Михайловичу, – а именно идей, оказывающихся куда более страстными, чем мелкотравчатые комплексы Раскольникова или братьев Карамазовых. Если продолжать ассоциативный ряд, то среди предшественников «Нити времен», конечно, еще и «Мать» Максима Горького. Горький, как и Чернышевский, вывел в литературу «новых людей», людей будущего. Сумеют ли сознательные рабочие Саттарова стать в реальности такими же агентами великих перемен, как герои Чернышевского и Горького, тайна сия велика есть. Я, скорее, склонен к глубокому историческому пессимизму, но тем более тлеющие угли социального оптимизма Саттарова греют мне душу.

Кстати, и у Горького, и у Саттарова резонирует мессианская, первохристианская суть коммунистической идеи. Недаром же Альберт явился собирать апостолов рабочего самоуправления не откуда-нибудь, а именно из монастыря.

Величие романа Чернышевского заключено уже в его заглавии. Главное – сформулировать вопрос. А вопрос, что на самой-самой заре русского капитализма, что в каком-нибудь Сормово накануне 1905 года, что в наши глобалистские дни, остается все тем же: что делать? И ответ на этот вопрос если и стоит где-то искать, то именно в заполняющих «Нить времен» спорах о рабочем контроле и рабочем самоуправлении, о Советах, фабзавкомах и профсоюзах, «самоэксплуатации» и новых личинах империализма.

Эти споры могут показаться скучной схоластикой, но Саттаров упорно и ненавязчиво заставляет вчитываться в их прошлое и настоящее как в действительно приключенческий роман. Ведь, если мы и добьемся освобождения, то только своею собственной рукой, и никак иначе.

Михаил Трофименков

Нить времен

Полифонический роман

Все имена, события, места действия являются вымышленными или творчески переосмысленными в художественных целях

Обретая свой путь

Никогда не верьте с первого слова в несчастье людей. Спросите у них лишь одно – удается ли им спать?.. Если да, то все нормально. Этого достаточно.

Л. Ф. Селин. Путешествие на край ночи

Так уж получилось, что большую часть девяностых он провел за границей. Возвращаться на родину выпало в юбилейный год из Рима, словно бы из затянувшегося паломничества в город святого Петра. Многое довелось ему перенести, чтобы стать пассажиром вместительного лайнера Международных авиалиний Италии, и все его достояние едва вытянуло на без малого четыре килограмма ручной клади. Не так уж много для человека двадцати семи лет от роду, но и не так уж мало, если учитывать, что никому из знакомых на родине и в голову не приходило, что он может до сих пор пребывать по эту сторону почвы и в вертикальном положении. Да ведь и сам он, положа руку на сердце, не мог предположить, что ему оставалось еще много солнечного света. Не будучи физически больным, он чувствовал в себе, помимо естественной энергии и жажды жизни, червоточину неминуемого провала всех его попыток приспособиться к обществу и стать таким же, как все. Ужасала при этом не столько перспектива преждевременной смерти, которая в случае срыва была бы неминуемой, сколько само существование героиниста. Причин для дурных предчувствий было немало, но они крылись уж точно не в каком-либо скрытом желании, импульсе или порыве. Скорее злосчастный пример стольких людей, прошедших, как и он, трехлетнюю программу реабилитации и продолжавших возвращаться в приемные центры, на закрытые фермы, в запертые мастерские, охраняемые артели, за массивные ворота монастырей и аббатств, добровольно или по судебному решению, после долгих лет, а порой и десятилетий чистой жизни. Марко Танара, например, ведь стал образцовым гражданином в своем калабрийском городке именно благодаря успешной реабилитации. Он сотрудничал с мэрией, выступал на различных общественных мероприятиях, отвозил заблудших ребят в реабилитационные центры. Один из них был так тронут душеспасительной беседой по пути, что оставил ему пакетик с граммом порошка чуть ли не на пороге приемного отделения учреждения, куда намеревался тайно пронести его с собой. На обратном пути Марко колебался километров девять-десять, пока ему не попалась аптека, перед которой он невольно затормозил. Здесь не было вокруг ни привычной благожелательной публики, ни телекамер областного канала, чтобы он мог демонстративно развеять порошок по ветру на глазах у всех. Был он здесь один на один с самим собой, и как-то само собой получилось, что он вдруг решил «не дать пропасть добру». Когда он попросил аптекаря продать инсулиновый шприц и флакон дистиллированной воды, его голос задрожал, предательски и подло. Подошли к концу восемнадцать лет счастливой и свободной жизни. Теперь он рассказывал об этом случае на вечерних собраниях не менее красноречиво, чем на общественных дебатах в лучшие годы, но складывалось впечатление, что он до сих пор не может прийти в себя, оправиться от удивления перед тем, как легко и быстро всё завершилось. Не добавлял Альберту оптимизма и собственный срыв, умудрившийся случиться нежданно-негаданно, прямо в стенах монастыря, после первого года реабилитации, когда он только начинал чувствовать себя свободно и уверенно. Впрочем, таких примеров можно набрать не на одну книгу.

 

Оговоримся сразу, что в нижеследующем повествовании читатель не найдет ни описаний, ни даже каких-либо упоминаний о процессах употребления, хранения или изготовления наркотических веществ, ставших уже достаточно общим местом в беллетристике нового века. Речь пойдет, напротив, о попытках и, в какой-то мере, нравственных усилиях человека, который всей душой стремится избежать подобных действий, хотя на отправной точке нашего романа он уверен в том, что ему это в итоге не удастся.

Мучительный вопрос, над которым он упорно размышлял, пока лайнер отрывался от земли, набирал высоту и нырял в мучнистые, перистые облака над Вечным городом, стало быть, сводился не к тому, какой надо сделать правильный выбор, а к тому, что и как можно успеть до заранее предрешенного финала. Из тех мгновений, когда он ближе всего подходил к грани небытия, выныривая из общеизвестных черных тоннелей на больничных койках токсикологических отделений, когда стремительно проносилась перед глазами недолгая и бестолковая жизнь, ярче всего он запомнил паническое чувство досады и отчаяния от того, что он не успел завершить или, напротив, хотя бы начать; из-за слов, которые он не успел кому-то сказать; или прекрасных идей, которые так и остались никому неизвестными и, казалось, тонули теперь вместе с ним в сырой и непроницаемой мгле.

И больше всего на свете Альберту хотелось избежать этого панического отчаяния при итоговой развязке, какой бы она ни была. Он понимал сейчас, как никогда, какой уникальный шанс ему выпал, оставалось только найти с чего начать. Хотелось сделать хоть что-нибудь хорошее, прежде чем скатишься в зловонную и вязкую выгребную яму, из которой едва только выбрался. К этому времени он уже знал, конечно, что невозможно ни с того ни с сего начать творить добрые дела. Попытки осчастливить человечество никогда не приносили никому добра, как и положено всем благим намерениям. Именно поэтому столь важно было не терять из вида принципиальное различие между благими намерениями и добрыми делами по факту. По опыту Альберт знал, что чаще всего мы приносим добро, о котором люди помнят всю жизнь как раз тогда, когда сами этого не осознаем. Это происходит оттого, что мы придаем субъективное значение своим поступкам и действиям, которые в глазах окружающего мира выглядят совершенно иначе. Глупо было бы подходить к кому-то с предложением снять ради него последний свитер или ходить по перекресткам в поисках беспомощных старушек, чтобы перевести их через дорогу и вписать себе в актив доброе дело за прожитый день. Когда он снимал с себя последний свитер, он делал это не задумываясь, потому что знал, куда отправляется тот человек, каково ему там придется, что ему еще предстоит испытать. Вот почему важнее всего было сейчас выбрать стратегическое направление.

Чуть ли не половину общего веса в рюкзаке составлял увесистый том новой книги Тони Негри «Империя», буквально навязанной ему римским другом Андреа. «Возьми ее с собой, даже если она тебя сейчас не интересует, даже если ты не хочешь ее читать, поставь ее у себя на полочке, мне бы хотелось, чтобы она у тебя просто была», – говорил он Альберту в последний день перед его отъездом. На закате того дня они добрались по уединенной тропе Войтылы, окаймленной густыми зарослями и дремучими дебрями, до вершины самой высокой из Пренестинских гор и бродили в прозрачной тишине под невысокими мшистыми стенами итальянского монастыря Константиновых времен, посвященного Деве Марии, этой небесной заступнице миллиардов верующих, страждущих, взыскующих чуда и спасения душ. С уступа перед ними открылась головокружительная панорама буйно зеленой, дикой, словно бы все еще языческой долины древних латинов, эквов и вольсков. Андреа вдруг принялся тогда с жаром развивать перед Альбертом свою теорию о том, что они должны вернуться в общество «через парадную дверь», сохраняя верность мечтам своей юности, чтобы попытаться обыграть общество по правилам его же игры. Альберт слушал с живым интересом. Эти идеи, конечно же, были вдохновлены призывами из мятежных песен вечно юного анархо-панка, их любимого стиля, которому Андреа до сих пор хранил непоколебимую верность: «Если ты трудоустроишься, ты можешь стать агентом и содействовать революции на своем рабочем месте»^[1]. Теперь, увлеченно листая в самолете заманчиво пахнущие, свежеотпечатанные страницы подаренного бестселлера, Альберт начинал понимать, чем данный текст был так важен для Андреа. В разные периоды с ними бок о бок трудились и проводили годы своей жизни некоторые ветераны легендарного движения Рабочей автономии. Они оба прониклись самым искренним уважением в особенности к Пьеро из Турина, бывшему рабочему ФИАТа, и Джиджи из Генуи, страстному стороннику «социальных центров», этих самоуправляемых объектов городской недвижимости, оккупированных крайне левой молодежью. Уважение эти люди вызывали своими здравыми суждениями и личной харизмой. С ними легко работалось, они неутомимо переносили тяготы жизни, смешно шутили и порой высказывали мнения, которые словно бы проливали свет на суть некоторых явлений в новейшей истории Италии, да и всей Европы. Тони Негри был одним из главных идеологов их движения, а новая книга стала его своеобразным программным манифестом для наступившего века. Отталкиваясь от известной ленинской работы об империализме, Негри утверждал, что на деле Ленин отвергал в ней не столько саму возможность образования финансовым капиталом единого картеля ради абсолютной власти над миром, сколько невозможность активного противодействия революционной партии этому процессу. Выходило так, что чуть ли не главной целью Октябрьской революции в России на самом деле было предотвратить как раз то состояние, в котором наш мир оказался сейчас, с наступлением нового тысячелетия. По словам Негри, Ленин хорошо знал, что, если не произойдет мировой коммунистической революции, то на земле сложится именно наш теперешний порядок, который сам он предлагал называть Империей, пытаясь как можно красноречивее и убедительнее описать его юридические и социальные аспекты с разных сторон. Особое место в нем он отводил роли нематериального труда и занятого в нем большинства мирового населения, которое он относил к классу «социальных рабочих», потому что в наше время внутрифабричные отношения между трудом и капиталом вышли за пределы цеха и распространились на весь социальный аппарат. Основными характеристиками нового общественного класса автор называл мобильность, гибкость и высокий уровень знаний. Сам-то Альберт в девяностых занимался большей частью как раз откровенно материальным, физическим трудом, поэтому его шибко заинтересовал этот социологический анализ, как, впрочем, в данное время его интересовало все в таинственной и манящей общественной жизни, из которой он столь плотно и надолго выпадал. По определению Негри, в то время, когда Альберт работал на сборочном конвейере крупного завода, да и потом, в кустарном цеху мелкой фабрики, где он собирал рекламные световые коробы, он принадлежал к старой категории неквалифицированных «массовых рабочих». Эта категория уступила сейчас центральное место в глобальной экономике тем самым «социальным рабочим», занятым по его расплывчатому определению в сфере коммуникаций, лингвистики и производства аффектов. За «массовыми рабочими» Негри признавал важную историческую роль – на протяжении шестидесятых и семидесятых им удалось повысить социальную значимость класса трудящихся, поднять стоимость рабочей силы и добиться существенных монетарных уступок от капиталистов в виде зарплат и социальных пособий. Именно «массовые рабочие», в качестве базиса, в экономике и всевозможные «шестидесятники», в качестве надстройки, в культуре вызвали смену экономической парадигмы, породив наше постиндустриальное настоящее. Ведь даже Советский Союз, по мнению Негри, развалился исключительно по причине противодействия советских рабочих тоталитарной дисциплине, навязанной им «диктатурой бюрократии». И это внушало автору очередной повод для оптимизма. Без шестидесятников все оставалось бы как прежде, потому что правящие классы вполне устраивали нормы прибыли индустриального прошлого. Но с тех пор интеллектуальный, нематериальный и коммуникативный труд превратился в основной источник прибавочной стоимости, оттеснив промышленное производство товарной продукции. Альберт поймал себя на мысли, что ему очень интересно было бы поработать в такой новой сфере и попытаться найти себе там место. Еще одной особенностью нового мирового порядка Негри считал его глобальный и равномерно распределенный характер, что в потенциале подразумевало возможность стратегических подрывных действий буквально в любой точке земного шара. То есть, проще говоря, он полагал, что в отличие от времен Ленина и Троцкого, сейчас уже не было необходимости свергать власть мирового картеля капиталистов в Берлине, Лондоне или Вашингтоне – благодаря глобализации, прорыв системы можно было осуществить из любой глуши, вне зависимости от части света или полушария. Многое в этой книге было спорным, неожиданным, но в то же время подкупающе свежим. Заканчивалась книга самым настоящим гимном политическому активизму. Именно в фигуре современного активиста в маске и капюшоне, расклеивающего листовки или торжественно возвещающего перед толпами агитационные лозунги через мегафон, он видел носителя народных чаяний глобального класса «социальных рабочих», агента биополитического производства и сопротивления силам постимпериалистической эксплуатации. Будущие восстания не требовали новых мучеников коммунистической борьбы, как ранее. Напротив, режиму Империи надо было противопоставить карнавальную насыщенность площадного хронотопа, подлинную радость бытия. Сегодня политический активизм должен быть позитивным, конструктивным и креативным. В эпилоге он сравнивал коммуниста двадцать первого века ни много ни мало со святым Франциском Ассизским! Этот необыкновенный человек, озаренный божественным откровением, роздал на ярмарке богатства своего отца беднякам и ушел жить в лесном гроте, босым и в рубище. Он понимал язык животных и птиц, общался с сестрицей-луной и братцем-солнышком. Люди потянулись за ним. Своей чистотой и кротостью он искупил и спас развращенный и коррумпированный Рим позднего Средневековья. Альберт, который много времени пробыл звонарем в старейшем францисканском монастыре, жившем по уставу основателя, в его родной Умбрии, в данный момент с жадностью выискивал в окружающей действительности любые сигналы или подсказки, способные предопределить его дальнейшую судьбу. Никакое другое сравнение не смогло бы пронять его сейчас так, как это. Подытоживая свой труд, Негри триумфально объявлял свою собственную благую весть, вымученную годами философских размышлений в вынужденной ссылке и тюремном заключении: преодоление национальных государств с их растворением в единой глобальной капиталистической империи открывает дорогу для торжества коммунизма как гуманного общества высшей справедливости. Альберт решил как можно тщательнее изучить этот парадоксальный, но многообещающий вывод, чтобы, если он подтвердится, примкнуть безымянным статистом к этому явно позитивному процессу и, раз на то пошло, отдать ему все свои моральные и душевные силы без остатка.

Города и годы… Москва… Ленинград… Вильнюс… Поштаун… Циньгун… Мотор-Сити… Орвьето… Сиена… Рим… Все произошло из праха… Одноклассники в красных галстуках… И ведь где-то они все сейчас… Кто в Германии, кто в Израиле, кто в Америке, кто по этапу, а кто и на кладбище… Все возвратится в прах… Лучезарные полдни детства… Битком набитый актовый зал… Как же дружно мы с пацанами презирали тогда комсюков… Правда и то, что в девятом я тоже попытался вступить в ВЛКСМ… Мама считала, что это прибавит шансов при поступлении в вуз… Если ты устроишься на работу, где с тобой будут обращаться как с рабом, где с тобой будут обращаться как с зомби из их корпоративной могилы… Но они меня не приняли, не сочли достойным чистоты рядов их славной организации… Трамплин перед карьерной лестницей начинающего партократа… Когда в восемьдесят четвертом я заявился в школу с бритыми висками, глупые комсюки презабавно стучали на «гитлеровца»… Суета и погоня за ветром… Сейчас ведь как раз они, те же самые твердолобые комсорги стали вдруг наиболее ретивыми нацистами, антисемитами, русофобами, в зависимости от конъюнктуры времени и места… Неистребимая порода хамелеонов, становой хребет медиократии, при любом режиме, при любой власти… И, появляясь, исчезают вновь… Впрочем, весь нынешний политический спектр нашей страны, слева направо и справа налево – от анархистов до неофашистов – появлением своим обязан исключительно горбачевской гласности, когда им разрешили, когда «стало дозволено»… Помню я весь этот нездоровый ажиотаж массового исхода из кухонь… Судите сами, насколько они настоящие… А земля пребывает вовеки…

 

В зале ожидания стамбульского аэропорта, при пересадке, творилось некое довольно фантасмагорическое действо. «Челноки» из различных республик СНГ, представители знаковой прослойки уходящего десятилетия, груженные всевозможным товаром для уличной торговли с прилавка, отмечали возвращение домой крепкими спиртными напитками. Альберт заметил, что время от времени они сбиваются в небольшие кучки и отправляются в курилку, откуда возвращаются с прямо-таки гомерическим хохотом, раскрасневшиеся и довольные собой. Когда Альберт вышел туда на перекур, он понял причину всеобщего веселья. В углу за столиком, перед раскрытым ноутбуком, стояла жертва веселых «челноков» – долговязый, нескладный итальянец, затравленно озиравшийся кругом, словно бы в поисках выхода из затруднительного положения. К нему снова и снова подходили группы его попутчиков и нарочно заговаривали с ним на русском.

– Нон каписко! – повторял он им срывающимся голосом. – Нон каписко!^[2]

«Челноки» обоего пола и всех возрастов покатывались со смеху, держась за мелко трясущиеся бока, и шли дальше рассказывать остальным: «Только писька! Он говорит, ему нужна только писька! Иди, сам спроси». И те шли за своей порцией веселья.

– Какой рейс у тебя? – допытывалась пожилая дебелая женщина с ярко накрашенным ртом. – Куда летишь, говорю?!

– Нон каписко! – обреченно отвечал итальянец. Ее дети, невзрачные подростки с угреватыми лицами, толкали друг друга локтями, прыская в кулачки.

– Они спрашивают вас, куда вы летите, – внезапно вмешался Альберт. – Видимо, беспокоятся, как бы вы не пропустили свой рейс.

– Ах, понятно! – воскликнул итальянец. Услышав родную речь, он словно ухватился за спасительную соломинку. – Будьте любезны, скажите им, что я безмерно благодарен этой синьоре за ее заботу, но у меня все под контролем. Я лечу на остров Сахалин, в город Чехов, с пересадкой в Москве. Расписание рейсов открыто у меня на экране компьютера, я внимательно слежу за всеми объявлениями.

Альберт перевел. Радость медленно сползала со скучнеющих лиц его собеседников. Дама кивнула и вальяжно проследовала обратно в зал ожидания, объявить своим компаньонам, что комедия закончилась, их разоблачили.

Пока Альберт раскуривал свою сигарету, итальянец вручил ему свою визитную карточку. Они познакомились, пожали друг другу руки.

– Комплименты! – воскликнул Рокко. – Где вы так научились итальянскому? У вас превосходная речь.

– Я прожил пару лет в Италии, – ответил Альберт и, как обычно бывает в таких случаях, немного рассказал о себе.

– У вас отменные лингвистические способности. Браво! Не все итальянцы способны выражать свои мысли так, как вы, – сказал Рокко. – Я живу в России уже пару лет, но так, увы, и не научился говорить по-русски. Вы, случайно, не переводчик?

Альберт ответил, что вообще-то нет, но в Италии приходилось несколько раз заниматься англо-итальянскими переводами, в частности помогая одной из неправительственных волонтерских организаций Третьего сектора переписываться с ООН и ЮНЕСКО.

– Не сомневался, что вы владеете еще и английским, – обрадовался Рокко. – Пожалуйста, напишите мне при первой же возможности.

Альберт повертел в руках визитку Рокко: на ней был указан в числе прочего адрес электронной почты. В девяностые Альберт уже пользовался электронной почтой, и ему понравился этот способ сообщения, хотя собственного адреса у него до сих пор не было. Он решил, что как только заведет электронную почту, то обязательно черкнет пару строк Рокко. На том и расстались, успев перед объявлением московского рейса перейти на «ты».

Добравшись наконец домой, Альберт начал потихоньку вживаться в изменившуюся до неузнаваемости действительность. Он поселился у родителей и для начала отправился на курсы вождения, чтобы получить права – частный извоз оставался универсальным резервным вариантом заработка, как и в советское время, – а затем и на компьютерные курсы, открытые в старом здании Академии наук. Окружающим казалось, что он ведет себя странновато. Он чувствовал себя то новорожденным, которому нужно научиться ходить, то существом с другой планеты, которое не всегда способно считывать коды землян. Освоив MS Office и Windows на курсах, он завел себе электронную почту и написал Рокко. Тот откликнулся немедленно: предложил Альберту как можно скорее вылететь на Сахалин, в город Чехов, где он, как выяснилось, работал директором по производству в крупном проекте. Оказывается, он горячо рекомендовал Альберта как отличного переводчика и уже сейчас его компания готова была предложить оклад, который выглядел привлекательнее, чем среднее предложение всех местных работодателей, с кем Альберт к тому времени успел встретиться. Разумеется, Альберт согласился.

* * *

Районы и времена года… Кэмден… Брикстон… Коулун… Монг-Кок… Эглинтон… Дандас… руа Асорес… Пантанелли… Монтесьепи… Тестаччо… Трастевере… Чехов… Осталось только чувство горечи, словно привкус железа во рту, словно затянувшийся сезон дождей на душе и терпеливое ожидание бесславного конца, очередного падения, соскальзывания в знакомую черную пропасть, на краю которой привык топтаться в последние месяцы вновь обретенной, отвоеванной свободы. Страх перед неизбывными бессонными ночами, так сильно похожими на кромешный, липкий мрак, молча притаившийся в бетонных лабиринтах душного перенаселенного острова. И восторг по утрам. Ощущение полноты жизни, лишь от того, что начинается еще один день, хотя бы еще один день, который можно прожить чистым. Каждый день учиться ходить и общаться, подобно новорожденной душе, вернувшейся с того света и хранящей все еще слишком живые воспоминания о мутном и гулком болезненном мареве в мозгах и о нескончаемых нашептываниях внутреннего ужаса в сердце ночи, даже теперь при ярком свете дня. Леха Бурят при встрече попятился и побледнел взаправду: «Вот уж кого никак не чаял увидеть живым». Оказывается, больше пары месяцев жизни они мне по внешним признакам не отводили. Сравнивали с другими, кого уже успели похоронить. Вот почему так много брали взаймы тогда пластинок и редких книг – боялись, пропадет зря добро, делили наследство при моей жизни. Слава богу, хоть «Closer» на виниле меня дождался, хотя слушать его тяжело. Новый город, новое начало, новые шансы сделать доброе дело. Когда ты топчешься, балансируешь на краю пропасти, ты не думаешь о шансах на новую жизнь, не мечтаешь о звездах с неба, нет, ты привыкаешь думать о том, как бы успеть сделать хоть что-нибудь хорошее перед тем, как начнешь скользить уже вниз, начать и завершить хоть одно мизерное доброе дело, чтобы все это было не зря, чтобы придать хоть толику смысла всему тому, через что прошел, почему-то или зачем-то до сих пор оставаясь живым, в отличие от тех других, от всех остальных.

Очень многое зависело теперь от нового рабочего места, содержательности труда, отношений в коллективе. Скольжение вниз может начаться в любой момент, ускоряясь по инерции, ведь порой достаточно лишь одной мелкой провокации. Люди все те же, а пожалуй, даже и похуже, и в конкурентной возне они постоянно провоцируют, сами не представляя себе, чем это для них может закончиться. Хотя ясно, кому будет хуже всех. Потеря работы, бессмысленность выживания в грязных коробках спальных микрорайонов, как же все это знакомо, это стремительное скатывание в бездонную пропасть, на этот раз безвозвратное.

Городок, затерянный среди дремучих лесов, на равнине Сахалинского острова, после восьмичасового перелета, суток в плацкартном вагоне и паромной переправы. Поиски съемной квартиры под шквальными порывами морского ветра, переход по краю города, обрывающегося за лесопосадкой, прорезающей жилые массивы двух микрорайонов наподобие центрального проспекта. Тусклый горизонт, рыжие холмы за болотами по ту сторону городской черты. Нырок в черноту подъезда, окурки и плевки, галерея пустых бутылок на первых этажах, как водится, не менее загаженные лестничные клетки по пути на девятый. Квартиры доступны только на последних этажах. Лифты нерабочие по умолчанию. Дома возводили строители из ГДР и ЧССР из чешских же материалов. Строительство было бесплатным, по бартеру – в обмен на поставки газа по «Дружбе». По мере устаревания и выхода техники из строя, соответствующих запасных частей после развала Союза здесь, на дальних форпостах СЭВ, просто не оказалось в наличии. Какая-то мягкая масса под левой ногой на ступенях, издающая храп. Не потревожить сон бомжа, сокрытого во мраке. Он осторожно переступает через тело. Последний этаж. Кажется, путник нашел пристанище… Хозяйка показывает нехитрую обстановку, комнату, кухню, заставленный пластиковыми баклажками санузел. Водопроводы разделили примерно ту же судьбу, что и лифты. Вода здесь бывает только холодная, ее пускают по часу в день, как правило с семи до восьми вечера, но бывают и изменения в графике. Необходимо караулить. В остальном все нормально…

Санкт-Петербург, Приморский район — Праздник песни «ЖИВАЯ НИТЬ ВРЕМЁН»

Актуально

Календарь новостей

Пн	Вт	Ср	Чт	Пт	Сб	Вс
26	27	28	29	30	1	2
3	4	5	6	7	8	9
10	11	12	13	14	15	16
17	18	19	20	21	22	23
24	25	26	27	28	29	30
31	1	2	3	4	5	6

ЭЛЕКТРОННАЯ ПРИЕМНАЯ

ЭКСТРЕННЫЕ ТЕЛЕФОНЫ

ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ КОРРУПЦИИ

ОБЩЕСТВЕННАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ

ПУБЛИЧНЫЕ СЛУШАНИЯ

ПОДДЕРЖКА БИЗНЕСА

ГОСУДАРСТВЕННЫЕ
УСЛУГИ

nit_vremen

2 мая 2010 года в 14. 00 Администрация Приморского района и Муниципальный округ № 65 представляют грандиозный праздник песни «ЖИВАЯ НИТЬ ВРЕМЁН», посвященный 65-летию победы в Великой Отечественной Войне 1941-1945 годов. Концерт проводится на открытой площадке по адресу ул. Савушкина, д. 141, рядом с ТРК «Меркурий». 
Праздник песни «Живая Нить Времен», объединяющий 9 хоров ветеранов Великой Отечественно Войны и молодежные хоровые коллективы, проводится впервые. Это единственное в России мероприятие такого масштаба и значения. В концертной программе в исполнении сводного хора, состоящего более чем из 300 участников, прозвучат военные песни как широко известные, так и авторские. 
Хору аккомпанирует духовой Адмиралтейский оркестр Ленинградской военно-морской базы, под руководством Лященко Валентина Константиновича. 
В рамках праздника песни «Живая нить времен» пройдут выступления: Народного артиста России Эдуарда Хиля, Заслуженной артистки России Таисии Калинченко и Заслуженного артиста России Виталия Псарева.  
В программе так же примут участие Образцовый ансамбль танца «Петербургский сувенир» имени Александра Саломатова и литературный театр-студия «Гамма» под руководством Ирины Ерасовой. 
Праздник завершит грандиозная композиция «День Победы» в исполнении сводного хора и духового оркестра, солирует – Заслуженный артист России — Виталия Псарёва.

Коллективы, принимающие участие в празднике:
• Заслуженный народный коллектив ветеранов войны и труда хор «Ленинградец»
Руководитель Елена Дубенина  
Концертмейстер Лев Крымов 
• Хор ветеранов войны и труда Кировского завода ДК им. И.И. Газа
Руководитель Игорь Селиванов  
Концертмейстер Татьяна Селиванова 
• Народный коллектив мужской хор ветеранов ВОВ и Военной службы 
им. Ф.М. Козлова
Худ. Руководитель и дирижер Дмитрий Данилов  
Концертмейстер Галина Дмитриева 
• Хор ветеранов и пенсионеров «Надежда» СДО Адмиралтейского района
Худ. Руководитель и дирижер Екатерина Виноградова  
Концертмейстер Ирина Курняева 
• Хор ветеранов войны труда и детей блокадного Ленинграда «Околица»
Худ. Руководитель Наталья Муравьева
Концертмейстер Екатерина Муравьева
• Хор ветеранов Адмиралтейского района «Палитра»
Худ. Руководитель Прасковья Саклис
Концертмейстер Евгения Гусакова 
• Хор ветеранов-блокадников пос. Лисий Нос и хоровой ансамбль ветеранов-блокадников пос. Ольгино и Лахта
Худ. Руководитель Сергей Борисович Васильев
Концертмейстер Сергей Борисович Васильев 
• Лауреат международных конкурсов концертный хор хоровой студии «Рондо» Дома детского творчества Приморского района 
Худ. Руководитель Наталья Муравьева
Концертмейстер Екатерина Муравьева 
• Хор курсантов Военно-морского Инженерного Института 
Худ. Руководитель Юрий Ремизов
Концертмейстер Юрий Ремизов

Аккредитация СМИ и более подробная информация в пресс-офисе мероприятия +7(812)715-77-82

 

Учреждения

Вас информируют

Серия: Нить времен | КулЛиб электронная библиотека

Поделиться:

Сортировать по: порядкуавторамалфавитувпечатлениямгоду изданиядате поступленияоценкампопулярностиразмеру   Показывать: НазванияАннотацииОбложки

Выбрать всё     Массовая выкачка в формате:

Показываем книги: (стандартно) (названия списком)

Всего книг: 23. Объём всех книг: 35 Мб (36,763,215 байт)

1) — Ритуал (и.с. Нить времен) 739 Кб, 211с.  (читать)  (скачать fb2) (скачать исправленную) — Марина и Сергей Дяченко
2) — Скрут (и.с. Нить времен) 1.31 Мб, 385с.  (читать)  (скачать fb2) (скачать исправленную) — Марина и Сергей Дяченко
3) — 4. Авантюрист (и.с. Нить времен) 1.25 Мб, 371с.  (читать)  (скачать fb2) (скачать исправленную) — Марина и Сергей Дяченко
4) — 3. Одиссей, сын Лаэрта. Человек Космоса (и.с. Нить времен) 1.24 Мб, 357с.  (читать)  (скачать fb2) (скачать исправленную) — Генри Лайон Олди
5) — 2. Дайте им умереть (и.с. Нить времен) 866 Кб, 252с.  (читать)  (скачать fb2) (скачать исправленную) — Генри Лайон Олди
6) — 2. Кровь пьют руками (и.с. Нить времен) 1.04 Мб, 301с.  (читать)  (скачать fb2) (скачать исправленную) — Генри Лайон Олди — Андрей Валентинов
7) — Шутиха (и.с. Нить времен) 746 Кб, 211с.  (читать)  (скачать fb2) (скачать исправленную) — Генри Лайон Олди
8) — 1. Око силы (трилогия, часть 1-3) (годы 1920-1921) [Авт. сборник] (и.с. Нить времен) 2.81 Мб, 777с.  (читать)  (скачать fb2) (скачать исправленную) — Андрей Валентинов
9) — 4. Око силы (трилогия, часть 4-6) (годы 1937-1938) [Авт. сборник] (и.с. Нить времен) 2.79 Мб, 768с.  (читать)  (скачать fb2) (скачать исправленную) — Андрей Валентинов
10) — 7. Око силы (трилогия, часть 7-9) (годы 1991-1992) [Авт. сборник] (и.с. Нить времен) 2.78 Мб, 772с.  (читать)  (скачать fb2) (скачать исправленную) — Андрей Валентинов
11) — Небеса ликуют (и.с. Нить времен) 1.71 Мб, 378с.  (читать)  (скачать fb2) (скачать исправленную) — Андрей Валентинов
12) — Армагед-дом (и.с. Нить времен) 1.46 Мб, 416с.  (читать)  (скачать fb2) (скачать исправленную) — Марина и Сергей Дяченко
13) — 1. Ведьмин век (и.с. Нить времен) 1.38 Мб, 363с.  (читать)  (скачать fb2) (скачать исправленную) — Марина и Сергей Дяченко
14) — Флегетон (и. с. Нить времен) 1.07 Мб, 326с.  (читать)  (скачать fb2) (скачать исправленную) — Андрей Валентинов
15) — 1. Серый коршун (и.с. Нить времен) 0.98 Мб, 292с.  (читать)  (скачать fb2) (скачать исправленную) — Андрей Валентинов
16) — 3. Печать на сердце твоем (и.с. Нить времен) 1.01 Мб, 529с.  (читать)  (скачать fb2) (скачать исправленную) — Андрей Валентинов
17) — Богадельня (и.с. Нить времен) 740 Кб, 375с.  (читать)  (скачать fb2) (скачать исправленную) — Генри Лайон Олди
18) — 2. Диомед, сын Тидея. Книга первая (и.с. Нить времен) 1.09 Мб, 329с.  (читать)  (скачать fb2) (скачать исправленную) — Андрей Валентинов
19) — 2. Диомед, сын Тидея. Книга вторая (и.с. Нить времен) 1.21 Мб, 359с.  (читать)  (скачать fb2) (скачать исправленную) — Андрей Валентинов
20) — 1. Око силы (трилогия, часть 1-3) (годы 1920-1921) (и.с. Нить времен) 2.54 Мб, 777с.  (читать)  (скачать fb2) (скачать исправленную) — Андрей Валентинов
21) — 4. Око силы (трилогия, часть 4-6) (годы 1937-1938) (и.с. Нить времен) 2.52 Мб, 768с.  (читать)  (скачать fb2) (скачать исправленную) — Андрей Валентинов
22) — 7. Око силы (трилогия, часть 7-9) (годы 1991-1992) (и.с. Нить времен) 2.49 Мб, 763с.  (читать)  (скачать fb2) (скачать исправленную) — Андрей Валентинов
23) — 1. Ведьмин век (и.с. Нить времен) 1.38 Мб, 363с.  (читать)  (скачать fb2) (скачать исправленную) — Марина и Сергей Дяченко

Зарегистрируйтесь / залогиньтесь для выкачки нескольких книг одним файлом.

Отзывы на книги серии:

DXBCKT про Дяченко: Ритуал (Фэнтези: прочее) в 20:13 (+03:00) / 04-01-2019

Второй (самостоятельный) роман (из имеющегося у меня сборника «Шедевры») так же повествует о том, что все в жизни не так просто и однозначно как нам хочется и как мы себе что-то представляем… По сути этот фрагмент так же написан «в стиле — матрешка»… Все действия в нем приобретают некий иной (отличный от задуманного) результат. Так… некий дракон/человек решает исполнить ритуал похищения «отдельно взятой человеческой особи королевских кровей» что бы… покончить с безысходностью своего существования… Однако в результате похищения «которое вдруг пошло не так как задумывалось», ГГ получает «совсем другое лицо» внешние данные (которого) не так хороши что бы исполнить ритуал… Грубо говоря «он похищает не ту»… Но совершенно неожиданно «результат со знаком минус» оборачивается таким оглушительным «плюсом», что ГГ в скором времени… Стоп! Так я всю книгу расскажу… Если (опять же кратко и по сути) все те или иные действия ГГ и «его спутницы» оборачиваются для них совсем не тем «что ожидалось» и «вчерашние проблемы» оборачиваются «неким даром», отринув в скорости который, они вскоре начинают страстно желать «его вернуть»… В общем эта книга так же является неким философским размышлением о противоречиях «человеческой натуры» и о том, что некоторые наши желания «имеют свойство воплощаться»… оборачиваясь при этом некой насмешкой над нашими первоначальными ожиданиями и «детским представлением» о структуре этого мира. ..

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).

DXBCKT про Олди: Дайте им умереть (Научная Фантастика) в 22:31 (+03:00) / 13-07-2017

У меня в библиотеке уже была книга в хорошем издании, содержащая весь цикл произведений автора на эту тему, однако увидев ее часть не сдержался и купил (не в представленном здесь варианте, а в другом, с дурацкой обложкой и издания 90-х годов). Конечно этот фрагмент был не первым в данной СИ, вместе с тем ее вполне можно читать как самостоятельное произведение «в отрыве от других частей». Не знаю как автор (авторы) печатаются в настоящее время и какова их оценка (и политическая концепция), однако эти «ранние произведения» (Бездна голодных глаз, Кабирский цикл, Микенский цикл, и пр, пр) лично для меня навсегда останутся «классикой и нетленкой». P.S Данная книга куплена мной «на бумаге» в коллекцию.

Рейтинг: +2 ( 2 за, 0 против).

Тави про Дяченко: Ритуал (Фэнтези: прочее) в 08:27 (+03:00) / 10-02-2016

Я никогда особо не обращала внимания на творчество Дяченко, пока однажды не увидела отзывы на книгу «Ритуал», ну и решила закинуть её в хотелки, где она благополучно прождала меня почти полгода. Но месяц назад я, пока искала чего-нибудь лёгкого и сказочного, вспомнила об этой книге и благодаря ей открыла для себя новых любимчиков в жанре фэнтези. Впечатления от книги остались исключительно положительные, потому что мне понравилось практически всё. Единственным разочарованием стал финал, так как прочитав последнюю страницу, моей первой мыслью было «И это всё?!». Я даже полезла в интернет, чтобы убедиться, что моя версия файла была полной. С такой недосказанностью мне было смириться тяжело, ведь всё остальное в сюжете авторы прописали довольно подробно, а тут вдруг история резко обрывается, не рассказав главного. Если хорошенько разобраться, то в этой книге полно моментов, к которым можно придраться, но лично мне этого делать просто не хочется. Язык авторов меня полностью покорил, позволив расслабиться и насладиться сказкой, отличной от традиционных вариантов с жутким драконом и прекрасной принцессой. Теперь непременно буду знакомиться с их творчеством и дальше.
Сразу упомяну о фильме по мотивам «Ритуала». Посмотрела, но не впечатлилась, так как от всей книги осталось только имя дракона. Их хорошо воспринимать независимо друг от друга, а сравнение убивает весь интерес к экранизации.

Рейтинг: +5 ( 5 за, 0 против).

Joel про Дяченко: Ритуал (Фэнтези: прочее) в 22:12 (+03:00) / 09-02-2016

Действительно, хорошая и даже (в какой-то степени) сильная книжка про любовь. Несмотря на мою стойкую нелюбовь к Дяченкам, я поддался на уговоры и прочитал роман за один присест, ни разу не пожалев об этом. Особую пикантность доставлял тот факт, что чтение осуществлялось в процессе перемещения из одной точки на карте в другую.

Немного о сабже. Книга ужасно романтична, но так же ужасно далека от приземленности реального или околореального мира. Это сказка; красивая, увлекательная… нереальная. Ну и ладно.

Пойдя на сделку с совестью, поставлю пятёрку.

Рейтинг: +5 ( 6 за, 1 против).

Joel про Валентинов: Око силы (трилогия, часть 4-6) (годы 1937-1938) (Альтернативная история, Мистика) в 23:02 (+03:00) / 15-03-2015

Возможно, кого-то заинтересует. Статья Седининой-Барковской «Античные мифологические аллюзии и реминисценции в «Оке силы», трилогия 1937-1938 г.».
http://elib.bsu.by/bitstream/123456789/13950/1/25-30.pdf

Речь идет, в основном, о символизме имен главных героев и изображении загробного мира, его хозяев и обитателей.

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).

Дербент: «Нить времен» не прервется

В Музее истории мировых культур и религий в Дербенте прошла презентация проекта «Нить времён», который был реализован на средства гранта главы Республики Дагестан.

Данный проект, руководителем которого выступила директор музея Диана Гасанова, посвящён истории национального костюма коренных народов, которые издревле проживают на территории южного Дагестана. Он включил в себя исследования, на основе которых известный художник-модельер Вера Агошкина сконструировала и сшила стилизованные национальные костюмы лезгинки, табасаранки, азербайджанки, агулки, рутулки и горской еврейки. Также был изготовлен традиционный наряд горца.

Сбором материала по костюму горских евреев занималась научный сотрудник музея Любовь Исакова. Статьи по данной тематике, старинные фотографии и описания одежды представительниц старшего поколения легли в основу её исследования.

На традиционную одежду горских евреев оказали влияние местные традиции, но всё же имеется и ряд особенностей. На протяжении веков одеяние еврейской женщины могло быть довольно разнообразным, но одно оставалось неизменным: «цниют» — заповедь о женской скромности. Одежда горской еврейки состояла из платья или рубахи туникообразного покроя, имеющей круглый вырез у основания шеи.  Длинный, довольно узкий вверху у плеча рукав, расширялся у кисти в форме колокола. Наряд обычно изготовлялся из однотонных тканей или тканей с мелким рисунком. Для женщин старшего поколения использовалась материя более темных расцветок. Помимо платья горско-еврейские женщины надевали широкие длинные штаны навыпуск ШОВОЛ, соответствующие материалу и цветовой гамме основного наряда. Поверх платья надевался распашной халат или кардиган длиной в пол. Текстиль при этом мог использоваться самый разный. Это и плюш, и велюр, и шифон, комбинация шифона с бархатом и т.д. Кант изделия был обшит серебряными монетами. Препоясывался кардиган серебряным поясом, на котором были укреплены серебряные или золотые монеты. Головной убор горской еврейки состоял из мешкообразного чутгIу, представляющий собой прошитую в форме продолговатой трубы ткань с завязками, украшенную серебряными монетами, розетками и цепочками..Поверх него надевали квадратный платок. Он был в основном шёлковый, поверх которого набрасывали тяжёлый платок с бахромой. В качестве обуви использовались чулки, сафьяновые чувяки, сафьяновые калоши на плотной кожаной подошве, а также башмаки на каблуках.  

Не обходилась горская еврейка также без украшений. Серьги могли быть с жемчужинами или в форме корзинок. Женщины также украшали себя удлинёнными бусами.

Творчески настроенный коллектив музея не остановился на этом и сделал проект более интересным, выйдя за рамки обыденной выставочной работы. Автор многих известных кинематографических работ о Дербенте, Эльдар Ферзиев, снял художественно-документальный фильм «Нить времён», выехав для съёмок с моделями в места, где компактно проживает тот или иной народ. Красота дагестанских девушек и мужество горца полнее раскрывались на лоне нетронутой, далёкой от цивилизации природы. Также в фильме были запечатлены древние культурно-исторические памятники. Каждый персонаж сопровождали поэтический образ, созданный Мосесовой Кариной, а также игра на национальных музыкальных инструментах.

«Библейской Евы воплощенье

И райский яблоневый сад,

Еврейка горская смиреньем

В блаженство превращает ад…»

Такими поэтическими строчками начинается описание образа представительницы горско-еврейского народа, роль которой сыграла жительница Дербента Анна Гилядова — воспитатель детского сада, действующего при синагоге. У неё был первый подобный опыт, поэтому вначале возникли опасения, но они были напрасными, поскольку Анна замечательно справилась с поставленной перед ней задачей и выглядела в проекте очень органично, передав мудрость и красоту горско-еврейской женщины. Героиня фильма является матерью двоих дочерей: Яна является третьекурсницей педагогического колледжа, а четвероклассница Евгения – юная звёздочка, талантливая вокалистка, победительница многих песенных конкурсов.

В проект также вошла фотовыставка, автором которой является талантливый фотохудожник Андроник Мурадов, запечатлевший в своих работах образы в представителей народа в ярких костюмах.

На церемонию официального открытия выставки пришли деятели искусства и культуры, представители СМИ, общественных организаций и молодёжи, чиновники, а также все жители города, у которых данный проект вызвал неподдельный интерес.

В течение двух месяцев продлится данная выставка, и в скором времени художественно-документальный фильм «Нить времён» станет доступен широкой массе зрителей.

Карина Мосесова

Малая энциклопедия календаря с заметками на полях газет » Retrokniga



Куликов, Сергей Нить времен: Малая энциклопедия календаря с заметками на полях газет » Retrokniga Ми працюємо! Детальніше

---

Главная — Все книги — Куликов, Сергей Нить времен: Малая энциклопедия календаря с заметками на полях газет

Фильтры

• Художественная литература
  • Детективы, ужасы
  • Исторический роман
  • Классика
  • Любовный роман
  • Мемуары, документалистика
  • О войне
  • Поэзия
  • Приключения, путешествия
  • Сатира, юмор
  • Советская литература
  • Современная литература
  • Фантастика
  • Фольклор
• Естественные и технические науки
  • Архитектура, строительство
  • Астрономия, космонавтика
  • Биология, животные
  • География, геология
  • Компьютеры, программирование
  • Математика, логика
  • Медицина, спорт, здоровье
  • Металлургия
  • Промышленность, производство
  • Техника, электроника
  • Транспорт
  • Физика
  • Химия
  • Черчение
• Общественные и гуманитарные науки
  • Астрология, непознанное
  • Военное дело
  • Деловая литература
  • История
  • Наука, изобретательство
  • Педагогика
  • Политика, социология
  • Психология, отношения
  • Религия, оккультизм
  • Философия
  • Этика, эстетика
  • Этнография
  • Юридическая литература
  • Язык, литература
• Детская литература
  • Познавательная
  • Художественная
• Культура
  • Изобразительное искусство
  • Музыка, пение
  • Театр, кино
  • Теория и история искусств
• Увлечения
  • Коллекционирование, книжное дело
  • Кулинария, домоводство
  • Мода, красота
  • Настольные игры, развлечения
  • Пчеловодство
  • Ремонт, сделай сам
  • Рукоделие, швейное дело
  • Рыбалка, охота
  • Сад, огород
  • Фотография, фотодело

Букинистическое издание (б/у)

65 грн

Издательство: М. : Наука Переплет: мягкий Формат: стандартный Год издания: 1991 Страниц: 288
Код товара: 28250 Количество товара: 1 шт. Состояние: потерта обложка

Простой на первый взгляд григорианский календарь, которым мы сейчас пользуемся, таит в себе массу загадок. Откуда взялись названия месяцев? Почему они имеют разную продолжительность? Почему добавочный день раз в четыре года включается во второй месяц, а год получает непонятное название «високосный»? Когда все же начинаются столетия и тысячелетия? Эта книга — не просто энциклопедия. Помимо алфавитных статей в нее входят более полутора десятков иногда обширных очерков на различные календарные темы, которые в других книгах излагаются довольно кратко.

×

ГЛАВНАЯ ПОИСК ВСЕ КНИГИ КНИГИ С АВТОГРАФОМ ДОСТАВКА И ОПЛАТА КОНТАКТЫ ОБ АВТОРСКОМ ПРАВЕ ТЕГИ

Threads — The Eclectic Light Company

Джон Уильям Уотерхаус (1849–1917), «Меня тошнит от теней», сказала леди Шалотт (1915), холст, масло, 100 x 74 см, Художественная галерея Онтарио, Торонто , Канада. Викисклад.

Вчера в первой из этих двух статей я показал несколько картин, изображающих концепцию времени через ее мифологическое выражение в Судьбе. Сегодня я рассмотрю более тонкие аллюзии, которые развивают лежащую в основе метафору нити времени и ее связь с тем, что сейчас называется ремеслами по волокну, в частности с ткачеством и вязанием.

Это наиболее очевидно на языке. Слово нить и его эквиваленты в других европейских языках используются для нити жизни, как пряденой и обрезанной Судьбой. По крайней мере, в английском языке это расширилось, чтобы охватить нить времени : Оксфордский словарь английского языка цитирует несколько довольно старых значений, в том числе 1645 (City Alarum 19) «Сначала рассмотрим, сколько времени тянутся германские войны». и 1736 (Батлер Аналогия религии II vii 362) «Создать непрерывную нить истории длиной от трех до четырех тысяч лет».

Конечно, нить также используется для обозначения самого повествования, в нити истории, использование, которое восходит к 1642 году.

Джозеф Райт из Дерби (1734–1797), Пенелопа, распутывающая свою паутину при свете лампы (1785 г.), холст, масло, 101,6 x 127 см, Центр Гетти, Лос-Анджелес, Калифорния. Викисклад.

Одним из древних отсылок к искусству изготовления волокон, жизни и нити времени является Пенелопа, жена Одиссея. В течение многих лет, пока ее муж был в отъезде на «Одиссее», она говорила потенциальным женихам, что не может выйти замуж повторно, пока не закончит ткать саван для своего тестя. Хотя они видели, как она усердно ткала днем, затем каждую ночь она распускала свою работу, как показано в книге Джозефа Райта из Дерби «9».0007 Пенелопа, распутывающая свою паутину при свете лампы (1785). Делая и уничтожая, Пенелопа нашла способ остановить время, ожидая возвращения мужа.

Уильям Дайс (1806–1864), Уэльский пейзаж с двумя вяжущими женщинами (1860), картон, масло, 36 x 58 см, Национальный музей Уэльса, Кардифф, Уэльс. Викисклад.

В любопытной картине Уильяма Дайса « Валлийский пейзаж с двумя женщинами, вяжущими » (1860 г.) я считаю, что значение их вязания снова заключается в представлении времени, теме более известной картины Дайса, изображающей .0007 Пегвелл-Бей, Кент – Воспоминание о 5 октября 1858 года.

Фредерик, лорд Лейтон (1830–1896), Обмотка мотка (около 1878 г.), холст, масло, 136,5 x 197,5 см, Художественная галерея Нового Южного Уэльса, Сидней , Австралия. Викисклад.

Фредерик, Лорд Лейтон Наматывая моток (ок. 1878 г.) — еще один пример метафоры нити времени.

Женщина сидит слева, ее руки протянуты, чтобы нести то немногое, что осталось от мотка красной шерсти. Справа молодая девушка, которая сматывает шерсть с этого мотка в клубок. У ее ног четыре клубка шерсти, которые она уже намотала. Рядом с женщиной, ближе к зрителю, находится плетеная корзина с другими мотками шерсти разных цветов. Это происходит на террасе на крыше дома, за которой видны далекие бухты и скалистые пейзажи бухты Линдос на острове Родос, Греция.

Эта картина, кажется, не связана ни с каким внешним повествованием, и легко читается как просто приятное зрелище, поверхностное кондитерское изделие. Тем не менее, он противопоставляет свою вневременную атмосферу деятельности, которая часто используется для заполнения времени целенаправленной, но повторяющейся задачей. Я думаю, что Лейтон также видел эти ссылки на непосредственное течение «мгновенного» времени в гораздо большей схеме «глубинного» времени, и как дни в нашей короткой жизни соотносятся с гораздо более медленным прогрессом веков и цивилизаций.

Уолтер Крейн (1845–1915), «Мост жизни» (1884), холст, масло, размеры неизвестны, частная коллекция. Викисклад.

Аллегорическое повествование Уолтера Крейна о Мост Жизни (1884) кажется уникальным. На нем изображен новорожденный ребенок, прибывающий в руку крылатого ангела в белой плоскодонке / гондоле слева от центра. Ребенка передают матери или медсестре, кормят грудью в левом нижнем углу, поднимают по ступенькам и обучают вверху. Дети играют, затем вырастают в молодых людей и женятся, когда достигают вершины моста. Через это проходит нить жизни.

Зрелый взрослый в середине моста (у его замкового камня) постепенно стареет, неся весь земной шар во время спуска. Затем он получает длинную белую бороду и трость во время спуска в старость, в конце концов умирая, его тело помещают в черную плоскодонку / гондолу, где его сопровождает ангел смерти. Скорбящие родственники стоят на берегу, прощаясь. Крейн также работает по крайней мере в двух из трех Судеб: Клото находится в верхнем левом углу со своей прялкой и пряденой нитью, а Атропос перерезает нить своими традиционными ножницами в правом нижнем углу.

Генри Сиддонс Моубрей (1858–1928), «Судьба» (1896), холст, масло, 76 x 103 см, Музей изящных искусств, Бостон, Массачусетс. Викисклад.

«Судьба » Генри Сиддонса Моубрея «Судьба » 1896 года — еще одно развитие классического мифа; это заслуживает внимательного изучения, поскольку три женщины, сидевшие вместе на одном конце гобелена, не все кажутся Судьбой.

Трое, которых можно опознать, — это Клото, стоящая далеко справа с целой паутиной нитей, Лахезис позади группы из трех человек, спускающая нить с Клото, и Атропос, вооруженная ножницами слева. . Похоже, что группа работает над гобеленом, который может представлять отдельных людей или человечество в целом, возможно, визуальный намек на английскую фразу «все части богатого гобелена жизни», хотя это может быть и более позднего происхождения.

Джон Уильям Уотерхаус (1849–1917), «Меня тошнит от теней», сказала леди Шалотт (1915), холст, масло, 100 x 74 см, Художественная галерея Онтарио, Торонто, Канада. Викисклад.

Теннисон «Леди из Шалотта» также использует волокно как метафору времени. Леди подвержена таинственному проклятию, которое ограничивает ее ткачеством изображений на своем ткацком станке и не может смотреть прямо на внешний мир.

Как и большинство ремесел, связанных с волокном, ткачество — занятие, требующее много времени, которое часто рассматривается как занимающее время полезным и продуктивным образом, работая с нитью времени.

Моя последняя картина представляет собой величайшее испытание из всех, хотя большинство считает, что ее прочтение теперь хорошо зарекомендовало себя как пересказ овидиевского мифа об Арахне, который сам по себе может указывать на время и его нить.

Диего Веласкес (1599–1660), Пряхи (Лас Хиландерас, Басня об Арахне) (около 1657 г.), холст, масло, 220 x 289 см, Музей Прадо, Мадрид. Викисклад.

Чтение Las Hilanderas Диего Веласкеса примерно 1657 года осложнено тем, что он, вероятно, был поврежден пожаром в 1734 году, в результате чего был значительно увеличен, предположительно во время ремонта.

Текущее прочтение: на переднем плане показано состязание ткачей между Афиной в образе старухи слева и Арахной в образе молодой женщины справа. Затем на заднем плане отображаются завершенные гобелены, из которых видны гобелены Арахны, и показана копия Тициана «Похищение Европы», другого греческого мифа.

Загвоздка в том, что это не соответствует тому, что на самом деле изображено на картине: пожилая женщина слева не ткет, а прядет, используя прялку, что также было бы анахронизмом во время состязания Арахны. Рассказ Овидия также ясно указывает на то, что до начала состязания Афина предстала во всей своей красе и не сохранила облик старухи. Кроме того, женщина справа тоже не ткет, а наматывает пряжу в клубки. Также нет никаких признаков наличия на переднем плане какой-либо окрашенной пряжи, которая могла бы быть пригодна для ткачества.

Мог ли Веласкес иметь в виду нить времени?

Нравится:

Нравится Загрузка…

В потоке времени – Libri Incogniti

1949 – Battaglia Comunista

• № 2: Рабочие партии перед лицом внешней политики
• № 3: Марксизм и союзный вопрос
• № 4: Европейская политика США
• № 5: Социалистические тенденции против группового иска
• № 6: Корпоративизм и синдикализм
• № 7: Марксизм перед лицом церкви и государства
• № 8: Капитализм и политические процессы
• № 10: Политические процессы: цели и средства
• № 11: Итальянская буржуазия и ее лояльность в союзах
• № 12: Парламентский фарс
• № 13: Пацифизм и коммунизм
• № 14: Марксизм и партийность
• № 15: Социалисты и колонии
• № 17: Социалисты и монархии
• № 18: Интеллигенция и марксизм
• № 19: Доктрина Энергумена
• № 20: Социалистические тенденции и расколы
• № 21: Профсоюзные расколы в Италии
• № 22: Коммуны и социализм
• № 23: Христианство и политика
• № 26: Международные профсоюзы
• № 32: Классовая борьба в итальянской деревне
• № 34: Марксизм и «человек»
• № 35: Антиклерикализм и социализм
• № 36: Лайность и марксизм
• № 37: Марксизм и нищета
• № 38: Инфляция государства
• № 39: Классовая борьба и «наступления начальства»
• № 40: Разъяснения по поводу «марксизма и нищеты» и «классовой борьбы и «наступлений боссов»»
• Н. 41: Еще раз об инфляции государства
• № 42: Пролетариат и союзы
• № 43: Общественное движение и политическая борьба
• № 44: Социалисты и конституции
• № 45: Пролетариат и аграрная реформа
• № 46: Аграрный вопрос и оппортунизм
• № 47: Социализм и коллективное управление
• № 48: Социалисты и Меццоджорно

1950 – Battaglia Comunista

• № 1: Юбилейные теоретические основы
• № 2: Демократические «точки» и имперские программы
• № 3: «Старый» и «новый» империализм
• № 4: Реформизм и социализм
• № 5: Капитализм и реформы
• № 6: Инвестиции неимущих
• № 7: Пролетарская борьба и чрезвычайные законы
• № 8: Пролетариат и Триест
• № 9: Социализм и нация
• № 10: Война и революция
• № 11: Империалистическая война и война за независимость
• № 12: Пролетарская революционная война
• № 13: Романтика священной войны
• № 14: Пролетарское государство и война
• № 15: Дерьмо и ложь свободного мира
• № 16: Архи-мусор: Национал-коммунизм
• № 17: Церковь и вера, личность и разум, класс и теория
• № 18: Его Величество Сталь
• № 19: Битва в каше
• № 20: Хозяйственные предприятия Панталеоне
• № 21: Пророки безумной экономики
• № 22: Земля, вода и кровь
• Н. 23: Планета маленькая
• Н. 24: Меч и пятница, атомная бомба и Мао

1951 – Battaglia Comunista

• N. 1: Вы не можете остановиться, только Пролетарская революция может, уничтожив вашу Власть
• N. 2: Социалистическая Византия?!
• N. 3: Стентерелло уходит?
• № 4: «Похвала агрессору»
• № 5: Позор и ложь «оборончества»
• N. 6: Тартюф или пацифизм
• N. 7: Равенство Наций, Верховный Шам
• № 8: Эзопов социалист
• № 9: Курс блокистского воспаления
• № 10: Подготовить кенгуру
• № 11: Социализм «Купонов»
• Н. 12: Экономическое Отечество?
• № 13: Недра и монополия
• № 14: Спекулянты антикоммунизма
• № 15: Жажда служить
• № 16: Фарина, Феста и Форка
• № 17: Вооружение и инвестиции
• № 18: Контрреволюция учит
• № 19: Русская курица и капиталистическая кукушка
• № 20: Компасы сошли с ума
• № 21: Учение о теле, одержимом дьяволом
• Н. 22: Вперед, варвары!
• № 23: Наполнение и распад буржуазной цивилизации
• № 24: Убийство мертвецов

1952 – Battaglia Comunista

• № 1: Пролетариат как клиент: безвкусная экономическая политика США
• N. 2: 13 против 13, но в Конкурсе Социальности
• № 3: Альбион и месть богов
• N. 4: Под громадой Левиафана
• № 6: Исследователи завтрашнего дня
• № 7: Императрица Чистых Вод
• № 8: Марксизм заикающихся
• № 9: В водовороте торговой анархии
• № 10: Постоянство старших, судороги юниоров
• № 11: Выпрямление лап собак
• № 12: «Законность убивает нас»
• № 13: Проказа внебрачного незаконнорождения
• № 14: Растоптанная и изодранная свобода
• № 15: «Политика прежде всего»!
• № 16: Амнезия Олимпиада

1952 – Il Programma Comunista

• № 1: Диалог со Сталиным (день первый)
• № 2: Диалог со Сталиным (День второй)
• № 3: Диалог со Сталиным (День третий (утро))
• № 4: Диалог со Сталиным (День третий (полдень))
• № 5: Коммунальное хозяйство, Частная кокейн
• № 6: Человек и земная кора

1953 – Il Programma Comunista

• № 1: Космос против цемента
• № 2: Классический капитализм, романтический социализм
• № 3: Медведь и его великий роман
• № 4: Весеннее цветение столицы
• № 5: Душа лошадиной силы
• N. 6: Маленков-Сталин: Нашивка, а не этап
• № 7: Баттилоккьо в истории
• № 8: Увядший сверхчеловек
• № 9: Карлайлианские фантомы
• № 10: Батрахомиомахия
• № 11: Квакание о Праксисе
• № 12: Танец марионеток: от сознания к культуре
• № 13: Фальшивая эра елизаветинцев
• № 14: «Расовое» давление крестьянства, классовое давление цветных народов
• № 21: Вводный обзор по аграрному вопросу
• № 22: Колдовство земельной ренты
• № 23: Она, он и другой (земля, деньги и капитал)

1954 – Коммунистическая программа

• № 1: Капитализм – Аграрная революция
• № 2: Продолжая аграрный вопрос
• № 3: Метафизика земельного капитала
• № 4: Дифференциальная рента, интегральный аппетит
• N. 5: Грандиозная, несъедобная цивилизация
• № 6: Мачеха, Сутенерский рынок
• N. 7: Целина, Сатирическая Столица
• № 8: Товар никогда не прокормит человека
• N. 9: Причалить исторический батискаф
• № 10: Роли второго плана в драме Земли
• № 11: Жалкое рабство посылок
• № 12: После кодификации аграрного марксизма
• № 20: Меридионализм и морализм

1955 – Il Programma Comunista

• № 9: Относительность и детерминизм

Нити Времени

ГЛАВА ОДИН

Нити времени
Воспоминания

---

ПИТЕР БРУК
Контрапункт

Прочитать обзор

Я мог бы назвать эту книгу Ложные воспоминания . Не потому, что я хочу сознательно солгать, а потому, что сам процесс письма доказывает, что в мозгу, где воспоминания хранятся нетронутыми, нет глубокой заморозки. Наоборот, мозг кажется, содержит в себе резервуар фрагментарных сигналов, не имеющих ни цвета, ни звука, ни вкуса, ожидающих силы воображения, чтобы воплотить их в жизнь. В некотором смысле это благословение.

    В этот момент где-то в Скандинавии человек с потрясающей способностью к полной памяти также записывает свою жизнь. Мне сказали, что, поскольку он записывает каждую деталь, которую подсказывает его память, ему требуется год, чтобы написать в год, и поскольку он начал поздно, он никогда не сможет наверстать упущенное. Его затруднительное положение ясно показывает, что у автобиографии есть и другая цель. Это значит вглядываться в сбивающую с толку путаницу неразборчивых, неполных впечатлений, никогда не что в попытке увидеть, может ли задним числом возникнуть закономерность.

    Пока я пишу, я не чувствую принуждения говорить всю правду. Невозможно, как ни старайся, проникнуть в темные области собственных скрытых мотивов. Действительно, существуют табу, запреты и за этой историей скрываются неясные области, которые я не исследую, и я, конечно, не чувствую, что личные отношения, неосмотрительность, снисходительность, эксцессы, имена близких друзей, личные гневы, семейные приключения или долги благодарности — которые одно может заполнить бухгалтерскую книгу — может иметь здесь место не больше, чем всем известные великолепие и страдания первых ночей. Я совершенно не уважаю биографическую школу, которая верит в каждую социальную, историческую и психологическую деталь. складывается вместе, появляется истинный портрет жизни. Скорее, я на стороне Гамлета, когда он призывает флейту и вопит против попытки озвучить тайну человеческого существа, как будто можно знать все его дырочки и упоры. какая Я пытаюсь как можно лучше сплести воедино те нити, которые помогли развить мое собственное практическое понимание, в надежде, что где-то они могут внести полезный вклад в чей-то еще опыт.

Медсестра пытается быть добрее к пятилетнему мальчику, который озадачен, обнаружив себя на больничной койке посреди ночи. — Ты любишь апельсины? она спрашивает. — Нет, — упрямо отвечаю я. Раздражен тем, что ее обычная уловка не удалось, она теряет терпение. «Они тебе все равно сделают», — рявкает она, и меня везут в операционную. «Вот, понюхай эти апельсины», — говорит она, когда мне на ноздри надевают маску. Немедленно, рев и горький запах, дикий рывок и стремительный взмах вверх. Я пытаюсь удержаться, но теряю; шум и страх сливаются в чистый ужас, затем в забвение. Это было первое разочарование, и оно научило меня, как трудно отпустить.

Проходят годы. Я одет по-военному. Это маскировка; эта анонимная фигура не может быть мной. Но идет война, и студент Оксфорда должен раз в неделю расплачиваться за свои привилегии обучением на офицера, потому что студент — это офицер. материал. С детства мысль о войне ужасала меня, но поскольку казалось, что она происходит далеко за пределами обычного времени, я всегда верил, что если она начнется, я смогу убежать, спрятавшись под кроватью на время. Теперь я вижу, что не могу так легко выпутаюсь из него и, потерпев неудачу во всех отговорках и увертках, я на параде, в тяжелых сапогах и колючей гимнастерке.

    Сегодня наш первый опыт прохождения полосы препятствий. Когда прозвучит свисток, мы тронулись в путь, сержанты ободряюще кричат, а все энтузиасты мчатся вперед, прыгая по канатам, перепрыгивая через барьеры, жадно карабкается по лесам. Иду последним, со школьной скамьи профессиональный прогульщик, не обращая внимания на сержантские насмешки, с трудом переползаю через макетные стены и вместо того, чтобы прыгать, сползаю вниз, пока не повисну на одной руке, прежде чем осторожно упасть на землю. К тому времени, когда дело доходит до переправы через реку на бревне, остальные уже давно перебрались на другой берег и с радостными криками исчезают вдали. Сержант ждет меня. «Прийти на, сэр!» — ревет он. Тон оскорбительный, но я начинающий офицер, поэтому «сэр» обязательно.

    Я ставлю свой огромный ботинок на бревно и хватаюсь за ветку нависшего дерева. Теперь обе ноги на бревне. «Давай, сэр!» Я продвигаюсь. «Отпусти ветку!» Я так и делаю. Еще два шага, я тянусь к устойчивому себя и схватиться за лист. Лист придает мне храбрости, я иду вперед, у меня хороший баланс, я могу управлять. Бревно тянется впереди меня по воде, сержант ободряюще манит. Еще один шаг. Рука, держащая лист, даже с моим плечом; еще шаг и он позади меня. Я уравновешен, уверен, но моя рука полностью вытянута. Я не могу сделать ни шагу, пока не отпущу лист, а я не могу отпустить. «Отпусти лист!» — рявкает сержант. «Черт возьми, отпусти этот чертов лист!» Я сопротивляюсь. Он ревет. Я призываю всю свою силу воли заставить пальцы разжаться, но они отказываются. С моей рукой позади меня, я пытаюсь идти вперед. Лист по-прежнему дает моя уверенность, моя рука вытянута до предела, она тянет меня в одну сторону, мои ноги идут в другую. На мгновение я склоняюсь, как Пизанская башня, затем, наконец, отпускаю лист и падаю, плещась, в ручей внизу.

    Снова и снова я возвращаюсь к этой картине: бревно и лист стали частью моей личной мифологии; в некотором роде они заключают в себе существенный конфликт, который я пытался разрешить всю свою жизнь, — когда цепляться за убеждение, и когда увидеть сквозь это и отпустить.

В детстве у меня был кумир. Это было не защитное божество, это был кинопроектор. Долгое время мне не разрешалось прикасаться к нему, так как только мой отец и мой брат могли понять его тонкости. Затем пришло время, когда меня считали достаточно взрослый, чтобы прикрепить и заправить маленькие катушки с 9,5-миллиметровой пленкой Пате, установить крошечный картонный экран на авансцене моего игрушечного театра и с непрекращающимся восхищением наблюдать за поцарапанными серыми изображениями. Несмотря на мою любовь к изображениям, которые он производил, сам проектор был суровым и лишенным обаяния механизмом. Был, однако, магазин, который я проходил каждый день по дороге из школы, и в витрине стоял дешевый игрушечный проектор, сделанный из красного и золотое олово. Я жаждал этого. Снова и снова мой отец и мой брат объясняли мне, что этот объект моих желаний ничто по сравнению с тем серьезным взрослым инструментом, который был у нас дома, но я отказывался верить; приманка дрянного покраснения было сильнее любых убеждений, которые они могли предложить. Тогда мой отец спрашивал меня: «Что бы ты предпочел, блестящий золотой пенни или грязно-серый шестипенсовик? поймать его, но я всегда соглашался на блестящий пенни.

    Однажды днем ​​меня отвели в Bumpus, книжный магазин на Оксфорд-стрит, чтобы посмотреть представление для детей в игрушечном театре девятнадцатого века. Это был мой первый театральный опыт, и по сей день он остается не только самым яркий, но и самый настоящий. Все было сделано из картона: на картонной авансцене видные деятели викторианской эпохи напряженно наклонялись вперед в своих расписных коробках; под рампой в оркестровой яме подвешен дирижер с палочкой в ​​руке целую вечность готовится атаковать первую ноту. Ничего не двигалось; потом вдруг красно-желтая картина занавески с кисточками скользнула вверх и Мельник и его люди уже в пути. Я видел озеро из параллельных рядов синего картон с волнистыми линиями и волнистыми краями; вдалеке крохотная картонная фигурка человека в лодке, слегка покачиваясь, проплывала по нарисованной воде из стороны в сторону, а когда возвращалась в обратном направлении, казался ближе и больше, потому что каждый раз, когда его проталкивали за кулисы длинной проволокой, он невидимо заменялся более крупной версией самого себя, пока в последнем входе та же фигура не достигала двух дюймов в высоту. Теперь он был вне лодке с грозным пистолетом в руке, и он величественно скользнул к центру сцены. Этот величественный вход, достойный ведущего человека, был абсолютной реальностью, как и момент, когда скрытые руки унесли мельницу с парусами, которые действительно вращались и летнее небо, синее с ворсистыми белыми облаками, а на их место упала аляповатая картина той же мельницы в апокалиптическом взрыве, из оранжевого ядра которого вылетали осколки. Это был мир гораздо более убедительный, чем тот, который я знал снаружи.

    Детство счастливо буквально; мышление метафорами еще не начало усложнять мир. Даже если никогда не спрашивать себя: «Что реально?», детство — это постоянное скитание туда-сюда через границы. реальности. Затем, по мере взросления, человек либо учится не доверять воображению, либо начинает не любить повседневность и искать убежища в нереальном. Мне предстояло открыть, что воображаемое бывает и позитивным, и негативным — оно открывается коварное поле, где правду часто трудно отличить от иллюзии и где и то, и другое отбрасывает тени. Мне пришлось усвоить, что то, что мы называем жизнью, является попыткой прочесть тени, обманутые на каждом шагу тем, что мы так легко предполагаем. быть настоящим.

Лежа в своей постели в лихорадке, которая делает простыни шершавыми, а день бесконечным, я слышала шумы этажом ниже и интерпретировала их как скрежет земной подводной лодки из комикса, который я читаю каждую неделю. Я был убежден, что на в любой момент он мог прорваться сквозь пол, и его лихой капитан пригласил меня присоединиться к нему в новом и опасном подземном приключении. Мой диалог был готов, но он так и не пришел, так что я вернусь к моему истинному фетишу, два драгоценные рулоны профессиональной кинопленки, которые я нашел на какой-то свалке. Я подносил их к свету, обрамляя двумя пальцами, заставляя их оживать легкими движениями запястья. Один был окрашен в зеленый цвет, и на нем были изображены двое мужчин. силуэтом на крыше, а на другом в розовато-красном изображена фигура, медленно открывающая дверь. Каждый раз из этих фрагментов действия возникала новая история, и я с радостью обнаруживал, что возможности неисчерпаемы. Кино а театр, казалось, создан для того, чтобы помочь человеку отправиться «куда-то еще».

На большой радиовыставке вокруг ящика собралась толпа, наблюдавшая за серым и зернистым изображением на крошечном стеклянном экране. Я проложил свой путь вперед, чтобы увидеть это великое новое изобретение, называемое телевидением. На миниатюре изображен мужчина, рисующий пистолет. Сразу же меня занесло внутрь экрана; толпы, выставочный зал, все исчезло, и ничто больше не имело значения. Я был частью истории, меня интересовало только то, что произошло дальше, я впервые испытал, как быстро исчезла иллюзия. может схватить нас, как легко наша субстанция растворяется, и мы исчезаем в нереальном.

    В другой раз мы с мамой проскользнули на свои места в маленьком швейцарском горном кинотеатре в тот момент, когда на экране показывали трейлер к фильму, который выйдет на следующей неделе. Здесь тоже на картинке изображен мужчина с ружьем, но это время он был прижат к голове девушки, едва заметный на подушке в темноте. «Wo ist der Schlussel der Garage?» — бормотал он. Я и по сей день слышу эту фразу, и она вызывает у меня такое же содрогание. «Где ключ в гараж?» Четверть века спустя Брехт объяснил мне, как важно было для него не дать публике отождествить себя с тем, что происходит на сцене. Для этого он изобрел целый ряд приспособлений, таких как плакаты, лозунги и очень яркий свет, чтобы держать зрителя на безопасном расстоянии. Я вежливо выслушал его, но остался неубежденным. Идентификация гораздо более тонкая и подрывная, чем он, казалось, предполагал. Экран телевизора яркий, и в то время как мы знаем в наших костях, что это коробка, и мы находимся в нашей собственной комнате, тем не менее, если палец правильно поднят, мы отождествляем себя с ним. Пистолет, сжатый кулак и иллюзия завершена. Где ключ от гаража?

    Кино было моим настоящим окном в другой мир. Я редко ходил на спектакль, а если и ходил, то неохотно, таскала его артистически настроенная мать, а отец, подмигивая, говорил: «Мы не интеллектуалы, ты и я, мы любим фильмы». Оказавшись в театре, я обычно был очарован, но не история и не игра, а двери и крылья захватили мое воображение. Куда они вели? Что скрывалось за ними? Однажды , Занавес поднялся, и декорациями стали не только три стены гостиной. Это была палуба корабля, настоящего океанского лайнера, и было немыслимо, чтобы такое великолепное судно могло внезапно замереть за крыльями. Я должен был знать, какие коридоры уводили от этих толстых железных дверей и того, что было там, за иллюминаторами. Если это было не море, то это должно было быть неизвестное.

Каждый день, чтобы пойти в школу, я ездил на лондонском метро; Метро, ​​поезд такой же цилиндрической формы, как и его название, прокладывало свой путь через круглые туннели, и на каждой станции, на каждой платформе были двери с надписью «ВХОД ЗАПРЕЩЕН». Я развил дикие фантазии ходил вокруг этих входов, убежденный, что они скрывают темные лабиринты, ведущие в мир под городом, и мне очень хотелось повернуть ручку запретной железной двери, просто чтобы заглянуть внутрь. Я никогда не мог набраться смелости, чтобы сделать это, но я всегда имел намек, что сразу за стеной лежит другой мир, доступный, богатый тайнами, полный чудес, который может привести к другому и еще одному, пока не достигнет последнего, совершенно невидимого. В полдня от школы, Я ездил на велосипеде за город и ложился на землю, пытаясь услышать дыхание земли. Я хотел погрузиться в природу, поэтому я нажимал на камни, как на дверные звонки, в надежде, что какая-то первобытная сила какое-то неслыханное существо откликнется на мой зов. Однажды, когда я, довольный, лежал в высокой траве, вдруг из ниоткуда возник вопрос и схватил меня за горло. «Что, если в этот момент вы как никогда близки к истине? Что, если оставшаяся часть жизни будет постепенным отходом от того, кем ты являешься сейчас?»

Привлекательные девушки, пухлые девицы, потные и неаппетитные, молодые люди в котелках и полосатых брюках, читающие финансовые страницы своих газет — мой взгляд, как зачарованного шестнадцатилетнего подростка, пробегал туда-сюда по ряду фигур в метро. тренироваться. Каждый раз, когда дело доходило до пожилого человека, рассеянно смотрящего в никуда, внутренний голос шептал мне на ухо строчку из Т. С. Элиота, которую я выучил в школе: «На остановке между станциями мысленная пустота углубляется», и повторялись бы одни и те же вопросы: «Почему взросление — это упадок? Должны ли плечи сутулиться с течением времени, должно ли волнение угасать? Является ли это частью плана природы, это медленное сползание вниз к могила?»

    Я шел по улице, глядя на своих собратьев-людей с неиссякаемым чувством удивления, спрашивая себя: «Что это за существа? Как странно они выглядят!» Я бы видел лица без узнавания, как мы представьте себе марсиан, просто шарики плоти, изрезанные и покрытые причудливыми выпуклостями и дырками, и я уставился бы, как если бы на мгновение был наделен глазами будущего, на нелепость и безобразие моторизованных ящиков с броней на колесиках. эти люди вверх и вниз по улице.

    Я читал научные книги не столько потому, что мне нравились факты и измерения, сколько потому, что меня увлекали идеи, которые они пробуждали. В те дни писатель по имени Джеймс Данн наделал много шума своими книгами о времени. пока я их поглощал, мне казалось, что все жизненные вопросы наконец решены. Вечность, писал он, — это клавиатура фортепиано, а Время — это рука, бьющая по нотам. Объяснение казалось безупречным, изящным и полным.

    Однажды, когда я шел по Чаринг-Кросс-роуд и заглядывал в витрины книжных магазинов, мой взгляд привлек толстый том, выставленный на витрине. На обложке крупными буквами было напечатано волшебное слово Magick . Сначала я был стыдился моего интереса и несколько раз заходил в магазин и делал вид, что роется на других полках, прежде чем украдкой перелистывать его страницы. Внезапно мое внимание привлекла сноска: «Ученик, достигший уровня Magister Primus может производить богатство и красивых женщин. Он также может призывать вооруженных людей по своему желанию». Кроули был достаточно известен, чтобы вызывать волнение и страх. В письме к издателю был указан номер телефона, по которому была назначена встреча по адресу на Пикадилли, где жили горожане с дорогим обслуживанием. квартиры. Великий волшебник был пожилым, в зеленом твиде и вежливым. В двадцатые годы он был известен как «Самый порочный человек в мире», но я думаю, ему не повезло. Он, казалось, был тронут моим интересом, и мы встретились с несколькими время от времени, прогуливаясь вместе по Пикадилли, где, к моему большому смущению, в полдень он останавливался посреди движения, поднимал свою искусно вырезанную трость и пел призыв к солнцу. Однажды он взял меня на Пикадилли Отель на ланч, и снова в переполненной и ошарашенной столовой он проревел заклинание над супом. Позже он разрешил мне спрятать его в моей спальне в Оксфорде, чтобы я произвел фурор, представив его в разгар на вечеринке в колледже, и по тому же поводу он возмутил официанта в отеле «Рэндольф», который спросил у него номер его комнаты, прокричав: «Конечно, номер Великого Зверя — 666!»

    Когда я делал свою первую постановку в Лондоне, Доктор Фауст , он согласился быть магическим советником и пришел на репетицию, предварительно взяв с меня обещание, что никто не должен знать, кто он такой, так как он просто хотел наблюдать невидимым с тыльной стороны прилавков. Но когда Фауст начал свое заклинание, это было слишком для него, и он вскочил на ноги, внушительно зарычав: «Нет! Нет, нет! Тебе нужна чаша бычьей крови. тебя!» Потом он добавил, широко подмигнув: «Даже на утреннике». Он демистифицирует себя, и мы вместе засмеялись.

    В мои ранние годы преобладал то естественный скептицизм, то наслаждение насмешками, то, на другом уровне, жажда веры. В школе Писание преподавал мистер Хабершон. Он носил канцелярский воротник и ухитрился потереть лицо обеими руками так, что казалось, будто он соскоблил слой кожи, оставив все лицо морщинистым и красным. В детстве я узнал, что я еврей и русский, но эти слова были абстрактные понятия для меня; мои впечатления были глубоко обусловлены Англией: дом был английским домом, дерево было английским деревом, река была английской рекой. Наша школьная часовня была местом, где мы хихикали от скуки, но временами оно пылало тайным пылом, поэтому, когда настало время, когда мы все стали кандидатами на конфирмацию, я пошел к мистеру Хабершону, сбитый с толку, пристыженный, желая, чтобы он взял меня с собой в его особое религиозное путешествие, и в то же время мучительно смущенный. при мысли, что я открываю свое сердце для наших шуток, и боялся, что меня могут заставить упомянуть Бога в нашем либеральном, научно настроенном доме. Мистер Хабершон сидел, потирая лицо: «В жизни бывает время когда вы знаете без вопросов: «Это момент». Если вы позволите этому пройти, оно больше никогда не вернется. Он снова потер лицо, словно это был хрустальный шар, в котором он мог прочитать правду. момент, о котором он говорил, но я прошел церемонию конфирмации. С тех пор его фраза не дает мне покоя. Можно ли когда-нибудь узнать: «Это момент»? Я до сих пор удивляюсь и содрогаюсь при мысли, что мог позволить этому пройти, что я позволяю этому пройти снова.

    Каждое утро в Оксфорде был очень драгоценный момент одиночества, когда я проходил через ворота, ведущие на частную тропинку, ведущую вдоль реки. Он был густо зарос, но солнце, когда светило, освещало каждую веточку, с резким рельефом каждого сложного переплетения ветки, стебля и листа. Когда я шел туда, я упивался этими неисчерпаемыми узорами, потому что детали двигались и перестраивались с каждым моим шагом, и я идите все медленнее и медленнее, даже покачиваясь вперед, а затем назад, чтобы встряхнуть детали калейдоскопа и насладиться все более и более яркими проблесками постоянно меняющихся атомов восприятия. Я бы осознал, что во мне возникает вздох из какого-то глубокого неведомого источника и что чувство прекрасного было неотделимо от особой печали, как будто эстетическое переживание было напоминанием об утраченном рае, порождающим стремление — но к чему я не мог бы сказать.

    Много лет спустя, экспериментируя с галлюциногенными препаратами, я проглотил таблетку, сделанную из мексиканского гриба, и поначалу был разочарован тем, что не попал в мир необыкновенных видений. Затем, к моему удивлению, он проснулся бесконечная чувствительность только в кончике моего указательного пальца. На этот раз мое восприятие деталей через осязание было настолько богатым и полным, что я почувствовал, что охотно откажусь от всех своих других чувств, смирившись с тем, что я и глухой, и слепой, если только прикосновения не осталось, ибо этой крошечной точки было достаточно для вселенной. Неужели я проник в самое сердце мимолетного мгновения?

[ГЛАВА ПЕРВАЯ ПРОДОЛЖАЕТСЯ…]

(C) 1998 Питер Брук. Все права защищены. ISBN: 1-887178-35-X

Нити времени — Кейт Мортон

Перейти к содержимому

Предыдущий Следующий

• Посмотреть увеличенное изображение

В дополнение к «Дочери часовщика» я написал эссе, которое появилось в специальных изданиях в США и Великобритании и с тех пор намерено делиться им здесь. Она называется «Нити времени», и хотя она начиналась как статья о темах романа (особенно о моем давнем увлечении временем и безвременьем), она довольно быстро превратилась в более интимную статью о семье — в частности, о моей собственной; детство; истории, которые мы рассказываем; и то, как мы можем чувствовать тоску по дому, но не по месту, а по времени, которое никогда нельзя вернуть, кроме как в памяти. Это эссе также о моей матери, которой посвящена «Дочь часовщика» и без чьего влияния я упустил бы ряд нитей, которые переплетаются воедино и делают меня таким, какой я есть как человек и как писатель.

Если вы предпочитаете слушать, а не читать, вы можете сделать это здесь:

«Дочь часовщика» — это роман о времени и безвременье, предмет бесконечного увлечения для меня, начало которому положили, как я подозреваю, как и многие другие увлечения на всю жизнь, обстоятельства моего детства. Когда мне было восемь лет, моя мать начала работать неполный рабочий день у торговца антиквариатом, а затем открыла собственный магазин в передней комнате нашего дома на Тамборин-Маунтин, в изгибе Лонг-Роуд, ближайшем к кольцевой развязке. Я хорошо помню первую крупную продажу в антикварном магазине Memory Lane Antiques — шкаф из кедрового дерева — и последовавшее за этим волнение, которое включало в себя редкий и захватывающий импровизированный семейный ужин в местном французском ресторане.

У моей мамы Диди художественный взгляд. Она изучала изобразительное искусство в вечерней школе, и ее ежегодники Girls’ Own на книжном шкафу в бабушкиной комнате были заполнены на полях заштрихованными тушью эскизами мечтательного подростка; моя мама везде видит закономерности и возможности и обладает даром рассказчика. Таким образом, товары в ее магазине никогда не выставлялись просто так; они были расставлены, как реквизит на сцене, как будто ожидая, когда их прежние владельцы материализуются и поселятся.

Раньше мне нравилось дрейфовать по комнатам, составлявшим Переулок Памяти, когда мама делала перерыв и оставляла меня присматривать, особенно в дождливые выходные, когда мир снаружи был темным и бурным, а субтропический дождь обрушивался на нашу жестяную крышу. Я останавливался у туалетного столика, чтобы перевернуть расчески, рамки для фотографий и кружевные воротнички, и поднимал изящную серебряную крышечку с крошечной хрустальной бонбоньерки, удивляясь тому, какие дорогие вещи когда-то хранились внутри, удивляясь, что вызвало вмятину на моем теле. тонкий металлический ободок. Иногда у мамы был в запасе патефон, и расшатанная старая мелодия звенела в колоколообразном рожке, голоса и звуки доносились из другого времени и места. Мало что так транспортирует, как музыка.

Бесчисленное количество утренних рассветов я провел на блошиных рынках, пробираясь между рядами припаркованных фургонов и брезентовых палаток на школьных овалах и на асфальтированных автостоянках торговых центров, в поисках ранее любимых сокровищ, на которые я мог бы обменять потные монеты, туго зажатые в моем мозгу. кулак. Во время школьных летних каникул мама брала нас с собой в темные и пыльные секонд-хенды, разбросанные по южной окраине Брисбена, и я до сих пор помню их одинаковый запах пыли, плесени, старости и секретов, и задний угол в каждой были сложены книги со старыми картонными переплетами и именами других детей внутри. Иногда нас приглашали в чужой дом, чтобы посмотреть ненужный предмет, выставленный на продажу, или доставить комод, письменный стол или бархатное кресло. Меня всегда интересовали эти краткие набеги в другие миры. Вторжения через заднюю часть шкафа.

Иногда путешествие в мир теней затягивалось. Насколько я помню, в двух случаях ответственность за полное распоряжение имуществом умершего ложилась на мою мать. Филип Ларкин пишет, что дом — это грустная вещь, которая «остается такой, какой была», когда его владельцы закрывают дверь. Жалко же тогда дом, хозяин которого покинул его навсегда, чьи комнаты до сих пор кишат имуществом всей жизни, одним драгоценным, другим небрежным. В моем садовом сарае, рядом с коробками с университетскими исследовательскими работами и старыми школьными фотографиями, стоит старинная банка из-под печенья Арнотт с письмами из ящика прикроватной тумбочки в доме в Норт-Тэмборине, который когда-то принадлежал женщине, которую я никогда не встречал. Я хранил их, когда был подростком: не для чтения, а потому, что они были выделены и сохранены, и хотя они были уже не нужны и не нужны, я не мог вынести их на помойку с недоделанным баночки с лавандовым тальком и просроченными лекарствами. За десятилетия я много раз переезжал из дома, убирался и избавлялся от вещей, но эти письма до сих пор со мной, потому что, кажется, все эти годы назад я дал обещание, что буду их новым защитником.

В Брисбене был дом, который мне особенно запомнился: более величественный и красивый дом, его внутренние стены были инкрустированы полированными деревянными панелями, его комнаты были заполнены большими предметами мебели, которые вырисовывались в полумраке там, где плотные шторы были задернуты на бьющееся солнце. В хозяйской спальне стоял огромный шкаф с причудливыми фестонами поверху, в котором мертвенно неподвижно висели винтажные платья, а за ними в темноте притаились лисьи шубы. Я помню удивительную холодность меха, атласную подкладку рукава на моей коже, когда я просунул внутрь одну руку. Каким трогательным было это перебирать обмякшие карманы, готовить каждую вещь к продаже, спасать крышки от ручек, корешки билетов и пуговицы, которые оторвались; сопоставление последствий одной человеческой жизни, которая теперь закончилась. Я до сих пор помню запах этого шкафа — всегда один и тот же запах в этих домах: покинутости, кажется, и печали.

Итак, я не могу вспомнить период в моей жизни, когда я не осознавал бы живо течение времени: бренность жизни каждого человека, мимолетность опыта и глубокую меланхолию, присущую накоплению личного имущества. Даже помимо коллекционирования моей мамы, я просто был склонен к этому. Я помню, как посетил послевоенный дом моей бабушки на склонах Стаффорда в разгар летних каникул, когда время теряло всякую видимость формы, а дни сливались один в другой; Я сидел, разгоряченный, со скрещенными ногами на холодном бетонном полу уличной прачечной, дивясь таинственному катушке и старомодным бадьям, наблюдая, как свет просеивается и падает между деревянными перекладинами тропической уборной, вглядываясь в Подземный двор. дом, где была свалена гора вещей, которые когда-то принадлежали отцу моей матери — никогда не «моему дедушке», потому что Хьюи умер молодым, когда моя мама была еще девочкой, и я не думал о нем как о старом или Как мой. Он принадлежал ей, и ее рассказы о нем менялись в моей памяти, как и сейчас, когда я сидела на полу в прачечной моей бабушки: его гордость за мою маму за то, что она изучала ее выпускной аттестат в вечерней школе; его гнев в тот день, когда он открыл дверцу холодильника и увидел, что одна из его дочерей лишила его дорогих крабовых клешней мяса; его терпение по вечерам, когда ему расчесывали и пытались заплести косы.

Я тоже с глубокой серьезностью подумал о другой истории, которую рассказала мама. О последнем походе, который предпринял ее отец, ежегодном семейном отдыхе в Кингсклиффе, который она пропустила в том году, потому что ей было шестнадцать, и она недавно бросила школу, чтобы начать работу. Это была среда, и ее босс в городском совете Брисбена неуклюже подошел к ее столу в облаке дыма и сказал ей, что ее бабушка звонила по телефону и ей нужно покинуть офис и вернуться домой. к ней сразу. Накануне вечером мама осталась с бабушкой, потому что из Кингсклиффа пришло известие, что ее отец ушел. Однако волноваться не о чем — голос матери заверил ее по телефону — с ним все будет в порядке. Мама нечасто говорила о том дне, и тем не менее я мог представить эту сцену с совершенной ясностью: то, как она знала, даже когда инструкции были переданы из поколения в поколение, что петля ее жизни ослабла; то, как она схватила сумочку и понеслась по улице к автобусной остановке — тонкие подростковые ноги, новые рабочие туфли — такая же непривязанная, как опавшие осенние листья, которые мчались по Энн-стрит, чтобы догнать ее; как она прибыла в кирпичный дом своей бабушки в Нью-Фарм и взбежала по лестнице по две за раз, чтобы обнаружить, что дверь открыта, а ее тетя ждет, тетя слезы, широко раскинув руки, чтобы заключить ее в удушающие объятия и рассказать ей то, что она уже знала: что ее отец совсем не в порядке.

Эти отпечатки из другого времени, события, которые произошли с людьми, которых я знал сейчас, но задолго до того, как я их узнал, завораживали меня. Они тянулись невидимыми нитями, которые связывали меня с прошлым и дедушкой, которого я никогда не увижу, но который ярко жил в сценах в моей голове. Теперь я взрослый, мой разум наполнен воспоминаниями о десятилетиях, и у меня есть трое прекрасных сыновей, которые выпрашивают истории из того времени, когда я был в их возрасте. И я вижу это на их лицах, когда снова рассказываю историю о моей великой аварии на велосипеде: той, где я не послушалась маму, не надела ни обуви, ни шлема и полетела вниз с самого крутого холма, пока скорость не начала колебаться и перелез через руль и сломал мне зубы; или о долгих летних днях, которые мы проводили в местном бассейне, играя под водой до тех пор, пока наши глаза не заболели, а волосы не стали жесткими от хлора; или о ручье в глубине тропического леса за нашим домом, куда мы ускользали в жаркие дни, купались в нижнем белье и ловили головастиков для продажи на обочине дороги; что они тоже путешествуют во времени. Как и я, прошло достаточно времени, чтобы, когда я рассказываю эти истории, я чувствовал запах красной вулканической почвы и яростное субтропическое солнце на своем лице, и слышать эхо хлыстов птиц в высокой кроне, и я чувствовал бурлящую тоску по дому, которая не урегулировать. Тоска по дому, не по месту, а по времени, которое никогда нельзя будет пересмотреть, кроме как в памяти.

Мой средний мальчик, которому сейчас десять лет, один из моих самых страстных любителей историй, очень похож на папу моей мамы. У нас не так много фотографий Хьюи, но есть одна черно-белая, сделанная студийным фотографом из Брисбена в 1950-х годах, который устроился на улице и навел камеру на вероятные объекты, когда они неосознанно шли к нему. Хьюи одет в элегантный костюм и фетровую шляпу, и изображение ловит его улыбку, так что он несет с собой непринужденный вид киноактера. У моего сына темные волосы и темные глаза, подбородок с глубокими ямочками и вспыльчивый характер, уравновешенный добросердечным обаянием, которое влечет к нему людей, как мед. У Хьюи тоже был вспыльчивый характер, я сейчас это припоминаю, потому что была еще одна семейная история о том времени, когда мальчиком, разгневанным разногласием между братьями и сестрами, он бросил ножницы в сестру и навлек на себя испуганный гнев родителей. Я думаю о временах, когда мне приходилось успокаивать ярость моего краснощекого черноглазого ребенка, который, хотя и не метает ножницы, управляется такими яркими страстями — радостью и восторгом, сочувствием, негодованием и праведностью, — что Я завидую его неразбавленному познанию мира.

Итак, время идет и собирается, и гармоники повторяются. Он зацикливается на себе, так что люди из далекого прошлого появляются в снах людей сейчас; они дремлют в одном наборе генов за другим только для того, чтобы снова появиться в будущем. Все мы путешественники во времени, несущие с собой из прошлого опыт, сформировавший нас. Десятилетия назад мы с сестрами, а также мой муж, который присоединился к нашей семье, когда мне было восемнадцать, и, следовательно, вполне мог быть одной из нас, – все согласились, что особая девичья жилка моей мамы, ее приподнятое настроение, озорство и готовность плакать от смеха над глупыми вещами, ее чувствительность к детской обиде и склонность, когда мы были детьми, лично терпеть поножовщину и пренебрежение школьного двора, о которых мы сообщали каждый день, были чертами из-за того, что она потеряла отца так рано. Как будто травма того дня в 1967, горе, такое глубокое и шокирующее, вовремя остановило часть ее, заперев сущность ее шестнадцатилетнего «я» в янтаре, так что, сколько бы лет ни прошло, она оставалась в каком-то существенном смысле той девочкой-подростком. в среду утром ее унесло по Энн-стрит в объятия ее тети.

У Диди была прялка, когда я был совсем маленьким, еще в семидесятые годы, когда люди сами шили себе одежду из ничего и натуральных волокон, и я считал ее тогда, как и сейчас, предметом странного очарования. Он был построен из темного дерева и располагался в углу лофта, где высоко посаженное окно освещало прожектор, который раз в день поднимал его из тени. Мне нравился ритм, который он создавал, когда нажималась педаль и вращалось огромное колесо, и я помню, как наблюдал, как масса шерсти превращалась в моток длинной нити, сматываемой в клубок для будущего использования.

Мне кажется, что внутри каждого из нас есть старая прялка, у руля которой трудолюбивая женщина, которая берет сырую шерсть опыта и слепо прядет ее в нити. По крайней мере, я так себе это представляю. Некоторые нити гладкие, а другие остаются узловатыми, сколько бы раз над ними ни работали; некоторые блестят, некоторые нет. Мое детство на Тамборин-Маунтин, моя семья и их истории, дома, в которых я жил: это мои нити, и они сплетаются вместе, чтобы составить гобелен моей жизни; но я думаю, что именно от моей матери, моего первого примера во многих вещах, было почерпнуто большинство моих ранних влияний. Она смоделировала оптимизм: не в упрощенном смысле Поллианны, а как ежедневный выбор видеть свет в темноте и присущую экономию — почти волнение — в спасении выброшенных вещей, никогда ничего не выбрасывая, если для этого можно было найти применение. , давая каждому предмету новую жизнь.

Я помню, как ходил с ней на местную свалку — то место на краю горы, поляну в тропическом лесу, где по выходным днем ​​люди загоняли свои трейлеры и выбрасывали ненужные вещи (форма экологического вандализма, которая сейчас кажется чуждой ) — и рылся в грудах сломанной мебели в поисках вещей, которые можно было бы спасти. Этим привычкам она научилась у своей матери до нее, дитя Депрессии, которое готовило, чинило и никогда не выбрасывало ни крошки еды. Мне еще предстоит встретить человека более трудолюбивого или креативного, чем моя мама: она запустила службу доставки продуктов для отдыхающих на Золотом Берегу задолго до того, как появились интернет-магазины; ее восстановление полуразрушенной церкви привело к экстраординарному свадебному бизнесу; она рисовала, занималась садоводством, ремонтировала, шила и делала прекрасные вещи из ничего и никогда не ждала разрешения, чтобы начать; снова и снова она демонстрировала, что «удача» часто является результатом смелого выбора и тяжелой работы.

Именно от Диди я унаследовал свою непреходящую любовь к книгам, словам и рассказам. Она научила меня читать, приподняв завесу над чудесным алхимическим процессом, посредством которого черные метки трансформировались в сочетании, создавая смысл и магию; каждую неделю она водила нас в публичную библиотеку в Игл-Хайтс и демонстрировала безудержный, ненасытный аппетит к книгам, который все истинные читатели признают смыслом жизни, и именно она дала мне мое первое издание сказок Ганса Христиана Андерсена. , «Зачарованный лес», «Алиса в стране чудес», «Снагглпот» и «Каддлпай» и, пожалуй, самый любимый «Таинственный сад» в темно-синем переплете в твердом переплете, с лентой вместо закладки, иллюстрированными пластинами и ее надписью спереди, так что даже сейчас я могу бежать. кончиками пальцев провел по следам ее ручки и прочитал: Кэти на ее седьмой день рождения, с любовью, мама и папа, 19 лет.83.

Моя мать также дала мне лучший письменный совет, который я когда-либо получала: он не давался под лозунгом «совет», потому что она не такой человек. Хотя она и умна и мудра, — а это, конечно, разные вещи, — но она и скромна. То, что она мне рассказала, было просто размышлением между книголюбами, отрывком из разговора, подобного многим другим, который произошел на синей кухне нашего дома на Тамборине. Мы обсуждали пробуждение чувства места через описание, а мама приводила доводы в пользу силы одной конкретной детали над страницами общих слов. Она сказала: «Покажите мне муху, застрявшую под полиэтиленовой пленкой на подносе с бутербродами на стеклянной стойке, и вы покажете мне всю столовую». И хотя меня никогда нельзя было обвинить в том, что я пишу скудные, скудные романы, в которых не тратится ни слова, тот разговор на кухне в Юруне врезался в мою память, и я часто думаю об этой мухе, потому что мама была права: при одном ее упоминании , я могу видеть, слышать и обонять весь ресторан, который он называл домом.

Дочь часовщика не о моей матери. Я написал его, живя на другом конце света, и мы редко обсуждали его как незавершенную работу; но он посвящен Диди, потому что теперь я вижу, что она является частью его ткани так же верно, как и частью моей. Правда, красота, свет во тьме, время, семья, дом: вот те нити, с которыми она дала мне работать, и как человеку, и как писателю книг. Я дочь антиквара, я дочь Диди, и я без сомнения знаю, что этой книги не было бы без нее.

Кейт Мортон, Лондон, 2018

Перейти к началу

нить жизни — Викисловарь

Определение из Викисловаря, бесплатного словаря

Перейти к навигацииПерейти к поиску

Существительное

1. (греческая мифология) Метафора продолжительности жизни человека, порожденная Клото, измеренная Лахесис и завершенная Атропосом.
2. (поэтическая) ДНК.

   • 1998 , Кари Кантелл, История интерферона: взлеты и падения в жизни ученого , → ISBN , страница vii:

     Его книга также рассказывает об интенсивной конкуренции между различными научных работников и групп в годы, когда были окончательно разгаданы тайны «спиральной нити жизни ».

   • 2002 , Густав Джозеф Виктор Носсаль и Росс Леон Коппел, Изменение формы жизни: ключевые проблемы генной инженерии , → ISBN , стр. 1:

     По этой причине ДНК была названа нитью жизни ; постепенное выяснение его структуры и функции по праву было главной задачей биологии с 1950 года.

     2003 , Стивен С. Холл, Торговцы бессмертием: в погоне за мечтой о продлении человеческой жизни. , → ISBN , стр. 1:

     Двойная спираль часто описывается как своего рода паутинная нить жизни , с генами, расположенными вдоль нити, но в своей естественной среде обитания, в хромосоме, нить наматывается на маленькие кусочки белка, называемого гистоном, так что это больше похоже на маленькие клубки шпагата, сложенные один за другим в неровную амальгаму.

3. Наследственная связь прошлого с настоящим.

   • 1953 7 сентября, «Бесконечная нить жизни», в журнале ЖИЗНЬ , том 35, номер 10, страница 56:

     ВНИЗ по невообразимым коридорам геологического времени нить жизни переходила из поколения в поколение , постоянно меняющийся, но непрерывный.

   • 1991 , Дэвид Уоррен Сакс, Социальные науки в школах: история первых лет , → ISBN , стр. 64:

     Самым важным уроком годичного курса древней истории был внушение стремительности времени: что жизнь народа не была изолирована от его соседей, что действия людей имеют большое и серьезное влияние на их собственное время и на будущее, и что нить жизни начало в древности продолжается до настоящего времени.

   • 2013 , Майк Дуарон, Нить жизни: история усыновления , → ISBN , стр. 219:

     В то время как некоторые приемные родители стараются избегать таких дискуссий со своими приемными детьми, для них очень важно понять, что желание подключиться к той нити жизни , которая дарована неусыновленным, является естественным инстинктом и не должно рассматриваться как угроза их семье.

4. Судьба, судьба.

   • 1591 (дата написания), Уильям Шекспир, «Вторая часть Генриха Шестого, […]», в Мистер Уильям Шекспир Комедии, истории и трагедии. […] (Первое фолио), Лондон: […] Исаак Яггард и Эд [вард] Блаунт, опубликовано в 1623 г., OCLC 606515358 , [Акт IV, сцена ii], стр. 138, столбец 2:

     Арго, их нить жизни раскручена.

   • 1897 , Curtin, Jeremiah, Quo vadis : повествование о временах Нерона , Boston: Little, Brown, перевод оригинала Генрика Сенкевича, OCLC 682476882 , стр. 274

     03

     3

     3

     3

     3 . ] тоскул он с каждым мгновением все больше и больше, ибо любовь была сильнее его и совсем завладела его душой, даже когда он был в доме Авла. Парки ткут нить жизни для других; но любовь, тоска и меланхолия соткали его для него.

   • 1992 , Лёвли, Ларс, «Постмодернизм и субъективность», в Стейнар Квале, редактор, Психология и постмодернизм , Лондон: Sage, → ISBN , стр. 120:

     1 Проблема субъективности может объясняться тремя образами: « нитью жизни» , «кругом» и «сердцем». Что касается первого образа, то, согласно традиции, совершенное развитие индивидуальной жизни следует непрерывному курсу от начала до конца, […] это образ более или менее последовательной темы, разворачивающейся на протяжении всей жизни; историческое время является гармонизатором. […] Это идея преемственности, связывающая начало ( arche ) и цель ( telos ) жизни, […] Постмодернист […] хочет заменить его образом оборванной нити, прерывистым и фрагментарным, никогда не достигающим окончательного осуществления.

Переводы[править]

метафора жизни человека

Датский: livstråd Фарерские острова: Ливстрадур м Финский: elämänlanka (fi)

Грузинский: სიცოცხლის ძაფი (sicocxlis ʒapi) Немецкий: Lebensfaden (de)  m

судьба, судьба

Финский: kohtalo (fi)

Немецкий: Lebensschicksal  n

Альманах путешественника во времени: Нити времени Ч. Дж. Черри

The Threads of Time   by C.J. Cherryh

Section: Experiments

Genre: Science Fiction

Rating: 3. 5/5 Rating

---

Here’s a paradox: straight-forward and confusing

Об авторе:

Си Джей Черри — американский писатель-фантаст. Она использовала свои инициалы в начале своей писательской карьеры, чтобы скрыть тот факт, что она писательница-фантаст. Среди прочего, она является лауреатом премии Хьюго и премии Локус, и в ее честь назван астероид. Этот рассказ был впервые опубликован в 1978 в Книге IV программы Большого совета Дарковера, а затем в «Сборнике рассказов Си Джей Черри».

Это довольно прямолинейная концепция: путешествие назад во времени и изменение чего-то в прошлом вызовет волновой эффект в будущем. Вот что это за история. Но, О. Мой. Боже! У меня разболелась голова, пытаясь понять, правильно ли это и что происходит.

Кхал обнаружил первые Врата. Он уже был сделан, но сделали копии. Эти копии позволяют им путешествовать не просто на далекие планеты, а в далекие годы. Вплоть до Конца Времен, через который никто не осмелился пройти. Единственное правило использования Врат заключается в том, что никому не разрешается возвращаться через Врата после того, как они прошли вперед (во избежание возникновения временных парадоксов). Кхалы, отвечающие за эту ответственность, называются Агентами, и им разрешено путешествовать вперед и назад. Агенты живут странной жизнью, не имея настоящего дома и времени, и агент Харр начинает скучать по времени, проведенному со своей семьей.

6-страничный рассказ; первые полторы страницы представляют собой введение в qhals, Gates, Agents и то, как работает путешествие во времени. Я знал, что Черри говорил о вратах, путешествиях во времени, парадоксах, защите — но «Конец Времени» и «Сейчас» требовали немало усилий, чтобы уловить эти точные детали и смысл.

«Сейчас» — это сколько лет прошло с тех пор, как были обнаружены Первые Врата. Это было то, что действительно вызвало у меня эту головную боль. Гарри родом из 1003 года, начиная с Первых Врат. Имеет смысл. Но Сейчас, в настоящее время 5045 год с момента открытия Первых Врат… Как это возможно знать?

Если время непрерывно на одной линии времени, и у них есть возможность идти вперед и назад, от любых ворот, в любое время, то как вы можете знать, когда настоящее Сейчас? Каждый год , начиная с Первых Врат, следует считать Настоящим. Если я не пропустил что-то из этого вступительного абзаца, единственное объяснение, которое я могу придумать, которое дало бы кому-то это знание, было бы, если бы у каждого агента была какая-то машина для записи времени, отдельная от эффектов путешествия во времени, и он считал. начиная с Первых Врат. Так что хоть Агенты и могут путешествовать от открытия Первых Врат до 6000 года. Провести там 3 года, а потом вернуться в 1738 год 😛 . Даже если они находятся в 1738 году, это устройство скажет им, что «Сейчас» на самом деле прошло 3 года после Первых Врат. Однако я не видел ни одного подобного устройства, поэтому для меня загадка, откуда у Харра знание о настоящем.

Настоящая история о Харре, который находится дома с женой и детьми и размышляет о том, как из-за работы ему не хватает времени с семьей, и как его жене приходится говорить людям, что он приходится много «путешествовать» по работе. Это подводит меня к проблеме № 2, которая действительно ломала голову: если вы можете путешествовать назад и вперед во времени, как вы можете «упускать» время со своей семьей.

Если я путешествую с 2015 по 2020 год, то да, я пропустил 5 лет с семьей. Однако, если после того, как я закончу работу с агентом по ремонту часов, я просто вернусь в 2015 год, и, насколько известно моей семье, я пойду на рынок, чтобы купить молока. Они понятия не имеют, что я путешествовал на 5 лет вперед и оставался там 2 года. К ним меня не было 20 минут.

Мое решение состоит в том, каждые Врата каким-то образом не переносят вас вперед или назад на определенное количество лет от того места, где вы находитесь, или в определенное время, но каждые Врата представляют собой дверной проем, который на самом деле подключен к Сейчас. Значение: Ворота А изначально переносят меня в 500 год после Первых Врат. Но если сейчас прошло 10 лет, это означает, что в следующий раз, когда я воспользуюсь воротами А, я перенесусь в 510 год с момента появления первых врат. Возможно, это сложно уложить в голове, но я мог бы согласиться с этим, и это объяснило бы, почему у него столько недостающих лет. За исключением того, что я могу сказать, сейчас именно так работают Гейтсы, и я почти уверен, что эта теория открывает целую кучу других червоточин. Который я не попаду в XD

Да, я, кажется, сильно отвлёкся от аспекта истории о путешествиях во времени, но это потому, что выяснение того, как работает путешествие во времени, было моей любимой частью истории. Я почти уверен, что в технологии Gate есть несколько дыр, но мне нравилось думать и обсуждать технологию Gates и все ли совпадало.

---

Spolierific Спекуляции: (Выделите, чтобы прочитать)

⊗⊗⊗

⊗⊗⊗

Если ваш комментарий содержит спойлер, пожалуйста, введите « SPOILER: » в начале вашего комментария, чтобы предупредить других читателей и комментарии. Спасибо!

---

Я знаю, что был очень разочарован Иглой в стеке времени до (мой обзор) из-за неспособности объяснить или принять во внимание, как путешествия во времени и эффект бабочки это вызовет, но это было потому, что когда вы приняли во внимание учитывая проблемы с тем, как его использовали, история развалилась. В The Threads of Time, можете ли вы точно понять, имеют ли смысл Врата и Сейчас и насколько они точны, совершенно не имеет отношения к истории. Черри дает понять, что Гейтс позволяет вам путешествовать в разные времена, Харр — Агент, который защищает Врата, и когда что-то меняется в прошлом, это влияет на будущее. Механика путешествия во времени никак не влияет на сюжет. И настоящие парадоксы, которые может создать путешествие в прошлое (также известные как эффекты бабочки), все это имело для меня прекрасный смысл, и мне очень нравится, как это разыгрывается в истории!

Очевидно, я, вероятно, погрузился в эту историю глубже, чем большинство, но это то, что мне нравится делать.