Четыре Стихотворения — Асимптота
Похвала Богатым
И после этого, установив сначала,
что между мною и тобою — мили!
Что причисляю себя к оборванцам,
Что место мое в мире честное:
Под колесами избытка:
За столом уродов, калек, горбатых:
После этого с колокольни,
Заявляю : Я люблю богатых!
За их корень, гнилой и шаткий
от колыбельной раны,
за бестолковую привычку
лезть в карманы и вынимать их;
за то, как самую тихую просьбу их уст
слушают как на крик,
за то, что в Рай не пустят
и что глаза не смотрят.
За свои секреты — всегда с курьером!
За свои страсти — с доставщиком!
За навязанные им ночи,
(а они целуются и пьют неистово!)
И за то, как в их счетах, в их скуке,
в их позолоте, в их зевоте, в их хлопке,
Я, вот, наглец — не купят,
Подтверждаю: люблю богатых!
И все же, несмотря на то, что выбриты,
и сыты, и снова накормлены (моргаю, и его нет!)
почему-то — их внезапный синяк,
почему-то — этот собачий взгляд,
сомневающийся .
. .
— не могут ли они в основе
быть нулями? Не могут ли весы пошалить?
И за то, что среди всех отказов
такого сиротства нет на свете!
Есть еще такая нехорошая басня:
про верблюдов, лезущих сквозь иголки.
. . . За их взгляды, изумленные смертью,
извиняющиеся за болезнь,
как они за банкротство. . . «Я бы одолжил, был бы рад —
да». . .
За то, как, молча, из сжатых губ:
«Я считал караты, я—я был одним из вас». . .
Клянусь: я люблю богатых!
30, 19 сентября22
***
И Бог с вами!
Будь-овца!
Идти стаями, стаями
Без мечтаний, без мыслей о своих
После Гитлера или Сталина
Выставить на распростертых телах
Звезда или Свастичные крючки.
23 июня 1934
***
На эти слова есть час.
Сквозь глухой звук
высшие права
коснитесь жизни.
Возможно — в плече,
упирается лбом.
Может быть — в луче света
невидимого днём.
В бесполезном следе
пепла — волна на листе.
Дань своему страху,
и своему праху.
Час — горячего самодовольства,
и самых тихих просьб.
Час безземельных братств.
Час мировых сирот.
11 июня 1922 года
В Москву
<1>
Наследство — в детский дом!
Не буду.
Великолепно, твоя полнота:
Отрекаюсь.
Когда я смотрю на своих соседей вдали —
Я отрекаюсь.
Как я топчу твои булыжники —
Я отрекаюсь.
====
Как в семнадцатом году,
праведник в белом,
Стоял ухмыляясь
под огнём.
Как в восемнадцатом году,
—С чем?— След ржавчины,
Искал всех сыновей
на заставах.
Вот штыки-
Не буду!—
За твою короткую память,
Отрекаюсь.
Дорогомилово, Рогожская,
остальные.
. .
широко вы сделали
вашу литургию известной.
И рядовые, бок о бок
на главной площади
в лохмотьях,
утешенные, с лаврами . . .
Сметут дружно, метель, опилки,
снег чистый.
Лук, головы, в могилы
непокорных.
(И праведники были,
были — не какая-то иноземная ценность!)
Эти неправды, красные раны
к праведникам. . .
====
Старое, бывшее, на свалку!
Привет!
И в крови, на недавно умерших —
танец и икра.
Это для тех, для всех тех братьев
—Не буду!—
Прости меня, Иверская Мать!
Я отказываюсь.
12 января 1922 г.
<2>
Больше, чем женщина
в час встречи!
Лорел,
красных тряпок,
порезанная кровь —
снег.
Вот они, тесная стальная когорта,
прижата к кремлёвской стене,
спит
в ряд.
Лавр — вместо камня
и Кремля — рельс.
Вам не нужно
Божье знамя.
Честь —
как?
Их не чествовали, «со святыми».
Они не отдыхали со Святыми.
Лорел.
Снег.
Как над Святым Сердцем
тело — на страже.
Я грызу себе руки — ибо даже
здесь,
снег.
Гнев.— «Войди! Это над своими?!
За эту первую преступную связь
бьет час
.
С башни — с какой? — стою и думаю.
Что на такой земле,
Я шагаю,
Я вырос.
Я не уйду! («Руки отрубить!»)
Больше, чем женщина
В час разлуки
В час
ударов.
Под очередным мятежным лавром
Моя тайная страсть.
Гнев мой очевиден —
враг,
сон!
13 января 1922
Стихи Марины Ивановны Цветаевой
Марина Ивановна Цветаева (1892–1941) была одним из величайших поэтов-новаторов 20 века в России, по мнению Иосифа Бродского. . В Москве есть дом-музей Цветаевой. Была замужем за Сергеем Эфроном, от которого родила троих детей.
После того, как он был казнен за шпионаж в 1941 году, она покончила жизнь самоубийством в том же году.
Вот семь стихотворений Марины Ивановны Цветаевой, переведенные с русского на английский американским поэтом-эмигрантом Стивеном А. Розвенцем и профессором русского языка, литературы и культуры Университета Южной Флориды Виктором Пеппардом.
1.
Animal — Barn,
Pilgrim — Road,
Труп — Канафа,
Каждому свое.
Жена лукавит,
Царь собирает,
И воздаю хвалу
Твое имя зовет.
1916
2.
Четыре года.
Глаза застыли кубиками,
брови уже обречены,
с кремлёвских высот
сканируем
впервые сегодня
льдину.
Льдины, ледяные корки
и купола.
Кольцо золотое,
слинг серебряное.
Скрещенные руки,
немой рот.
Нахмуренный лоб – Наполеон!
Созерцать Кремль.
«Мама, а куда девается лед?»
«Вперед, мой лебедь.
Мимо дворцов, церквей, ворот –
Вперед, мой лебедь!»
Озадаченный взгляд.
«Ты любишь меня, Марина?»
«Очень».
«Навсегда?»
«Да».
Sunset’s Sop,
надо вернуться:
Тебе в детскую, а мне –
читать грубые письма
которые кусают мои губы.
ICE
поддерживает поток
.
24 марта 1916
3.
Возврат босса
Lame Horse.
Ржавый меч.
Кто он?
Какой-нибудь любимый босс?
Часы вздохнули.
Эпоха шагнула
Глаза вниз.
Все есть.
Враг–друг.
Шип-лавр.
Мечты колотые
Колючая хрипотца.
Ржавая лошадь.
Хромой меч.
Филейный плащ.
Тотем прямой спиной.
4.
Я так рада, что вы не одержимы мной.
Я в восторге, что не одержим тобой.
Эта земная сфера такая тяжелая
Не уплывет ни из-под меня, ни из-под тебя.
Я рад, что я могу быть вагся —
, рассеянный — и не игрушка со словами,
, не смягчающей какую -то удушающую волну,
наши рукава едва дразнят.
Я вне себя от радости, что испытать мой лик
Другого сладко обнимешь,
И не предскажешь, я сгорю в аиде
За то, что не жадно целую твою.
Что ласковое имя мое, милый мой,
Не ляпнешь ругаться день и ночь . . .
, что эта церковь — прикосновение тише
не будет петь Аллилуйя на таких высотах!
Благодаря вашему сердцу кулак сжал
, что, не зная себя!
Люби меня так: за безмятежные ночи,
За редкость свиданий на закате,
За отсутствие вечерних прогулок под лучами луны,
За то, чтобы солнце никогда не освещало и восторженные головы –
За то, что ты не одержим – увы – мной ,
Для меня не одержима – увы – тобой!
5.
Ну и зачем такие ляпы?
Драма такая глупая и глупая.
Не есть, чтобы бормотать суп.
Выверни кулаки из глаз.
Нет причин дурачиться.
Я твой отец, а не прогорклый парень.
Так зачем глотать икать, что плакать?
Какой ты тип мужчины?
Выверните эти кулаки из глаз.
Как насчет всего этого ля-ля поплакать?
6.
Крошечные руки холодно мнут
Их халат.
Наша избалованная девчушка дрожит призрачно-белой,
Внучка бабушка эклектика заряжена
С мгновением – «Ф».
Знающий взгляд Учителя не верит
Слезы с пустых крокодильих морд.
О милая дорогая! «F» — одно ужасное поражение.
Первый позор ребенка.
7.
Один еще один разрывочный сарай
Для того, что идет впереди,
Я опустите ваше кольцо в
, так что вы сможете влажно волновать его
на пальце.
Другие приобретают мужчин,
золотые кольца для исправления,
серьги с лунным камнем,
у меня есть слеза,
какое-то жидкое бирюзовое отчаяние
которое высохнет с рассветом.
Вы можете носить некоторое время,
воспоминания все еще живы,
когда придет новая волна
если вы больше не можете носить,
бросьте это в пучину
провел ночь в каком-то колодце.
VICTOR PEPPAR Язык, литература и культура в Университете Южной Флориды в Тампе. Он опубликовал статьи на английском и русском языках о русских писателях от Бабеля до Замятина, монографию о Юрии Олеше и книгу в соавторстве с Джеймсом Риорданом о советской спортивной дипломатии. Он также опубликовал ряд статей о Нормане Мейлере и русской литературе. Кроме того, Пеппард опубликовал переводы стихов Некрасова и Евтушенко и сочинил собственные оригинальные стихи на русском языке.