Толкование снов зигмунд фрейд: Читать книгу Толкование сновидений Зигмунда Фрейда : онлайн чтение – Толкование сновидений — Википедия

12345678910111213141516171819202122232425262728293031

Январь Февраль Март Апрель Май Июнь Июль Август Сентябрь Октябрь Ноябрь Декабрь

1901 1902 1903 1904 1905 1906 1907 1908 1909 1910 1911 1912 1913 1914 1915 1916 1917 1918 1919 1920 1921 1922 1923 1924 1925 1926 1927 1928 1929 1930 1931 1932 1933 1934 1935 1936 1937 1938 1939 1940 1941 1942 1943 1944 1945 1946 1947 1948 1949 1950 1951 1952 1953 1954 1955 1956 1957 1958 1959 1960 1961 1962 1963 1964 1965 1966 1967 1968 1969 1970 1971 1972 1973 1974 1975 1976 1977 1978 1979 1980 1981 1982 1983 1984 1985 1986 1987 1988 1989 1990 1991 1992 1993 1994 1995 1996 1997 1998 1999 2000 2001 2002 2003 2004 2005 2006 2007 2008 2009 2010 2011 2012 2013 2014 2015 2016 2017 2018 2019 2020 2021 2022 2023 2024 2025 2026 2027 2028 2029 2030 2031 2032 2033 2034 2035 2036 2037 2038 2039 2040 2041 2042 2043 2044 2045 2046 2047 2048 2049 2050 2051 2052 2053 2054 2055 2056 2057 2058 2059 2060 2061 2062 2063 2064 2065 2066 2067 2068 2069 2070 2071 2072 2073 2074 2075 2076 2077 2078 2079 2080 2081 2082 2083 2084 2085 2086 2087 2088 2089 2090 2091 2092 2093 2094 2095 2096 2097 2098 2099

Узнать совместимость!

Читать книгу Толкование сновидений Зигмунда Фрейда : онлайн чтение

Я приведу еще с другою целью три аналогичных примера.

Фолькельт (с. 68) сообщает: «Одному композитору снилось однажды, что он дает урок в школе и что-то объясняет ученикам. Он кончил говорить и обращается к одному из мальчиков с вопросом: „Ты меня понял?“ Тот кричит, как помешанный: „О, ja!“ Рассердившись, он запрещает ему кричать. Но вдруг весь класс кричит:

«Orja!» А потом: «Eurjo!» И наконец: «Feuerjo!» Он просыпается от крика: «Пожар» («Feuer!») на улице.

Гарнье (Traite des facultes de Fame, 1865) сообщает, что Наполеон проснулся однажды от взрыва адской машины: он спал в карете, и ему приснился переход через Таглиаменто и канонада австрийцев. Его разбудил крик: «Мы минированы!»

Большой известности достигло сновидение, испытанное Мори (с. 161). Он был болен и лежал в своей комнате на постели; рядом с ним сидела мать. Ему снилось господство террора в эпоху революции; он присутствовал при страшных убийствах и предстал сам наконец пред трибуналом. Там он увидел Робеспьера, Марата, Функье-Тенвиля и всех других печальных героев этой страшной эпохи, отвечал на их вопросы, был осужден и в сопровождении огромной толпы отправился на место казни. Он входит на эшафот, палачи связывают ему руки; нож гильотины падает, он чувствует, как голова отделяется от туловища, пробуждается в неописуемом ужасе – и видит, что валик дивана, на котором он спал, откинулся назад и что он опирается затылком о край дивана.

С этим сновиденим связана интересная дискуссия Ле Лоррена и Эггера в «Revue philosophique» по поводу того, может ли спящий, и если может, то каким образом, пережить такой обильный материал сновидений в такое короткое время, которое протекает между восприятием раздражения и пробуждением.

Эти примеры заставляют считать объективные чувственные раздражения во время сна наиболее определенными и резко выраженными источниками сновидений. К тому же они играют и крупную роль в представлениях и понятиях профанов. Если спросить интеллигентного человека, в общем незнакомого с литературой вопроса, как образуется сновидение, он несомненно ответит, сославшись на какой-нибудь известный ему сон, что сновидение объясняется объективным чувственным раздражением, испытанным при пробуждении. Научное исследование не может остановиться, однако, на этом. Повод к дальнейшим вопросам оно черпает из того наблюдения, что раздражение, действующее на органы чувств во время сна, проявляется в сновидении не в своем действительном виде, а заменяется каким-либо другим представлением, находящимся с ним в каком-либо отношении. Отношением этим, связующим раздражение с окончанием сна, по словам Мори, является «любая связь, но которая не является ни единственной, ни исключительной» (с. 72). Взять хотя бы три сновидения Гиль-дебрандта.11
  Именно эти сновидения священник Павел Флоренский использует для обоснования своей теории в статье «Иконостас». Действительно, время в приводимых сновидениях течет как бы в обратном направлении по отношению к реальному: то, что в реальности является побудителем сновидения, в самом сновидении является «конечным пунктом», «целью» сновидения.

[Закрыть] Здесь возникает вопрос, почему одно и то же самое раздражение вызывает столь различные сновидения, и почему именно такие, а не другие (с. 37):

«Я гуляю ранним весенним утром и иду по зеленому лугу до соседней деревни; там я вижу поселян в праздничных одеждах, с молитвенниками в руках, идущих в церковь. Так и есть. Воскресенье, скоро начнется богослужение. Я решаю принять в нем участие, но так как мне очень жарко, то я хочу освежиться немного на кладбище возле церкви. Читая различные надписи на могилах, я слышу, как звонарь входит на колокольню и вижу на ней небольшой колокол, который возвестит о начале богослужения. Несколько минут он висит неподвижно, потом вдруг слышится звон, – настолько громкий, что он прекращает мой сон. На самом же деле колокольный звон оказался звоном моего будильника».

«Вторая комбинация. Ясный зимний день; улица засыпана снегом. Я обещал принять участие в поездке на санях, но мне приходится долго ждать, пока няне докладывают, что сани поданы. Наконец я одеваюсь – надеваю шубу – и сажусь в сани. Но мы все еще не едем. Наконец вожжи натягиваются, и бубенчики начинают свою знакомую музыку. Но она раздается с такой силой, что мгновенно разрывает паутину сна. На самом деле это опять-таки звон будильника».

«Третий пример! Я вижу, как кухарка по коридору идет в столовую с целой грудой тарелок. Фарфоровая колонна в ее руках пугает меня; мне кажется, что она сейчас рухнет. „Осторожней“, предостерегаю я ее, „ты сейчас все уронишь“. Она, конечно, меня успокаивает: она уже привыкла и так далее. Я, однако, все же озабоченным взглядом слежу за ней. И, конечно, на пороге двери она спотыкается, посуда падает со звоном и грохотом и разбивается вдребезги. Но грохот длится чересчур долго и переходит почему-то в продолжительный звон; звон этот, как показало мне пробуждение, исходил по-прежнему от будильника».

Вопрос, почему душа в сновидении искажает природу объективного чувственного раздражения, был разработан Штрюмпелем, а также Вундтом.12
  В. М. Вундт (1832–1920) – немецкий психолог и философ, один из основоположников современной экспериментальной психологии. Автор многотомной «Психологии народов». В его лаборатории впервые был предложен «ассоциативный эксперимент»: испытуемый должен был назвать первое пришедшее ему в голову слово в ответ на слово-раздражитель. Этот эксперимент был теоретически переосмыслен К. Г. Юнгом в духе психоанализа. Излюбленный метод Фрейда – свободные ассоциации – имеет несомненную генетическую связь с ассоциативным экспериментом.

[Закрыть] Они полагают, что душа по отношению к таким раздражениям находится в условиях образования иллюзий, чувственное раздражение правильно распознается, истолковывается нами, то есть включается в группу воспоминаний, к которой относится на основании всех предшествующих переживаний, если впечатление сильно, ярко и достаточно прочно и если в нашем распоряжении имеется достаточно для этого времени. Если же этих условий нет, то мы искажаем в нашем представлении объект, от которого проистекает впечатление и на основании его строим иллюзию. «Когда кто-нибудь гуляет по широкому полю и смутно видит издали какой-либо предмет, может случиться, что он примет его вначале за лошадь». Приблизившись немного, он может подумать, что это лежащая корова, а подойдя еще ближе, увидит, что это лишь группа лежащих людей. Столь же неопределенны и впечатления, получаемые нашей душою во сне от внешних раздражении; на основании их она строит иллюзии, вызывая благодаря впечатлению большее или меньшее число воспоминаний, от которых впечатление получает свою психическую ценность. Из каких областей воспоминания вызываются образы и какие ассоциации вступают при этом в силу, это, по мнению Штрюмпеля, неопределенно и зависит всецело от произвола душевной жизни.

Перед нами альтернатива: мы можем согласиться, что закономерность в образовании сновидения действительно не может быть прослежена далее, и мы должны будем в таком случае отказаться от вопроса, не подлежит ли толкование иллюзии, вызванной чувственными впечатлениями, еще и другим условиям. Или же мы можем предположить, что объективное чувственное раздражение, получаемое нами во сне, играет в качестве источника сновидений лишь скромную роль и что другие моменты обусловливают подбор вызываемых воспоминаний. И действительно, если вглядеться в экспериментально вызываемые сновидения Мори, которые с этой целью я привел здесь с такими подробностями, то появится искушение заявить, что произведенный опыт разъясняет происхождение лишь одного элемента сновидения, а что все остальное содержание последнего является чересчур самостоятельным, чтобы оно могло быть истолковано одним лишь требованием согласования с экспериментально введенным элементом. Начинаешь сомневаться даже в теории иллюзий и в способности объективного раздражения образовать сновидения, когда узнаешь, что это впечатление претерпевает иногда самые причудливые и странные преобразования в сновидении. Так, например, М. Симон сообщает об одном сновидении, в котором он видел сидевших за столом исполинов и ясно слышал шум, производимый их челюстями при жевании. Проснувшись, он услышал стук копыт мчавшейся под его окнами лошади. Если здесь шум лошадиных копыт вызвал представление из области путешествия Гулливера, пребывания у великанов Бробдиньянгов, то неужели же выбор этих столь необычайных представлений не был вызван кроме того и другими мотивами? Исполины в сновидении дают возможность полагать, что речь идет, очевидно, о каком-либо эпизоде из детства спящего.

2. Внутреннее (субъективное) чувственное раздражение.

Вопреки всем возражениям нужно признать, что объективные чувственные раздражения во время сна играют видную роль в качестве возбудителей сновидений, и если раздражения эти по природе своей и редкости кажутся, может быть, не существенными для толкования сновидений, то, с другой стороны, приходится отыскивать еще и другие источники сновидений, действующие, однако, аналогично им. Я не знаю, у кого впервые возникла мысль поставить наряду с внешними чувственными раздражениями внутреннее (субъективное) возбуждение органов чувств; несомненно, однако, что ему отводится более или менее видное место во всех новейших исследованиях этиологии сновидений. «Немаловажную роль играют, как я думаю, – говорит Вундт (с. 363), – в сновидениях субъективные зрительные и слуховые ощущения, знакомые нам в бодрственном состоянии в форме смутного ощущения света при закрытых глазах, шума и звона в ушах и так далее, особенно же субъективные раздражения сетчатой оболочки. Этим и объясняется изумительная склонность сновидения вызывать перед взглядом спящего множество аналогичных или вполне совпадающих между собою объектов. Мы видим перед собою бесчисленных птиц, бабочек, рыб, пестрые камни, цветы и т. п. Световая пыль темного круга зрения принимает фантастические формы, а многочисленные световые точки, из которых состоит она, воплощаются сновидением в столь же многочисленные предметы, которые вследствие подвижности светового хаоса кажутся движущимися вещами. Здесь коренится также сильная склонность сновидения к самым разнообразным фигурам животных, богатство форм которых легко приноравливается к особой форме субъективных световых картин».

Субъективные чувственные раздражения в качестве источников сновидений имеют, по-видимому, те преимущества, что они в противоположность объективным не зависят от внешних случайностей. Они пригодны, так сказать, для толкования всякий раз, когда в них чувствуется необходимость. Но они уступают объективным чувственным раздражениям в том отношении, что почти или совсем недоступны наблюдению и опыту в их значении возбудителей сновидений. Главным аргументом в пользу сновызывающей силы субъективных чувственных раздражении служат так называемые гипнагогическне галлюцинации, называемые Иоганном Мюллером «фантастическими зрительными явлениями».13
  Сегодня термин «гипнагогические галлюцинации» имеет несколько иной смысл. Описываемые И. Мюллером феномены присущи психически здоровым людям и в действительности являются фрагментами сновидений. Сегодня под гипнагогическими галлюцинациями понимается «рудиментарная форма» истинных зрительных галлюцинаций, возникающих при засыпании. Гипнагогические галлюцинации часты в клинике алкогольного абстинентного синдрома и обычно предвещают развитие белой горячки.

[Закрыть] Это зачастую чрезвычайно яркие изменчивые образы, представляющиеся в период засыпания перед взглядом многих людей и на некоторое время продолжающиеся и после пробуждения. Мори, в высокой степени подверженный им, обратил на них особое внимание и установил их связь, вернее их тождество, со сновидениями (как, впрочем, и раньше Иоганн Мюллер). Для возникновения их, говорит Мори, необходимы известная душевная пассивность, ослабление внимания (с. 59 и сл.). Достаточно, однако, повергнуться на мгновение в такую летаргию, чтобы при известном предрасположении испытать гипнагогическую галлюцинацию, после которой, может быть, снова просыпаешься до тех пор, пока такая повторяющаяся несколько раз игра не заканчивается с наступлением сна. Если затем спустя короткое время субъект пробуждается, то, по словам Мори, удается проследить в сновидении те же образы, которые витали перед ним при засыпании в форме гипнагогических галлюцинаций (с. 134). Так, Мори видел однажды целый ряд причудливых фигур, с искаженными лицами и странными прическами, которые, как казалось ему по пробуждении, он видел во сне. В другой раз, когда он был голоден благодаря предписанной ему строгой диете, он гипнагогически видел блюдо и руку, вооруженную вилкой и бравшую себе что-то с блюда. В сновидении же он сидел за богато убранным столом и слышал шум, производимый вилками и ножами. В другой раз, заснув с утомленными больными глазами, он испытал гипнагогическую галлюцинацию и увидел микроскопически крохотные знаки, которые старался с огромными усилиями разобрать; проснувшись через час, он вспомнил сновидение, в котором видел раскрытую книгу, напечатанную чрезвычайно мелким шрифтом; книгу эту он читал с большим трудом.

Аналогично этим образам могут гипнагогически появляться и слуховые галлюцинации различных слов, имен и так далее и повторяться затем в сновидении, точно увертюра, возвещающая лейтмотив начинающейся оперы.

По тому же пути, что Иоганн Мюллер и Мори, идет и новый исследователь гипнагогических галлюцинаций Г. Трембелль Лэдд. Путем упражнений ему удалось спустя две-три минуты после постепенного засыпания сразу пробуждаться от сна, не открывая глаз; благодаря этому он имел возможность сравнивать исчезающие восприятия сетчатой оболочки с остающимися в памяти сновидениями. Он утверждает, что можно установить каждый раз чрезвычайно тесную связь между тем и другим таким образом, что светящиеся точки и линии, предстающие перед сетчатой оболочкой, представляют своего рода контуры, схему для психически воспринимаемых сновидений. Одно сновидение, например, в котором он ясно видел перед собою печатные строки, читал их, изучал, соответствовало расположению световых точек перед сетчатой оболочкой в виде параллельных линий. Лэдд полагает, не умаляя, впрочем, значения центрального пункта явления, что едва ли существует зрительное восприятие, которое бы не зависело от внутренних возбуждений сетчатой оболочки. Особенно относится это к сновидениям, испытываемым вскоре после засыпания в темной комнате, между тем как для сновидений ближе к утру и к пробуждению источником раздражения служит объективный свет, проникающий в глаза. Изменчивый характер внутреннего зрительного возбуждения в точности соответствует веренице образов, проходящих перед нами к сновидениям, испытываемым вскоре после засыпания в темной комнате. Придется признать за субъективными источниками раздражения весьма крупную роль, так как зрительные восприятия образуют, как известно, главную составную часть наших сновидений. Участие других органов чувств, не исключая слуха, гораздо менее значительно и непостоянно.

3. Внутреннее (органическое) физическое раздраженне.

Если мы хотим искать источников сновидений не вне, а внутри организма, то мы должны вспомнить о том, что почти все наши внутренние органы, в здоровом состоянии почти не дающие о себе знать, в состоянии раздражения и во время болезни становятся источниками в большинстве случаев крайне неприятных ощущений, которые должны быть поставлены наравне с возбудителями болевых ощущений, получаемых извне. Довольно старые, всем известные истины заставляют Штрюмпеля говорить (с. 107): «Душа во сне обладает значительно более глубокими и пространными ощущениями своего физического бытия, нежели в бодрственном состоянии; она принуждена испытывать известные раздражения, проистекающие из различных частей и изменений ее тела, о которых она в бодрственном состоянии ничего не знает». Уже Аристотель считает вполне вероятным, что в сновидении человек предупреждается о начинающейся болезни, которой совершенно не замечает в бодрственном состоянии (благодаря усилению впечатлений со стороны сновидений, см. с. 2), и представители медицины, далекие, конечно, от веры в пророческие способности сновидения, всегда считали возможным, что сновидение может помочь распознать болезненное состояние (с. 31, ср. М. Симон, и мн. др. более древних авторов). Кроме этого диагностического применения сновидений (например, у Гиппократа), нужно помнить об их терапевтическом значении в древности. У греков существовал оракул сновидений, к которому обычно обращались жаждавшие выздоровления больные. Больной отправлялся в храм Аполлона или Эскулапа, там его подвергали различным церемониям, купали, натирали, окуривали, и, приведя его таким образом в состояние экзальтации, клали в храме на шкуру принесенного в жертву барана. Он засыпал и видел во сне целебные средства, которые показывались ему в естественном виде или символах и картинах, которые истолковывались затем жрецами. Дальнейшее о лечебных сновидениях у греков см. у Леманна I, 74, Буше-Леклерка, Германна, Cottesd. Alteret. d. Gr. 41, Privataltert., 38, 16, Бёттингера в Sprengels Beitr. Z. Gesch. d. Med. II, c. 163 и сл., В. Ллойда, «Magnetism and Mesmerism in antiquity», London, 1877, Деллингера «Heidentum und Judentum», c. 130.

У нас нет недостатка я в новейших вполне достоверных примерах такой диагностической деятельности сновидений. Так, например, Тиссье сообщает со слов Артига (Essai sur la valeur semeiologique des reves) об одной 48-летней женщине, которую в течение нескольких лет, несмотря на вполне здоровое состояние, преследовали кошмары и у которой затем врачебное исследование констатировало начинающуюся болезнь сердца, послужившую причиной ее преждевременной смерти.

Развившиеся расстройства внутренних органов у целого ряда лиц служат возбудителями сновидений. Многие указывают на частые кошмары у страдающих сердечными или легочными болезнями, это подчеркивается столь многочисленными авторами, что я могу ограничиться прямым перечислением их (Радешток, Спитта, Мори, М. Симон, Тиссье). Тиссье полагает, что существует несомненная связь между заболеванием того или иного органа и содержанием сновидений. Сновидения сердечных больных обычно весьма непродолжительны и заканчиваются кошмарными пробуждениями; почти всегда в них видную роль играет смерть при самых мучительных обстоятельствах. Легочным больным снится удушение, давка, бегство, и они в огромном большинстве случаев испытывают известный кошмар, который Бернер экспериментально вызывал у себя, засыпая с лицом, зарытым в подушки, закрывая нос и рот и т. п. При расстройствах пищеварения спящему снится еда, рвота и так далее Влияние сексуального возбуждения на содержание сновидений в достаточной степени известно каждому. Для теории, связывающей происхождение сновидений с раздражением органов, эти факты служат весьма серьезным аргументом.

Знакомый с литературой по вопросу о сновидениях несомненно обратит внимание на то, что некоторые авторы (Мори, Вейгандт) в результате влияния своих собственных болезненных состояний на содержание сновидений были приведены к изучению проблемы сновидения.

Число источников сновидения не настолько, однако, увеличивается этими бесспорно установленными фактами, как могло бы показаться, на первый взгляд. Ведь сновидение – феномен, наблюдающийся и у здоровых людей почти у всех, а у многих даже ежедневно, и органическое заболевание не является вовсе одним из необходимых условий его. Для нас же в данную минуту важно не то, откуда проистекают особые сновидения, а то, что служит источником раздражения для обычных повседневных сновидений нормальных людей.

Между тем нам достаточно сделать лишь один шаг, чтобы натолкнуться на источник сновидений, который значительно обильнее всех предыдущих и поистине неистощим. Предположим, что внутренние органы, пораженные болезнью, становятся источником сновидений. Признаем, что во сне душа отрешается от внешнего мира и более чувствительна к состоянию внутренних органов. Отсюда ясно, что болезненные изменения внутренних органов вовсе не являются обязательными для того, чтобы раздражение, исходящее от них, стало источником сновидения. Те ощущения, которые в бодрственном состояния мы испытываем в крайне туманной форме, усиливаются во время ночного сна и, сочетаясь с иными факторами, становятся мощным и вместе с тем самым заурядным источником сновидений. Остается только исследовать, каким образом раздражения органов переходят в сновидения.

Мы подошли здесь к той теории возникновения сновидений, которая пользуется наибольшей популярностью среди медицинских писателей. Мрак, которым окутана сущность нашего «я», «moi splanchnique», как называет его Тиссье, и загадочность возникновения сновидения настолько соответствуют друг другу, что могут быть приведены между собою в связь. Ход мыслей, превращающий вегетативно-органические ощущения в возбудителей сновидения, имеет для врача еще и другое значение: он дает возможность соединить сновидения и душевное расстройство, довольно сходные между собой явления, и в этиологическом отношении, так как нарушения общего чувства и раздражения, исходящие от внутренних органов, обладают чрезвычайно важным значением для возникновения психоза. Не удивительно по этому, если теория физических раздражении сводится не к одному возбудителю.

Целый ряд авторов придерживался воззрений, высказанных философом Шопенгауэром в 1851 г.14
  А. Шопенгауэр (1788–1860) – немецкий философ, считавший, что разуму человека противостоит слепая «воля к жизни». Наряду с «Эросом» Платона, «воля к жизни» Шопенгауэра оказала влияние на теорию «инстинкта жизни» (либидо) у Фрейда.

[Закрыть] Вселенная возникает для нас благодаря тому, что наш интеллект выливает впечатления, получаемые извне, в формы времени, пространства и причинности. Раздражения организма изнутри, из симпатической нервной системы оказывают днем в лучшем случае бессознательное влияние на наше душевное состояние. Ночью же, когда прекращается чрезмерное воздействие дневных впечатлений, впечатления, исходящие изнутри, привлекают к себе внимание, подобно тому, как ночью мы слышим журчание ручейка, которое заглушалось дневным шумом. Как же может интеллект реагировать на эти раздражения, кроме как исполняя присущие ему функции? Он облекает их во временные и пространственные формы, неразрывно связанные с причинностью; так образуется сновидение. Более тесную взаимозависимость физических раздражении и сновидений пытались обосновать Шернер и Фолькельт, но их воззрений мы коснемся в главе о теориях сновидений.

В одной чрезвычайно последовательной работе психиатр Краусс обосновал возникновение сновидений наряду с психозом и бредовыми идеями одним и тем же элементом – ощущениями со стороны внутренних органов. Нельзя представить себе ни одной части организма, которая не могла бы стать исходным пунктом сновидения и бредового представления. Ощущение, обусловленное раздражением органов, разделяется на две части:

1. на общие чувства,

2. на специфические ощущения, присущие главным системам вегетативного организма, в которых мы можем различить пять групп:

а) мышечные ощущения,

б) легочные,

в) желудочные,

г) сексуальные,

д) периферические (с. 33 второй части).

Процесс образования сновидений путем физических раздражении Краусс изображает следующим образом:

Ощущение, согласно какому-либо закону ассоциации, вызывает родственное ему представление и вместе с тем соединяется в одно органическое целое, на которое, однако, сознание реагирует иначе, нежели в нормальном состоянии. Оно обращает внимание не на само ощущение, а только на сопутствующие представления, что служит одновременно и причиной того, почему такое положение вещей до сих пор не было подмечено (с. 11 и сл.). Краусс называет этот процесс особым термином – «транссубстанцией» ощущений в сновидениях (с. 24).

Влияние органических физических раздражении на образование сновидений признается в настоящее время почти всеми. Вопрос же о закономерности этой взаимозависимости находит себе чрезвычайно разные ответы, иногда довольно противоречивые. На основании теории физических раздражении при толковании сновидений вырастает особая задача: сводить содержание сновидений к вызывающим его органическим раздражени-ям. Если не признать выставленных Шерпером правил, то приходится зачастую сталкиваться с тем неприятным фактом, что органические раздражения проявляются исключительно через посредство содержания сновидений.

Довольно единодушно производится толкование различных форм сновидений, именуемых «типическими», так как они у большого числа лиц обладают почти совершенно аналогичным содержанием. Это – известные сновидения о падении с высоты, о выпадении зубов, о летании и о смущении, которое испытывает сновидящий, видя себя голым или полуголым. Последнее сновидение проистекает по большей части от того, что спящий сбрасывает с себя одеяло и лежит обнаженным. Сновидение о выпадении зубов сводится обычно к раздражению полости рта, под которым не разумеется, однако, обязательно зубная боль. Сновидение о летании по Штрюмпелю, который следует в этом Шернеру, адекватной картиной, которою пользуется душа для того, чтобы истолковать раздражение, исходящее от расширяющихся и спадающихся легких, если одновременно с этим кожное чувство с грудной клетки понижено настолько, что оно не воспринимается сознанием. Это последнее обстоятельство способствует ощущению, связанному с формой представления о колебании. Падение с высоты объясняется тем, что при наступившем ослаблении чувства осязания падает рука, либо неожиданно выпрямляется согнутое колено; благодаря этому осязание вновь пробуждается, но переход к сознанию психически воплощается в сновидении о падении (Штрюм-пелъ, с. 118). Слабость этих популярных толкований объясняется тем, что они без всякой причины отбрасывают или же, наоборот, включают ту или иную группу органических ощущений до тех пор, пока не достигнут благоприятной для толкования констелляции. Ниже я буду иметь случай вернуться к типическим сновидениям и их возникновению.

М. Симон пытался вывести из сравнения целого ряда аналогичных сновидений некоторые законы о влиянии органических раздражении на сновидения. Он говорит (с. 34): «Когда во сне какой-либо орган, в нормальном состоянии участвующий в проявлении эффекта, почему-либо находится в состоянии возбуждения, в которое повергается обычно при этом эффекте, то возникающее при этом сновидение будет содержать представление, сопряженное с этим эффектом».

Другое правило гласит (с. 35): «Если какой-либо орган находится во сне в состоянии активной деятельности, возбуждения или расстройства, то сновидение будет содержать представление, сопряженное с проявлением органической функции, присущей данному органу».

Мурли Воль (1896) пытался экспериментально обосновать выставляемое теорией физического раздражения влияние на образование сновидений для одной области. Он изменял положение конечностей спящего человека и сравнивал испытываемое сновидение с этим изменением. Он пришел при этом к следующим выводам:

1. Положение членов тела в сновидении соответствует приблизительно его положению в действительности, то есть субъекту снится статическое состояние членов, соответственное реальному.

2. Если субъект видит во сне движение какого-либо члена своего тела, то движение это почти всегда таково, что одно из положений соответствует действительному.

3. Положение членов собственного тела в сновидении может быть приписываемо и другому лицу.

4. Может снится, что данное движение встречает препятствие.

5. Член тела в данном положении может в сновидении принять форму животного или чудовища, причем между тем и другими существует известная аналогия.

6. Положение членов тела может возбудить в сновидении образы, имеющие какое-либо к нему отношение. Так, например, при движении пальцев могут сниться цифры.

Я лично заключил бы из этих выводов, что и теория физических раздражении не может исключить мнимой свободы в обусловливании вызываемых сновидений. (Более подробно об опубликованных после того даух томах протоколов сновидений этого исследователя см. ниже).

4. Психические источники раздражении.

Когда мы касались отношения сновидения к бодрственной жизни и происхождения материала сновидений, то мы знали, что как прежние, так и новейшие исследователи сновидений полагали, что людям снится то, что они днем делали и что их интересует в бодрственном состоянии. Этот перенесенный из бодрственного состояния в сон интерес не только представляет собою психическую связь, соединяющую сновидение и жизнь, но приводит нас к довольно важному источнику сновидений, который наряду с раздражением, действующим во сне, способен в конце концов объяснить происхождение всех сновидений. Мы слышали, однако, и возражения против этого утверждения, а именно: что сновидение отрешает субъекта от дневных интересов и что нам по большей части лишь тогда снится то, что больше всего интересовало нас днем, когда это для бодрственной жизни утратило особую ценность. Так, при анализе сновидений мы на каждом шагу испытываем впечатление, будто выводить общие правила почти невозможно, не сопровождая их всевозможными «часто», «обычно», «в большинстве случаев» и так далее и не предупреждая о различного рода исключениях.

Если бы дневные интересы наряду с внутренними и внешними раздражениями были достаточны для этиологии сновидений, то мы бы могли дать отчет в происхождении всех элементов сновидения; загадка источников сновидения была бы разрешена и оставалось бы только разграничить роль психического и соматического раздражения в отдельных сновидениях. В действительности же такое полное толкование сновидения никогда не удается, и у каждого, кто производит такого рода попытку, в большинстве случаев остается чрезвычайно много составных элементов, в происхождении которых он не может дать себе отчета. Дневной интерес в качестве психического источника сновидений не играет, по-видимому, такой важной роли, как следовало бы ожидать после категорических утверждений, будто в сновидении каждый человек продолжает свою деятельность.

Другие психические источники сновидений нам неизвестны. Все теории сновидений, защищаемые в литературе, за исключением разве только теории Шернера, которой мы коснемся впоследствии, обнаруживают большие проблемы там, где речь идет об объяснении наиболее характерного для сновидения материала представлений. В этом отношении большинство авторов склонно чрезвычайно умалять роль психики в образовании сновидений, которая, кстати сказать, представляет и наибольшие трудности. Они, правда, различают сновидения, проистекающие из нервного раздражения, и сновидения, проистекающие из ассоциации, из которых последние имеют свой источник исключительно в репродукции (Вундт, с. 365), но они не в силах отделаться от сомнений в том, могут ли они образовываться без возбудительных физических раздражении (Фолькельт, с. 127). Характеристика чисто ассоциативного сновидения также недостаточна: «В собственно ассоциативных сновидениях больше не может быть речи о таком твердом ядре. Здесь слабая группировка проникает и в центр сновидений. Представления, и так уже независимо от разума и рассудка, не обусловливаются здесь закономерными физическими и душевными раздражениями и предоставляются вполне своему собственному хаотическому смещению» (Фолькельт, с. 118). К умалению роли психики в образовании сновидений прибегает и Бундт, утверждая, что «фантазмы сновидений неправильно считаются чистыми галлюцинациями. По всей вероятности, большинство представлений в сновидениях являются в действительности иллюзиями: они исходят от слабых чувственных впечатлений, никогда не угасающих во сне» (с. 369). Вейгандт, придерживаясь того же взгляда, только обобщает его. Он утверждает относительно всех сновидений, что важнейшей причиной их служит чувственное раздражение и лишь потом сюда приходят репродукционные ассоциации (с. 17). Еще дальше в отодвигании на задний план психических источников раздражения идет Тиссье (с. 183): «Снов, которые имеют чисто психическое происхождение, – не существует», и в другом месте (с. б): «Мысли ваших снов имеют внешнее происхождение».

Читать книгу Толкование сновидений Зигмунда Фрейда : онлайн чтение

Не подлежит никакому сомнению, что когда-нибудь наряду с психологией сновидения врачи будут интересоваться его психопатологией.25
  Это замечание Фрейда оказалось пророческим: сегодня существует обширная литература, посвященная изменениям сновидений и сна у психически больных. Преобладающей тенденцией здесь является попытка увидеть в сновидении «симптомы» психической болезни. Обзор этих исследований содержится в монографии В. Н. Касаткина «Теория сновидений». М.: Медицина, 1983. С. 13–15.

[Закрыть]

Особенно отчетливо в случаях выздоровления от душевных болезней наблюдается, что при совершенно здоровом состоянии днем сновидения носят характер, психоза. Грегори (у Краусса), по-видимому, первый обратил внимание на это явление. Макарио (у Тиссье) сообщает об одном маньяке, который неделю спустя после своего полного выздоровления снова испытал в сновидениях симптомы своей болезни.

Относительно изменений, претерпеваемых сновидением при душевной болезни, до сих пор известно мало достоверного. Напротив того, внутреннее сродство между сновидением и душевным расстройством, проявляющееся в полном совпадении обоих явлений, снискало себе уже давно внимание ученых. По мнению Мори, первым указал на это Кабанис в своих «Rapports du physique et du moral», после него Лелю, Мори и особенно философ Мэн де Биран. Но, по всей вероятности, сравнение это гораздо старее. Радешток в главе, трактующей об этом вопросе, приводит целую серию мнений, проводящих аналогию между сновидением и безумием. Кант говорит в одном месте: «Сумасшедший – все равно, что видящий сон наяву». Краусс: «Безумие есть сновидение в бодрственном состоянии». Шопенгауэр называет сновидение кратковременным безумием, а безумие продолжительным сновидением. Гиген называет delirium сновидением, вызванным не сном, а болезнями. Вундт в «Физиологической психологии» говорит: «И действительно, в сновидении мы можем пережить почти все явления, наблюдаемые нами в домах для умалишенных».

Отдельные признаки, на основании которых проводится это сходство, Спитта (впрочем, также и Мори) перечисляет следующим образом:

1. исчезновение самосознания, вследствие этого – несознание состояния как такового, то есть невозможность удивления, отсутствие морального сознания;

2. изменение восприимчивости органов чувств, а именно: понижение в сновидении и в общем чрезвычайное повышение при душевном расстройстве.

3. Соединение представлений между собою исключительно по законам ассоциаций и репродукций, то есть автоматическое образование рядов; отсюда – непропорциональность отношений между представлениями (преувеличения, фантазмы) и вытекающее из всего этого изменение (превращение) личности, а иногда и свойств характера (извращения)».

Радешток добавляет еще сюда аналогии в материале: «В сфере слуха, зрения и общего чувства наблюдается большинство галлюцинаций и иллюзий. Наименьшее число элементов дают, как в сновидении, чувства обоняния и вкуса. У больного, как и у спящего, появляется воспоминание о далеком прошлом; то, что бодрствующему и здоровому кажется давно забытым, о том вспоминает спящий и больной». Аналогия сновидения и психоза приобретает свое полное значение тем, что она, точно семейное сходство, простирается вплоть до мимики и до мельчайших деталей выражения лица.

«Страдающему физическими и душевными болезнями сновидение открывает то, что недоступно ему в действительности: хорошее самочувствие и счастье; так и душевнобольному рисуются светлые картины счастья, величия и богатства. Мнимое обладание благами и мнимое осуществление желаний, отказ от которых послужил психологическим базисом безумия, образует зачастую главное содержание делирия. Женщина, потерявшая дорогого ей ребенка, полна материнских радостей; человек, переживший разорение, считает себя страшно богатым; обманутая девушка чувствует нежную любовь».

(В этом месте Радешток излагает вкратце мысль Гризингера (с. 111), который видит в осуществлении желаний элемент, общий сновидению и психозу. Мои собственные наблюдения показали мне, что именно здесь следует искать ключ к психологической теории сновидения и психоза).

«Причудливые комбинации мыслей и слабость суждения, главным образом, характеризуют сновидение и безумие. Переоценка собственной духовной деятельности, кажущейся абсурдной трезвому рассудку, встречается как там, так и здесь; поспешной смене представлений в сновидении соответствует скачка идей в психозе. У того и другого отсутствует понятие времени. Расщепление личности в сновидении, разделяющее, например, собственное познание на два лица, из которых другое исправляет собственное „я“, совершенно равноценно известному расщеплению личности при галлюцинаторной паранойе. Спящий тоже слышит свои собственные мысли, произносимые чужим голосом. Даже для постоянных бредовых идей имеется аналогия в стереотипно повторяющихся патологических сновидениях (reve obsedant). После выздоровления больные говорят нередко, что болезнь казалась им все время тяжелым сном; они рассказывают даже, что во время болезни им казалось, что им что-то снится, точно так, как это бывает в состоянии сна.»

После этого не следует удивляться тому, что Радешток резюмирует свое мнение и мнение других авторов в том смысле, что «безумие, анормальное болезненное явление следует считать повышением периодически повторяющегося нормального состояния сновидения» (с. 228).

Еще глубже, быть может, чем это возможно при помощи этого анализа, Краусс пытался обосновать сродство сновидения и безумия этиологически (вернее, сходством возбудительных источников). Общим для обоих элементов, по его мнению, как мы уже слышали, является органически обусловленное ощущение, общее чувство, проистекающее из ощущений всех органов (ср. Пейсе у Мори с. 52).

Обширное, простирающееся вплоть до характерных деталей, совпадение сновидения и душевного расстройства относится к наиболее прочным устоям медицинской теории сновидения, согласно которой сновидение является бесполезным процессом и проявлением пониженной душевной деятельности. Нельзя, однако, ожидать законченного толкования сновидения от исследования душевных расстройств; ведь и так уже известно, в каком неудовлетворительном состоянии находятся наши познания относительно последних. Вероятно, однако, что измененное понимание сновидения должно будет обусловить и наши воззрения относительно внутреннего механизма душевного расстройства. Поэтому мы имеем право сказать, что, пытаясь разрешить загадку сновидения, мы стремимся также разъяснить тайну психозов.

Я должен объяснить, почему я не продолжил рассмотрения литературы проблемы сновидения, начиная с момента появления первого издания до второго. Читателю, быть может, мое оправдание покажется ненужным; тем не менее я исключительно руководствовался им. Мотивы, побудившие меня вообще к рассмотрению проблемы сновидения в литературе, были исчерпаны настоящею главою, и, быть может, продолжение этой работы стоило бы мне чрезвычайных трудов и принесло бы весьма мало пользы. Промежуток в девять лет, о котором идет сейчас речь, не принес ничего нового и ценного как в области накопления практического материала, так и в области установления новых точек зрения на понимание проблемы сновидения. Моя работа осталась без упоминания в большинстве других научных трудов; не больше внимания она, разумеется, встретила и у так называемых исследователей сновидений, которые дали тем самым поразительный пример свойственному человеку науки отвращению ко всему новому. «Les savants не sont pas curieux», сказал гениальный насмешник Анатоль Франс. Если в науке существует право на реванш, то я имею полное право и со своей стороны пренебречь литературою, появившеюся с момента издания моей книги. Немногочисленные статьи, появившиеся в научных журналах, полны такого невежества и такого непонимания, что я могу ответить критикам только пожеланием еще раз прочесть мою книгу. Быть может, мне следовало бы попросить их даже прочесть ее в первый раз!

В работах тех врачей, которые применяют психоаналитический метод лечения, и других опубликовано большое количество сновидений, истолкованных согласно моим указаниям. Поскольку работы эти выходят из рамок аргументации моих положений, я включил их выводы в свое изложение. Второй литературный указатель в конце настоящей книги включает в себя все важнейшие работы, опубликованные со времени первого издания этой книги. Обширная книга Сант-де-Санкти относительно сновидений, вскоре после своего появления переведенная на немецкий язык, по времени скрестилась с моим «Толкованием сновидений», так что я мог ее использовать столь же мало, сколько итальянский автор мое сочинение. Кроме того, мне приходится заметить, к сожалению, что его названный труд чрезвычайно беден мыслями, настолько беден, что не выставляет даже каких-либо определенных проблем.

Я должен упомянуть только о двух сочинениях, которые близко касаются моего понимания проблемы сновидения. Молодой философ Г. Свобода, пытавшийся распространить биологическую периодичность (в промежуток от 23 до 28 дней), открытую В. Флиссом, на явления психической жизни, открыл этим ключом в своем фантастическом сочинении, между прочим, и загадку сновидения (H. Swoboda, Die Perioden des menschliche Organismus, 1904). Значение сновидений у него сводится к весьма немногому: содержание их объясняется совпадением всех тех воспоминаний, которые в данную ночь заканчивают в первый или в n-ный раз один из указанных биологических периодов. Частное сообщение автора заставило меня вначале предположить, что он сам несерьезно защищает свое учение. Оказалось, однако, что я заблуждался; в другом месте я приведу несколько наблюдений относительно мнения Свободы, не подкрепляющих, однако, последнего. Значительно ценнее для меня было неожиданное столкновение с пониманием сновидения, вполне совпадающим своею сущностью с моим. Время появления этого сочинения вполне исключает возможность того, что оно было написано под влиянием моей книги; я должен поэтому приветствовать в ней единственное в литературе совпадение независимого мыслителя с сущностью моего учения о сновидениях. Книга, в которой я встретил воззрения, аналогичные моим, вышла в 1900 г. вторым изданием под заглавием «Фантазии реалиста» Линкеуса.

Добавление (1914) Предыдущее было написано в 1909 г. С тех пор положение вещей, конечно, изменилось; моя работа о «Толковании сновидений» больше не замалчивается в литературе. Однако новая ситуация делает для меня невозможным продолжение вышеизложенного сообщения о научной литературе по вопросу о проблеме сновидения. «Толкование сновидений» выдвинуло целый ряд новых положений и проблем, обсуждавшихся авторами самым различным образом. Однако я не могу изложить эти работы прежде, чем я не изложу мои собственные взгляды, на которые ссылаются эти авторы. То, что показалось мне ценным в этой новейшей литературе, я изложил поэтому в связи с моими нижеследующими выводами.

II. Метод толкования сновидений

Образец анализа сновидения.

Заглавие, данное мною моей книге, само уже говорит о том, с какой традицией связываю я понимание сновидений. Я задался целью показать, что сновидения доступны толкованию, и дополнения к освещению проблемы сновидения лишь помогают мне выполнить мою действительную задачу. Предположением, что сновидение доступно толкованию, я вступаю сразу в противоречие с господствующим учением о сновидениях, да и вообще со всеми теориями, за исключением учения Шернера, ибо «истолковывать сновидение» значит раскрыть его «смысл», заменить его чем-либо, что в качестве полноправного и полноценного звена могло бы быть включено в общую цепь наших душевных процессов. Как мы уже видели, научные теория сновидении не включают в себя проблемы толкования последних, ибо сновидение не является для них вообще душевным актом, а лишь соматическим процессом. Иначе обстоит дело почти всегда с воззрениями на сновидения у широкой публики. Последняя считает своим правом быть непоследовательной и, хотя и признает, что сновидение непонятно и абсурдно, однако не может решиться отрицать какое бы то ни было значение за сновидениями. Руководимая неясным предчувствием, она все же предполагает, что сновидение имеет определенный смысл, быть может, и скрытый и заменяющий собою другой мыслительный процесс и что речь идет лишь о необходимости правильно раскрыть эту замену, чтобы понять скрытое значение сновидения.

Широкая публика старалась поэтому всегда «толковать» сновидения и пользовалась при этом двумя существенно различными методами. Первый из этих методов рассматривает содержание сновидения как нечто целое и старается заменить его другим понятным и в некоторых отношениях аналогичным содержанием. Это – символическое толкование сновидений; оно терпит крушение, разумеется, с самого начала, и те сновидения кажутся не только непонятными, но и спутанными и хаотическими. Примером такого метода служит толкование, которым воспользовался библейский Иосиф для сновидения фараона. Семь тучных коров, после которых появилось семь тощих, пожравших первых, являются символическим замещением предсказания о семи голодных годах в Египте, которые поглотят весь тот избыток, который создадут сытые годы.26
  Этот библейский эпизод иронически переосмысливается в строках Г. Гейне: «За тучными коровами следуют тощие, за тощими – отсутствие мяса». Далеко не все сновидения в Библии имеют столь «прозрачный» смысл и кажутся «искусственными». В частности, Иосиф впервые проявил свой дар толкователя в тюремной камере, где изъяснил смысл сновидений двум слугам фараона, впавшим в немилость – хлебодару и виночерпию. Хлебодару снилось, что у него на голове три решетчатых корзины, в верхней из которых «всякая пища фараонова, изделие пекаря, и птицы (небесные) клевали ее из корзины на голове моей» (Быт. 40, 17). Иосиф объясняет, что три корзины соответствуют трем дням, после чего хлебодар будет повешен и «птицы (небесные) будут клевать плоть твою с тебя». В этом толковании наиболее интересно отождествление плоти и хлеба – «изделие пекаря». Что касается отождествления числа предметов и числа дней, то народное толкование сохранило этот принцип до настоящего времени. Нам известен случай, когда приговоренный к смертной казни человек увидел во сне покойного отца, который плакал и держал в руках три спички. Видевший сон сам истолковал его так, что жить ему осталось всего три дня.

[Закрыть] Большинство искусственных сновидений, созданных поэтической фантазией, предназначено для такого символического толкования, так как они передают мысли поэта в замаскированном виде, приспособленном к известным особенностям наших сновидений. В новелле «Градива» писателя В. Иенсена я нашел случайно несколько искусственных сновидений, придуманных чрезвычайно умело и доступных для толкования, словно они не были придуманы автором, а действительно испытаны реальным лицом. В ответ на мой запрос писатель заявил, что мое учение ему незнакомо. Я воспользовался этим совпадением моего исследования с творчеством писателя в качестве доказательства правильности моего анализа сновидений (см. мою брошюру «Бред и сны в „Градиве“ В. Иенсена, русск. перев. в изд. „Жизнь и душа“, 1912). Воззрение, будто сновидение интересуется преимущественно будущим, которое оно может наперед предвидеть, – остаток пророческой роли, приписывавшейся прежде сновидениям, становится затем мотивом, который побуждает символическое толкование изложить найденный смысл сновидения в будущем времени.

Как найти путь к этому символическому толкованию, на этот счет нельзя дать, разумеется, никаких определенных указаний. Успех зависит от остроумия, от непосредственной интуиции субъекта, и потому толкование сновидений при помощи символики вполне зависит от искусства, связанного, очевидно, с особым талантом. По мнению Аристотеля, наилучшим толкованием сновидений является тот, кто лучше всего улавливает сходства; ибо образы сновидения, подобно образам, отражающимся в воде, искажены движением, и лучше всех угадывает тот, кто может распознать в искаженном образе – истинный (Бюшеншютц, с. 65). Но от такого толкования далек другой популярный метод толкования сновидений. Метод этот может быть назван «расшифровыванием», так как он рассматривает сновидение как своего рода условный шифр, в котором каждый знак при помощи составленного заранее ключа может быть заменен другим знаком общеизвестного значения и смысла. Мне снилось, например, письмо, вслед за ним похороны и так далее: я смотрю в «соннике» и нахожу, что «письмо» означает «досаду», «похороны» – «обручение» и так далее В дальнейшем уже зависит от меня связать эти понятия и, конечно, перенести их на будущее. Интересным вариантом этого расшифровывания, который до некоторой степени исправляет его механичность, представляет собой сочинение Артемидора из Дальдиса о толковании сновидений. Артемидор из Дальдиса, родившийся, по всей вероятности, в начале второго века по нашему летоисчислению, оставил нам самую полную и самую тщательную разработку толкования сновидений в греческо-римском мире. Как отмечает Гомперц, он основывал толкование сновидений на наблюдении и опыте и строго отличал свое искусство толкования от других, обманчивых методов. Согласно изложению Гомперпа, принцип его искусства толкования идентичен с магией, с принципом ассоциаций. Элемент сновидения означает то, о чем он напоминает. Разумеется, то, что он напоминает толкователю сновидения. Неистощимый источник произвола и ненадежности заключается в том факте, что один и тот же элемент сновидения мог напоминать толкователю об одном, а всякому другому человеку совершенно о другом. Техника, излагаемая мною в дальнейшем, отличается от античной техники в этом единственном существенном пункте: она требует от самого сновидящего работы толкования. Она обращает внимание на то, что приходит в голову по поводу того или иного элемента сновидения сновидящему, а не толкователю сновидения. Согласно новейшим сообщениям миссионера Тфинкдита (Anthropos, 1913), современные толкователи сновидений Востока также придают большое значение соучастию сновидящего. Очевидец рассказывает о толкователях сновидений у мессопотамских арабов: «Чтобы хорошо объяснить смысл сновидения, наиболее разумные толкователи считают необходимым хорошенько расспросить того, кто обращается к ним, обо всех подробностях, необходимых для хорошего объяснения. Толкователи отказываются давать объяснение, пока не получат ответ на все свои вопросы».

Среди этих вопросов имеются всегда вопросы, выясняющие подробные сведения, касающиеся ближайших членов семьи (родители, жена, дети), а также и типическая формула: «Была ли у вас половая связь до или после сна?» – «Главная идея в истолковании сновидения – заменить содержание сна на его противоположность».

Здесь во внимание принимается не только содержание сновидения, но и личность и жизненные условия самого грезящего, так что один и тот же элемент сновидения имеет иное значение для богача, женатого и оратора, чем для бедного, холостого и купца. Наиболее существенно в этом методе то, что толкование не обращается на сновидение во всем его целом, а на каждый элемент последнего в отдельности, как будто сновидение является конгломератом, в котором каждая часть обладает особым значением. К созданию этого метода послужили поводом, очевидно, бессвязные, сбивчивые сновидения. Д-р Альф. Робитзек обращает мое внимание на то, что восточный сонник, по сравнению с которым наши представляют собою жалкие подражания, совершает толкование элементов сновидения, по большей части, по созвучию и сходству слов.27
  Ассоциации по созвучию в мышлении играют существенную роль. Еще Аристотель указывал на них как на один из видов логических ошибок – паралогизмов. Несомненно влияние этих ассоциаций в художественном творчестве, а также в конструировании острот (каламбуров), о чем 3. Фрейд подробно пишет в монографии «Остроумие и его отношение к бессознательному». Использование созвучия типично для болезненных расстройств мышления, в частности, Е. А. Шевалев считает ассоциирование по созвучанию одним из механизмов «паралогического» мышления. Данный феномен выявляется и при экспериментально-психологическом исследовании.

[Закрыть] Так как эта аналогия при переводе на наш язык должна была, несомненно, утратиться, то этим и объясняется странность толкований в наших народных сонниках. Относительно этого выдающегося значения игры слов в древних восточных культурах говорит подробно Гуго Винклер. Наиболее яркий пример толкования сновидений, дошедшего до нас с древности, основывается на игре слов. Артемидор сообщает (с. 255): Аристандр чрезвычайно удачно истолковал Александру Македонскому его сновидение. Когда тот осаждал Тир, он, раздосадованный упорным сопротивлением города, увидел во сне сатира, пляшущеего на его щите; случайно Аристандр находился вблизи Тира в свите короля, победившего сирийцев. Он разложил слово «сатир» (Zatupos) на его составные части Za и tupos способствовал тому, что король повел осаду энергичнее и взял город. (Satupos – «Тир твой»). Впрочем, сновидение настолько тесно связано с его словесным изображением, что Ференци вполне справедливо замечает, что каждый язык имеет и свой собственный язык сновидений. Сновидение обычно непереводимо на другие языки, и я думаю, что книга, подобная настоящей, так же непереводима на другой язык. Тем не менее д-ру А. А. Бриллю в Нью-Йорке удалось перевести «Толкование сновидений» на английский язык (London, 1913, George Alien & Co, Ltd), а психоаналитики д-р Голлос и д-р Ференци приступили к венгерскому переводу (1918).

Для научного рассмотрения темы непригодность обоих популярных методов толкования сновидений, конечно, очевидна. Символический метод в применении своем чрезвычайно ограничен и не может претендовать на более или менее общее значение. В методе расшифровывания все направлено к тому, чтобы «ключ», «сонник» был вполне надежным источником, а для этого, разумеется, нет никаких гарантий. Невольно возникает искушение согласиться с философами и психиатрами и вместе с ними отказаться от проблемы, толкования сновидений, как от призрачной и излишней задачи. После окончания моей работы мне попалось в руки сочинение Штумпфа, которое совпадает с моим в желании доказать, что сновидение не бессмысленно и доступно толкованию. Толкование, однако, совершается у него при помощи аллегоризирую-щей символики без ручательства за общеприменимость такого метода. Я между тем придерживаюсь совершенно иного взгляда. Я имел возможность убедиться, что здесь снова перед нами один из тех передних случаев, в которых чрезвычайно упорная народная вера ближе подошла к истине вещей, чем суждения современной науки. Я считаю своим долгом утверждать, что сновидение действительно имеет значение и что действительно возможен подход научный к его толкованию. К этому заключению я пришел следующим путем.

Много лет занимаюсь я изучением многих психопатологических явлений, истерических фобий, навязчивых представлений и т. п. в терапевтических целях. Я имел возможность убедиться из одного важного сообщения Жозефа Брейера,28
  Жозеф (Иозеф) Брейер (1841–1925) – венский невропатолог и психиатр, сотрудник 3. Фрейда на ранних этапах его работы. Совместно с Фрейдом разработал «катарктический» метод лечения истерии: пациент, погруженный в состояние гипнотического сна, вспоминал вытесненные из сознания пси-хотравмирующие переживания и эмоционально «отреагировал» их, после чего грубые истерические симптомы исчезали. Впоследствии, сохраняя принцип «катарсиса» (очищения), 3. Фрейд отказался от применения гипноза. В своих работах он указывает, что открытие «катарктического метода» принадлежит Брейеру.

[Закрыть] что для таких явлений, воспринимаемых в качестве болезненных симптомов, раскрытие их и устранение совпадают друг с другом. (Breuer und Freud. Sludien über Hysteric, Wien. 1895, 3. Aufl. 1916). Когда такое патологическое явление удается свести к отдельным элементам, из которых проистекало оно в душевной жизни больного, то тем самым оно устраняется, и больной избавляется от него. При бессилии других наших терапевтических стремлений и ввиду загадочности таких состояний мне казалось целесообразным пойти по пути, открытому Брейером, и, несмотря на многочисленные трудности, достичь намеченной цели. Каким образом сложилась в конце концов техника этого метода, каков был результат стараний, об этом я буду иметь случай говорить в дальнейшем изложении. Во время этих психоаналитических занятий я натолкнулся на толкование сновидений. Пациенты, которых я заставлял сообщать мне все их мысли и чувства, возникающие у них по поводу определенного вопроса, рассказывали мне свои сновидения и показывали мне тем самым, что сновидение может быть заключено в психологическую цепь, которая от данной патологической идеи простирается в глубь воспоминаний. Теперь уже было нетрудно рассматривать самое сновидение как симптом и применять к нему тот же метод толкования, что и к последнему.29
  Это высказывание 3. Фрейда дает основание для распространенного, но совершенно ошибочного взгляда, будто сновидение рассматривается Фрейдом как «болезненный, невротический симптом». Фрейд лишь применяет для толкования сновидения тот же метод, что и для выяснения смысла невротических симптомов, но само сновидение рассматривает как «полноценный психический акт», присущий каждому здоровому человеку. Сходство же сновидения и психопатологических расстройств лишь подчеркивает, что болезненные расстройства не «создают ничего нового, а лишь искажают нормальные взаимоотношения психических прогрессов».

[Закрыть]

Для этого необходима, конечно, известная психическая подготовка больного. От него требуются две вещи: усиление внимания к его психическим воспоминаниям и устранение критики, при помощи которой он обычно производит подбор возникающих в его мозгу мыслей. В целях его самонаблюдения при помощи повышенного внимания целесообразно, чтобы он занял спокойное положение и закрыл глаза; особенно важным представляется устранение критики воспринятых мыслей и ощущений. Необходимо сказать ему, что успех психоанализа обусловливается тем, что он замечает и сообщает все, что проходит у него через мозг и не пытается подавлять мысли, которые могут показаться ему несущественными, абсурдными или не относящимися к теме; он должен относиться совершенно беспристрастно к своим мыслям; ибо именно эта критика сыграла бы важную роль, если бы ему не удалось найти желанного разъяснения сновидения, навязчивой идеи и т. п.

При психоаналитических занятиях я имел случай заметить, что психическая структура размышляющего человека совершенно иная, чем структура наблюдающего свои психические процессы. При размышлении психический процесс играет большую роль, чем при самом внимательном наблюдении, как то показывает даже напряженная физиономия и морщины на лбу человека, погруженного в раздумье, в противоположность к мимическому спокойствию самонаблюдающего субъекта. В обоих случаях необходимо усиленное внимание, но при обычном размышлении человек сохраняет критику, в силу которой отбрасывает часть возникающих у него мыслей после того, как он их воспринял или прерывает другие, так что не следит за ходом тех мыслей, который, быть может, они начинают: другие мысли он вообще не сознает, так как они подавляются до их восприятия. Самонаблюдатель, напротив того, старается лишь подавить критику; если это ему удается, он начинает сознавать бесчисленное множество мыслей, которые в противном случае остались бы у него неосознанными. При помощи полученного таким путем материала может быть произведено толкование патологических идей, а также и сновидения. Ясно, таким образом, что тут речь идет о подготовлении психического состояния, которое в отношении распределения психической энергии (подвижного внимания) имеет некоторую аналогию с состоянием засыпания (а вместе с тем и с гипнотическим состоянием). При засыпании «нежелательные представления» появляются наружу вместе с ослаблением произвольного (разумеется, также и критического) процесса, оказывающего влияние на ход наших представлений. В качестве причины такого ослабления мы приводим обычно «утомление»; появляющиеся нежелательные представления преобразовываются в зрительные и слуховые образы. (Ср. замечания Шлейермахера и др., с. 34). Г. Зильберг получил из непосредственного наблюдения этого превращения представлений в зрительные образы важные материалы для толкования сновидений. (Jahrbuch der Psychoanalyse I и II, 1809 и сл.). При состоянии, которым пользуются для анализа сновидения и патологических идей, намеренно и умышленно отказываются от активности и используют сохранившуюся психическую энергию (или часть ее) для внимательного прослеживания появляющихся нежелательных мыслей, сохраняющих свой характер представлений (в этом и заключается отличие от состояния при засыпании). Таким образом «нежелательные» представления превращаются в «желательные».

Требуемая здесь установка на мнимо «свободное течение» мыслей с устранением критики, по-видимому, чрезвычайно затруднительна для многих. «Нежелательные мысли» вызывают обычно сильное сопротивление, мешающее им пробиться наружу. Если поверить, однако, нашему великому поэту-мыслителю Фр. Шиллеру, то такой же процесс необходим и для поэтического творчества. В одном месте своей переписки с Кернером., на которое указал Отто Ранк, Шиллер отвечает на жалобу своего друга в его недостаточной плодовитости:

«Причина твоих жалоб объясняется, как мне кажется, тем принуждением, которое твой разум оказывает на твое воображение. Я выскажу здесь одну мысль и проиллюстрирую ее сравнением. Мне представляется вредным, если разум чрезвычайно резко критикует появляющиеся мысли, как бы сторожа и самый порыв их. Идея в своем изолированном виде, быть может, чрезвычайно ничтожна и опасна, но вместе с другими, последующими, она может быть чрезвычайно важной; в связи с этими другими идеями, в отдельности такими же ничтожными, она может представить собою весьма интересный и существенный ход мыслей. Обо всем этом не может судить рассудок, если он не сохраняет идею до тех пор, пока не рассматривает ее в связи с остальными. В творческой голове, напротив того, разум снимает с ворот свою стражу, идеи льются в беспорядке и лишь затем он окидывает их взглядом, осматривает целое скопление их. Вы, господа критики, стыдитесь или боитесь мгновенного преходящего безумия, которое наблюдается у всякого творческого разума и продолжительность которого отличает мыслящего художника от мечтателя. Отсюда-то и проистекают ваши жалобы на неплодовитость: вы чересчур рано устраняете мысли и чересчур строго их сортируете». (Письмо от 1 декабря 1788 года).

И тем не менее «такое снятие стражи с ворот разума», по выражению Шиллера, такое погружение себя в состояние самонаблюдения без критики отнюдь нетрудно.

Большинство моих пациентов осиливают эти трудности уже после первых указаний; для меня лично это тоже не представляет особой трудности, особенно когда я записываю свои мысли. Сумма психической энергии, на которую, таким образом, понижается критическая деятельность и которая в то же время повышает интенсивность самонаблюдения, значительно колеблется, смотря по теме, на которой должно фиксироваться внимание пациента.

Первый шаг при применении этого метода учит, что в качестве объекта внимания следует брать не сновидение во всем его целом, а лишь отдельные элементы его содержания. Если я спрошу неопытного пациента: «Что вызвало у вас такое сновидение?» – то он обычно не может найти ничего в своем умственном кругозоре; мне приходится разложить сновидение на отдельные части, и тогда он к каждой такой части приводит целый ряд мыслей, которые можно назвать «задними мыслями» этих элементов сновидения. В этом первом важном условии мой метод толкования сновидений отличается уже от популярного исторического и легендарного метода толкования при помощи символизации и приближается ко второму методу «расшифровывания». Он, как и последний, представляет собою толкование on detail, а не en masse: как последний, он берет с самого начала сновидение как конгломерат психических явлений.

Во время моих психоанализов у невротиков мне удалось истолковать, наверное, несколько тысяч сновидений, но этим материалом я не воспользуюсь здесь для введения в технику и сущность толкования сновидений. Не говоря уже о том, что мне могли бы возразить, что это сновидения невропатов, не дающие возможности провести аналогию их со сновидениями здоровых людей, к устранению их меня побуждает еще и другая причина. Тема, которой касаются эти сновидения, разумеется, почти всегда история болезни, на которой базируется данный невроз. Благодаря этому для каждого сновидения необходимы были бы чересчур распространенные предварительные сообщения и ознакомление с сущностью и этиологическими условиями психоневроза; все эти вещи сами по себе в высшей степени интересны, они, наверное, отвлекли бы наше внимание от самой проблемы сновидения. Моя же цель заключается, наоборот, в том, чтобы толкованием сновидений подготовить разрешение более трудной и сложной проблемы психологии неврозов. Если же я отказываюсь от сновидений невротиков, от своего главного материала, то я имею уже право не быть чересчур разборчивым в другом материале. Мне остаются лишь те сновидения, которые сообщены мне случайно здоровыми людьми или же которые я нашел в качестве примера в литературе проблемы сновидения. К сожалению, все эти сновидения лишены анализа, без которого я не могу найти смысла сновидения. Мой метод не так удобен, как метод популярного расшифровывания, который при помощи постоянного ключа раскрывает содержание сновидений; я, наоборот, готов к тому, что одно и то же сновидение у различных лиц и при различных обстоятельствах может открывать совершенно различные мысли.30
  Внимательному читателю здесь становится ясно, что упрек в том, что 3. Фрейд создатель очередного (в основном сексуального) «сонника», явно несправедлив. Один и тот же образ может символизировать совершенно различные мысли. Единственный путь к «дешифровке» символа – толкование его вместе со свободными ассоциациями пациента. Но даже при тождественном значении символа он приобретает совершенно иной, субъективно окрашенный «личностный смысл» в переживаниях каждого конкретного человека.

[Закрыть] Благодаря всему этому, я стараюсь использовать мои собственные сновидения как наиболее обильный и удобный материал, проистекающий, во-первых, от довольно нормальной личности, а во-вторых, касающийся самых различных пунктов повседневной жизни. Читатели могут усомниться в надежности такого «самоанализа». Произвол при этом, конечно, не исключен. Однако самонаблюдение, на мой взгляд, значительно удобнее и целесообразнее, чем наблюдение над другими; во всяком случае можно попытаться установить, какую роль играет самоанализ в толковании сновидений. Другую, значительно большую трудность мне пришлось преодолеть внутри самого себя. Человек испытывает понятную боязнь раскрывать интимные подробности своей душевной жизни: он всегда рискует встретить непонимание окружающих. Но боязнь эту необходимо подавлять. «Всякий психолог, – пишет Дельбеф, – должен признаться в своей слабости, если это признание позволит ему осветить ранее закрытую проблему». И у читателя, как мне кажется, начальный интерес к интимным подробностям должен скоро уступить место исключительному углублению в освещаемую этим психологическую проблему.

Читать книгу Толкование сновидений Зигмунда Фрейда : онлайн чтение

Зигмунд Фрейд

Sigismund Schlomo Freud

Сигизмунд Шломо Фрейд

Родился: 6 мая 1856, Фрайбер, Моравия, Чехия;

Скончался: 23 сентября 1939, Лондон, Англия.

Родители:

отец – Якоб Фройд, родился в 1815 году в городе Тисменыця Ивано-Франковской губернии;

мать – Амалия Натансон также родилась на Украине, в городе Броды, Львовская губерния;

Интересы: психоанализ, терапия.

Образование: магистр, Венский университет, 1881.

Профессиональная деятельность: доцент Венского университета, 1885; профессор неврологии Венского университета, 1902…38; почетный доктор права университета Кларка, 1909; иностранный член Королевского Общества; основатель Венского психоаналитического общества; редактор International Journal of Psychoanalysis, Imago.

Основные публикации

1896 The Aetiology of Hysteria, 3, 187–221.

1900 The Interpretation of Dreams.

1901 The Psychotherapy of Everyday Life. 1905 Three Essays on Sexuality, 7, 135–143.

1909 Analysis of a phobia in a 5 year old boy, 10, 3-149

1911 Psychoanalytic notes on an autobiographical account of a case of paranoia (Dementia Paranoides).

1913 Totem and Taboo. 1923 The Ego and the Id, 3-66. 1925 Some physical consequences of the anatomical distinction between the sexes, 19, 243–258.

1927 The future of an illusion, 21, 3-56.

1931 Female sexuality, 21, 221-43.

1933 Femininity, 22, 112–135.

1933 New Introductory Lectures on Psychoanalysis.

1939 Moses and Monotheism. 1966 The Standard Edition of the Complete Psychological Works of Sigmund Freud. Hogarth Press and the Institute of Psychoanalysis.

Рекомендуемая литература

Grunbaum A. (1984) The Foundations of Psychoanalysis: A Philosophical Critique. University of California Press.

Kline P. (1981) Fact and Fantasy in Freudian Theory. Routledge.

Зигмунд Фрейд получил образование по специальности врача в Вене в 1880-х. Он публиковал статьи в области неврологии и афазии, но не имел возможности получить академическую должность из-за господствующего антисемитизма. В результате он занялся психиатрией, работал с Шарко в Париже и размышлял, сначала вместе с доктором Брейером, над идеей психоанализа.

Начиная с 1890 и до своей смерти в Англии в 1939, Фрейд играл основную роль в развитии идей психоанализа и его институтов, хотя по мере развития этого направления сюда внесли свой немалый вклад и другие ученые.

Следует иметь в виду, что психоанализ – это и теория, и терапевтический метод, основанный на ней. В этой статье я коснусь главным образом теории. Когда Фрейд впервые представил результаты своего психоаналитического метода – лечения беседой, в ходе которого пациентам, лежащим на знаменитой кушетке, предлагалось излагать свои свободные ассоциации аналитику, его встретили •насмешками, скептицизмом и враждебностью. Представление о детской сексуальности, о том, что сексуальные влечения являются важной побудительной силой человеческого поведения, Эдипов комплекс и тот факт, что людьми управляет не разум, а бессознательные влечения, – все это оскорбляло европейский викторианский «дух времени». Эту обиду Фрейд интерпретировал как сопротивление мучительной истинности этих идей.

Фрейд объявил, что он открыл эти истины при помощи своего психоаналитического метода, опирающегося на принципы свободных ассоциаций и анализ сновидений. Все это составило фундамент его теории и в настоящее время весьма критически оценивается наукой.

В 20-е и 30-е психоаналитическую терапию стали рассматривать как мощное средство для лечения психических расстройств, и постепенно идеи Фрейда нашли признание, особенно со стороны образованной части общества. Слава Фрейда была так велика, что нацисты не решились ликвидировать его практику и разрешили ему эмигрировать в Англию после того, как он порекомендовал им сделать это, – ирония, конечно, но, к счастью, она спасла его. Фрейд был принят в Королевское общество и к концу жизни считался одним из величайших мыслителей своего времени и, возможно, стоял в одном ряду с Дарвином и Эйнштейном.

Психоаналитическая теория охватывает все аспекты человеческого разума и пытается описать буквально все. Это притягательно, особенно для тех, кто не имеет научной подготовки, и тех, кто жаждет объяснить всю сложность человеческого поведения и опыта. Но это является также и слабым местом психоанализа с точки зрения критериев научности Поппера. Она не может предсказывать, а дает только post hoc объяснения. По причине этого дефекта психоанализ был изгнан научной психологией в царство теорий, имеющих только исторический интерес. Айзенк был одним из наиболее суровых его критиков как за псевдонаучную методологию, так и за неэффективность психоаналитической терапии.

Хотя споры по поводу теории и терапии Фрейда не утихают до сих пор, в Соединенных Штатах и во Франции психоаналитическая терапия продолжает практиковаться, хотя и в современном облике. Это происходит потому, что, несмотря на упомянутые проблемы, идеи психоанализа согласуются с человеческим опытом и объясняют реальный мир – в отличие от современных психологических теорий, ограничивающихся рамками лаборатории.

Творчество Фрейда обширно, но основные идеи можно сформулировать кратко и четко. Наиболее существенным является тот факт, что бессознательные побуждения и желания оказывают значительное влияние на нашу жизнь и, если они не осознаны, а осознать их можно только при помощи психотерапии, контроль над ними невозможен. У здоровой личности существует динамический баланс между силами «Я», связанными с реальностью и, в значительной степени, осознанными, силами «сверх-Я», включающими моральные аспекты, и силами «Оно», представляющими хранилище бессознательных влечений и скрытых, подавленных желаний. Неврастеники управляются своим «сверх-Я», психопаты – своим «Оно», поскольку защитные механизмы их «Я» нарушены. В действительности цель психотерапии состоит в замещении активности «Оно» на активность «Я». Идея о бессознательных защитных механизмах «Я» является одной из ключевых в понимании человеческого поведения. Например, расизм можно рассматривать как проекцию скрытых желаний, неистовство защитников прав животных означает, что их чувства к животным результат не до конца вытесненного Эдипова комплекса. Существование защитных механизмов означает, что примитивные интервью и опросники, столь любимые социальной психологией, обречены на провал. Следует заметить, что в настоящее время имеются обширные экспериментальные данные в пользу защитных механизмов, и эта концепция сейчас широко используется в психологии личности в некой расширенной форме.

Фрейд хорошо известен своими идеями о детской сексуальности, проходящей через оральную, анальную и фаллическую стадии до наступления, после латентного периода, зрелой формы генитальной сексуальности. Эти идеи являются частью его теории развития, кульминационной точкой которой – в этом Фрейд видел свое основное открытие – является Эдипов комплекс, рассматриваемый им как универсальный. Мальчик желает убить своего отца и спать со своей матерью. Эти чувства подавляются страхом перед возможной местью со стороны отца, возникает так называемый кастрационный комплекс. Страх кастрации приводит мальчика к идентификации с его отцом, так формируется «сверх-Я», ребенок усваивает ценности и мораль родителей. Для девочек развитие происходит похожим образом. Здесь важен не страх перед кастрацией, а зависть к пенису, вера девочки в то, что и она была кастрирована. Эдипов комплекс глубинным образом воздействует на нашу эмоциональную жизнь и считается корнем неврозов.

Этот аспект теории Фрейда сейчас, в конце XX в., пользуется дурной славой. Современные женщины находят оскорбительным то, что их считают управляемыми завистью к пенису и низшими по отношению к мужчинам. Фрейд считал развитие «сверх-Я» и, следовательно, моральных ценностей у женщин не таким сильным, как у мужчин, так как последние управляются страхом кастрации. Кроме того, утверждение, что дети обнаруживают сексуальное влечение, рассматривается как отталкивающее в свете рассуждений о сексуальном домогательстве, которые так модны сейчас во многих типах психиатрии. Это отчасти верно потому, что Фрейд первоначально также полагал, что его пациенты подверглись сексуальному домогательству, но впоследствии отказался от этой точки зрения и пришел к выводу о воображаемой природе первоначальной травмы. Иными словами, современная психиатрия этого типа регрессировала на сотню лет, как если бы психоанализ никогда не существовал. Выражаясь словами Фрейда, это превосходный пример того сопротивления, с которым, как был уверен Фрейд, его теория всегда будет встречаться.

На ранней стадии психоанализа Фрейд разработал теорию сновидений, которая была центральной и служила основой для его достижений в терапии. Сновидения рассматриваются как «царская дорога» к бессознательному, поскольку их содержание всегда отражает подавленные желания. Эта маскировка, работа сна, служит примером работы бессознательного, первичных процессов, которые обычно спрятаны. Таким образом, анализ сновидений направлен на бессознательные влечения пациентов.

Как уже упоминалось, одной из привлекательных сторон в теории Фрейда является широта ее охвата. Исходя из относительно малого числа уже рассмотренных концепций, Фрейд мог объяснить любой аспект человеческого поведения. Вот несколько примеров, демонстрирующих такое толкование. Юмор и остроумие рассматриваются как запретные желания. Работа шутки сродни работе сна. Шутка – это агрессивное или сексуальное высказывание. Согласно воззрениям Фрейда, никаких шуток не существует. В шутках, как и в вине, содержится истина.

Фрейд также отказывает в праве на существование случайности. И оговорка, и случайно вырвавшееся слово выражают подавленные желания. Для Фрейда нет мелочей, все имеет значение. Чье письмо не отправлено, чей адрес забыт, чья посуда разбита, чья одежда запачкана томатным соусом? Эти вопросы необходимо задать и на них необходимо дать ответ, что и делает теория Фрейда. Наконец, антропология и религия: Фрейд использовал Эдипов комплекс для объяснения феноменов тотемизма и табу, для объяснения религиозных убеждений.

В заключение следует сказать о том, что теория Фрейда является одной из самых влиятельных научных теорий XX в. Недавно на ее научные положения и их применение в терапии вновь обрушилась критика, например, Айзенк считает, что она оказывает гибельное воздействие на науку психологию. Несмотря на эту критику, психоанализ продолжает развиваться и в Америке, и в Европе. Он пользуется популярностью, особенно среди образованной интеллигенции вне психологических кругов, как подход к рассмотрению человека в целом. Похоже, что современная психология не нуждается ни в полном отвержении теории Фрейда, ни в ее полном принятии, как требовал классический психоанализ. Сейчас, в связи с современными исследованиями в области генетики и биохимии, настало время перейти к научному объяснению человеческой психологии.

Пол Клайн

Читать книгу Толкование сновидений Зигмунда Фрейда : онлайн чтение

Я имел однажды случай в течение продолжительного времени наблюдать за одной молоденькой девушкой, претерпевшей целый ряд психических состояний. В припадках крайнего возбуждения и спутанности, с которых началась ее болезнь, пациентка обнаружила отвращение к своей матери, била ее и ругала, как только та приближалась к постели, между тем как к своей старшей сестре она питала нежное чувство и во всем ее слушалась. Вслед за этими припадками у нее появилось довольно ясное состояние ума, но продолжительная ала-тия и бессонница; в этой фазе я начал ее лечение и подверг анализу ее сновидения. Больная часть их трактовала в более или менее скрытой форме о смерти матери: она то присутствовала на похоронах какой-то пожилой дамы, то видела себя и свою сестру в трауре; относительно значения ее сновидений не могло быть, конечно, никаких сомнений. При последовавшем улучшении появились истерические фобии; наиболее мучительной из них была боязнь, что с матерью что-то случилось. Где бы она ни была, она спешила домой, чтобы убедиться, что ее мать жива. Случай этот в связи с другими моими наблюдениями чрезвычайно поучителен; он показывает различные способы реагирования психического аппарата на одно и то же возбуждающее представление. В состоянии возбуждения и спутанности, которое я понимаю как подавление второй психической инстанции со стороны первой, находящейся обычно в подавленном состоянии, бессознательная враждебность по отношению к матери проявилась в моторных действиях; когда затем наступило первое успокоение, смятение было подавлено и было восстановлено господство цензуры, тогда этой враждебности осталась единственно доступной сфера сновидения, чтобы там осуществилось желание о смерти матери; когда выздоровление подвинулось еще дальше, оно в качестве истерической про-тивореакции создало преувеличенную заботу о матери. В этом смысле вполне понятно и то, почему истерические девушки преувеличенно пылко любят своих матерей.

В другой раз я имел случай проникнуть в бессознательную душевную жизнь одного молодого человека, который страдал навязчивым неврозом и не мог выходить на улицу, так как его мучила мысль, что он может убить всех людей, встречающихся с ним. Он проводил все свое время за тем, что собирал доказательства своего alibi, в случае если против него будет возбуждено обвинение в каком-либо совершенном в городе убийстве. Мне не нужно упоминать здесь о том, что он был чрезвычайно нравственным и интеллигентным человеком. Анализ его состояния вскрыл в качестве причины этой тяжелой навязчивой идеи его желание убить своего чрезмерно строгого отца; желание это проявилось, к его удивлению, вполне сознательно в возрасте семи лет, но относится, несомненно, к еще более раннему периоду детства. После тяжелой болезни и смерти отца на тридцать первом году жизни больного появляется навязчивый упрек, который в форме вышеупомянутой фобии переносится на чужих. Кто в состоянии испытать желание свергнуть своего собственного отца с вершины горы в пропасть, про того можно подумать, что он не пощадит жизни и чужих ему людей; такой человек имеет поэтому основание запираться у себя в комнате и не выходить на улицу.

На основании моих многочисленных наблюдений родители играют преобладающую роль в детской душевной жизни всех позднейших психоневротиков; любовь к одному из них и ненависть к другому образуют неизменную составную часть психического материала, образованного в то время и чрезвычайно важного для симптоматики последующего невроза. Я не думаю, однако, что психоневротики резко отличаются в этом от других нормальных людей. Гораздо вернее – это подтверждается случайными наблюдениями над нормальными детьми, – что они со своими дружелюбными и враждебными желаниями по отношению к своим родителям воплощают лишь процесс преувеличения, который более или менее интенсивно и отчетливо совершается у большинства детей. Древность в подтверждение этой истины завещала нам чрезвычайно убедительный миф, глубокое и всеобъемлющее значение которого становится понятным лишь при помощи установления вышеуказанных черт детской психологии.

Я разумею здесь миф о царе Эдипе и одноименную трагедию Софокла. Эдип, сын Лая, фиванского царя, и Иокасты, покидается своими родителями вскоре после рождения на свет, так как оракул возвестил отцу, что еще нерожденный им сын будет его убийцей. Эдипа спасают, и он воспитывается при дворе другого царя, пока сам, сомневаясь в своем происхождении, не спрашивает оракула и не получает от него совет избегать родины, так как он должен стать убийцей своего отца и супругом своей матери. По дороге с мнимой родины он встречает царя Лая и убивает его во внезапно разгоревшемся сражении. Потом подходит к Фивам, разрешает загадку преграждающего путь сфинкса и в благодарность за это избирается на фиванский престол и награждается рукою Иокасты, Долгое время он правит в покое и мире и производит от своей жены-матери двух дочерей и двух сыновей, как вдруг разражается чума, заставляющая фиванцев вновь обратиться к оракулу с вопросом. Здесь-то и начинается трагедия Софокла. Гонец приносит ответ оракула, что чума прекратится, когда из города будет изгнан убийца Лая. Где же он, однако? «Кто след найдет столь древнего злодейства?» (Перевод Мережковского).

Действие трагедии состоит не в чем ином, как в постепенно пробуждающемся и искусственно замедляемом раскрытии – аналогичном с процессом психоанализа – того, что сам Эдип – убийца Лая и в тоже время сын убитого и Иокасты. Потрясенный своим страшным злодеянием, Эдип ослепляет себя и покидает родину. Предсказание оракула сбылось.

«Царь Эдип» – так называемая трагедия рока; ее трагическое действие покоится на противоречии между всеобъемлющей волей богов и тщетным сопротивлением людей, которым грозит страшное бедствие; подчинение воле богов, бегство и сознание собственного бессилия – вот в чем должен убедиться потрясенный зритель трагедии. Современные писатели старались достичь той же цели, изображая в своих поэтических творениях указанное противоречие, но развивая его на собственной канве. Зритель, однако, оставался холодным и безучастно смотрел, как, несмотря на все свое сопротивление, невинные люди должны были подчиниться осуществлению тяготевшего над ними проклятия; позднейшие трагедии рока не имели почти никакого успеха.

Если, однако, «Царь Эдип» потрясает современного человека не менее, чем античного грека, то причина этого значения греческой трагедии не в изображении противоречия между роком и человеческой волей, а в особенностях самой темы, на почве которой изображается это противоречие. Есть, очевидно, голос в нашей душе, который готов признать неотразимую волю рока в «Эдипе», в то время как в «Родоначальнице» или в других трагедиях рока мы считаем наши решения произвольными. Такой момент действительно имеется в истории самого царя Эдипа. Судьба его захватывает нас потому, что она могла бы стать нашей судьбой, потому что оракул снабдил нас до нашего рождения таким же проклятием, как и Эдипа. Всем нам, быть может, суждено направить наше первое сексуальное чувство на мать и первую ненависть и насильственное желание на отца; наши сновидения убеждают нас в этом. Царь Эдип, убивший своего отца Лая и женившийся на своей матери Иокасте, представляет собой лишь осуществление желания нашего детства. Но более счастливые, нежели он, мы сумели отщепить наше сексуальное чувство от матери и забыть свою ревность по отношению к отцу. Человек, осуществивший такое первобытное детское желание, вселяет в нас содрогание, мы отстраняемся от него со всей силой процесса вытеснения, которое претерпевают с самого детства эти желания в нашей душе. Освещая преступление Эдипа, поэт приводит нас к познанию нашего «я», в котором все еще шевелятся те же импульсы, хотя и в подавленном виде. То противопоставление, с которым покидает нас хор:

 
«…Посмотрите на Эдипа,
На того, кто был великим, кто ни зависти сограждан,
Ни судьбы уж не боялся, ибо мыслью он бесстрашной
Сокровеннейшие тайны сфинкса древнего постиг.
Посмотрите, как низвергнут он судьбой» —
 

это напоминание касается нас самих и нашей гордости, нас, ставших со времени детства столь мудрыми и сильными в нашей оценке. Как Эдип, мы живем, не сознавая противоморальных желаний, навязанных нам природой; сознав их, мы все отвратили бы взгляд наш от эпизодов нашего детства.

Ни одно открытие психоаналитического исследования не вызывало столько ожесточенных нападок, столько бешеного сопротивления и – столько забавных недоразумений со стороны критики, сколько это указание на детские, оставшиеся бессознательными инцестуозные наклонности. В последнее время появилась даже попытка считать этот инцест, вопреки всему опыту, лишь символическим. Содержательное толкование мифа об Эдипе дает Ференци (в Imago, I, 1912), основываясь на одном письме Шопенгауэра. – Затронутый впервые в «Толковании сновидений» «Эдипов комплекс» получил при дальнейшем изучении огромнейшее значение для понимания истории человечества и развития религии и нравственности. См. «Тотем и табу». (Русск. перев. Психолог. и психоаналит. библиотека. Вып. VI; Москва, Госиздат).

То, что миф об Эдипе возник из древнейшего материала сновидений, который имеет своим содержанием мучительное нарушение отношения к родителям благодаря первым побуждениям сексуальности, на этот счет в самом тексте трагедии Софокла имеется довольно прозрачное указание. Иокаста утешает Эдипа, еще не понявшего истинного положения дела, но все же уже озабоченного изречением оракула; она напоминает ему о сновидении, которое видят многие, но которое не имеет, по ее мнению, никакого значения:

 
«Ведь до тебя уж многим людям снилось,
Что с матерью они – на ложе брачном,
Но те живут и вольно, и легко,
Кто в глупые пророчества не верит».
 

Сновидение о половой связи с матерью наблюдается, как тогда, так и теперь, у многих людей, сообщающих о нем с возмущением и удивлением. Оно и составляет, несомненно, ключ к трагедии и находится в соответствии со сновидением о смерти отца. Миф об Эдипе представляет собою реакцию фантазии на оба эти типические сновидения и, подобно тому как сновидения эти вселяют во взрослых чувство отвращения, так и самый миф должен иметь своим содержанием ужас и самонаказание. В своей законченной форме он носит черты дальнейшей исторической обработки, старавшейся придать ему теологизирующую тенденцию. (Ср. материал сновидений об эксгибиционизме.) Попытка объединить божественное всемогущество с ответственностью человека должна была потерпеть крушение на этом, как и на всяком другом материале.

На том же самом базисе, что и «Царь Эдип», покоится и другая величайшая трагедия – «Гамлет» Шекспира. Но в измененной обработке одного и того же материала обнаруживаются все различия в психической жизни обоих столь отдаленных друг от друга культурных периодов, весь вековой прогресс процесса вытеснения в душевной жизни человечества. В «Эдипе» лежащее в основе его желание ребенка всплывает наружу и осуществляется, точно в сновидении; в «Гамлете» оно остается вытесненным и мы узнаем о наличности его – аналогично положению вещей при неврозе – лишь вследствие исходящих от него задержек. Эта трагедия имеет своеобразную общую черту с покоряющим действием современных драм, а именно: характер героя совершенно неясен. Драма построена на том, что Гамлет колеблется осуществить выпавшую на его долю задачу мести; каковы основы или мотивы этого колебания на этот счет текст не говорит ничего, и многочисленные попытки толкования драмы дали очень мало в этом отношении. Согласно господствующему еще и теперь толкованию Гете, Гамлет представляет собою тип человека, жизненная энергия которого парализуется преувеличенным развитием мышления («Приведен в болезненное состояние бледностью мысли»). Согласно другому воззрению. Шекспир старался изобразить слабый, нерешительный характер, склонный к неврастении. Фабула драмы показывает нам, однако, что Гамлет отнюдь не беспомощен. Мы дважды видим его поступки: в первый раз он в неожиданном аффекте закалывает подслушивающего за портьерой Полония, в другой же раз умышленно, даже коварно посылает на смерть двух царедворцев. Что же препятствует ему осуществить задачу, внушенную ему тенью отца? Здесь снова приходит на мысль то, что задача эта совершенно особого рода. Гамлет способен на все, только не на месть человеку, который устранил его отца и занял его место у матери, человеку, воплотившему для него осуществление его вытесненных детских желаний. Ненависть, которая должна была бы побудить его к мести, заменяется у него самоупреками и даже угрызениями совести, которые говорят ему, что он сам, в буквальном смысле, не лучше, чем преступник, которого он должен покарать. Этим я лишь перевожу в сферу сознания то, что бессознательно дремлет в душе героя; если кто-нибудь назовет Гамлета истериком, то я сочту это лишь выводом из моего толкования. Сексуальное отвращение, которое Гамлет высказывает в разговоре с Офелией, играет здесь решающую роль, то самое сексуальное отвращение, которое в последующие годы все больше и больше овладевает душою Шекспира вплоть до своего окончательного завершения в «Тимоне Афинском». В «Гамлете» воплощается, разумеется, лишь собственная душевная жизнь поэта; из книги Георга Брандеса о Шекспире (1896) мы знаем, что трагедия эта написана вскоре после смерти его отца (1601), то есть под впечатлением свежей скорби и воскрешения детского чувства по отношению к нему. Известно также и то, что рано умерший сын Шекспира носил – имя Гамлет (идентично с именем Гамнет). В то время как «Гамлет» трактует отношение сына к родителям, «Макбет», связанный с ним по времени, касается темы бездетности. Подобно тому как всякий невротический симптом и как само сновидение допускает самые различные толкования и даже требует целого ряда их для своего понимания, так и всякое истинно поэтическое творение проистекает в душе поэта не из одного мотива и допускает не одно толкование.

Я попытался вскрыть здесь наиболее глубокий слой душевной жизни Шекспира. Э. Джонс70
  Э. Джонс (1879–1958) – английский психоаналитик, один из членов кружка возникшего вокруг Фрейда в первые годы его психоаналитической работы. Джонс «открыл» психоанализ англоязычному миру, был одним из основателей Американской психоаналитической ассоциации и Британского психоаналитического общества.

[Закрыть] дополнил вышеприведенные указания на аналитическое понимание «Гамлета» и подверг критике другие имеющиеся в литературе толкования (Das Problem des Hamlet und der Odipus-komple, 1911). Другие попытки анализа «Макбета» см. в моей статье «Einige Charaktertypen aus der psychoanalytischen Arbeit, Imago» IV, 1916, и у Л. Иекеля Shakespeares Macbeth, Imago V, 1918.

Я не могу оставить рассмотрения типических сновидений и сновидений о смерти близких родных, не сказав несколько слов об их значении для теории сновидения вообще. Сновидения эти представляют собою довольно необычный случай того, что мысль сновидения, содержащая вытесненное желание, не претерпевает влияния цензуры и в неизменном виде переходит в сновидение. На это должны быть особые основания. Я полагаю, что решающую роль играют здесь два момента: во-первых, нет ни одного желания, от которого мы были бы более далеки; мы полагаем, что эти желания «не могут прийти нам в голову даже во сне», и поэтому-то цензура не сопротивляется им в достаточной мере, все равно как законодательство Солона71
  Солон (ок. 640–560 до н. э.) – афинский политический деятель и поэт. В античное время был причислен к «Семи мудрецам». В 594 г. до нашей эры стал архонтом и был наделен чрезвычайными полномочиями. Реформировал законодательство, в частности упразднил институт «рабства за долги».

[Закрыть] не выставляет определенного наказания за отцеубийство. Во-вторых, вытесненное и бессознательное желание особенно часто сталкивается с остатками впечатлений предыдущего дня ввиду забот о жизни близкого лица. Эти заботы не могут быть включены в сновидение иначе, как через посредство одноименного желания; желание же может быть замаскировано заботой. Если думать, что все это происходит гораздо проще, что ночью в сновидении лишь продолжается то, что начато днем, то сновидения о смерти близких родных будут стоять совершенно особняком от какой бы то ни было теории сновидения, являясь совершенно неразрешимой загадкой.

Весьма поучительно также проследить взаимоотношение этих сновидений и сновидений, сопровождающихся страхом. В сновидении о смерти близких людей вытесненное желание находит себе путь, по которому оно может избегнуть цензуры, а вместе с тем и обусловливаемого ею искажения. Постоянным сопутственньм явлением в данном случае является то, что субъект испытывает в сновидении болезненные ощущения. Точно так же и сновидение, сопровождающееся страхом, наблюдается лишь тогда, когда цензура подавляется вполне или хотя бы отчасти, и, с другой стороны, подавлению цензуры помогает то, что страх является уже налицо в качестве актуального ощущения, проистекающего из соматических источников. Очевидно, таким образом, какой тенденции придерживается цензура, обусловливая искажающую деятельность сновидения: она имеет в виду предотвратить появление страха или других мучительных аффектов.

Выше я говорил об эгоизме детской души и сейчас коснусь его с целью показать здесь, что сновидения сохраняют и этот характер. Они все без исключения абсолютно эгоистичны, во всех них проявляется ваше драгоценное «я», хотя иногда и в замаскированной форме. Желания, осуществляющиеся в них, это постоянно желания нашего «я»; интерес к другому лицу в сновидении всегда иллюзорен. Я подвергну здесь анализу несколько примеров, противоречащих якобы этому моему утверждению.

I. Четырехлетний мальчик рассказывает: ему приснилось большое блюдо, на котором лежит большой кусок жареного мяса. Неожиданно кусок этот съедается, не будучи даже разрезан. Человека, который съел мясо, он не видел. Все большое, обильное, чрезмерное и преувеличенное в сновидении носит несомненно характер детства. У ребенка нет более горячего желания, нежели как стать взрослым и прежде всего получать столько, сколько получают взрослые; ребенка трудно удовлетворить: он постоянно требует повторения того, что ему понравилось или было вкусно. Быть умеренным, скромным он научается лишь благодаря воспитанию; как известно, невротик тоже склонен к неумеренности и преувеличению.

Кто же был этот человек, об обильном обеде которого приснилось ребенку? Разъяснение на этот счет нам дают переживания предыдущего дня. Мальчику в течение нескольких дней была прописана врачом молочная диета; накануне сновидения вечером он нашалил и в наказание за это был лишен ужина. Уже раньше как-то он испытал это наказание и вел себя при этом очень мужественно. Он знал, что ничего не получит, но ни одним словом не намекнул на то, что испытывает голод. Воспитание начинает оказывать на него свое действие; оно проявляется уже в сновидении, обнаруживающем зародыши искажающей деятельности. Не подлежит сомнению, что сам он тот человек, желания которого направляются на столь обильный ужин. Так как он знает, однако, что он наказан и не имеет права ничего есть, то он не решается даже во сне сесть за стол и съесть вкусное блюдо, как это делают в сновидениях голодные дети (ср. сновидение о землянике, виденной маленькой Анной).

II. Мне снится однажды, что в окне одного книжного магазина я вижу новый выпуск той серии книг в роскошных переплетах, которые я обычно покупаю (Монографии о художниках, по истории, по вопросам искусства и т. п.). Новая серия называется: «Знаменитые ораторы (или речи)», и выпуск первый посвящен доктору Лехеру.

При анализе я удивляюсь, что меня могла заинтересовать слава доктора Лехера, побившего рекорд продолжительности речи во время немецкой обструкции в парламенте. На самом же деле я за несколько дней до сновидения начал психическое лечение нескольких новых пациентов, так что теперь принужден говорить от десяти до одиннадцати часов в сутки. Таким образом, я сам побиваю рекорд продолжительности речи.

III. В другой раз мне снится, что один мой знакомый университетский преподаватель говорит: «Мой сын. Миоп». Затем следует диалог из коротких вопросов и ответов. Вслед за этим я вижу себя самого и своих сыновей; для открытого содержания сновидения отец и сын (профессор М.) являются лишь подставными лицами, скрывающими меня и моего старшего сына. К этому сновидению я вернусь еще в дальнейшем в силу другой его особенности.

IV. Пример действительно низменных эгоистических чувств, скрывающихся позади забот, обнаруживает следующее сновидение.

Мой друг Отто выглядит очень плохо, у него дурной цвет лица, и глаза как-то странно навыкате.

Коллега Отто мой домашний врач, я ему очень обязан, так как он уже несколько лет следит за здоровьем моих детей и очень успешно их лечит; кроме того, он им делает подарки по каждому малейшему поводу. Накануне сновидения он был у нас, и моя жена заметила, что он устал и плохо выглядит. Ночью я вижу сновидение, которое наделяет его некоторыми признаками базедовой болезни. Тот, кто не следует моим правилам толкования сновидений, истолкует это сновидение в том смысле, что я озабочен здоровьем моего друга и что эта забота реализуется во сне. Это было бы возражением не только против того моего утверждения, будто сновидение представляет собою осуществление желания, но и против другого, что оно доступно лишь эгоистическим интересам и целям. Но тот, кто так истолковывает сновидение, пусть разъяснит мне, почему я предполагаю у Отто наличность базедовой болезни, когда для такого диагноза у меня нет ни малейшего основания.

Мой анализ дает, однако, следующий материал, относящийся к эпизоду, имевшему место лет шесть назад. В небольшом обществе, в котором находился, между прочим, и профессор Р., мы ехали ночью по лесу, находящемуся в нескольких часах езды от нашей дачи. Кучер, бывший навеселе, выбросил нас из экипажа, и лишь по счастливой случайности мы все остались невредимыми. Нам пришлось, однако, переночевать в ближайшей гостинице, где известие о постигшем нас несчастье вызвало большое сочувствие. Какой-то господин с весьма отчетливыми признаками базедовой болезни – впрочем, у него был только коричневый цвет кожи и глаза навыкате; струмы, как и в сновидении, не было – предложил свои услуги и спросил, не может ли он чем-нибудь быть нам полезен. Профессор Р. по своей обычной манере ответил: «Разве только тем, что вы мне одолжите ночную сорочку». На это благородный человек сказал: «К сожалению, этим я вам служить не могу», – и ушел.

Продолжая анализ, я вспоминаю, что «Базедов» не только фамилия врача, но и одного из известнейших педагогов (в бодрственном состоянии я, однако, не совсем уверен, так ли это). Между тем именно коллегу Отто я просил в случае, если со мною что-нибудь случится, взять на себя заботу о физическом развитии моих детей, особенно же в период зрелости (в связи с этим и ночная сорочка). Наделяя в сновидении коллегу Отто болезненными симптомами вышеупомянутого благородного человека, я хочу, по-видимому, этим сказать: «Если со мною что-нибудь случится, от него дождешься столько же, сколько от того барона Л., несмотря на его любезное предложение». Эгоистическая тенденция этого сновидения вполне очевидна. Когда доктор Эрнест Джонс в одной своей научной лекции в Америке говорил об эгоизме в сновидениях, какая-то ученая дама восстала против такого, якобы ненаучного, обобщения и заявила, что автор может судить лишь только по сновидениям австрийцев и не имеет права возводить такого обвинения на сновидения американцев. Она лично может гарантировать, что ее сновидения все строго альтруистичны.

Где же, однако, здесь осуществление желания? Конечно, не в мести коллеге Отто, которому действительно, кажется, суждено играть незавидную роль в моих сновидениях; осуществление желания заключается совершенно в ином. Заменяя коллегу Отто в сновидении вышеупомянутым благородным человеком, я в то же время отождествляю свою собственную персону с другим человеком, а именно с профессором Р., так как я требую от Отто того же, что по другому поводу потребовал профессор Р. от барона Л. Тут-то и разрешение загадки. Профессор Р. аналогично мне сделал свою карьеру помимо университета и лишь в пожилом возрасте получил давно заслуженное им звание. Таким образом, я снова хочу стать профессором. Даже это «в пожилом возрасте» представляет собою осуществление желания, так как означает, что я проживу достаточно долго, чтобы самому позаботиться о развитии своих детей в период зрелости.

в) Сновидение об экзамене.

Каждый, кому приходилось держать экзамен на аттестат зрелости, жалуется на упорство, с которым его преследует сновидение, будто он провалился на экзамене, остался на второй год и так далее… Для обладателя академического диплома это типическое сновидение заменяется другим: ему снится, будто он держит экзамены и даже во сне тщетно восстает против них, говоря, что он уже давно практикует, состоит приват-доцентом или находится на службе. Все это – неизгладимые воспоминания о наказаниях, которые мы претерпеваем в детстве за совершенные проступки и которые пробудились в нашей душе в связи с двумя узловыми пунктами наших учебных занятий, с «dies irae, dies ilia»72
  «День гнева, день этот» (дат.) – первая строка секвенции, входящей в католическую заупокойную мессу, реквием. Текст песнопения рисует картину Страшного Суда: «День гнева, день этот испепелит мир». На русский язык текст этой секвенции переводил А. Фет.

[Закрыть] строгих экзаменов. «Боязнь экзаменов» у невротиков также находит свое подкрепление в этом детском страхе. Мы вышли из детского возраста, и нас не касаются уже больше родители, воспитатели и учителя, которые нас наказывали; неумолимая причинная связь жизни взяла на себя наше дальнейшее воспитание, и нам снятся гимназические или университетские экзамены (а кто из нас тогда не трусил, даже будучи уверен в себе) каждый раз, когда мы боимся, что какое-нибудь дело нам не удастся, потому что мы в чем-нибудь провинились и не сделали так, как нужно, – всякий раз, как мы чувствуем на себе гнет ответственности.

Дальнейшим разъяснением сновидений об экзаменах я обязан замечанию одного сведущего коллеги, который однажды в научной беседе подчеркнул то обстоятельство, что сновидение об экзамене наблюдается лишь у людей, которые выдержали этот экзамен, и никогда у тех, которые на нем провалились. Сновидение об экзамене, сопровождающееся страхом и наблюдающееся, как это неоднократно подтверждено, лишь тогда, когда субъекту предстоит на следующий день ответственный поступок или возможность какого-нибудь постыдного фиаско, избирает своим материалом какой-нибудь эпизод из прошлого, при котором наш страх оказался неосновательным и был опровергнут успешным результатом. Это действительно чрезвычайно яркий пример непонимания сновидения со стороны бодрствующей инстанции. Возражение, приводимое обычно с негодованием: но я ведь уже доктор и так далее, – представляет собою в действительности утешение, которое приносит с собою сновидение и которое должно было бы гласить: не бойся завтрашнего дня; подумай о том, как ты боялся выпускного экзамена и все-таки ведь его выдержал. Теперь же ты уже доктор и так далее… Страх же, который мы относим за счет сновидения, происходит из дневных остатков.73
  Иной, чрезвычайно интересный взгляд на сновидения об экзаменах высказывал А. Адлер, считавший основным источником сновидений – пережитые конфликты и проблемы, которые не всегда носят сексуальный характер. Сновидения об экзаменах часто возникают у людей, чья жизнь подвергается опасности, например, у солдат перед атакой. Эти данные тем не менее не нарушают концепцию 3. Фрейда об осуществлении желаний в сновидении.

[Закрыть]

Проверки этого объяснения, произведенные как на мне самом, так и на других, хотя и не очень многочисленные, подтвердили справедливость его. Так, например, будучи студентом, я провалился на экзамене судебной медицины; эпизод этот никогда мне не снился, между тем как сновидение часто рисует мне экзамены по ботанике, зоологии и химии; на эти экзамены я шел с вполне обоснованной боязнью провала, но благодаря благосклонности судьбы или экзаменатора все их выдерживал. В сновидениях о выпускных экзаменах в гимназии мне постоянно снится экзамен по истории, который я блестяще выдержал, хотя, правда, только потому, что мой симпатичный преподаватель – одноглазый участник сновидения – заметил, что на билете, который я вынул и возвратил ему, я поспешил ногтем отметить средний из трех вопросов, который тем самым просил мне не задавать. Один из моих пациентов, отказавшийся держать экзамены на аттестат зрелости и сдавший их впоследствии, провалился затем на экзамене на офицерский чин и не мог поэтому стать офицером; он сообщил мне, что ему очень часто снится гимназический экзамен, офицерский же никогда.

Сновидения об экзаменах представляют для толкования ту же трудность, на которую я прежде указал как на трудность, характерную для большинства типичных сновидений. Ассоциативный материал, доставляемый в наше распоряжение сновидящим, лишь в редких случаях бывает достаточным для толкования. Лучшее понимание таких сновидений должно быть создано на большем ряде примеров. Недавно я твердо убедился в том, что фраза «Ты ведь уже доктор и т. п.» скрывает в себе не только утешение, но и упрек. Последний гласит: «Ты теперь настолько уже взрослый, имеешь такой жизненный опыт, и тем не менее делаешь такие глупости, как ребенок». Эта смесь самокритики и утешения соответствует скрытому содержанию сновидения об экзамене. Тогда нет ничего удивительного в том, что эти упреки по поводу – «глупостей» и «ребячества» относятся в последних анализированных примерах к повторению половых актов, сопровождающихся сопротивлением со стороны партнера.74
  Здесь завершается перевод М. К., исправленный и дополненный доктором Я. М. Коганом по седьмому немецкому изданию «Толкования сновидений» в 1930 г. В этой части текста сохранены авторские примечания с пометками – Я.К.

[Закрыть]

Вышеупомянутый коллега (доктор Штекель из Вены) обращает внимание на двусмысленность слова «зрелость»; он наблюдал якобы, что сновидения об экзамене на аттестат зрелости бывают очень часто, когда на следующий день предстоит сексуальное «испытание». Один немецкий коллега возразил на это – по-видимому, вполне справедливо – что на немецком языке эти экзамены носят другое название – Abiturium – и что поэтому наличность двойного смысла в нем утверждать невозможно.

Благодаря аналогичному впечатлению сновидение об опоздании на поезд может быть отнесено к этой же группе. Толкование его подтверждает эту мысль. Сновидения эти заключают в себе утешение в испытываемом во сне страхе: боязни умереть. «Отъезд» – один из наиболее употребительных и понятных символов смерти. Сновидение утешает нас: «Будь спокоен, ты не умрешь (не уедешь)», – все равно как сновидение об экзаменах: «Не бойся, ты не провалишься». Трудность понимания обоих этих видов сновидений объясняется тем, что ощущение страха связано именно с выражением утешения. Относительно символов смерти Штекель говорит подробно в своей новой книге «Язык сновидений».

Смысл сновидений, связанных с зубной болью, которые я имел случай отчасти анализировать у своих пациентов, долгое время казался мне загадочным, так как, к моему удивлению, я при толковании их постоянно наталкивался на всевозможные препятствия.

Наконец, я категорически убедился в том, что побудительную силу этим сновидениям дают у мужчин она-нистические наклонности периода зрелости. Я подвергну анализу два таких сновидения. Оба сообщены мне одним и тем же лицом, молодым человеком, с резко выраженной, хотя и подавленной гомосексуальной склонностью.

Первое сновидение: «Он находится в опере и слушает „Фиделио“; сидит в партере подле Л., который ему очень симпатичен и дружбы с которым он уже давно добивался. Неожиданно он пролетает над партером, долетает до лож, засовывает палец в рот и вырывает себе два зуба».