Читать онлайн Было или не было. Либретто страница 16
СОТРУДНИКИ:
Стоп, ни с места!
КОРОВЬЕВ:
Что за бред!
БЕГЕМОТ:
Нам испортили обед!
Выло или не было — разбирайтесь сами!
Напоследок я даю стоящий совет!
Осторожнее, друзья, будьте с примусами!
ВМЕСТЕ:
Гражданам пожарникам пламенный привет!
Плюется керосином, шум, крики, выстрелы. «Грибоедов» загорается… Коровьев и Бегемот исчезают…
ЛЕВИЙ МАТВЕЙ
Воланд, Азазелло и Левий Матвей
ВОЛАНД:
Какой интересный город,
не правда ли?
АЗАЗЕЛЛО:
Мессир, мне больше нравится Рим!
ВОЛАНД:
Да, это дело вкуса.
А отчего этот дым там, на бульваре?
АЗАЗЕЛЛО:
Это горит «Грибоедов».
ВОЛАНД:
Надо полагать, что это неразлучная
парочка, Коровьев и Бегемот, побывала там?
АЗАЗЕЛЛО:
В этом нет никакого сомнения,
мессир.
Появляется Левий Матвей.
ВОЛАНД:
Ба! Менее всего можно было
ожидать тебя здесь! Ты с чем пожаловал,
незваный, но предвиденный гость?
ЛЕВИЙ МАТВЕЙ:
Я к тебе, дух зла и повелитель теней.
ВОЛАНД:
Если ты ко мне, то почему же ты не
поздоровался со мной, бывший сборщик податей?
ЛЕВИЙ МАТВЕЙ:
Потому что я не хочу, чтобы
ты здравствовал.
ВОЛАНД:
Но тебе придется примириться с
этим. Не успел ты появиться на крыше, как уже
сразу отвесил нелепость, и я тебе скажу, в чем
она — в твоих интонациях. Ты произнес свои
слова так, как будто ты не признаешь теней, а
также и зла. Не будешь ли ты так добр подумать
над вопросом: что бы делало твое добро, если
бы не существовало зла, и как выглядела земля,
если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются
от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги.
Но бывают тени от деревьев и живых существ.
Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся
с него прочь все деревья и все живое из-за твоей
фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп.
ЛЕВИЙ МАТВЕЙ:
Я не буду с тобой спорить,
старый софист.
ВОЛАНД:
Ты и не можешь со мной спорить по
той причине, о которой я уже упомянул — ты глуп.
Ну говори кратко, не утомляй меня, зачем появился?
ЛЕВИЙ МАТВЕЙ:
Он прислал меня.
ВОЛАНД:
Что же Он велел передать тебе, раб?
ЛЕВИЙ МАТВЕЙ:
Я не раб, я его ученик.
ВОЛАНД:
Мы говорим с тобой на разных
языках, как всегда, но вещи, о которых мы
говорим, от этого не меняются. Итак…
ЛЕВИЙ МАТВЕЙ:
Он прочитал сочинение
Мастера и просит тебя, чтобы ты взял
с собою Мастера и наградил его покоем.
Неужели это трудно тебе сделать, дух зла?
ВОЛАНД:
Мне ничего не трудно сделать, и
тебе это хорошо известно. А что же вы не
берете его к себе, в свет?
ЛЕВИЙ МАТВЕЙ:
Он не заслужил света, он
заслужил покой.
ВОЛАНД:
Передай, что будет сделано.
И покинь меня немедленно.
ЛЕВИЙ МАТВЕЙ:
Он просит, чтобы ту, которая
любила и страдала из-за него вы взяли бы тоже.
ВОЛАНД:
Без тебя бы мы никак не догадались
об этом. Уходи. (К Азазелло.) Лети к ним и все устрой…
В ПОДВАЛЕ
МАСТЕР:
Опять мы здесь.
МАРГАРИТА:
Зачем — бог весть!
МАСТЕР:
Решенья нет, потерь не счесть…
ВМЕСТЕ:
Но пусть все будет как есть…
МАРГАРИТА:
С тобою буду я навек.
Забудь беду, замолим грех…
И боль стихнет у век…
А любовь через край…
МАСТЕР:
Играй, оркестр, играй!
МАРГАРИТА:
Словно вино…
МАСТЕР:
Играй осеннюю тему.
МАРГАРИТА:
…прольется…
МАСТЕР:
Развей печаль, как дым…
МАРГАРИТА:
Это нам суждено…
МАСТЕР:
Туманом седым я укрою тебя…
Играй, оркестр, играй…
Играй осеннюю тему…
Ветром или рекой…
МАРГАРИТА:
…рекой…
МАСТЕР:
В свет или в покой…
МАРГАРИТА:
…покой…
МАСТЕР:
След в след не ступить.
Если так жить — лучше не жить…
А выбор такой…
МАРГАРИТА:
…такой…
МАСТЕР:
Свет или покой.
ВМЕСТЕ:
И кто-то другой сейчас
допишет роман за нас…
Маргарита засыпает на диване…
МАСТЕР У ОКНА
МАСТЕР:
Это будет непременно.
Или поздно или рано
За зимою явится весна.
Постепенно, постепенно заживет на сердце рана.
И меня разбудят ото сна…
И душа моя оттает.
Отболит, что наболело.
Перестану ссорится с собой.
А когда мой час настанет —
позвонит мне Азазелло…
И звонок окажется судьбой…
У любого это будет.
Время лечит, время судит.
И не ошибется никогда.
Только эхом отзовется
или ливнями прольется…
И пробьется к дереву вода.
И упрямо и умело
древо вырастет… И смело
ты поверишь, что по силам бой…
И что море по колено…
Но звонит тут Азазелло…
И звонок окажется судьбой…
Вот наука для пророка:
коль явился ты до срока —
будь готов от рока схлопотать…
Был ты, не был… врал от скуки…
Или взят был на поруки
или по рукам пошел плутать…
Ну а если душу, тело —
все, что истина велела
и что сам сумел предположить,
ты кладешь на плаху смело…
Позвонит всем Азазелло…
Ты умрешь, но вечно будешь жить!
АЛОИЗИЙ, ХВАТИТ ДРЫХНУТЬ
В окне подвала показывается сосед Алоизия…
Диалог Левия Матвея с Воландом, или лояльность Сатане.
Опять наступило молчание, и оба находящихся на террасе глядели, как в окнах, повернутых на запад, в верхних этажах громад зажигалось изломанное ослепительное солнце. Глаз Воланда горел так же, как одно из таких окон, хотя Воланд был спиною к закату.Но тут что-то заставило Воланда отвернуться от города и обратить свое внимание на круглую башню, которая была у него за спиною на крыше. Из стены ее вышел оборванный, выпачканный в глине мрачный человек в хитоне, в самодельных сандалиях, чернобородый.
— Ба! — воскликнул Воланд, с насмешкой глядя на вошедшего, — менее всего можно было ожидать тебя здесь! Ты с чем пожаловал, незваный, но предвиденный гость?
— Я к тебе, дух зла и повелитель теней, — ответил вошедший, исподлобья недружелюбно глядя на Воланда.
— Если ты ко мне, то почему же ты не поздоровался со мной, бывший сборщик податей? — заговорил Воланд сурово.
— Потому что я не хочу, чтобы ты здравствовал, — ответил дерзко вошедший.
— Но тебе придется примириться с этим, — возразил Воланд, и усмешка искривила его рот, — не успел ты появиться на крыше, как уже сразу отвесил нелепость, и я тебе скажу, в чем она, — в твоих интонациях. Ты произнес свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и зла. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп.
— Я не буду с тобой спорить, старый софист, — ответил Левий Матвей.
— Ты и не можешь со мной спорить, по той причине, о которой я уже упомянул, — ты глуп, — ответил Воланд и спросил: — Ну, говори кратко, не утомляя меня, зачем появился?
— Он прислал меня.
— Что же он велел передать тебе, раб?
— Я не раб, — все более озлобляясь, ответил Левий Матвей, — я его ученик.
— Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, — отозвался Воланд, — но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак…
— Он прочитал сочинение мастера, — заговорил Левий Матвей, — и просит тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем. Неужели это трудно тебе сделать, дух зла?
— Мне ничего не трудно сделать, — ответил Воланд, — и тебе это хорошо известно. — Он помолчал и добавил: — А что же вы не берете его к себе, в свет?
— Он не заслужил света, он заслужил покой, — печальным голосом проговорил Левий.
— Передай, что будет сделано, — ответил Воланд и прибавил, причем глаз его вспыхнул: — И покинь меня немедленно.
— Он просит, чтобы ту, которая любила и страдала из-за него, вы взяли бы тоже, — в первый раз моляще обратился Левий к Воланду.
— Без тебя бы мы никак не догадались об этом. Уходи.
Странный отрывок из странного романа. Воланд — Сатана — показан здесь властителем положения, имеющим тотальное превосходство над Левием Матвеем: Воланд сдержаннее, сильнее, он не злится от грубых слов Левия Матвея — в противоположность явному озлоблению Левия; Воланд говорит Левию «покинь меня немедленно», но сначала Левий моляще (!) обращается к нему с просьбой о Маргарите, которая удовлетворяется с презрительной снисходительностью.
Применительно к Левию Матвею Булгаковым употребляются только негативные оценки: «оборванный», «выпачканный в глине», «мрачный», «исподлобья недружелюбно глядящий», озлобляющийся, просящий и даже молящий Сатану. К Воланду Булгаков относится гораздо благодушнее: Воланд суров, властен, требователен, насмешлив, мудр — но ни в коем случае не жалок. Из диалога становится понятно, что Воланд, однако, еще и подобрее Левия Матвея будет. Таков диалог между Сатаной и апостолом Иисуса Христа, в котором апостол поистине жалок.
Как такое могло быть (отнесемся к строкам романа всерьез), и могло ли быть вообще? Мог ли апостол — человек, пошедший за Иисусом Христом до конца, а это требует большой духовной силы — быть действительно жалким по сравнению с Воландом?
Да, Левий — человек с недостатками, а от того, что он решил изменить себя ради Христа, эти недостатки должны были раздуться и усилиться до момента их окончательного преодоления, это надо признать. Левий не идеал. Но идеальные, хорошие и добропорядочные люди в сфере духа и не востребованы — слишком слаба у них мотивация меняться. Левий — ученик. Ученик Христа. Воланд — князь мира сего, отец лжи, падший дух, запятнавший себя предательством и использующий всё полученное когда-то знание и могущество в целях зла.
Учитывая все эти обстоятельства, можно твердо ответить на поставленный выше вопрос: нет, не мог.
А почему выглядит? А потому что видение происходящего автором тенденциозно (мягко говоря), а если быть точнее, то у Булгакова сатанинский взгляд на все происходящее. Именно этим объясняется обаяние Воланда и жалость Левия Матвея, и ничем другим. Был бы взгляд Булгакова с точки зрения Левия, а не Воланда, акценты были бы диаметрально противоположны.
Итак, ситуация, описываемая в романе, однозначна и не допускает двоякого толкования: князь мира сего разговаривает с апостолом Иисуса Христа. Падший ангел, а по существу уже конченая мразь, ведет разговор с учеником Христа, который, несмотря на все свои недостатки, гораздо выше Воланда по своему статусу (да у Воланда в Иерархии Света статуса нет и быть не может по определению, он вне этой системы). По христианству, Сатану невозможно умолить, с ним ни о чем нельзя договориться, а его словам нельзя верить, ибо он — отец лжи. Всё это — по определению, это — аксиомы. Левий же умоляет Воланда, договаривается с ним и верит ему. Очень, очень странный роман.
Но есть нечто еще более странное. Это отношение людей к нему, и в частности, к этому отрывку.
Удивительно часто в беседах люди вспоминают именно этот отрывок из «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова. И что особенно интересно, во всех случаях мои собеседники солидаризуются с Сатаной (Воландом), буквально презрительно хмыкая по поводу слов Левия Матвея. Апостол слишком плоско и тупо смотрит на вещи, ишь чего захотел — чтоб Воланд не здравствовал! Да если ободрать весь земной шар, разве это нормально будет? Люди не думают о том, что существование сознательного зла совсем необязательно для светотени — в людях и так достаточно несовершенства, и не обязательно бить их в спину или прельщать адскими соблазнами, чтобы они упали. Будут падать и сами, без всякого вмешательства, будут падать и снова подниматься. Люди не думают и о том, кто такой Воланд и кто такой Левий Матвей — и что и с какой целью может сказать тот и другой. Зато люди считают себя развитыми и современными, способными оценить мудрые и нетривиальные идеи, доступные далеко не всякому. То, что подколодный змей вряд ли подсунет яблоко из соображений альтруизма, их не интересует — да и к тому же это роман, всего лишь роман, красивая и очень интересная сказка для взрослых.
Сказка, да — но психологические установки она рождает в сознании людей вполне настоящие. И по этой причине восприятие человеком данного отрывка «Мастера и Маргариты» может служить индикатором душевного здоровья. Лояльность Сатане — поистине опасная вещь, и не важно, впитана она через мультфильмы, сказки, поступки или других людей, главное — то, что она есть. И если она есть, то сразу делает невозможной лояльность Богу. «Не можете служить Богу и маммоне». Достаточно приоткрыть злу дверь чуть-чуть, чтобы оно вошло и пристало накрепко. А дверей множество, в том числе и эта.
Почему Мастер «не заслужил света»?: davidaidelman — LiveJournal
Некоторое время назад предложил я своим френдам вопрос вынесенный в название этого поста.Все помнят этот эпизод из «Мастера и Маргариты»
– Ба! – воскликнул Воланд, с насмешкой глядя на вошедшего, – менее всего можно было ожидать тебя здесь! Ты с чем пожаловал, незваный, но предвиденный гость?
– Я к тебе, дух зла и повелитель теней, – ответил вошедший, исподлобья недружелюбно глядя на Воланда.– Если ты ко мне, то почему же ты не поздоровался со мной, бывший сборщик податей? – заговорил Воланд сурово.
– Потому что я не хочу, чтобы ты здравствовал, – ответил дерзко вошедший.
– Но тебе придется примириться с этим, – возразил Воланд, и усмешка искривила его рот, – не успел ты появиться на крыше, как уже сразу отвесил нелепость, и я тебе скажу, в чем она, – в твоих интонациях. Ты произнес свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и зла. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп.
– Я не буду с тобой спорить, старый софист, – ответил Левий Матвей.
– Ты и не можешь со мной спорить, по той причине, о которой я уже упомянул, – ты глуп, – ответил Воланд и спросил: – Ну, говори кратко, не утомляя меня, зачем появился?
– Он прислал меня.
– Что же он велел передать тебе, раб?
– Я не раб, – все более озлобляясь, ответил Левий Матвей, – я его ученик.
– Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, – отозвался Воланд, – но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак…
– Он прочитал сочинение мастера, – заговорил Левий Матвей, – и просит тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем. Неужели это трудно тебе сделать, дух зла?
– Мне ничего не трудно сделать, – ответил Воланд, – и тебе это хорошо известно. – Он помолчал и добавил: – А что же вы не берете его к себе, в свет?
– Он не заслужил света, он заслужил покой, – печальным голосом проговорил Левий.
– Передай, что будет сделано, – ответил Воланд и прибавил, причем глаз его вспыхнул: – И покинь меня немедленно.
– Он просит, чтобы ту, которая любила и страдала из-за него, вы взяли бы тоже, – в первый раз моляще обратился Левий к Воланду.
– Без тебя бы мы никак не догадались об этом. Уходи.
Приведя этот отрывок из романа, я предложил френдам, которые сделали мне честь своим участием в дискуссии вопрос: почему Мастер «не заслужил света»?
Так вышло, что этот вопрос, как мне кажется, до сих пор не получил хоть сколько-нибудь удовлетворительного ответа ни в академическом булгакововедении, ни в литературной критики, ни в концептуальных философских эссейках, которые так любят спускаться скользящей жопой с ассоциативных горок «Мастера и Маргариты».
Есть мнение, которое распространено даже у маститых знатоков Булгакова, что мол покой для Мастера – это то самое, это даже лучше чем свет.
Но посмотрите на вышеприведенную цитату.
Говорится конкретно:
– Он не заслужил света, он заслужил покой, – печальным голосом проговорил Левий…
Непонятно почему Левий печален, когда говорит о том, что мастер не заслужил света? Почему они не говорят: «Ему не нужен свет, ему нужен покой» или «Он не хочет света, он хочет покоя»? Почему обращаются с этой просьбой к Воланду? Почему награда, о которой просит Иешуа, должна проходить по «ведомству» его антагониста?
Нет. Это не самая лучшая награда.
Причем если смотреть черновики, то эта неполнота награды отмечена уже в набросках второй редакции, дана в финале третьей редакции:
«– …Ты никогда не поднимешься выше, Ешуа не увидишь, ты не покинешь свой приют. Мы прилетели. Вот Маргарита уже снизилась, манит тебя. Прощай!Мастер увидел, как метнулся громадный Воланд, а за ним взвилась и пропала навсегда свита и боевые черные в o роны. Горел рассвет, вставало солнце, исчезли черные кони. Он шел к дому, и гуще его путь и память оплетал дикий виноград. Еще был какой-то отзвук от полета над скалами, еще вспоминалась луна, но уж не терзали сомнения, и угасал казнимый на Лысом Черепе, и бледнел и уходил навеки, навеки шестой прокуратор Понтийский Пилат».
Почему же мастер не заслужил света? Потому ли, что не совершил подвига служения добру, как Иешуа Га-Ноцри? Может быть, потому, что любил женщину, принадлежавшую другому? («Не желай жены ближнего твоего».) Жил с ней во грехе? Потому как сломался и сдался? Сжег свой роман? Не был праведником?
Давайте вновь посмотрим на вышеприведенный диалог:
– Он прочитал сочинение мастера, – заговорил Левий Матвей, – и просит тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем.
ОБРАТИТЕ ВНИМАНИЕ: «прочитал сочинение мастера».
Не «ознакомился с делом», не «изучил тайные факты биографии», не «узнал его судьбу».
Значит причина в романе? Странно! Почему Левий Матвей, неверно записывающий слова Иешуа, заслуживает света, а мастер, который «всё угадал» — нет?
Чем же не устраивает Иешуа роман Мастера о Понтии Пилате?
В 32 (предпоследней) главе:
– Ваш роман прочитали, – заговорил Воланд, поворачиваясь к мастеру, – и сказали только одно, что он, к сожалению, не окончен.
Главный минус романа – «он, к сожалению, не окончен».
О том, что роман следовало бы продолжить мы узнаем из текста книги раньше, чем то, что Иешуа ПРОЧИТАЛ роман Мастера.
В 24 главе, где по просьбе Маргариты ее возлюбленного извлекают из дома скорби, Воланд беседуя с Мастером, сам намекает на возможность продолжения текста:
«– Так, стало быть, в Арбатский подвал? А кто же будет писать? А мечтания, вдохновение?– У меня больше нет никаких мечтаний и вдохновения тоже нет, – ответил мастер, – ничто меня вокруг не интересует, кроме нее, – он опять положил руку на голову Маргариты, – меня сломали, мне скучно, и я хочу в подвал.
– А ваш роман, Пилат?
– Он мне ненавистен, этот роман, – ответил мастер, – я слишком много испытал из-за него».
– Я умоляю тебя, – жалобно попросила Маргарита, – не говори так. За что же ты меня терзаешь? Ведь ты знаешь, что я всю жизнь вложила в эту твою работу. – Маргарита добавила еще, обратившись к Воланду: – Не слушайте его, мессир, он слишком замучен.
– Но ведь надо же что-нибудь описывать? – говорил Воланд, – если вы исчерпали этого прокуратора, ну, начните изображать хотя бы этого Алоизия.
Мастер улыбнулся».
Так чего же не хватает в тексте? Почему этот роман не превращается ни в «Евангелие от Булгакова», ни «Евангелие от Мастера», ни в «Евангелие от Воланда». Сочинение Мастера не является даже апокрифическим евангельским текстом.
Если Вы помните, немногим ранее, в романе утверждалось, что «каждый получит по вере его». Сын профессора Киевской духовной академии Афанасия Ивановича Булгакова — в отличие от нас с вами хорошо знал такую ВЕРУ как ХРИСТИАНСТВО. И ответы следует искать там.
если Христос не воскрес, то и наша проповедь тщетна, тщетна и ваша вера
Послание к Koринфянам (15.14)
Есть немало людей, которые с симпатией относятся к христианству, но которых Церковь не считает христианами только потому, что они не верят в Воскресение Иисуса Христа.
В переводе с греческого εὐαγγέλιον — это «благая весть». В чем благость вести?В сообщение о ФАКТЕ.
Называются сии книги Евангелием потому, что для человека не может быть лучшей и более радостной вести, как весть о Божественном Спасителе и о вечном спасении.
Это главное, что отличает канонические Евангелия от сочинений мастера и прочей душеспасительной интеллигентской литературы, которая может обладать кучей самых разных автономных художественных достоинств, но…
«Каждый получит по вере его» — это вопрос о главном в доктрине христианства: о воскрешении, о жизни вечной, о существовании после смерти. (См. Примечание №1)
Если внимательно прочитать апостольские послания и посмотреть те первые проповеди, что приведены в “Деяниях апостолов”, нас ждет сюрприз: оказывается то, что проповедуют апостолы, никак не свести к этическому учению моралиста из Назарета. Они говорят об одном событии: “событии Христа”, важнейшей частью которого является “событие Пасхи”.
В книге Деяний апостолы начинают свою проповедь еврейскому народу о Иисусе воскресшем как о том Мессии, Которого и ждал Израиль, но по неведению и попущению Божиему убил, «пригвоздив руками беззаконных», то есть римских солдат.
Вот иудаизм – это ТОРА – это учение – это система заповедей, которые надо выполнять день за днем, час за часом. Вера в иудаизме не самое главное. Можно без нее.
А христианство – это не “учение”. Это не моралистика рисовых котлеток, чтоб там ни думал граф Лев Николаевич (см. Примечание № 2). Христианство — это рассказ о факте.
Что такое «Апостол» — это с греческого «посланник»: Они посланы в разные концы света, чтобы доставить Благую Весть.
Они не проповедники высоких нравственных принципов. Это по ходу.
Апостолы проповедуют только ФАКТ – событие, очевидцами которого были. Ни разу за пределами четырех Евангелий они не говорят “как учил нас Господь”, не пересказывают Нагорной проповеди и не передают из уст в уста рассказы о чудесах Христовых. Только ФАКТ.
Либо люди принимают этот факт. И тогда они (в отличие от меня) христиане. Или они что угодно другое, но не из этого профсоюза.
Нельзя быть христианином, не веря в Воскресение Христа (см. Примечание № 3). Для человека Христос – это либо Спаситель жизни, либо расширитель эрудиции. Тоже не плохо. Но не о том.
Несколько баек-притч, десяток крылатых фраз и этических принципов вам скажет эстрадный сдендапист. Для этого Бог не нужен.
А с точки зрения Веры — Христос пришел изменить космическую судьбу. Никакие притчи и проповеди этого сделать не смогут. Мир был изменен вхождением туда над-мирного Бога, то есть воплощением Христа, Его Рождеством, Его смертью и воскресением. Если не принять этого главного, любуясь второстепенным – станешь подобен “чайнику”, который ценит компьютер лишь за его дизайн, но включить не может.
ПРИМЕЧАНИЕ № 1
Вспомните как в романе утвержден ГЛАВНЫЙ КРИТЕРИЙ: «каждый получит по вере его»
– Михаил Александрович, – негромко обратился Воланд к голове, и тогда веки убитого приподнялись, и на мертвом лице Маргарита, содрогнувшись, увидела живые, полные мысли и страдания глаза. – Все сбылось, не правда ли? – продолжал Воланд, глядя в глаза головы, – голова отрезана женщиной, заседание не состоялось, и живу я в вашей квартире. Это – факт. А факт – самая упрямая в мире вещь. Но теперь нас интересует дальнейшее, а не этот уже свершившийся факт. Вы всегда были горячим проповедником той теории, что по отрезании головы жизнь в человеке прекращается, он превращается в золу и уходит в небытие. Мне приятно сообщить вам, в присутствии моих гостей, хотя они и служат доказательством совсем другой теории, о том, что ваша теория и солидна и остроумна. Впрочем, ведь все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Да сбудется же это!
А теперь сравните это с процитированным выше отрывком из «Послания к Koринфянам»:
13
Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес;
14
а если Христос не воскрес, то и наша проповедь тщетна, тщетна и ваша вера.
15
Притом мы оказались бы и лжесвидетелями о Боге, потому что свидетельствовали бы о Боге, что Он воскресил Христа, Которого Он не воскрешал, если, то есть, мертвые не воскресают;
16
ибо если мертвые не воскресают, то и Христос не воскрес.
17
А если Христос не воскрес, то ваша вера тщетна: вы еще в ваших грехах.
Мучения Пилата в мире сочинения Мастера – это мучения из-за невозможности вновь увидится с казненным пророком Иешуа.
И только в 32 (предпоследней) главе:
Воланд опять повернулся к мастеру и сказал: – Ну что же, теперь ваш роман вы можете кончить одною фразой!
Мастер как будто бы этого ждал уже, пока стоял неподвижно и смотрел на сидящего прокуратора. Он сложил руки рупором и крикнул так, что эхо запрыгало по безлюдным и безлесым горам:
– Свободен! Свободен! Он ждет тебя!
ПРИМЕЧАНИЕ № 2:
Главная претензия православной церкви к великому русскому писателю: «Отрицает Господа Иисуса Христа — Богочеловека, Искупителя и Спасителя мира, пострадавшего нас ради человеков и нашего ради спасения и воскресшего из мертвых» (из «Определение с Посланием Святейшего Синода № 557 от 20 — 22 февраля того же года об «отпадении» графа Льва Толстого от Церкви»)
О соотношение ветхозаветного и новозаветного начала можно прочитать в интересной статье Бердяева
«Ветхий и Новый Завет в религиозном сознании Толстого»
ПРИМЕЧАНИЕ № 3: Здесь конечно нельзя упрощать, как этот делает профессиональный Пинхас Полонский в книжонке “Евреи и христианство”, просто приписавший апостолу Павлу цитату: «если добрыми делами можно достигнуть спасения, то нет тогда никакого смысла в распятии Христа. Христос, следовательно, пожертвовал своей жизнью понапрасну» (Послание к Галатам 2:21)», чтобы на основе приписанной цитаты вести спор.
Обратите внимание на то что Полонский не толкует, а просто напросто цитирует Новый Завет — берет цитату в кавычки и указывает конкретный 21-й стих из 2-й главы послания Павла к Галатам.НО. Послание к Галатам 2:21 звучит совсем иначе. Цитирую этот стих из Нового Завета, который легко найти в интернете на тысячах сайтов:
«Не отвергаю благодати Божией; а если законом оправдание, то Христос напрасно умер»
— как видите ни каких добрых дел никакой Павел не отвергает и даже не упоминает этих слов. О важности добрых дел Павел и другие авторы Нового Завета говорят неоднократно, но Полонский этого «не замечает».
Полонский выдал желаемое за действительное. Ну так ему хочется, чтоб эти христиане сами признали, что слепая вера в Иисуса важнее добрых дел, что приходится раву выдумывать что якобы это прямо таки написано в послании апостола Павла черным по-белому.
Зачем Пинхасу Полонскому было идти на такую мелкую и довольно глупую фальсификацию? Глупую – поскольку этот подлог легко заметить и проверить?
Вопрос о сущности христианства и отличие его как от других религиозных феноменов так и от интеллигентской, морализаторской версии стоит вести не пытаясь сводить его к пропаганде.
Читать онлайн электронную книгу «Мой бедный, бедный мастер…» — Глава 29 СУДЬБА МАСТЕРА И МАРГАРИТЫ ОПРЕДЕЛЕНА бесплатно и без регистрации!
На закате солнца высоко над городом на каменной террасе одного из самых красивых зданий в Москве, здания, построенного около полутораста лет назад, находились двое: Воланд и Азазелло. Они не были видны снизу, с улицы, так как их закрывала от ненужных взо ров балюстрада с гипсовыми вазами и гипсовыми цветами. Но им го род был виден почти до самых краев.
Воланд сидел на складном табурете, одетый в черную свою су тану. Его длинная и широкая шпага была воткнута между двумя рассекшимися плитами террасы вертикально, так что получи лись солнечные часы. Тень шпаги медленно и неуклонно удлиня лась, подползая к черным туфлям на ногах сатаны. Положив ост рый подбородок на кулак, скорчившись на табурете и поджав од ну ногу под себя, Воланд не отрываясь смотрел на необъятное сборище дворцов, гигантских домов и маленьких, обреченных на слом лачуг.
Азазелло, расставшись со своим современным нарядом, то есть пиджаком, котелком, лакированными туфлями, одетый, как и Во ланд, в черное, неподвижно стоял невдалеке от своего повелителя, так же, как и он, не спуская глаз с города.
Воланд заговорил:
– Какой интересный город, не правда ли?
Азазелло шевельнулся и ответил почтительно:
– Мессир, мне больше нравится Рим.
– Да, это дело вкуса, – ответил Воланд.
Через некоторое время опять раздался его голос:– А отчего этот дым там, на бульваре?
– Это горит Грибоедов, – ответил Азазелло.
– Надо полагать, что это неразлучная парочка, Коровьев и Беге мот, побывала там?
– В этом нет никакого сомнения, мессир.
Опять наступило молчание, и оба находящиеся на террасе гляде ли, как в окнах, повернутых на запад, в верхних этажах громад зажи галось изломанное ослепительное солнце. Глаз Воланда горел точно так же, как одно из таких окон, хотя Воланд был спиною к закату.
Но тут что-то заставило Воланда отвернуться от города и обра тить свое внимание на круглую башню, которая была у него за спи ною на крыше. Из стены ее вышел оборванный, выпачканный в глине мрачный человек в хитоне, в самодельных сандалиях, чер нобородый.
– Ба! – воскликнул Воланд, с насмешкой глядя на вошедшего. – Менее всего можно было ожидать тебя здесь! Ты с чем пожаловал, незваный, но предвиденный гость?
– Я к тебе, дух зла и повелитель теней, – ответил вошедший, ис подлобья недружелюбно глядя на Воланда.
– Если ты ко мне, то почему же ты не поздоровался со мной, быв ший сборщик податей? – заговорил Воланд сурово.
– Потому что я не хочу, чтобы ты здравствовал, – ответил дерзко вошедший.
– Но тебе придется примириться с этим, – возразил Воланд, и ус мешка искривила его рот, – не успел ты появиться на крыше, как уже сразу отвесил нелепость, и я тебе скажу, в чем она, – в твоих интона циях. Ты произнес свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и зла. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выгля дела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от де ревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фанта зии наслаждаться голым светом? Ты глуп.
– Я не буду с тобою спорить, старый софист, – ответил Левий Матвей.– Ты и не можешь со мной спорить, по той причине, о которой я уже упомянул: ты глуп, – ответил Воланд и спросил: – Ну, говори кратко, не утомляя меня, зачем появился?
– Он прислал меня.
– Что же он велел передать тебе, раб?
– Я не раб, – все более озлобляясь, ответил Левий Матвей, – я его ученик.
– Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, – отозвался Воланд, – но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак?..
– Он прочитал сочинение мастера, – заговорил Левий Мат вей, – и просит тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем. Неужели это трудно тебе сделать, дух зла?
– Мне ничего не трудно сделать, – ответил Воланд, – и тебе это хорошо известно. – Он помолчал и добавил: – А что же вы не берете его к себе, в свет?
– Он не заслужил света, он заслужил покой, – печальным голо сом проговорил Левий.
– Передай, что будет сделано, – ответил Воланд и прибавил, причем глаз его вспыхнул: – И покинь меня немедленно.
– Он просит, чтобы ту, которая любила и страдала из-за него, вы взяли бы тоже, – в первый раз моляще обратился Левий к Воланду.
– Без тебя бы мы никак не догадались об этом. Уходи.
Левий Матвей после этого исчез, а Воланд подозвал к себе Азазелло и приказал ему:
– Лети к ним и все устрой.
Азазелло покинул террасу, и Воланд остался один.
Но одиночество его не было продолжительным. Послышался на плитах террасы стук шагов и оживленные голоса, и перед Воландом предстали Коровьев и Бегемот. Но теперь примуса при толстяке не было, а нагружен он был другими предметами. Так, под мышкой у не го находился небольшой ландшафтик в золотой раме, через руку был перекинут поварской, наполовину обгоревший халат, а в другой руке он держал цельную семгу в шкуре и с хвостом. От Коровьева и Бегемота несло гарью, рожа Бегемота была в саже, а кепка наполо вину обгорела.
– Салют, мессир! – прокричала неугомонная парочка, и Бегемот замахал семгой.
– Очень хороши, – сказал Воланд.
– Мессир, вообразите, – закричал возбужденно и радостно Беге мот, – меня за мародера приняли!
– Судя по принесенным тобою предметам, – ответил Воланд, по глядывая на ландшафтик, – ты и есть мародер.
– Верите ли, мессир… – задушевным голосом начал Бегемот.
– Нет, не верю, – коротко ответил Воланд.
– Мессир, клянусь, я делал героические попытки спасти все, что было можно, и вот все, что удалось отстоять.
– Ты лучше скажи, отчего Грибоедов загорелся? – спросил Во ланд.
Оба, и Коровьев и Бегемот, развели руками, подняли глаза к небу, а Бегемот вскричал:
– Не постигаю! Сидели мирно, совершенно тихо, закусывали…
– И вдруг – трах, трах! – подхватил Коровьев. – Выстрелы! Обе зумев от страха, мы с Бегемотом кинулись бежать на бульвар, пресле дователи за нами, мы кинулись к Тимирязеву!..
– Но чувство долга, – вступил Бегемот, – побороло наш постыд ный страх, и мы вернулись.
– Ах, вы вернулись? – сказал Воланд. – Ну, конечно, тогда здание сгорело дотла.
– Дотла! – горестно подтвердил Коровьев. – То есть букваль но, мессир, дотла, как вы изволили метко выразиться. Одни голо вешки!
– Я устремился, – рассказывал Бегемот, – в зал заседаний, – это который с колоннами, мессир, – рассчитывая вытащить чтонибудь ценное. Ах, мессир, моя жена, если б только она у меня была, двадцать раз рисковала остаться вдовой! Но, по счастью, мессир, я не женат, и скажу вам прямо – счастлив, что не женат. Ах, мессир, можно ли променять холостую свободу на тягостное ярмо!
– Опять началась какая-то чушь, – заметил Воланд.
– Слушаю и продолжаю, – ответил кот, – да-с, вот ландшафтик. Более ничего невозможно было унести из зала, пламя ударило мне в лицо. Я побежал в кладовку, спас семгу. Я побежал в кухню, спас ха лат. Я считаю, мессир, что я сделал все, что мог, и не понимаю, чем объясняется скептическое выражение на вашем лице.
– А что делал Коровьев в то время, когда ты мародерствовал? – спросил Воланд.
– Я помогал пожарным, мессир, – ответил Коровьев, указывая на разорванные брюки.
– Ах, если так, то, конечно, придется строить новое здание.
– Оно будет построено, мессир, – отозвался Коровьев, – смею уверить вас в этом.
– Ну, что ж, остается пожелать, чтобы оно было лучше прежне го, – заметил Воланд.
– Так и будет, мессир, – сказал Коровьев.
– Уж вы мне верьте, – добавил кот, – я форменный пророк.
– Во всяком случае, мы явились, мессир, – докладывал Коровь ев, – и ждем ваших распоряжений.
Воланд поднялся со своего табурета, подошел к балюстраде и долго молча, один, повернувшись спиной к своей свите, глядел вдаль. Потом он отошел от края, опять опустился на свой табурет и сказал:
– Распоряжений никаких не будет – вы исполнили все, что мог ли, и более в ваших услугах я пока не нуждаюсь. Можете отдыхать. Сейчас придет гроза, последняя гроза, она довершит все, что нужно довершить, и мы тронемся в путь.
– Очень хорошо, мессир, – ответили оба гаера и скрылись где-то за круглой центральной башней, расположенной в середине тер расы.
Гроза, о которой говорил Воланд, уже скоплялась на горизонте. Черная туча поднялась на западе и до половины отрезала солнце. Потом она накрыла его целиком. На террасе посвежело. Еще через некоторое время стало темно.
Эта тьма, пришедшая с запада, накрыла громадный город. Исчез ли мосты, дворцы. Все пропало, как будто этого никогда не было на свете. Через все небо пробежала одна огненная нитка. Потом город потряс удар. Он повторился, и началась гроза. Воланд перестал быть видим в ее мгле.
гимн демонизму? либо Евангелие беззаветной веры страница 66
Левий боялся Пилата не как римского наместника — в этом качестве он ему сдерзил, пообещав зарезать Иуду, но и то сдерзил только после того, как понял, что находится в безопасности, что Пилат его отпускает. Предложение стать книгохранителем Пилата Левий отверг потому, что боялся Пилата в качестве возможного истинного последователя Иешуа.
Во что бы то ни стало желая войти в историю в качестве единственного, преданнейшего и вернейшего ученика Иешуа, Левий воспользовался поводом неблаговидной причастности Пилата к судьбе Иешуа и, чтобы выглядеть лучше, чем был на самом деле, отвергнув предложение Пилата, приписал тому напраслиной страхи в отношении себя самого.
Для Пилата это тоже был не лёгкий разговор:
«— Молчи — ответил Пилат, — возьми денег.
Левий отрицательно покачал головой, а прокуратор продолжал:
— Ты, я знаю, считаешь себя учеником Иешуа, но я тебе скажу, что ты не усвоил ничего из того, чему он тебя учил. Ибо если б это было так, ты обязательно взял бы у меня что-нибудь. Имей в виду, что он перед смертью сказал, что он никого не винит, — Пилат значительно поднял палец, лицо Пилата дергалось. — И сам он непременно взял бы что-нибудь. Ты жесток, а тот жестоким не был. (…)»
Левию возразить было нечего: правда-истина в этом разговоре осталась за Пилатом, который всё же воспринял нечто значимое для себя из беседы с Иешуа, в которую превратилось разбирательство дела бродячего философа.
В “Мастере и Маргарите” есть ещё одно явление “Левия”, которое вызывает недоумение некоторых комментаторов романа:
«— Ба! — воскликнул Воланд, с насмешкой глядя на вошедшего. — Менее всего можно было ожидать тебя здесь! Ты с чем пожаловал, незваный гость?
— Я к тебе, дух зла и повелитель теней, — ответил вошедший, исподлобья недружелюбно глядя на Воланда.
— Если ты ко мне, то почему же ты не поздоровался со мной, бывший сборщик податей? — заговорил Воланд сурово.
— Потому что я не хочу, чтобы ты здравствовал, — ответил дерзко вошедший.
— Но тебе придётся примириться с этим, — возразил Воланд, и усмешка искривила его рот, — не успел ты появиться на крыше, как уже сразу отвесил нелепость, и я тебе скажу в чём она — в твоих интонациях. Ты произнёс свои слова так, как будто ты не признаёшь теней, а также и зла. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делалотвоё добро, если бы не существовало зла(выделено нами при цитировании: ни Воланд, ни “Левий” не видят самодостаточного Добра, которое не нуждается во зле, чтобы проявляться на его фоне), и как бы выглядела земля, если бы с неё исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от животных.Не хочешь ли ты ободрать весь Земной шар, снеся с него все деревья и всё живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом?(выделено нами при цитировании: это продолжение темы самодостаточности Добра, и Воланд показывает, что есть злодеи покруче самого Сатаны).
— Я не буду спорить с тобой, старый софист, — ответил Левий Матвей.
— Ты и не можешь со мной спорить по той причине, о которой я уже упомянул: ты глуп, — ответил Воланд и спросил: — Ну, говори кратко, не утомляя меня, зачем появился?
— Он прислал меня.
— Что ж он велел передать тебе, раб?
— Я не раб, — всё более озлобляясь, ответил Левий Матфей, — я его ученик.
— Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, — отозвался Воланд, — но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак…
— Он прочитал сочинение мастера, — заговорил Левий Матвей, — и просит тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем. Неужели тебе трудно это сделать, дух зла?
— Мне ничего не трудно сделать, — ответил Воланд, — и тебе это хорошо известно.
двумя рассекшимися плитами террасы вертикально, та
двумя рассекшимися плитами террасы вертикально, так что получились солнечные часы. Тень шпаги медленно и неуклонно удлинялась, подползая к черным туфлям на ногах сатаны. Положив острый подбородок на кулак, скорчившись на табурете и поджав одну ногу под себя, Воланд не отрываясь смотрел на необъятное сборище дворцов, гигантских домов и маленьких, обреченных на слом лачуг. Азазелло, расставшись со своим современным нарядом, то есть пиджаком, котелком, лакированными туфлями, одетый, как и Воланд, в черное, неподвижно стоял невдалеке от своего повелителя, так же как и он не спуская глаз с города.
Воланд заговорил:
– Какой интересный город, не правда ли?
Азазелло шевельнулся и ответил почтительно:
– Мессир, мне больше нравится Рим!
– Да, это дело вкуса, – ответил Воланд.
Через некоторое время опять раздался его голос:
– А отчего этот дым там, на бульваре?
– Это горит Грибоедов, – ответил Азазелло.
– Надо полагать, что это неразлучная парочка, Коровьев и Бегемот, побывала там?
– В этом нет никакого сомнения, мессир.
Опять наступило молчание, и оба находящихся на террасе глядели, как в окнах, повернутых на запад, в верхних этажах громад зажигалось изломанное ослепительное солнце. Глаз Воланда горел так же, как одно из таких окон, хотя Воланд был спиною к закату.
Но тут что-то заставило Воланда отвернуться от города и обратить свое внимание на круглую башню, которая была у него за спиною на крыше. Из стены ее вышел оборванный, выпачканный в глине мрачный человек в хитоне, в самодельных сандалиях, чернобородый.
– Ба! – воскликнул Воланд, с насмешкой глядя на вошедшего, – менее всего можно было ожидать тебя здесь! Ты с чем пожаловал, незваный, но предвиденный гость?
– Я к тебе, дух зла и повелитель теней, – ответил вошедший, исподлобья недружелюбно глядя на Воланда.
– Если ты ко мне, то почему же ты не поздоровался со мной, бывший сборщик податей? – заговорил Воланд сурово.
– Потому что я не хочу, чтобы ты здравствовал, – ответил дерзко вошедший.
– Но тебе придется примириться с этим, – возразил Воланд, и усмешка искривила его рот, – не успел ты появиться на крыше, как уже сразу отвесил нелепость, и я тебе скажу, в чем она, – в твоих интонациях. Ты произнес свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и зла. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени
Свет только во Тьме — Викитропы
| « | – Но тебе придется примириться с этим, — возразил Воланд, и усмешка искривила его рот, — не успел ты появиться на крыше, как уже сразу отвесил нелепость, и я тебе скажу, в чем она, — в твоих интонациях. Ты произнес свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и зла. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с неё исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп. | » |
| — Мастер и Маргарита | ||
Мысль, которая может подаваться разными авторами и как софизм с целью оправдания зла, и как великая мудрость. Зло, или Тьма, подаются как нечто, без чего невозможна жизнь, или без чего она бы стала хуже/менее великой/менее прекрасной/более скучной. Тьма может подаваться как неотъемлемая «обратная сторона медали», неизбежная составная часть или что-то в этом вроде.
Также распространённое название тропа — софизм Воланда.
- Мастер и Маргарита — см. эпиграф, изречение Воланда ближе к концу книги. Так себе изречение на самом деле — тени есть лишь у тех предметов, в которых нет света. Лампочка, к примеру, тени не отбрасывает. А табуретка если и светится, то не своим светом, а отраженным светом лампочки. А то что при построении нового мира светящихся табуреток большая часть старого пойдет в утиль, никто вроде бы никогда и не отрицал. Вот только представьте себе, какой радиационный фон у мира, где все без исключения объекты светятся.
- Космическая трилогия — часть «Переландра»: дьявол в теле учёного с Земли прилетел на девственную Венеру, желая склонить местную Еву к тому же, к чему и земную Еву, и протагонист старался ему помешать. Злодей приводил сильные доводы, в числе которых и тот, что без грехопадения не было бы всего величия с городами, прогрессом, что едва не убеждает протагониста. В конечном счете, поняв, что дьявола просто так не переспоришь, Рэнсом решает вспомнить боксерскую молодость и пускает в ход кулаки. Успешно.
- Чёрная книга Арды: тропнеймер. Свет — только во Тьме, а Свет без Тьмы — уже и не Свет вовсе, а плохая, токсичная Не-Тьма (впрочем, Тьма без Света в ней — это такой же токсичный Не-Свет).
- ПЛиО — Мелисандра, жрица формально светлого бога Р’Глора, именно в таком духе объясняет, почему служение Р’Глору не противоречит использованию магии теней: дескать, тени есть только когда есть свет, а в тьме Великого Иного (извечного противника Р’Глора) теней нет.
- «Легенда» Ридли Скотта — в конце Повелитель Тьмы говорит герою нечто среднее между этим и тропом Пока в людях есть зло: что есть свет без тьмы, и он часть героя и часть вселенной, его нельзя убить.
- Аватар: легенда о Корре — светлый дух Рава и тёмный дух Вату веками ведут бесконечную борьбу. И ни один из них не может одержать окончательной победы: даже если один из них убьёт другого, рано или поздно побеждённый возродится внутри победителя.
- Warhammer 40 000 — для Тёмных Богов, особенно покровителя конфликтов Кхорна и повелителя изменений Тзинча, окончательная победа сил Хаоса обернется поражением: без постоянного конфликта эти двое загнутся и захиреют, чего им категорически не надо. Владыке отчаяния и страха смерти Нурглу бесконечная война тоже на руку, да и князь удовольствий Слаанеш получает свою долю с зашкаливающей жестокости, с которой творятся военные преступления. Короче, закончись война, и Боги в той или иной мере лишатся значительной доли подпитки.
- Вообще-то, Великая Игра касается только борьбы Темных Богов друг с другом. Пристукнуть условно-светлого Императора они совсем не против. Более того, жизнь в окрестностях варп-разрывов наглядно доказывает что хаосисты вполне самодостаточны.
| 60px | Добро и зло | ||||
|---|---|---|---|---|---|
| |||||