Тюремный психолог: Пенитенциарная психология — Википедия – тюремный психолог, который верит в людей

Пенитенциарная психология — Википедия

Пенитенциа́рная психоло́гия (исправительная психология, исправительно-трудовая психология) (от лат. poenitentia — раскаяние, покаяние) изучает психологические основы ресоциализации осуждённых: восстановление у них нарушенных социальных личностных качеств, динамику их личностей в процессе исполнения наказания (то есть отбывания срока), их поведение^[1]. Заключённые способны переосмыслить свои ценности в процессе ресоциализации, научиться ставить положительные для них цели, развить навыки социально положительного поведения. Областью изучения пенитенциарной психологии являются исследования эффективности наказания, исследования соответствия исправительного законодательства задачам исправления осуждённых.

История появления и развития пенитенциарной психологии в России[править | править код]

предпосылки возникновения пенитенциарной психологии появились в России в XVIII веке; общество нуждалось в правовом регулировании исполнения наказания
первый проект об устройстве тюрем (XVIII век) предусматривал структуру тюрем развитых стран и состоял из 3 разделов: о строении тюрьмы разного наименования; о содержании заключённых; о тюремной администрации. Этот проект так и не был реализован

И. Т. Посошков, участвующий в петровских реформах, предлагал учитывать психологию преступников, рекомендовал разделить их на классы, чтобы худшие заключённые не оказывали негативного влияния на менее испорченных
В. Ф. Ушаков в 1770 году написал трактат «О праве и цели наказания», где описал психологические условия воздействия наказания на преступника. Главное, как писал Ушаков — привести преступника к раскаянию
психологическое воздействие труда и общения воспитателей и малолетних заключённых было обосновано и практически реализовано А. Я. Гердом (1871—1874). Опираясь на его положения, в Петербурге было решено создать первую в своём роде колонию для несовершеннолетних преступников
после революции, в 1917 г. акцент в области пенитенциарной психологии был смещён на изучение проблем исправления и перевоспитания осуждённых в исправительных учреждениях. Основными принцами считались принципы исправимости преступников и подчинения кары (наказания) целям воспитания. Личность преступника понималась как жертва жизненных обстоятельств^[2]
А. Ф. Лазурский (1921) изучал особенности личности. В своих работах он указывал, что в психике преступника присутствует врождённый компонент (эндопсихика), выражающий «внутреннюю взаимосвязь психологических элементов и функций, как бы внутренний механизм человеческой личности», к которому он относил темперамент, характер, умственную одарённость, и приобретённый в жизни компонент (экзопсихика), содержащий отношение личности к окружающему миру. Лазурский также определил задачу пенитенциарной психологии: изучить преступника, чтобы правильно организовать деятельность в исправительных учреждениях
в 1966—1969 гг. В. Ф. Пирожков и А. Д. Глоточкин опубликовали лекции по курсу «Исправительно-трудовая психология» под редакцией К. К. Платонова

в 1975 г. вышел в свет первый учебник^[3] по исправительно-трудовой психологии, авторы которого обосновали научную систему, методологию и методику данной науки. Пенитенциарная психология с этого момента считалась новой отраслью юридической психологии.
в 70-90-е годы учёные активно занимались дифференцированием заключённых на разные классы и типы, основываясь на социально-нравственных и психолого-педагогических особенностях заключённых (Л. А. Высотина, В. Д. Луганский), направленности личности (В. Г. Деев), волевой активности (А. И. Ушатиков, В. А. Семенов)
приказ МВД СССР от 27 апреля 1989 г. № 86, предусматривающий введение в штат исправительного учреждения позиции психолога, стал отправной точкой для создания психологических служб в местах лишения свободы.
1 сентября 1992 г. вышел приказ министра внутренних дел СССР № 305 «О психологических лабораториях исправительно-трудовых учреждений», после которого в Рязанской высшей школе МВД СССР появился факультет психологии. Приказ был нацелен решить вопрос об обеспечении мест лишения свободы квалифицированными специалистами-психологами. Деятельность данных мест имеет особую специфику, поэтому сотрудники должны владеть хотя бы минимальным набором психолого-педагогических знаний. Следовательно, нужна определённая система переподготовки кадров, которая предполагает наличие у сотрудников знаний по пенитенциарной психологии и педагогикие

современная пенитенциарная психология вводит и разрабатывает новые направления: социально-психологический тренинг (А. В. Пищелко, Т. Ю. Базаров, А. Н. Сухов, М. Г. Дебольский, В. М. Поздняков и др.), психологическое консультирование (В. Г. Деев, В. В. Солодовников, Ю. А. Алфёров и др.), групповая психотерапия, саморегуляция психических состояний (А. С. Новоселова, В. И. Серов и др.) и эмоционально-волевая тренировка (А. И. Ушатиков, В. М. Поздняков, О. И. Шеламов), а также развиваются отрасли прикладной пенитенциарной психологии (В. Г. Деев, М. Г. Дебольский, В. Н. Казанцев, А. Н. Сухов, В. И. Серов и др.)

Основная цель пенитенциарной (по-другому, исправительной) психологии — составить перечень рекомендаций по ресоциализации осуждённых, а также разработать методики и техники коррекции личности правонарушителей с учётом закономерностей психики. Кроме теоретической составляющей существует и практическая. Составленные рекомендации и разработанные техники используются на практике, формируются социально положительные жизненные перспективы, проводятся психотерапевтические сессии.

Места лишения свободы требуются для того, чтобы:

создать условия формирования адаптивного поведения личности
ресоциализировать личность в процессе исполнения наказания

Исправительная психология изучает закономерности и особенности жизнедеятельности осуждённого. Психологи, работающие в местах лишения свободы, проводят диагностику личностных дефектов осуждённых, разрабатывают коррекционные программы с целью их исправления, а также стремятся минимизировать отрицательные «влияния тюрьмы», которые традиционно содействуют криминализации

[1]. В процессе исправления преступника психологи работают с глубинными личностными структурами заключённого. В практике психологи могут сталкиваться с некоторыми проблемами. Иногда преступники не осознают свою вину. Они видят в своём преступлении положительный смысл. Также часто приходится работать с «закоренелыми преступниками», которые имеют явные нарушения в психике, например, имеют проблемы с нравственным самоанализом^[1].

Предмет пенитенциарной психологии[править | править код]

изучение вопросов об эффективности наказания
динамика личности осуждённого в процессе исполнения наказания
формирование поведенческих особенностей заключённого в разных условиях режима мест лишения свободы
система ценностей и стереотипы поведения личности, малых групп в условиях изоляции от общества
соответствие текущего исправительного законодательства задачам исправления осуждённых^[4]

Предмет изучения пенитенциарной психологии составляют факты, закономерности и механизмы проявлений психики у отдельных осуждённых, социально-психологические явления в их среде, а также эффективность средств воздействия, применяемых сотрудниками исправительных учреждений в процессе исполнения различных видов наказания^[5].

Методы пенитенциарной психологии[править | править код]

Организационные методы: лонгитюдный (одна группа людей исследуется несколько раз на протяжении длительного промежутка времени), комплексный (изучение объекта представителями различных наук, которые порой используют различные методы и средства)
Эмпирические методы: наблюдение и самонаблюдение, эксперимент (естественный, лабораторный), психодиагностические методы (тесты, анкеты, опросники, социометрия, интервью, беседа), анализ продуктов деятельности, биографические методы
Методы обработки данных:
количественный (статистический) и качественный (дифференциация материала по группам) анализ
Методы психолого-диагностического воздействия на личность осуждённого (аутотренинг, групповой тренинг и др.)

Для успешной ресоциализации личности заключённого необходимо учитывать его индивидуальные личные качества. Здесь потребуются специальные психологические знания, умение ориентироваться в структуре личности и динамике её поведения, навыки воздействия на личность преступника.

Сперва необходимо изучить личность преступника. Методы для решения данной задачи: контент-анализ (качественное изучение личного дела, документов, переписок, автобиографии), объективное и/или включённое наблюдение, беседа с преступником, а также анализы медицинского обследования.

В процессе получения информации от заключённого обращается внимание на различные периоды его жизни, уклад семьи, особенности семейных отношений, этнические обычаи и традиции, стиль взаимодействия с окружающим миром. В том числе, анализируются существенные психотравмирующие жизненные обстоятельства, возникающие в процессе роста и развития, межличностного взаимодействия, осуществления определённой тактики поведения.

Методика ресоциализации должна основываться на внутренней мотивации. В жестких условиях исправительных учреждений существует тенденция снижения воздействия внешней мотивации на человека в силу психологической установки заключённых на отрицательное отношение к тому, что исходит от администрации. Часто встречающая реакция заключённых на такое воздействие — отчуждённость, недоверие и враждебность.

Важную роль стоит уделить изучению личности в деятельности. Существует специальная стратегия воздействия на личность через микросреду (ближайшее окружение, все то, что непосредственно влияет на человека. В ней он формируется и реализует себя как личность^[6]). Микросреда приняла определённые ценности, так или иначе соотносимые с базовыми социальными ценностями. Трудовая деятельность в группе будет полезна для заключённых и показательна для изучения их личностей. Количество общих и производственных правонарушений резко снижается по мере создания современной промышленно-производственной базы исправительного учреждения, разнообразия трудовых процессов и повышения материальной заинтересованности в результатах труда

[1].

Для успешной ресоциализирующей деятельности необходимы теоретические знания психологов и педагогов, образование сплочённого коллектива квалифицированных сотрудников, создание перспективы личностного самоутверждения и перспективы «завтрашнего дня». Данными навыками должна владеть администрация мест лишения свободы.

Пенитенциарный стресс и особенности его проявления у осуждённых[править | править код]

Нахождение в месте лишения свободы предполагает экстремальные условия, наличие фрустрирующих и стрессогенных факторов. Пенитенциарный стресс, как правило, негативно влияет не только на здоровье человека, отбывающего наказание, но и способствует развитию различных психологически деструктивных, проявлений. Пенитенциарный стресс — это субъективная реакция, представляющая собой комплекс психологических переживаний личности, оказавшейся в условиях изоляции, на стрессоры в виде факторов пенитенциарной среды, вызванных социальной изоляцией (ограничением свободы)

[7]. При этом, стресс проявляется с разной интенсивностью на различных этапах жизни заключённого. Как показало исследование Дебольского М. Г. «Пенитенциарный стресс и особенности его проявления у осуждённых, подозреваемых, обвиняемых»^[7], такое состояние наиболее часто проявляется на начальном этапе отбывания срока, где происходит социальная депривация и меняется привычный образ жизни (первый пик пенитенциарного стресса) и перед освобождением, во время волнения и тревоги из-за подготовки к жизни на свободе (второй пик стресса). Наиболее часто осуждённые отмечают у себя следующие состояния: усталость, эмоциональное и физическое истощение; постоянная напряжённость; раздражённость, агрессия; одиночество; подавленное состояние; равнодушие^[7].

Актуальные задачи и проблемы пенитенциарной психологии[править | править код]

Задачами пенитенциарной психологии являются:

адаптация осуждённых к условиям мест лишения свободы
психологическая подготовка их к освобождению
изменение личностных характеристик в условиях прогрессивной системы отбывания наказания
разработка методов профилактической работы

Задачами сотрудников исправительных учреждений, в свою очередь, являются:

определение имеющихся у осуждённых психических отклонений, склонностей к побегу, суициду, агрессивным действиям, захвату заложников, нападению на персонал, созданию малых групп и группировок отрицательной направленности, пропаганде тюремных законов
разработка программ работы со злостными нарушителями режима, лицами с устойчивой антисоциальной направленностью, основанных прежде всего на применении последовательной системы мер, связанных с групповым осуждением, изменением статусно-ролевых ожиданий и функций.

Одной из проблем пенитенциарной психологии является проблема ресоциализации и адаптации освобождённых в условиях рыночной экономики. Чтобы данные процессы проходили успешно, рекомендуется задание определить организации (государственные и частные предприятия), готовые взять на работу бывших заключённых. Такие организации, как правило, получают дополнительную помощь и гарантии со стороны государства. Был проведён анализ передового пенитенциарного опыта, показывающий, что истинно гуманная психологическая среда возникает в местах лишения свободы в процессе ресоциализации, обеспечения формирования нравственных взаимоотношений среди заключённых^[5].

Другая проблема — проблема психологического и психотерапевтического воздействия на сотрудников исправительных учреждений из-за стрессогенности их деятельности. Деятельность сотрудников исправительных учреждений нуждается в более глубокий исследованиях, требуется разработка новых методик по психологической подготовке персонала к работе в данной стрессогенной ситуации.

Психологи, работающие в данной области, делают акцент на необходимости создания подлинной гуманизации среды в пенитенциарных учреждениях. Для этого необходимо ввести в жизнь заключённых условия, соответствующие физическим, санитарно-бытовым, экономическим нормам, а также обеспечить гуманистическое преобразование характера взаимоотношений в исправительном учреждении (между осуждёнными, между осуждёнными и персоналом мест лишения свободы)^[5].

↑ ¹ ² ³ ⁴ Еникеев М. И. Юридическая психология. — М.: Норма, 2005. — 640 с. — ISBN 978-5-91768-251-8. — ISBN 978-5-16-004005-9.
↑ Кузьмин С.И. Развитие советских ИТУ в 60-80-х годах. – М., 1990.
↑ Глоточкин А.Д., Пирожков В.Ф. Исправительно-трудовая психология. Учебник / Под ред. К.К. Платонова. — М: Изд-во Акад. МВД СССР, 1974.
↑ Еникеев М. И. Общая и юридическая психология: В 2 ч. — М., 1996.
↑ ¹ ² ³ Прикладная юридическая психология. Учебное пособие для ВУЗов / Под ред. проф. А.М. Столяренко. — М: Юнити-Дана, 2001.
↑ Андреева Г.М. Социальная психология. — 3. — М: Наука, 1994.
↑ ¹ ² ³ Мельникова Д. В., Дебольский М. Г. Пенитенциарный стресс и особенности его проявления у осуждённых, подозреваемых, обвиняемых. Психология и право. 2015. Том 5. № 2. С. 105—116. (неопр.).

Еникеев, Юридическая психология. — НОУ ВПО. — М Норма, 2005. — 640 с.
Кузьмин С.И. Развитие советских ИТУ в 60-80-х годах. – М., 1990.
Глоточкин А.Д., Пирожков В.Ф. Исправительно-трудовая психология. Учебник / Под ред. К.К. Платонова. — М: Изд-во Акад. МВД СССР, 1974.
Прикладная юридическая психология. Учебное пособие для ВУЗов / Под ред. проф. А.М. Столяренко. — М: Юнити-Дана, 2001.
Андреева Г.М. Социальная психология. — 3. — М: Наука, 1994.
Мельникова Д. В., Дебольский М. Г. Пенитенциарный стресс и особенности его проявления у осуждённых, подозреваемых, обвиняемых. Психология и право. 2015. Том 5. № 2. С. 105—116..

тюремный психолог, который верит в людей

В колонии человек лишается не только свободы. Он лишается еще и своей индивидуальности.

Старший инспектор группы психологического обеспечения управления организации исправительного процесса Департамента исполнения наказаний Беларуси Светлана Адаськова ранее проходила службу в качестве психолога в женской исправительной колонии №4 Гомеля. И что такое «одиночество в толпе», которое испытывают многие осужденные, знает не понаслышке.

О своих бывших подопечных она говорит с пониманием и даже некоторым теплом. Несмотря на то что знает многие подробности преступлений от них же самих.

Проект Sputnik «Изнанка профессии» – о той части простой и сложной работы, которую не увидеть обывателю. И пусть профессионалы сами рассказывают о невидимой стороне своей работы, без наших комментариев.

К тюремному психологу приходят, когда очень плохо или очень хорошо

Профессиональный интерес

По образованию я психолог, магистр психологических наук. В прошлом году поступила в адъюнктуру Академии МВД, начала работать над диссертационным исследованием на тему: «Психологическая структура и содержание Я-концепции женщин, осужденных за убийство».

В моей жизни это третье и осознанно выбранное образование. По первому я железнодорожник. Потом поступила в гомельский университет на исторический факультет, одновременно обучалась по специальности «Психология». Сначала работала преподавателем истории, после получения психологического образования – психологом, преподавателем психологии.

Почему начала работать к осужденными? Я задавала сама себе много раз этот вопрос. Не могу сказать, что мечтала стать психологом для осужденных, просто так сложилось.

Службу в системе МВД начала в должности психолога в женской колонии №4 в Гомеле. Я сама родом из Гомеля и более 20 лет прожила напротив этого учреждения. Когда у меня появилась возможность туда устроиться, я как-то не задумывалась. Всегда знала, что это за учреждение, и никакого страха не испытывала. Плюс профессиональный интерес: мне казалось, что многое могу там получить для своего профессионального развития.

Когда осужденный встречается с психологом, он как бы возвращает себе себя

Я есть в этом мире?

Когда ты работаешь, ты не помнишь, что перед тобой осужденный. Ведешь группу, разговариваешь, консультируешь. Встает осужденный, начинает надевать верхнюю одежду. И происходит возвращение в реальность, вспоминаешь, где ты и кто перед тобой.

Терапевтическое пространство, оно не делит людей на осужденных или сотрудников. Тут скорее идет обращение к личности. Главное – проблема, с которой человек пришел.

Психологическая служба мало похожа на остальные службы исправительного учреждения. В мероприятиях, которые не имеют отношения к психологическому обеспечению (обысковых, досмотровых, связанных с принуждением), психолог не участвует.

Все-таки нас воспринимают больше как тех, кто помогает и поддерживает. Для осужденных мы, скорее, родительская фигура – хорошей мамы или хорошего папы, к которым можно прийти и побыть слабым. Поэтому и относятся к психологам позитивно.

К нам приходят, когда очень плохо или очень хорошо. Да-да, поделиться хорошими новостями, как это ни странно, к нам тоже приходят: замуж выхожу или внук родился, или свидание скоро с мамой.

Со всеми вновь прибывшими в тюрьму или в колонию обязательно работает психолог

99% проблем, с которыми приходят осужденные, – отношения с самим с собой. Обращаются по вопросам адаптации. Второе – эмоциональное состояние. Чувства одиночества, депрессии, тревоги. Есть такой феномен, как «одиночество в толпе» – когда вокруг тебя людей вроде бы много, но ты не можешь предъявиться, когда нет возможности просто сказать и быть услышанным, увидеть, что тебя слышат, что тебе говорят что-то в ответ.

Если углубиться в психологические аспекты, то люди обращаются к нам не столько, чтобы выговорится, как для того, чтобы понять, что они есть. Потому что человек в условиях колонии растворяется в толпе: одинаковая одежда, одинаковые условия жизни, одинаковые дни – один за одним…

Когда осужденный встречается с психологом, он как бы возвращает себе себя.

Мое, личное

В колонии другая жизнь. Те вещи, которые на свободе воспринимаются как само собой разумеющиеся, там они очень ценны.

Меня всегда поражало, как осужденные соблюдают правило конфиденциальности. Согласно профессиональной этике, как психолог я обязуюсь те вещи, которые услышу на консультации, если это не навредит ни клиенту, ни окружающим, хранить в тайне. При групповой терапии и индивидуальной работе осужденные это правило соблюдают также.

В исправительном учреждении к психологу относятся как к человеку, который помогает и поддерживает, к кому можно прийти и побыть слабым

Бывает, что группа возвращается в отряд, и остальные не понимают, что они делают у психолога. Потому что их состояние изменилось, настроение изменилось. «Чем вы там занимались?» – их спрашивают. А они отвечают: «Это конфиденциальная информация».

Когда у тебя в отряде лишь немного личных вещей, а остальное все на виду, это право на конфиденциальность как-то очень оберегается.

В изоляции осужденные начинают острее чувствовать близость, важность отношений с родными. У многих на расстоянии эти отношения налаживаются. Бывает, что вступают в брак в колонии. А те, кто решил развестись, неожиданно сходятся.

В гомельской женской колонии есть дом матери и ребенка. Были случаи, что женщина на свободе, будучи замужем много лет, не могла завести ребенка, а когда попала в исправительное учреждение, через месяц после свидания с мужем узнавала, что в их семье будет пополнение. Таких примеров знаю не один.

Я не убивал

Наш мозг, чтобы мы с ума не сошли, в критические моменты нашей жизни выстраивает линию защиты. Забывание, отрицание, вытеснение событий… Поэтому многие отрицают свою вину.

У осужденного выстраивается четкая картина содеянного, которая, как правило, направлена на защиту собственной личности. Далеко не всегда люди намеренно врут или преуменьшают вину. Осознание происходит поэтапно. И организм сам решает, сколько доступно к осознаванию.

Самые глубокие и сильные переживания по поводу совершенного преступления чаще всего у тех, кто совершил убийство.

Женщины, осужденные за убийство своих партнеров, говорят о том, что их пугает та неизвестная часть их личности, которая проявилась в момент преступления. С одной стороны, они ощущают потребность узнать ее, хотя бы для того, чтобы установить над ней контроль и исключить ее проявление вновь. С другой – страх того, что она опять вернется. Скорее, это осознание того, что я могу быть не только хорошим, что я могу допустить убийство.

Перед выходом у многих возникает тревога – удастся ли организовать свою жизнь на свободе

Для кого-то жизнь в колонии – это сформированный образ жизни, где все привычно и понятно.

Психологически возвращение осужденных в исправительное учреждение после освобождения можно объяснить тем, что у неоднократно судимых не сформирован навык правопослушной жизни.

Совсем не желание совершать преступления правит человеком, а привычка подобной жизни, и, конечно, социальное окружение, в которое осужденный возвращается после освобождения, играет огромную роль.

Слово «осужденный» в голове

Психологическая служба работает по многим направлениям. Одно из них – работа с вновь прибывшими. Тут уже не действует заявительный принцип. Мы работаем со всеми, кто прибыл в учреждение в обязательном порядке. Во время беседы психолог проводит диагностику, выявляет черты характера и склонности человека, которые повлияют на особенности его поведения и общения в коллективе осужденных.

Психолог обязательно работает и с теми, кто освобождается. У них тоже есть определенные страхи. Например, не справиться со свободой, ведь все аспекты жизни в колонии строго регламентированы распорядком дня – от трудоустройства до бытовых вопросов и свободного времени. В связи с чем теряется навык самостоятельной жизни в обществе.

Во время консультаций Светлане не раз приходилось слышать подробности преступлений

У многих возникает тревога – удастся ли организовать свою жизнь на свободе. Плюс страх осуждения соседей, родных, вообще окружающих. Часто осужденные спрашивали: «Как я буду идти: все же видят, что я осужденная». Иногда даже моделируем ситуацию, как человек будет выходить из здания колонии, объясняем, куда нужно повернуть, как пользоваться транспортом, как купить талончик. Акцентируем внимание на том, что каждый человек на улице занят своими проблемами и мало интересуется жизнью других, настраиваем, что это только внутри, в голове это слово – «осужденный».

Я больше не могу

Женщины эмоциональны. И это оказывает значительное влияние на специфику работы с ними.

Если осужденные мужчины более структурированы, немногословны, то женская колония – это шквал эмоций, шквал страданий. Там это прямо физически ощущается.

Эмоциональные переживания, связанные с совершенным преступлением, у каждой женщины проявляются индивидуально.

У меня в практике был случай, когда женщина перестала разговаривать. Она настолько сильно испытывала переживание собственной вины, что впала в некую эмоциональную «кому»: ходила, кушала, но делала это очень медленно, будто автоматически. Все ее внешние эмоциональные проявления стремились к нулю. У нее что-то спрашиваешь, она не отвечает, практически не реагирует на окружающую ее обстановку и людей.

В условиях колонии растворяется в толпе: одинаковая одежда, одинаковые условия жизни, одинаковые дни — один за одним…

Я попросила других осужденных приводить ее ко мне на групповые тренинговые занятия, во время которых она присутствовала физически, но эмоционально в работу не включалась. Просто смотрела куда-то в пол или в сторону. Никаких реакций на происходящее не проявляла. Через некоторое время, после нескольких месяцев работы, у меня случился шок, когда на занятии она эмоционально отреагировала на то, что я не обратила на нее внимания: «Ну и ладно больше к вам не приду!». Я поняла, что она готова идти дальше.

И вскоре все действительно стало меняться. Она начала набирать вес, обращать внимание на свою внешность, стала более внимательно относиться к тому, как выглядит. Написала дочке, с которой несколько лет не общалась, и та ей ответила, прислала фотографию и написала, что очень обрадовалась.

Раньше осужденная не хотела поддерживать отношения с родственниками, на письма не отвечала, от предоставленных свиданий отказывалась. Она менялась на глазах: с нетерпением ждала каждого свидания с ними и с радостью делилась изменениями, происходившими в ее жизни, на каждой консультации. Те, кто осужденную давно не видел, просто ее не узнавали. Для меня это было каким-то чудом. Как она сама говорила: «Я стала радоваться жизни, хотя никогда не думала, что это возможно».

Многие заключенные находят способ психологической защиты в том, чтобы участвовать в самодеятельности

Когда человек говорит о том, что не хочет жить, чаще всего это означает: послушайте меня, я хочу поговорить, я не могу быть один. То есть причина совсем не в том, что кто-то не хочет жить. Причиной подобных высказываний могут послужить любые мелкие житейские неурядицы, значение которых людям в целом свойственно преувеличивать.

Следствием чего являются очень сильные переживания и ощущение того, что их уже невозможно выдерживать, и тогда возникает мысль: «Я больше не могу».

Задача психолога в таких случаях исключить «туннельность видения» ситуации, когда человек думает, что у него есть только один выход. Нам необходимо показать, что этих выходов гораздо больше.

И когда во время консультации приходит осознание того, что есть несколько вариантов решения проблемы – состояние меняется и настроение меняется, и, как следствие, мысли становятся тоже более позитивными.

Я сам себе психолог

Во время консультаций не раз приходилось слышать подробности преступлений. Не скажу, что это легко дается. Есть какие-то рассказы, которые трогают струнки души. Отрицать не буду…

Женская колония – это шквал эмоций, шквал страданий, заключенные-мужчины обычно более сдержаны в своих переживаниях

Конечно, у психологов свои методы, чтобы снять напряжение. Первый – работа на работе. Второй – профессиональная поддержка коллег-психологов. Супервизия, или просто разговор с психологами, которые с тобой говорят на одном языке. И третий момент – это постоянное обучение и самосовершенствование. Прохождение специальных курсов, подготовка по различной проблематике в различных отраслях психологии. Мне понравилось такое выражение, что психолог как программист: если перестанешь самосовершенствоваться, наступит затор в работе. То есть невозможно окончить университет и быть психологом. Чтобы быть здоровым, помогающим психологом нужно постоянно совершенствовать свои профессиональные компетенции.

Что касается колонии как места работы… Со временем становится привычно работать в этих условиях. Я чувствовала себя достаточно комфортно, как бы это страшно ни звучало.

Конечно, далеко не все готовы идти к психологу. Как и в условиях свободы, психологическая помощь – занятие элитарное. Это не для масс. Потому что, к сожалению, не готовы люди признавать, что у них есть психологические проблемы.

Женская колония – это шквал эмоций, шквал страданий, мужчины-заключенные обычно более сдержаны

Еще это связано с тем, что долгое время существовал стереотип о том, что психолог лечит психов. Сейчас ситуация изменилась. Я общаюсь с коллегами, которые работают в условиях свободы в частной практике, по их опыту могу сказать, что оказание психологической помощи стало уже более востребованным.

Да, приходится слышать от осужденных: «Я сам себе психолог». В бытовом плане, конечно, каждый сам себе психолог. Плюс можно получить поддержку со стороны друзей, родных. Тем не менее, у психолога есть специальные знания, которые позволяют посмотреть на ситуацию не со стороны мамы или подруги, а стать в метапозицию и увидеть объективно, что происходит в реальности.

Читайте также:

Тюремный психолог — The Village

В ходе работы я понял, что могу помогать людям получать условно-досрочное. В целом все происходящее у людей там вызывает раскаяние. Вряд ли где-то у тебя найдется больше времени, чем там, чтобы обдумать все, что ты совершил. Также люди, находясь там, понимают, чем они хотят заниматься после освобождения. У них формируются желания и потребности, они начинают искать себя в этой жизни, и многие, кстати, находят. Я понял, что условно-досрочное — это клевая тема, потому что у человека возникает желание себя проявить и исправиться. Конечно, выпускать досрочно — это большая ответственность для всех, кто к этому причастен, но человек сам должен всем вокруг и себе доказать, что к этому готов. Мы работали с человеком, что-то записывали, отслеживали. Берешь личное дело, изучаешь его, разговариваешь с осужденным, выясняешь детали. Иногда удавалось поговорить с администрацией. Есть особая группа людей, которая решает вопрос об условно-досрочном освобождении: часть от администрации, часть от МВД, — это все очень сложно устроено. Порой осужденные сами могут помочь в этом друг другу: не всегда, но периодически собирают и от них обратную связь о соседе. Подготовка к УДО — очень длинный, комплексный процесс. Лично я мог провести беседу с осужденными, дать какие-то рекомендации, посоветовать модели поведения, подсказать, как лучше проявить себя. Например, если у тебя есть работа на территории колонии, это тебе пойдет в плюс. Мне удалось помочь нескольким людям получить условно-досрочное, и за это они были сильно благодарны. Например, один парень спустя полгода после того, как ему дали УДО, прислал мне корзину с фруктами и цветами, мясом и какими-то другими продуктами. Он написал мне письмо, которое я до сих пор храню, в котором сообщил, что женился и ждет ребенка, нашел работу и все переосмыслил. До сих пор это вызывает во мне бурю положительных эмоций.

Всякие вещи типа суицидов там происходят редко. В основном, если что-то подобное случается, то спасают там свои, то есть сокамерники. Неудавшихся суицидников помещают в изолятор, за ними очень долго следят и держат под особым контролем. Этим занимался не я, а работавшие там женщины, потому что сложилось мнение, что они более тонко чувствуют и могут гораздо проще поставить себя на место другого человека.

Психолог в колонии. Человек, который готов помочь

Реформа уголовно-исполнительной системы должна приблизить психологическую службу к осуждённым.

О том, что творится в душе преступника, написаны гениальные романы. А для психологов исправительных учреждений это обычная работа. Впервые такая должность появилась в советских колониях в 1974 году, но служба активно заработала только в девяностые. Система складывалась не сразу, понимание приходило с опытом.

Недавно ИА «Регион 29» опубликовал интервью с Юрием Козюлиным, который несколько месяцев работал психологом в одной из архангельских колоний. Но это было в 2010 году, и с тех пор многое изменилось. О нынешней службе рассказывает начальник межрегионального отдела психологической работы УФСИН по Архангельской области Ольга Дроздова.

Кстати, этот отдел курирует пенитенциарных психологов всего Северо-Запада.

Половина — гражданские

— C 2010 года реализуется концепция развития уголовно-исполнительной системы, рассчитанная на десять лет, — рассказывает Ольга Игоревна. — В рамках этой концепции кардинально изменилась психологическая работа с осуждёнными. Прежде всего, психолог в колонии уже не воспринимается как представитель администрации.

— А кто он тогда для осуждённого?

— Человек, который готов ему помочь. Мы стараемся беседовать с ним на равных. Поэтому даже аттестованные сотрудники нашей службы в колонии давно не ходят в погонах и не участвуют в режимных мероприятиях. Из 63 психологов половина — гражданский персонал.

— Это штатные сотрудники колоний или приглашённые специалисты?

— В 2012 году в России пытались использовать норвежский опыт — привлекали к работе в СИЗО и колониях сторонних психологов по контракту. Но эксперимент себя не оправдал. Приглашённые специалисты не знали специфики работы в местах лишения свободы.

Сегодня во всех учреждениях УФСИН работают психологические лаборатории, которые состоят из штатных сотрудников. У всех высшее психологическое образование.

— Велика ли нагрузка?

— В среднем на одного психолога приходится 300 осуждённых. Это много. На начальника отряда нагрузка меньше — порядка 100-150 человек.

Но в результате диагностики из всего количества подопечных выделяются те, кому требуется особое внимание. Это люди, склонные к побегу, членовредительству, суициду. Они ставятся на профилактический учёт, и психолог обязан работать с ними с определённой периодичностью. При этом другие осуждённые всегда могут обратиться к нему в случае необходимости.

Открыться — показать слабость

— То есть им, как и большинству людей, иногда надо просто выговориться?

— Безусловно. И порой достаточно пяти-десяти минут, чтобы изменить состояние человека или его отношение к проблеме.

Мы тщательно анализируем причины суицидов. В этом году их было три. И в каждом случае психолог по ряду причин не знал о том, что происходит с осуждённым. Например, последняя трагедия произошла из-за сложных отношений с подругой. Если бы об этом было известно психологу — уверена, случившееся можно было бы предотвратить.

— Всегда ли общение с психологом — дело добровольное?

— В программе нашей работы есть обязательные пункты. Во-первых, это диагностика: когда осуждённый поступает в учреждение, мы должны выявить его личностные качества, чтобы успешно выстроить коррекционную работу. В дальнейшем диагностика повторяется раз в год с целью оценить изменения, которые с ним происходят, степень его адаптации и психологическую готовность к освобождению.

А вот в психокоррекционной работе уже учитывается желание осуждённого. Она проводится в группах по пять-шесть человек. Это очень эффективная форма, потому что в микросоциуме человек раскрывается. Ведь осуждённые зачастую очень закрыты. Открыться — значит, показать свою незащищённость, слабость.

— А есть такие, с которыми вообще невозможно наладить контакт?

— Сложно работать с теми, кто осознанно выбирает криминальную направленность, так называемое «отрицалово». Будучи злостными нарушителями режима, они часто попадают в штрафной изолятор, другие закрытые помещения. Но даже таких людей нельзя считать безнадёжными.

К неволе тоже привыкают

— Человек совершает преступление и с воли попадает в совершенно другой мир. Что там для него оказывается самым сложным — изоляция, чувство вины?

— У всех по-разному. Особенно тяжело адаптируются к новым условиям те, кто впервые заключён под стражу. Очень известные бизнесмены, оказавшись в следственном изоляторе, объявляли голодовку. В ходе работы с ними выяснялось, что сильные мира сего чувствовали обыкновенный страх перед будущим. Когда мы объясняли, что их может ожидать, они успокаивались и начинали принимать пищу.

Многих осуждённых тяготит невозможность остаться одному. В обычной жизни человек даже в самой маленькой квартире может побыть в одиночестве, закрывшись в ванной. В колонии он всегда на виду, среди таких же, как он.

Ситуацию усугубляет негативный образ сотрудника колонии, который зачастую создаётся в литературе, фильмах. Вот почему так важно дать понять осуждённым, что мы тоже люди, что все вопросы можно решить, если не проявлять агрессии и не нарушать режим.

— Какова на этом фоне главная задача психолога?

— Подготовить человека к освобождению. Как это ни страшно звучит, осуждённые привыкают к условиям жизни в местах лишения свободы. Они знают, что там их всегда накормят, оденут, обуют, постирают одежду, при желании обучат профессии, обеспечат работой и так далее. На воле никто за них это делать не будет. Многим приходится настолько тяжело, что они идут на очередное преступление и снова оказываются в уже привычных местах лишения свободы. Надо помочь им разорвать этот порочный круг.

Личное дело — потом

— А совершённое преступление обсуждается с осуждённым?

— Это одно из основных направлений нашей работы. Причём даже рецидивист, который попадает в колонию в пятый раз, считает свои преступления совершенно разными. Но когда психолог начинает прорабатывать с ним эти темы, оказывается, что ситуации были похожи — например, он каждый раз накануне совершения преступления выпивал в компании. И в ходе беседы человек начинает осознавать ту грань, за которую он переступать не может. У каждого она своя — алкоголь, порочная компания, нежелание работать или что-то другое.

Порой бывает очень сложно работать с человеком, которого ты не можешь уважать за то, что он совершил. Например, за преступления в отношении детей. Поэтому я никогда не знакомлюсь с материалами личного дела осуждённого до встречи с ним. Его историю изучаю позже.

— И всё равно такое общение нельзя назвать простым. Как вы и ваши коллеги спасаетесь от профессионального выгорания?

— Проводим обучение новым методам релаксации и восстановления. Очень эффективны дыхательные техники и переключение на другой вид деятельности. И обязательно дома должна быть какая-то отдушина — общение с детьми, спорт, рукоделие или другое хобби.

Кстати, многие психологи прекрасно вышивают, рисуют, лепят и своё увлечение используют в работе с осуждёнными. Арт-терапия хорошо себя зарекомендовала: когда человек создаёт красоту, он и сам меняется в лучшую сторону.

Как работает психологическая поддержка заключенных в России

Более 60% бывших заключенных возвращаются в тюрьму после освобождения. Часто проблема заключается не в склонности к правонарушениям, а в том, что человек не может социализироваться. «Афиша Daily» поговорила о психологической помощи с бывшими заключенными, отцом осужденного на пожизненный срок, психологом и правозащитницей.

Александр

Бывший заключенный

Когда мне был 31 год, я сел в тюрьму на 11,5 лет по статьям 105 УК РФ «Убийство», 162 УК РФ «Разбой» и 222 УК РФ «Незаконное приобретение оружия». Вышел на свободу в 2011 году.

Первые две недели, когда меня держали в СИЗО, я вообще не вылезал из «ямы». Так называют карцер, куда сажают людей, чтобы добиться от них тех показаний, которые нужны ментам. В карцере очень холодно, [по размеру] он 180 на 70 сантиметров — два шага вперед и шаг в бок. Я сидел, прыгал, отжимался: 15 минут спишь, 15 минут отжимаешься, чтобы не замерзнуть, — и так круглые сутки. Это физическое и психологическое давление на заключенного. Бить они тебя вроде как не могут, поэтому следователь дает указание работникам тюрьмы — они выдумывают разные нарушения и сажают тебя в изолятор. СИЗО было тяжело вынести, но, мне кажется, я сам себя к этому подготовил и старался принимать все как должное. Все-таки не случайно туда попал, не по неосторожности, а осознанно совершил преступление и знал, что меня за это ждет.

Когда попал на зону, я был уже взрослый, сразу адаптировался и стал «игровым». Игровые — это, по сути, блатные. Я сидел, играл в карты, этим и зарабатывал, занимался спортом, на промзону не ходил, читал много книг. Так прошли первые годы.

[Результат] психологического давления тюрьмы, вся адаптация зависят только от человека. Нельзя сказать, что вот это можно пережить и перетерпеть, а вот это нельзя. Потому что некоторые с первых дней [совершают самоубийство], а некоторые принимают [ситуацию], сидят 20 лет и умудряются выйти нормальными людьми.

Я много читал, про психологическое состояние человека в том числе. По сути, основное давление в тюрьме создают сотрудники — милиционеры. Но когда ты включаешь с ними контролируемую глупость, то есть подчиняешься им на моральном уровне, то никаких проблем у тебя не будет. Но, конечно, не у всех так получается.

Когда ты приезжаешь на зону, ты попадаешь в общество, которое состоит из людоедов, педофилов, боевиков, депутатов. От самых низших слоев до высших.

У нас даже бывший священник сидел за педофилию — он говорил, что пошел против РПЦ и его как бы подставили. Но потом он там еще одного зэка совратил, и в итоге стало ясно, что не из‑за проблем с церковью он туда попал. И вот сможешь ты вытерпеть все это или нет, зависит только от тебя самого.

Я лично доставал человека из ситуации на грани смерти: он только заехал, всего год просидел и повесился. По-моему, он сел за убийство в драке. Не знаю, что у него творилось в голове. Потом еще один совершил подобное, вроде как из‑за того, что девушка бросила. Такие ситуации в тюрьме сложно переживать, не всем удается.

Менты обычно давят на тех, кто не соблюдает режим строго. Меня несколько раз ловили с картами, сажали в изолятор, — но это не такой изолятор, как в СИЗО, там нормально. Просто сидишь один.

У нас был психолог в бараке. Никто к нему [не ходил], а мы своим кругом из пяти человек решили сходить один раз, и нам понравилось. Мы там собирались слушать кассеты с медитацией или просто музыку. Это было полезно для того, чтобы сменить обстановку, посидеть в мягких креслах, из зоны выйти. В бараке 60 человек, ты видишь их год за годом, поэтому эти встречи были как глоток свежего воздуха. Но это все носило официальный характер, психолог у нас был не очень-то заинтересованный. Мне кажется, что я мог больше ему рассказать, чем он мне посоветовать. Но мне и не нужна была его помощь.

Были там у нас забитые, загнанные, с психологическими расстройствами — вот им бы помощь оказывать, а их там никто не лечит. Иногда давали какие‑то таблетки, иногда увозили на больничку ненадолго, потом снова возвращали. В итоге многие из них так и сошли с ума.

Когда я вышел из тюрьмы, меня встретили одноклассники. Они ко мне часто приезжали и привозили передачки. В тюрьме сидит много людей, к которым вообще никто никогда не приезжает, потому что у них никого нет. Мне кажется, что им как раз сложнее всех. А ко мне у моих близких отношение не поменялось: все знали, какой я человек. Поэтому у меня не было ощущения, что мне на воле будет тяжело. Но проблема была в том, что я не знал, чем буду заниматься. Поехал к другу, начал искать работу. И проблема с этим есть до сих пор, потому что во всех фирмах спрашивают, сидел ли я. И скрыть это практически никогда не удается. Вот это, пожалуй, моя единственная проблема сейчас, связанная с тюрьмой.

Юрий Гвасалия

Отец боксера Пааты Гвасалии, который был осужден на пожизненное заключение за поджог казино в 2003 году. Версия суда основывается на показаниях двух охранников, один из них отказался давать показания в суде. В официальной версии следствия есть множество несостыковок, которые отмечают адвокаты и журналисты. Гвасалия свою вину не признает до сих пор.

Сейчас моему сыну 46 лет. Уже 17 лет он сидит в тюрьме за то, чего не делал, и мне до сих пор ужасно неприятно говорить об этом. Российская система выбрала бандитские деньги — они оказались важнее, чем человек, который приносил славу этой стране (Паата Гвасалия — заслуженный мастер спорта России и мастер спорта СССР международного класса. — Прим. ред.). Он сейчас сидит в «Белом лебеде» (исправительная колония особого режима для пожизненно осужденных в городе Соликамске. — Прим. ред.). В мире нет места хуже, чем тюрьма для пожизненно заключенных. [Обычно] люди сидят в тюрьме, понимая, что рано или поздно они выйдут на волю и увидят близких, а там нет этого, нет жизни, нет надежды. То, что он продержался там 17 лет, — это большое счастье. Это благодаря людям, местным, которые верят, что он невиновен, и помогают. Мы тысячу раз пытались обжаловать решение суда в разных инстанциях, но никаких результатов.

Сколько лет он там сидит, каждый раз, когда приходит начальник, он кричит: «Освободите меня, я не виновен». Несколько лет назад у него сломалась психика. Я теперь редко приезжаю к нему, потому что мне тяжело видеть его таким, моя племянница его навещает и помогает чем может. Я знаю, что местные врачи там что‑то делают. Они просили нас покупать какие‑то лекарства, мы покупали и привозили ему.

Я сам сидел пять лет за мошенничество, когда был молодой. Но я все равно не представляю, каково ему. Он говорил мне раньше: «Папа, ты знал, за что ты сидишь, а я не понимаю, за что мне это». Он, конечно, отчаялся. Раньше сидел в общей камере, их было 3–4 человека, так хотя бы с кем‑то общался.

А сейчас, когда у него начались проблемы с нервами, его посадили в одиночную камеру. Его водят на прогулку, кормят, но он ни с кем не общается.

Иногда его забирают в больницу, дают таблетки, а потом возвращают в барак. Я приезжал к нему в прошлом месяце, он чувствовал себя намного лучше, нормально отвечал на все мои вопросы. Говорит, что врачи делают все, что могут. Не знаю, общается ли он психологом, он мне не говорил. Но в нашем случае никакой психолог ему уже не поможет.

Россия была готова отдать нам его в Грузию, мы несколько лет собирали документы и вели переговоры о том, чтобы его перевели домой. Но у нас в стране начался бардак, отношения с Россией испортились. И мы уже полгода не можем получить документ о том, что Грузия согласна принять его. Но мы стараемся как‑то решить этот вопрос. Я хочу, чтобы он был дома, в стране, где его родные и близкие. И если умрет, то пускай умрет дома. И мы уже даже признаем, что он виновен, лишь бы только нам его отдали.

У него жизнь сломана. Да и я уже не могу бороться, очень устал. У меня нет никакой надежды на освобождение, самый лучший вариант для нас — уехать домой.

Михаил

Бывший заключенный

Я сидел почти семь лет за мошенничество в особо крупном размере. Сел в 22 года, до этого успел получить диплом юриста, поработать по профессии. И я точно знал, чего хочу от жизни.

Все, чем я занимался на зоне, — читал книги. Еще у меня был свой компьютер и интернет: я писал статьи, и все было хорошо. Но, конечно, психологическая адаптация необходима тем парням, которые лет в 20–25 попадают в тюрьму за наркотики и которым грозит от 10 лет. Потому что, когда приходит осознание, что ты сел в 20, а выйдешь в 30–35, совершенно не понимая, чем дальше заниматься, становится тошно и страшно. Лично я смог привыкнуть и приспособиться.

Когда ты только попадаешь на зону, это жопа. Во-первых, целый год, пока идет суд, ты надеешься, что тебя отпустят. А потом тебе дают срок 10–15 лет, и это большой удар, потому что дальше тебя ждут серьезные испытания. Как только ты попадаешь туда, тебе надо понять, кем ты будешь, как себя вести и какая у тебя будет социальная роль в обществе, состоящим из 1000 зэков и 200 ментов, которые абсолютно такие же, как эти зэки, просто по другую сторону баррикад. У нас была шутка среди зэков: «Ну че ты, Палыч, ты ж такой же, как и мы, просто тебя пока не посадили». Я бы сказал, что в первый месяц очень нужна помощь в адаптации, чтобы понять, как все устроено. Но проблема в том, что психолог тебе в этом вряд ли поможет.

Психологи не всегда знают, что происходит в том или ином бараке. Например, во Владимире зона «красная»«Красной» называют зону, которая полностью контролируется администрацией. «Черной» — там, где последнее слово за зеками. — там нет никаких понятий, кроме как «кто сильнее, тот и прав». А вот у нас была хорошая зона: там есть правила, адекватные менты и связь с родственниками по телефону. А эти тонкости важно знать, чтобы выстраивать работу с заключенными.

Я был блатным юристом. У меня была интересная роль, я хорошо общался с блатными — это была своего рода защита, потому что блатные на зоне — это очень важные ребята. И если их бесил какой‑нибудь мент, я писал через компьютер во все инстанции жалобы на этого мента якобы от матерей заключенных. К нам приезжали проверки, и его в итоге увольняли. Поэтому меня и из ментов особо никто не трогал.

В общем, я провел там время очень интересно, но это потому что я смог себя правильно настроить. Те, кто не может, впоследствии, конечно, очень страдают.

У нас был какой‑то актовый зал, кабинет соцзащиты и психолога. В коридоре, где были двери в эти помещения, всегда висели объявления, что можно обратиться за психологической помощью, либо список вакансий, куда можно попробовать устроиться при освобождении. Это в основном вакансии сварщика, токаря, сантехника. Конечно, нужные профессии, но в большинстве случаев заключенные — бездельники, и им это неинтересно. В целом у большинства зэков, с которыми я сидел, не было никаких идей и целей на дальнейшую жизнь. Они разговаривали и обсуждали, как бы грабануть технично, чтобы новую тачку купить.

Какой бы хороший психолог ни был, на него не будет спроса. Скорее всего, люди будут к нему ходить, чтобы как‑то пошутить или просто отдохнуть, а за психологической помощью не пойдут.

С другой стороны, и психологи-то не особо заинтересованы в общении с зэками. Наша вот брала у меня заявление об УДО. Я должен был заполнить какую‑то анкетку, чтобы она посмотрела и написала на меня характеристику. Она позвонила мне и начала задавать вопросы из разряда, помню ли я, как совершал преступление, мол, я же был в нетрезвом виде. А у меня четыре эпизода за мошенничество, при чем тут вообще моя трезвость. То есть она меня с кем‑то перепутала. В общем, чаще всего им самим абсолютно плевать, что там и с кем происходит. Они сами не заинтересованы в оказании помощи, потому что понимают: ничем помочь не могут.

У меня ни разу не было сомнения, что у меня будет своя юридическая компания. Я с этой идеей шел всю жизнь, и тюрьма ничего не изменила. А тем, у кого никаких целей по жизни нет, никакой психолог не поможет.

Михаил Дебольский

Заведующий кафедрой пенитенциарной психологии МГППУ, организатор психологической службы ФСИН России

Кто занимается оказанием психологической помощи заключенным?

Психологическая служба помощи заключенным — это относительно молодой структурный компонент в уголовно-исполнительной системе. Первые должности психологов-практиков начали вводить еще в советский период в воспитательных колониях для несовершеннолетних в 1974 году. Тогда в стране мало было психологов, на должность назначали не профессионалов, чаще педагогов, поэтому ожидаемого эффекта не наступило. В конце восьмидесятых годов была попытка провести эксперименты и опробовать работу психологов во всех колониях. И эксперимент дал положительные результаты. В 92-м должности психологов стали постепенно вводиться во все исправительные колонии.

Зачем это было нужно? В 43-й статье Уголовного кодекса написано: «Наказание применяется в целях восстановления социальной справедливости, а также в целях исправления осужденного и предупреждения совершения новых преступлений». То есть государство стремится не просто наказать человека, а сделать все возможное, чтобы осужденный возвратился в общество законопослушным гражданином и больше не совершал преступлений. Для достижения этой цели используются различные средства исправительного воздействия: труд, общеобразовательное и профессиональное обучение, достаточно жесткий режим содержания, воспитательная работа, общественное воздействие, и в том числе работа с психологом.

В настоящее время около 3500 психологов работает в этой системе. И практически во всех учреждениях, даже в следственных изоляторах, где находятся подозреваемые.

В чем заключается работа тюремных психологов?

Опираясь на зарубежный опыт, мы поняли, что нельзя допустить, чтобы психологи превышали свои полномочия и каким‑то образом оказывали давление на заключенных. Поэтому был принят специальный закон, который внес некоторые изменения в Уголовно-исполнительный кодекс. В статье 12, пункт 6.1. написано: «Осужденный имеет право на психологическую помощь, оказываемую сотрудниками психологической службы исправительного учреждения и иными лицами, имеющими право на оказание такой помощи. Участие осужденных в мероприятиях, связанных с оказанием психологической помощи, осуществляется с их согласия».

Мы никогда насильно не обследуем ни одного осужденного. Но всегда пытаемся поговорить с осужденным именно на этапе прибытия в исправительное учреждение.

Важно изучить его психическое состояние, чтобы избежать различных чрезвычайных происшествий — например, суицида. И оказать ему необходимую помощь.

Обычно вновь прибывшие заключенные дают согласие на такие обследования.

Психолог изучает материалы дела и может выявить по составу преступления, что человек, например, склонен к проявлению агрессии. Тогда он пытается предложить ему личные беседы несколько раз в неделю. И вообще-то, люди часто соглашаются, потому что знают, что психологу рано или поздно придется писать на них характеристику, чтобы им разрешили выйти по УДО. А если он отказывается работать со своим гневом, то психолог, скорее всего, ничего хорошего не напишет. Поэтому они сначала ходят ради собственной выгоды, а потом часто втягиваются и приходят с удовольствием. Понимают, что им необходимо работать над собой, учиться управлять своим гневом, уметь справится с тоской, депрессией или ночными кошмарами. Но многое зависит от психолога. Я был на групповом тренинге в одной из колоний строгого режима и застал очень интересную ситуацию. В конце занятия психолог сообщила, что она уходит в отпуск на месяц — осужденные очень расстроились и пытались уговорить ее приходить хотя бы раз в неделю. Но бывает и наоборот, конечно.

В настоящее время существует много психокоррекционных программ и методик, начиная от групповых дискуссий и заканчивая арт-терапией. Например, есть художественная терапия, когда заключенные рисуют. Еще используется терапия сказкой, когда осужденные пишут свои рассказы: для психолога это способ понять какие‑то скрытые проблемы, а для заключенного это хороший метод для выплеска эмоций. При подготовке осужденных к освобождению используются когнитивно-поведенческие тренинги, анализируются причины совершенного преступления, прорабатывается отношение к пострадавшим, чувство вины, формируется ответственность за свои поступки.

Технологии есть, но главные факторы — это желание самого осужденного и профессионализм психолога. И эти составляющие есть далеко не в каждой колонии.

Еще есть важное направление — работа с осужденными на пожизненное лишение свободы. У меня порой спрашивают: а зачем с такой категорией работать? Но если мы видим, что человек страдает и можно хоть как‑то облегчить его участь, то почему нет? В Мордовии есть колония для осужденных с пожизненным лишением свободы, и там уже больше десяти лет работает доктор психологических наук, известный отечественный психолог Валерия Сергеевна Мухина. Она регулярно проводит встречи с заключенными, они ее очень уважают, пишут ей письма. Там, например, был осужденный, склонный к депрессии, который постоянно плакал. Она начала с ним работать, и оказалось, что у него два высших образования. Он с ее помощью начал делать переводы зарубежных книг и немного восстановился, духовно подтянулся.

Есть ли службы, занимающиеся адаптацией бывших заключенных?

На федеральном уровне службы пробации, которая помогает и опекает бывших заключенных, у нас нет. Но во всех исправительных учреждениях осуществляется специальная подготовка осужденных к освобождению. Она многоплановая. Социальные службы решают вопрос о будущей регистрации, возможном месте проживания. Также решается вопрос о трудоустройстве, для этого приглашаются специалисты с центра занятости. С теми, кто этого хочет, работает психолог, они вместе анализируют трудности, с которыми придется столкнуться на свободе.

Во многих колониях сегодня создаются центры профилактики. Там учат, как правильно распределить деньги, как ездить на метро, трамвае и так далее. Обучают даже пользованию бытовой техникой, если нужно. Социальные работники пытаются установить контакты с близкими. Нужно обязательно выяснить, как они к нему относятся, смогут ли позаботиться о нем. Может ли он с ними жить, готовы ли они принять его.

Большую помощь бывшим осужденным оказывают центры профилактики, которые создаются местными органами власти и общественными организациями. Например, в Москве для женщин есть центр профилактики «Аврора». Там оказывают психологическую помощь, обучают новым профессиям и консультируют по семейно-бытовым вопросам. Буквально в августе я был в Краснодарском крае, там есть два центра профилактики. Они там даже с жильем помогают, выделяют какие‑то общежития.

Часто проблема не только в психологическом состоянии заключенного, но и в отношении общества к нему. Оно ведь у нас двоякое. Мы вроде сначала кричим, что над людьми в тюрьмах издеваются, бьют их и унижают. А потом сами очень осторожно и порой пренебрежительно относимся к тем, кто сидел.

И человек, вышедший из тюрьмы, порой снова идет на преступление, чтобы как бы подтвердить то отношение, которое к нему складывается. Он, может, и пытается измениться, но из‑за того, что общество его не принимает, ничего не получается.

Рано или поздно, но мы придем к созданию государственной службы пробации, которая возьмет на себя функции оказания помощи людям, освободившимся из мест лишения свободы. И уверен, как только это произойдет, уровень рецидива в нашей стране существенно уменьшится.

У нас на самом деле мало психологов, несмотря на то, что в последние годы они действительно стали появляться. Тем не менее пробел очевиден. Я видела прямо потрясающих специалистов. Например, в Бутырке работает девушка-психолог, которая читает литературу, о которой я слышала из уст каких‑то очень известных психотерапевтов. Но не все такие, как она. Многие действуют по старинным принципам, работают с заключенными по учебникам советских времен. Тут рассчитывать на особую эффективность не приходится. И это большая проблема.

В наших колониях есть комнаты психолога и залы психологической разгрузки. Обычно они представляют из себя небольшое помещение, где стоит аквариум, висит одна или несколько картин, еще там может лежать ковер, могут стоять мягкие диваны и кресла. При входе всех обязательно просят разуваться. Когда приходит заключенный, его усаживают в кресло, включают музыку и предлагают расслабиться. Он слушает, релаксирует. И в зависимости от того, какой это специалист, он может начать задавать вопросы, пытаться понять его состояние и как‑то повести заключенного в нужном направлении. Либо он просто оставляет его в этой комнате, закрывает и уходит. Все по-разному. Но это в любом случае хорошо.

Потому что в колониях нет мест для уединения. Нет такой комнаты, куда заключенный мог бы уйти, чтобы сменить обстановку и отдохнуть от людей, с которыми он проводит все свое время в течение долгих лет.

Эти психологические комнаты — единственная возможность заслониться от всего шума и побыть наедине с собой. К тому же это место, которое напоминает домашний уют. У человека появляется возможность ненадолго окунуться в эту атмосферу. Но для того чтобы это работало для всех заключенных, таких комнат нужно много, психологов нужно больше раза в два-три.

Мы сейчас настаиваем на том, чтобы в колониях проводились занятия по йоге, цигуну и прочим методикам, которые позволяли бы снять накопившийся стресс. У нас все это начинает работать, но пока очень медленно. Но тем не менее процесс запущен. В СИЗО Москвы сейчас возьмут на постоянную основу двух специалистов, они будут на должностях реабилитологов: один из них будет преподавать йогу, а второй цигун. Это большой прорыв, раньше ничего подобного не было.

Еще считается, что освоение новых специальностей тоже относится к процессу реабилитации. Некоторые осужденные осваивали даже профессию психолога, будучи за решеткой. Наша задача в том, чтобы человек из тюрьмы вышел здоровый психически и умеющий реализовать себя в социуме. Я считаю, что реабилитируют даже театральные кружки, которые есть при некоторых колониях. Мне известны истории, когда некоторые заключенные, которые играли в театральных кружках, потом на воле искали такие же занятия в домах творчества. Это все-таки тоже способ как‑то закрепиться в жизни.

Все очень зависит от учреждения. У нас в колониях сидит в среднем 800–1000 человек. И как один психолог может поработать со всеми? Никак, поэтому бывает и так, что работа психолога в учреждении не приносит никакой пользы. Я помню, что в одной из колоний была замечательная женщина-психолог: она собрала огромную стопку рисунков, которые нарисовали осужденные, и проанализировала их, а потом вызывала тех, кто, по ее мнению, больше всего подвержен негативному влиянию и психическому расстройству. Но не везде есть такие психологи. А нормативов, которые обязывали бы сотрудников тестировать, наблюдать, разговаривать с заключенными, нет.

Материал подготовлен при помощи документального проекта «Это реальная история», созданного студией «Амурские волны» и телеканалом ТВ-3. 12 сентября вышел второй сезон проекта, а 26-го покажут серию о Сергее Помазуне — «белгородском стрелке», который убил шесть человек в центре города. По словам близких, он стал психически нестабильным после первого освобождения из колонии, что, по одной из версий, и привело к последующим трагическим событиям.

Отрезаем лишнее, оставляя суть: в этом сообщении меньше 280 символов — так же, как и в нашем твиттере

как работают тюремные психологи — ИА «Версия-Саратов»

Клиент

«Передо мной что-то напоминающее прибрежную полосу. Все, что до нее — это моя жизнь до того, как я оказался в колонии. Вода — это мое настоящее состояние, а все, что дальше реки, — моя жизнь после выхода на волю. Река эта вообще похожа на Волгу», — говорит, внимательно вглядываясь в рисунок, улыбчивый мужчина.

«Взгляните: как много пространства на рисунке от реки до горизонта. Это значит, что в будущем вас ожидает много событий», — поясняет женщина в костюме ФСИН. Заключенный на минуту задумывается, однако потом соглашается: «Я не знаю, что это будет за жизнь. Хочется верить, что лучше той, что я знал до того, как оказаться здесь».

Метафорические ассоциативные карты, с которыми работают заключенные, используются психологами во всем мире. Суть работы с ними заключается в том, что пациент выбирает из всей колоды тот рисунок, который чем-то ему нравится, и начинает описывать его. При этом клиент не догадывается, что, описывая изображение, он фактически рассказывает о своем внутреннем состоянии. Такая методика работы особенно хороша с мужчинами, которые под давлением общества всегда вынуждены скрывать истинные эмоции.

Улыбчивого молодого заключенного, который видит в буйстве красок берег Волги, зовут Алексей, ему 34 года. Он родился и вырос в Саратове, провел детство на Пролетарке, а повзрослев, переехал в центр города. Казалось, что его жизнь ничем не отличается от жизни других людей этого же возраста — жена, двое детей. Переломный момент случился в июле 2013 года. Тогда молодой человек позвал в гости девочку, которой еще не исполнилось 13 лет. В процессе общения он, «осознавая противоправный характер своих действий, с целью удовлетворения половых потребностей, с согласия малолетней вступил с ней в половой контакт». В итоге мужчину приговорили к 9,5 годам лишения свободы и отправили в колонию общего режима.

«Когда я прибыл сюда 5 лет тому назад, то был в состоянии глубокого психологического кризиса. Как-то попал к психологу и вскоре понял, что стало легче. Начал ходить на прием стабильно раз в неделю. Это помогло выйти из глубинного психологического кризиса, я стал смотреть на жизнь под другим углом», — рассказывает Алексей. На вопрос о том, что именно толкнуло его на преступление, он отвечает, что сделал это «из чувства мести», после чего замолкает. Остается загадкой, хотел ли он насолить школьнице или она стала разменной монетой. Очевидно, Алексей не хочет об этом говорить. По словам сотрудников исправительного учреждения, во время первых визитов к психологу «он почти плакал».

Психолог

Впервые порог исправительного учреждения психолог Елена Серова переступила 10 лет назад. До этого она работала в центре планирования семьи, однако в силу разных обстоятельств решила сменить место работы. Выбор пал на исправительную колонию № 33, что находится на окраине Саратова. По словам Елены, за все это время она ни разу не пожалела о том, что устроилась работать именно сюда.

«По долгу службы я общаюсь абсолютно с каждым заключенным, которого этапируют в колонию. Как только человек попадает к нам, я изучаю его приговор и провожу беседу. На нашем языке это называется „делаю психодиагностическое обследование“. В частности, заполняю типологический опросник, провожу Тест Люшера: заключенный выбирает цвета, которые ему нравятся, а я в свою очередь понимаю, что человек испытывает в настоящий момент. За время работы в исправительном учреждении через меня прошли тысячи людей, однако никаких нештатных ситуаций со мной не случалось, никто на меня не нападал».

Предугадать продолжительность первой встречи с психологом невозможно. Если человек отбывает наказание за кражу, то беседа может уложиться и в полчаса, а если дело идет о серьезном преступлении, то консультация и диагностика могут растянуться и до 90 минут. Как правило, беседа с психологом проводится на второй день после этапа, то есть дня, когда осужденный попадает в колонию. Далеко не все из новоприбывших сразу готовы рассказывать свою историю — нередко люди никогда не были у «душевного» специалиста перед тем, как оказаться в местах не столь отдаленных, из-за чего они стесняются и поначалу путаются в мыслях и словах. Разговорить их — задача не из простых.

Работа с новичками — не единственная обязанность психолога в колонии. Помимо новоприбывших, Елена должна консультировать и тех арестантов, которые сами изъявят такое желание. Сделать это можно несколькими способами: написать записку с просьбой вызвать на прием и бросить ее в почтовый ящик, обратиться к начальнику отряда (что-то типа классного руководителя в школе) или просто прийти к специалисту в часы приема. О последних заключенные оповещаются с помощью громкой связи, этакого импровизированного «колонийного радио».

«Большая часть заключенных, которые приходят на прием, слабо представляют, чем психолог отличается от психиатра и психотерапевта. Несмотря на это, оказываясь в местах лишения свободы, многие решают обратиться ко мне. Как правило, в „приемный день“ ко мне приходят минимум 10 человек», — рассказывает Елена.

Так как все люди индивидуальны, при работе с каждым конкретным клиентом специалисту приходится прибегать к конкретному способу. Одним помогает расслабиться и раскрыться необычная музыка, напоминающая звуки падающего водопада или пения птиц, другие могут раскрыться, раскрашивая геометрические фигуры, для общения с третьими вовсе может оказаться эффективной сказкотерапия — методика, при которой пациент «проживает» жизнь сказочного персонажа, в шутливой форме переживая жизненные конфликты и, как следствие, освобождаясь от них.

Работать с осужденными, которых в колонии почти тысяча, штатному психологу помогает вольнонаемный сотрудник. Он не носит форму, однако исполняет те же самые должностные обязанности. В ИК-33 должность второго психолога занимает Ольга Поспелова. Она недавно закончила ВУЗ, однако решение о работе в местах лишения свободы приняла, когда еще была студенткой. Ольга — настоящий фанат своего дела — считает, что именно в столь необычном месте она может полноценно реализоваться как специалист.

Драма

Как правило, психологи в местах лишения свободы работают с историями, которые произошли задолго до того, как человек был осужден, однако случаются и трагические исключения. Одно из таких произошло в октябре прошлого года. Тогда 55-летний руководитель «колонийской» шахматной студии Георгий ждал в гости супругу с тремя несовершеннолетними детьми. Вместе с подругой — также многодетной матерью — женщина выехала на легковушке из Балаково, рассчитывая без особых проблем добраться до областного центра. Георгий очень ждал этой встречи и всячески помогал супруге приготовиться к свиданию — во время телефонных разговоров максимально подробно рассказывал, по каким дорогам можно в кратчайший срок добраться до колонии, что взять с собой, какие предметы запрещены к проносу на территорию.

Казалось, ничего не предвещало беды, пока подруги не попали в ДТП около Маркса — в них неожиданно влетел едущий навстречу грузовик. Женщины умерли на месте происшествия от серьезного повреждения всех внутренних органов.

— Мы знали, что у заключенного был инфаркт, и не могли оставить его один на один с бедой. Мужчина до последнего отрицал произошедшее — это такая степень психологической защиты. В итоге напоили его лекарством и оставили под наблюдением врачей. А потом была выстроена комплексная совместная работа психолога, терапевта и начальника отряда, — вспоминают сотрудники.

С момента аварии прошло уже более полугода, осужденный продолжает отбывать наказание и готовится к УДО.

— Очень старались ему помочь, окружили вниманием. Мужчина, у которого на воле остались маленькие дети, переживал трагедию настолько тяжело, что к его беде невозможно было остаться равнодушным. Это была наша своеобразная проверка на профпригодность, и мы ее прошли, — рассказывает Ольга Поспелова.

Перед тем, как уйти из колонии, я задаю психологам вполне резонный вопрос. Меня интересует, насколько легко двум обычным женщинам ежедневно работать с насильниками, убийцами и ворами, каким образом они способны наладить контакт с теми, от кого порой отказываются даже ближайшие люди — матери, жены, братья и сестры. «Это для вас они преступники, а для нас — обычные люди. И мы должны им помочь», — ни секунду не раздумывая, отвечает Ольга. Я ухожу из кабинета, а Ольга и Елена остаются работать — сегодня им предстоит принять еще нескольких человек.

«Если мужчина постоянно изменяет, а женщина продолжает за него цепляться, мне это непонятно»

Если коротко, это история-исповедь тюремного психолога. Она — успешная в профессии женщина, как часто бывает в ущерб личной жизни. У нее есть коллега (он же любовник) Макс, к которому героиня гипертрофированно привязана. В психологии это называется созависимые отношения с фиксацией на партнере. По идее, как психолог она бы должна себе помочь — вытащить за волосы из болота (Макс открыто ей изменяет). Но не может. Именно тот случай, когда даже хорошие психологи оказываются в роли сапожника без сапог.

После спектакля мы поговорили с Дарьей Михайловой о ее героине. Тем более, что об актрисе давно не было ни слуху ни духу. Она слывет закрытым человеком. Не ведет светскую жизнь и редко дает интервью.

— Сейчас я существует как свободный художник, — подтвердила нам Дарья. — С детства я была избалована кино (она начала сниматься с 10 лет), где люди собираются на один проект, поддерживают друг друга и идут в одном направлении. Когда же съемки заканчиваются, они разбегутся. Если с кем-то из киногруппы сложились хорошие отношения, они могут продолжить общаться. А если нет, вы расстаетесь иногда навсегда.

Театр — это коллектив и общее дело. Я работала в театре им.Вахтангова, в «Современнике», но ушла. Наверное, я индивидуалист по характеру. Сейчас веду актерскую мастерскую в институте современного искусства.

Когда прочитала пьесу Елены Исаевой, мне захотелось сделать моноспектакль. Кстати, в спектакле есть видео, его сняли мои студенты.

— Что вас так зацепило в этой пьесе?

— Героиня -профессиональный психолог может разложить по полочкам чужие отношения, помочь другим, она прекрасный специалист. Но с собственной проблемой справиться не может. Потому что есть разум, а есть чувства. Такая страсть, как у нее, может случиться с каждым. Просто вы себя не знаете. Или не повстречали человека из-за которого снесет крышу.

— Вы производите впечатление человека очень сдержанного и холодного. В отличие от вашей героини.

— Я интроверт по характеру. Стараюсь не грузить окружающих своими переживаниями. Но это не значит, что у меня их нет. Правда таких, созависимых отношений действительно не было. Когда мужчина совершает ужасные поступки, постоянно изменяет, а женщина продолжает за него цепляться, мне это непонятно. Чем меньше история похожа на меня, тем легче и смелее я бросаюсь в это плавание.