7. Еще одна знаковая система: язык животных
Еще один привычный объект семиотики, соотносящийся с человеческим языком, – это сигнальные системы животных. Часто их так и называют: язык животных.
Конечно, речь идет не о способности каких-то животных подражать человеческому языку (хотя некоторые птицы – попугаи, скворцы и др. – могут имитировать человеческую речь, повторяя слова или целые фразы, иногда даже как будто бы к месту). Речь идет о системах сигнализации в животном мире, подчас довольно сложных по количеству знаков и разнообразных по материальному воплощению.
Одна
из наиболее хорошо изученных сигнальных
систем животных – так называемые танцы
пчел. Пчела-разведчица, обнаружившая
медоносные растения, возвращается с
добычей (взятком) к улью и тут, на сотах,
кружится в замысловатом танце, выписывает
круги и полукружия. Ориентация этих
движений по отношению к солнцу должна
показать другим летным пчелам направление,
в котором следует лететь, а темп танца
указывает на расстояние до источника
нектара.
Очень
часто в среде животных используются
звуковые сигналы: пение и крики у птиц,
свист и визг у грызунов, визг, вой и
рычание у хищников и т.
Что
же составляет план содержания языка
животных? Скажем прямо: ассортимент
передаваемых «смыслов» здесь небогат.
Это прежде всего «тревога» (опасность),
«угроза» (отпугивание), «покорность»
(подчинение), «обладание» (собственность),
«свойскость» (принадлежность к тому же
сообществу), «сбор» (созывание),
«приглашение» (призыв к созданию семьи,
к производству потомства)… В част-ности,
в научной литературе подробно описана
система звуковой сигнализации
американского желтобрюхого сурка. Она
включает в себя восемь различных сигналов
– одиночных или комбинированных свистов,
визгов, скрежетаний.
Подытожим: двусторонность данных единиц не подлежит сомнению: как и у человеческого языка, у них есть свой план выражения и план содержания. Пожалуй, выдерживается также второй важнейший признак знаковых систем – их условность. Хотя в среде животных иконические, изобразительные знаки встречаются чаще, чем в языке человека, все же можно в целом считать, что и здесь определенный план выражения связан со «своим» планом содержания в силу традиции. Так, тревога или готовность к подчинению никак не связана по своей природе с определенным цветом или звуком… О том же говорит и «национальный колорит» языка животных. Какие-нибудь чайки, живущие на Балтике, «не понимают» своих атлантических товарок…
Однако
можно ли считать, что данным сигналам
присуще и третье важнейшее свойство
знаков: преднамеренность? Очевидно,
нет.
Преднамеренность – проявление
разума. Человек, использующий знак,
стремится сознательно передать другому
человеку информацию. Животное же делает
это в силу своих унаследованных инстинктов
и приобретенных рефлексов. Поэтому
знаковая система животных
оказывается закрытой:
новых знаков в ней не прибавляется.
Человеческий же язык, как известно,
постоянно пополняется новыми словами,
а также, хотя и реже, новыми морфемами,
синтаксическими конструкциями и т.д.
Правда,
в последнее время появляются захватывающие
публикации о необыкновенных способностях
общения у дельфинов и обезьян. Так,
знамени-тостью стала горилла по имени
Коко, с которой практически с грудного
возраста занимались американские
психологи. В зрелом возрасте обезьяна
владела языком жестов и геометрических
фигур, с помощью которых могла выразить
более 500 понятий. Газеты мира наперебой
рассказывали историю о том, как Коко
при помощи своих «слов» потребовала от
людей подарить ей на день рождения
котенка. А когда тот случайно погиб,
обезьяна не успокоилась, пока не выпросила
у своих воспитателей равноценную ему
замену.
..
Однако сообщения о таких «гениальных» животных в принципе ничего не меняют. Природа животных не рассчитана на общение с человеком, да и между собой им особенно не о чем беседовать. То немногое, что эти существа «имеют сообщить друг другу, может быть выражено и без членораздельной речи» (Ф.Энгельс). Человеческий же язык, выражаясь словами французского лингвиста А.Мартине, – это «способность сказать все»: люди могут – и стремятся! – говорить на любые темы. Представим себе, что мы попробовали бы при помощи языка животных выразить простые сообщения, например: «Как красив этот лес!», «Завтра, судя по всему, похолодает», «В мясе много белка»… У нас, увы, ничего не получится. Данные системы просто не предназначены для передачи такого рода информации. Животные «говорят» только о себе, а точнее, о том, что с ними происходит в данный момент: ни на прошлое, ни на будущее их коммуникация не распространяется.
Далее,
человеческий язык насквозь иерархичен:
меньшие единицы служат здесь для
организации больших.
А сигналы животных
– это готовые «предложения», знаки
ситуации, не складывающиеся из элементов
и не образующие текста как такового.
Есть и иные отличия, позволяющие
охарактеризовать язык животных как
чрезвычайно своеобразную знаковую
систему. Она составляет предмет
биосемиотики.
«Я всегда дрался на стороне слабых»
Михаил Лотман (р. 1952, Ленинград) – эстонский литературовед и политический деятель, сын филолога Зары Минц и основателя тартуско-московской семиотической школы, выдающегося литературоведа и культуролога Юрия Лотмана.
Область исследований Михаила Юрьевича охватывает общую и культурную семиотику, теорию текста и историю русской литературы. Он является профессором семиотики и литературоведения Таллиннского университета, членом исследовательской группы по семиотике Тартуского университета. 2 февраля 2001 награжден медалью Ордена Белой звезды. В последние годы активно занялся политикой, был членом Рийгикога (эстонского парламента) от консервативной партии Res Publica.
В 2011–2013 гг. занимал должность председателя городского собрания Тарту, в настоящее время – депутат городского собрания.
Наш разговор состоялся в Тартуском университете.
«В РАННЕМ ДЕТСТВЕ Я ГОТОВИЛСЯ К КАРЬЕРЕ БАНДИТА»
– Михаил Юрьевич, был ли выбор профессии предопределен вашей семейной историей?
– Не совсем. С детства я хотел быть биологом, потом врачом. Но в 5 классе, в 1964 году, я оказался в Ленинграде, где, как и по всему СССР, очень торжественно отмечалось 400-летие Шекспира. Большое впечатление произвели на меня спектакли Шекспировского театра, гастролировавшего в Ленинграде, и сольные концерты великого актера Джона Гилгуда. Я сам начал писать пьесы и книгу «Театр и драма эпохи Шекспира». В то же время в Ленинграде состоялось другое театрализованное действо – суд над Иосифом Бродским, стихи которого я читал, от руки переписанные в тетради, и сам их переписывал. То есть воспеваем одного поэта и в то же время не признаем поэзию работой и отправляем второго поэта в тюрьму как дармоеда.
Это произвело на меня сильное впечатление, и когда я вернулся в Тарту, то переориентировался в сторону филологии. Видите, как вышло: в Тарту, в семье, меня больше интересовали естественные науки, а в Ленинграде, вдалеке от семьи, я пришел к филологии.
– Насколько на вас повлиял отец в этом смысле?
– У меня и у моих братьев была значительная свобода. У родителей в университете была бешеная нагрузка, не так, как сейчас: у меня, например, всего 6 часов лекций, а у них – свыше 20 плюс заочники, которые вообще не считались. С утра до вечера на работе. Поэтому в раннем детстве я готовился к карьере бандита.
– Даже так?
– Вся та культура во мне не очень сидела.
– И далеко удалось продвинуться на этом поприще?
– У меня были некоторые недостатки для этого. Во-первых, я был очень слаб, хотя дрался отчаянно, так что большие ребята не хотели со мной связываться. Во-вторых, оказалось, что я трус, что для бандита не очень хорошо.
Я боялся высоты и змей. Поэтому для закалки бегал по ночам по строительным лесам и пошел в зоологический кружок заниматься змеями. До сих пор прыгаю с вышки, чтобы обновить свою небоязнь высоты. Одним словом, бандит из меня вышел посредственный, хотя многие мои друзья детства потом отбывали довольно длительные сроки за разные, вовсе непочетные деяния.
– А чему – самому главному — вас научил отец?
– Когда ты убежден, что то, что ты делаешь, правильно, то не суть важно, что думают окружающие. Он приводил пример. В армии он был с 1940 по 1946-й. Дошел до Берлина. В 1942 году была массовая паника, и панически настроенные солдаты попадали в окружение. Он по компасу знает, куда идти, а навстречу бегут толпы с криками «нас предали!» – и попадают прямо под танки. Хочется побежать вместе с ними, потому что уже действует стадный инстинкт, но ты знаешь, куда нужно идти – и идешь. Вот такой моральный компас очень важен. У моих родителей и у меня он был включен. Поэтому и получить в морду не страшно.
Я всегда дрался на стороне слабых. О, как меня лупили! Моя конфигурация носа не от роду такая. Ее, наверное, 5 или 6 раз корректировали пластические хирурги.
«ЖИЗНЬ – ЭТО ТЕКСТ, КОТОРЫЙ ЧИТАЕТ САМ СЕБЯ»
– Что сейчас актуально из наследия Юрия Лотмана?
– Во-первых, очень значительные достижения в истории литературы. Он нашел много документов, и многие вещи, которые он открыл у Пушкина, сейчас стали общим достоянием. Это в науке, наверное, самое важное. В аналитической философии различают знание и мнение. Мнение всегда личное. Я услышал какое-то мнение – мне важен его источник. А для знания – неважно. Когда личное достижение становится знанием – это для ученого наивысший уровень. Это удалось отцу. И не только в истории, но и в теории литературы тоже, в частности в исследованиях структуры художественного текста, в семиотике культуры. Большинство работ Лотмана стало общим достоянием. Например, Бродский не любил структурализм, потому что считал, что поэзия – живой организм, непригодный для анализа.
А впоследствии он стал преподавать в Америке и сам анализировать подобным образом. Его друг, поэт Лев Лосев, заметил: «Ты критиковал Лотмана, а сам предлагаешь его облегченную версию». Тот ответил: «Наверное, это самый естественный и самый простой способ того, как можно анализировать текст». Говорю же – общее достояние.
– Тартуский университет славился своей семиотической школой. Насколько она изменилась в настоящий момент?
– Отец говорил мне незадолго до смерти, что наука, как змея – сбрасывает кожу и продолжает жить. Нельзя цепляться за старое. Конечно, многое изменилось. Чисто внешне – наши труды теперь издаются на английском. Это связано как с организационными моментами, так и с тем, что мы издаем едва ли не самый большой семиотический журнал, и нужно придерживаться некоторых форм. А внутренне наиболее интересное развитие связано с биосемиотикой.
– Что это?
– Тут есть два направления, как в семиотике в целом. Первое – американское – основано выдающимся американским философом Чарльзом Сандерсом Пирсом, второе – европейское – от швейцарского лингвиста Фердинанда де Соссюра.
Грубо говоря, Пирса интересует то, как что-то становится знаком, какие свойства у знаков, их типы и т. п. Для европейцев важнее не единичные знаки, а знаковые системы. У Соссюра знак вне системы не может функционировать. То же и в биосемиотике. Американская школа смотрит, какие знаки мы видим в животном мире: как животные ведут себя, общаются и т.п. Европейская школа интересуется, какими знаковыми системами животные владеют. Мы из советской школы помним определение Энгельса, что жизнь является формой существования белковых тел в кислородной среде. Неплохо для ХІХ века, хотя есть и небелковые, и аэробные формы. Тогда же сложилось убеждение, что если мы синтезируем белок, то получим жизнь. Но оказалось, что мы его не сможем синтезировать без ДНК. А что такое ДНК? Определенный набор информации. Поэтому сам синтез белка является процессом информационным, то есть семиотическим. Один из моих коллег как-то определил жизнь как текст, который читает сам себя. И поскольку это текст, то европейская биосемиотика для его анализа в значительной мере использует наработки моего отца.
Обычно все происходит с точностью до наоборот, а здесь культурные модели оказываются актуальными для биологических исследований даже на молекулярном уровне.
«АНАЛИЗ И ЛЮБОВЬ НУЖНО ДЕРЖАТЬ ОТДЕЛЬНО»
– А на чем специализируетесь вы?
– Общая семиотика. Пытаюсь разрабатывать теорию любых знаковых систем. Вторая – литературная семиотика, в основном поэзия, общая метрика, и еще занимаюсь русской литературой – начало ХІХ и начало ХХ веков. Сейчас готовлю двухтомник работ по Пушкину. Еще у меня есть книга о Мандельштаме и Пастернаке. А Пушкиным я занимаюсь уже лет 40.
– Это наследственное? Ведь ваш отец написал замечательную книгу о Пушкине…
– Разные аспекты, я сосредоточен на более технических вещах.
– Какой автор у вас самый любимый для анализа?
– Анализ и любовь нужно держать отдельно. В конце советского периода, когда мне по политическим причинам не давали преподавать и почти не печатали, я занялся кино.
Почти 10 лет занимался, но в результате я уже не мог его воспринимать как нормальный человек. Кто-то смотрит, как герои целуются, а я анализирую, какие там планы сзади и освещение. Поэтому, скажем, я почти не пишу о живых авторах. Это, кстати, разница между критиком и литературоведом. Потому что критик – это врач, а литературовед – патологоанатом. Живого анатомировать как-то нехорошо. Поэтому мои любимцы – авторы начала ХІХ и ХХ веков. Бродский тоже. Книгу о нем написал на эстонском.
«ТЫ ИЛИ ПОЛИТИК, ИЛИ ИДИОТ»
– Что вас побудило пойти в политику?
– Эстония – маленькая страна, и здесь каждый должен заниматься несколькими вещами. Почувствовал, что надо. Но все равно политика никогда не была для меня основным занятием, даже когда я заседал в парламенте. Сейчас я в городском собрании. Политика – не та область, где я хочу делать карьеру. Отказываюсь от разных заманчивых предложений. Не только административных, но и политических.
– Так зачем это вам?
– Точно не для личных амбиций.
До того как пошел в политику, я был намного более уважаемым человеком. Многие не любят политиков. Я и сам их не люблю.
– Тем не менее занимаетесь этим.
– Мы ассенизаторов тоже недолюбливаем. Но, пардон, в дерьме тонуть не хочется. Кто-то должен заниматься. В Украине надо заниматься политикой? Майдан – это политика? Аристотель определял человека как «политическое животное». Вот я – политическое животное. И на самом деле все такие, просто не все это осознают. Ты или политик, или идиот в классическом древнегреческом смысле – то есть человек, который политику игнорирует. Еще были «клиенты» – политикой занимались, но только потому, что обслуживали своего хозяина за деньги. Так вот я не идиот и не клиент. Да, политика – грязная вещь, не институт благородных девиц. Народ – это все. Поэтому – приходится. Пачкаешься.
– Уж коль скоро пошел разговор на актуальные темы, позвольте спросить: есть ли сейчас в Эстонии проблема вокруг русскоязычных меньшинств? У нас она, как вы знаете, стала предметом очень неприятных политических игрищ.
– Такая проблема есть всегда. Другое дело, что с обеих сторон нечистоплотные политики наживают капитал на этом. Например, один журналист, которого уволили за профнепригодность, решил поруководить россиянами в Эстонии. И так со многими, кто провалился, – о, есть шанс, создаем российскую партию. Все эти российские партии очень слабы, но имеют хорошее паблисити в России, которая освещает это в таких тонах: мы встретились с выдающимся эстонским оппозиционером.
«У МЕНЯ 12 ВНУКОВ И СОБАКА»
– Хватает ли вас еще на что-то, кроме работы?
– Я работаю в двух университетах. Можно сказать, что политика – мое хобби. А еще у меня 5 детей и 12 внучек и внуков, с которыми очень люблю возиться. И еще собака. Сын удружил.
Дмитрий ДЕСЯТЕРИК, «День», Тарту — Киев
Чем человеческий язык отличается от сигналов животных?
Принцесса Мария Луиза Савойская (1729–1767) указывает, потому что хочет, чтобы все обратили внимание на ее питомца.
Отличительной чертой человека является способность использовать язык. Ни у одного другого вида животных нет языка, хотя другие виды способны понимать и общаться довольно много вещей. Тем не менее (нечеловеческие) коммуникации животных нельзя правильно назвать языком. Более пристальный взгляд на человеческий язык и общение животных, а также на функцию, которую язык выполняет для нас, раскрывает важные вещи о человеческом разуме и о том, что значит быть человеком.
И животные, и люди используют знаки. Знак указывает на что-то иное, чем он сам. Например, когда вы указываете пальцем на дерево, вы делаете знак. Вы хотите, чтобы люди смотрели на дерево, а не на ваш палец. Львиный рык (чтобы отпугнуть незваного гостя) — тоже знак. Это предупреждающий знак для злоумышленника, а не просто шум, который издает животное. Пение птиц, привлекающее самку или устанавливающее территорию, является таким же знаком. То же самое и с письменным или устным словом. И животные, и люди используют знаки.
Существуют (для наших целей) два вида знаков — сигналы и обозначения. Сигнал — это конкретный конкретный знак, имеющий физическую связь с обозначаемым им объектом. Указание на дерево – это сигнал (направление). Шуметь, чтобы отогнать незваного гостя, — это сигнал (предупреждение). Именно конкретность характеризует сообщение как сигнал. Сигнал указывает или представляет физически то, что он означает. Это может быть и прицеливание (жестом), и намек (устрашающим звуком). Другие сигналы могут включать подражание (например, сказать «мяу» кошке, чтобы показать дружелюбие, звуча как кошка). И животные, и люди используют сигналы. Движение лапы или руки, ворчание, крик или рев — все это сигналы. Сигналы могут быть довольно сложными — вспомните сложные песни птиц или танец насекомых в улье.
Обозначение, однако, является своего рода знаком, который очень существенно отличается от сигнала. Обозначение указывает на объект, но делает это абстрактно, не конкретно.
Сказанное или написанное слово «кошка» не имеет никакого физического отношения к кошке. В отличие от жеста (указывая на кошку) или издавая звук «мяу», буквы C-A-T не содержат ничего такого, что конкретно связывало бы слово с животным. Вы знаете, что означает «кошка», только если понимаете это слово в английском языке. Напротив, вы могли понять сигнал, например, указать на кошку или сказать «мяу», даже если не говорили по-английски. Обозначения отличаются от сигналов тем, что они абстрактно указывают на объекты — вещи или понятия.
Язык — это систематическое использование обозначений — основанное на правилах использование абстрактных знаков. Вот почему рык льва, жесты обезьяны или пение птиц на самом деле не являются языком. Это сигналы. Сигнал не основан на правилах (сигналы не имеют грамматики), а сигналы конкретны, а не абстрактны.
Язык есть только у людей, потому что только люди способны абстрактно подписывать на основе правил. Животные часто могут использовать сложные сигналы, но ни одно животное не использует обозначения, основанные на правилах.
Животные, которых можно научить общаться с помощью «языка» (например, попугаи или человекообразные обезьяны), используют слова как сигналы, а не как обозначения. Например, вы можете научить свою собаку идти за поводком, когда вы говорите: «Хочешь пойти на прогулку?» потому что он научился тянуть поводок в ответ на эти звуки,
Возникает увлекательный вопрос: какова цель языка? Почему человек, а не какое-либо другое животное, помимо сигналов использует язык? Как указал лингвист Ноам Хомский, цель языка — , а не , по существу, общение. Сигналы хорошо подходят для общения. Язык допускает более сложное общение при некоторых обстоятельствах, но некоторые сигналы довольно сложны и служат для облегчения общения достаточно хорошо. Язык жестов, который в основном представляет собой систему сигналов, является весьма эффективным средством общения, даже для передачи абстракций, но не является (за исключением случаев, когда он использует знаки алфавита) языком.
Оно происходит от языка.
Назначение языка состоит не только в общении. Назначение языка состоит в том, чтобы дать человеку возможность думать по-человечески. Только человек способен к абстрактному мышлению — мышлению об общих понятиях, а не о частных вещах. Человек думает и о справедливости, и о милосердии, и о политике, и о мнимых числах, и о бесчисленных понятиях, не являющихся конкретными физическими вещами. Это абстрактное мышление, и только люди мыслят абстрактно.
Животные ограничены мыслями о частностях. Собаки думают о еде в своей миске. Люди думают о питании. Собаки думают о приятном чувстве, которое они испытывают, когда их гладят. Люди думают о радости и любви в абстрактном смысле. И люди, и животные способны думать о частностях. Только люди также способны думать об абстрактных понятиях.
Каждая мысль о чем-то . Всякая мысль интенциональна в техническом философском смысле, поскольку она указывает на что-то. Мысли о конкретных вещах — физических объектах в окружающей среде, воображении или памяти — сродни сигналам.
Но люди не могут мыслить абстрактно, используя сигналы. Сигнал указывает на физическую вещь — физический (или воображаемый, или запоминаемый) объект. Абстрактное понятие, такое как милосердие или справедливость, не является физической вещью. Чтобы мыслить абстрактно, мы должны использовать абстрактные знаки — обозначения — для указания на концептуальные объекты наших мыслей. Подумайте: как могли бы мы созерцать милосердие, если бы у нас не было слова «милосердие», если бы наши мысли были ограничены конкретными предметами (подобными сигналам)? Мы могли вообразить ситуации, людей или предметы, которые могли быть связаны с милосердием, но мы не могли созерцать само милосердие, если у нас не было слово для него. Милосердие — это не физическая вещь, на которую мы можем указать.
Язык, который представляет собой основанное на правилах использование абстрактных обозначений, необходим для абстрактного мышления, потому что только обозначения могут указывать на вещи, которые не имеют конкретного физического существования. Только люди мыслят абстрактно, а язык — это то, что делает возможным абстрактное мышление.
Примечание: Широкую огласку сопровождают заявления о том, что человекообразные обезьяны, содержащиеся в качестве объектов исследования, научились владеть человеческим языком с помощью американского языка жестов для глухих. Но скептицизм, окружающий эти истории, вполне оправдан, по мнению таких наблюдателей, как Молли Робертс: «Мы хотели верить в Коко, и мы поверили» (9).0009 Chicago Tribune 25 июня 2018 г.) и Джейн К. Ху, «Что на самом деле говорят нам говорящие обезьяны?» ( Шифер, 20 августа 2014 г.). По мнению тех, кто не связан с проектами, человеческие потребности и ожидания сильно повлияли на интерпретацию взаимодействий.
Майкл Эгнор — нейрохирург, профессор неврологической хирургии и педиатрии и директор детской нейрохирургии, неврологической хирургии, Медицинская школа Стонибрук
Также: Майкла Эгнора: бросают ли исследования стимуляции мозга свободу воли? Если нас можно заставить чего-то хотеть, остается ли воля свободной?
и
Является ли свобода воли опасным мифом?
Знаки, символы и животные против человеческого общения — Gary Gillespie
Знаки, символы и общение с животными
A Символ — слово
.
Символ представляет вещь или идею, о которой мы говорим.
Символы также могут быть звуками, значками или движениями тела, которые имеют значение для
группа людей
— это культурная традиция , которая придает символам
значение.
Символы заучиваются, а не инстинктивно.
Символы имеют более одного значения.
Символы
представляют объекты, идеи, события, людей, условия отношений или
процессы.
Три характеристики символов:
1. Произвольный —
нет естественной причины, нужно учиться.
2. Неоднозначный —
может иметь несколько значений.
3. Реферат (Репрезентативный) —
общий не конкретный, используется для обобщения о мире.
Сигналы
— это вокализации или жесты, которые означают только одно.
Сигналы имеют цифровое значение,
или Связь один к одному между выражением и значением.
Сигналы имеют естественное или самоочевидное значение
пример чьего-то плача (=эмоции),
смеха (=эмоции), криков животных (=указывающих на страх, еду или охоту).
Сигналы часто являются инстинктивными
и обычно не усваиваются культурой.
1. Животные используют
сигналы для общения.
2. сигнальная реакция – автоматическая, бездумная прическа
триггерная реакция на символ.
Правое полушарие.
Иногда мы реагируем на слово (символ) так, как будто это сигнал.
3. семантическая реакция — это запоздалая, вдумчивая
реакция, стремящаяся понять предполагаемое значение слова или жеста.
Левый мозг.
_______________________________________
Насколько умны животные?
Типы систем общения животных
Птицы используют звук
Australian
Lyre Bird
Wolves use smell, sound, gestures
Bees use movement
http://www.
youtube.com/watch?v=-7ijI-g4jHg
Различия между животными и людьми
Общение:
1. Животные используют сигналы —
люди используют как сигналы, так и символы
2. Общение животных — это «закрытая
система» — есть только один способ
связываются, и это не меняется.
3. Человеческие языки
являются открытыми системами (способными отправлять
сообщений, которые никогда не отправлялись
ранее, и способностью комбинировать символы
в бесконечном разнообразии способов для бесконечного
23 смыслов).
4. Животные имеют ограниченный радиус действия.
У людей большой словарный запас.
http://www.youtube.com/watch?v=gv1ulff35uw
Треугольник Значения:
Огден и Ричардс (1923)
Слово
«Председатель
Физический объект
Шесть функций символов
1.
Символы определяют
Мы можем обозначить и назвать
объектов и придать им значение.
Определяя переживания в мире, мы можем думать о них более
точно — наши глаза открывают детали, которые мы могли бы упустить из виду.
·
Эти имена влияют на то, как мы думаем.
Эксперимент с водой Perrier.
Гипотеза Сепира – Уорфа (лингвистическая смирительная рубашка)
·
Обозначение – определение из словаря
.
2. Символы Организация
Давая имена объектам и переживаниям, мы можем сгруппировать их в
общих категорий. Общие категории или группы могут затем обсуждаться
или анализироваться — в отличие от животных, которые общаются только о конкретных вещах
или объектах, которые они непосредственно испытывают. Например, биолог может рассказать
о целых группах насекомых, называемых бабочками.
Бабочки:
Махаон и парнасцы
http://www.
owlspleasure.com/photos/swallowtails.html
Белые
Сера
Котлы
Пряди волос
Блюз
Металлические метки
рябчики
Checkerspots, Ladies, Buckeyes,
и т. д.
owlspleasure.com/photos/swallowtails.html
·
Процесс абстракции:
группировка объектов
со степенями обобщения.
Некоторые определения являются более конкретными, а другие более общими.
Вот список от очень абстрактных до более
конкретных имен.
Сильно абстрактные или общие термины
Форма жизни на основе углерода
Двуногие млекопитающие
Человек
Американец
Вашингтонец
Северо-Запад Студент
Первокурсник Мужской
Коммуникабельность
Драматическая концентрация
Студент
Пропустить Веселого человека
Более конкретные термины
Схема процесса абстракции выглядит следующим образом.
Невербально мы воспринимаем окружающую среду
(территорию) пятью чувствами, затем мы даем имена (вербально) тому, что мы
переживаем. Имена позволяют нам описать или увидеть детали в объекте.
Тогда мы можем делать выводы об этом и, наконец, суждения. Нам
способен обобщать и группировать опыт только благодаря языку.
схема процесса абстракции
3. Символы Оценка
·
Язык делает возможными этические решения и
оценочные суждения.
«Человек — изобретатель негатива». – Берк.
·
Коннотация – наша
личная эмоциональная реакция на слово.
Положительный — Отрицательный
Сильный — Слабый
Active — Passive
4. Символы разрешение на постоянство
и переносимость мыслей
порт = транспорт или переместить
Только человек может написать
Roman Wax Wax Tablet.
и
земля
должен
пройти
прочь,
но
мой
слова
6
не пройти
5
прочь». Mtt 25:35
5. Символы позволяют Гипотезу
Мысль
·План Действий
Постановка цели, голубое небо, смелость мечтать, творческая визуализация 9006.
·Привязка времени – возможность думать о будущем
.
о себе
Способность
размышлять о себе.
·
Самость формируется через отношения
с образцами для подражания.
·
Язык позволяет думать
о себе, как если бы мы были другим человеком.
·
ME и I
взаимодействие разговора с самим собой
·
I и ME диалог –
Теория символического интеракционизма самоформирования Джорджа Герберта Мида.
«Я» инициирует действие
и «Я» оценивает действие.
Результат диалога определяет ваше поведение и отношение.
·
Самосбывающееся пророчество – принцип
того, что то, что мы думаем о себе, часто становится правдой.
________________________________
Обработка того, что мы узнали.
Насколько язык влияет на наше восприятие?
Саксофонист или?
Вот кубок или
Дискуссия о языке и значении.
1. Когда «слишком рано» и когда «слишком поздно».
2. Что представляет собой «неудача»
и «успех».
3. В чем разница
между «нравится» и «люблю»?
· Бихевиористы
(B.F.
Скиннер — язык изучается путем повторного принуждения.)
· Генеративная теория (Ноам
Хомпский — язык — это врожденная способность, которую порождает наш разум.)
B. Стадии
овладение языком
·до рождения
новорожденные понимают голос матери
https://www.
youtube.com/watch?v=QSSlnX3vXU0
·Младенец —
детский лепет, первые слова
·18 месяцев чаевых точка
– слова, объединенные в предложения
· Четыре года
– 2000 слов
· Шесть лет – конкретная операционная стадия
(«здесь и сейчас»)
· Семь до подростков – формальная операционная стадия
(«не здесь а не сейчас»)
ЧЕТЫРЕ КОМПОНЕНТА
ЯЗЫК: 9
Структура — грамматика и синтаксис
Саморефлексивность
Способность думать о себе
, как если бы мы были объектом в мире.
Продуктивность
Способность выражать новый смысл — говорить вещи
, о котором никогда раньше не говорили.
http://en.