Владеют ли животные знаковыми системами: 7. Еще одна знаковая система: язык животных – Язык животных и человека (стр. 2 из 8)

7. Еще одна знаковая система: язык животных

Еще один привычный объект семиотики, соотносящийся с человеческим языком, – это сигнальные системы животных. Часто их так и называют: язык животных.

Конечно, речь идет не о способности каких-то животных подражать человеческому языку (хотя некоторые птицы – попугаи, скворцы и др. – могут имитировать человеческую речь, повторяя слова или целые фразы, иногда даже как будто бы к месту). Речь идет о системах сигнализации в животном мире, подчас довольно сложных по количеству знаков и разнообразных по материальному воплощению.

Одна из наиболее хорошо изученных сигнальных систем животных – так называемые танцы пчел. Пчела-разведчица, обнаружившая медоносные растения, возвращается с добычей (взятком) к улью и тут, на сотах, кружится в замысловатом танце, выписывает круги и полукружия. Ориентация этих движений по отношению к солнцу должна показать другим летным пчелам направление, в котором следует лететь, а темп танца указывает на расстояние до источника нектара. Процитирую классическую работу И.Халифмана «Пчелы»: «При стометровом расстоянии от места взятка танцовщица совершает около одиннадцати полукружных пробегов в четверть минуты, при полуторастометровом – около девяти, при двухсотметровом – восемь, при трехсотметровом – семь с половиной и т.д. Чем больше расстояние, чем дальше от улья место добычи, тем медленнее ритм танца на сотах. Когда место взятка удалено на километр, число кружений падает до четырех с половиной, при полуторакилометровом расстоянии – до четырех, а при трехкилометровом – до двух… И одновременно, чем дальше полет, в который вызывает пчел танцовщица, тем чаще производит она во время танца виляние брюшком. При вызове в стометровый полет танцующая пчела при каждом пробеге делает не больше двух-трех виляний, при вызове в полет на двести метров – четыре, на триста – пять-шесть, на семьсот – уже девять–одиннадцать».

Очень часто в среде животных используются звуковые сигналы: пение и крики у птиц, свист и визг у грызунов, визг, вой и рычание у хищников и т.п. В целом же в качестве плана выражения языка животных выступают чрезвычайно разнообразные феномены – лишь бы их можно было воспринимать органами чувств. Это звуковые и ультразвуковые сигналы, телодвижения (в том числе танцы) и особые позы, окраска и ее изменение, специфические запахи и т.д. Многие животные «метят» своими выделениями облюбованную ими территорию; это знак для других особей: «не заходи, занято»…

Что же составляет план содержания языка животных? Скажем прямо: ассортимент передаваемых «смыслов» здесь небогат. Это прежде всего «тревога» (опасность), «угроза» (отпугивание), «покорность» (подчинение), «обладание» (собственность), «свойскость» (принадлежность к тому же сообществу), «сбор» (созывание), «приглашение» (призыв к созданию семьи, к производству потомства)… В част-ности, в научной литературе подробно описана система звуковой сигнализации американского желтобрюхого сурка. Она включает в себя восемь различных сигналов – одиночных или комбинированных свистов, визгов, скрежетаний… Но содержание этих сигналов (отметим: разной силы, темпа и тембра) сводится фактически к четырем или пяти «смыслам». Это – «внимание!», «тревога!», «угроза» и «страх или удовольствие». Вот, собственно, и все: суркам просто нечего больше сказать друг другу.

Подытожим: двусторонность данных единиц не подлежит сомнению: как и у человеческого языка, у них есть свой план выражения и план содержания. Пожалуй, выдерживается также второй важнейший признак знаковых систем – их условность. Хотя в среде животных иконические, изобразительные знаки встречаются чаще, чем в языке человека, все же можно в целом считать, что и здесь определенный план выражения связан со «своим» планом содержания в силу традиции. Так, тревога или готовность к подчинению никак не связана по своей природе с определенным цветом или звуком… О том же говорит и «национальный колорит» языка животных. Какие-нибудь чайки, живущие на Балтике, «не понимают» своих атлантических товарок…

Однако можно ли считать, что данным сигналам присуще и третье важнейшее свойство знаков: преднамеренность? Очевидно, нет. Преднамеренность – проявление разума. Человек, использующий знак, стремится сознательно передать другому человеку информацию. Животное же делает это в силу своих унаследованных инстинктов и приобретенных рефлексов. Поэтому знаковая система животных оказывается закрытой: новых знаков в ней не прибавляется. Человеческий же язык, как известно, постоянно пополняется новыми словами, а также, хотя и реже, новыми морфемами, синтаксическими конструкциями и т.д.

Правда, в последнее время появляются захватывающие публикации о необыкновенных способностях общения у дельфинов и обезьян. Так, знамени-тостью стала горилла по имени Коко, с которой практически с грудного возраста занимались американские психологи. В зрелом возрасте обезьяна владела языком жестов и геометрических фигур, с помощью которых могла выразить более 500 понятий. Газеты мира наперебой рассказывали историю о том, как Коко при помощи своих «слов» потребовала от людей подарить ей на день рождения котенка. А когда тот случайно погиб, обезьяна не успокоилась, пока не выпросила у своих воспитателей равноценную ему замену…

Однако сообщения о таких «гениальных» животных в принципе ничего не меняют. Природа животных не рассчитана на общение с человеком, да и между собой им особенно не о чем беседовать. То немногое, что эти существа «имеют сообщить друг другу, может быть выражено и без членораздельной речи» (Ф.Энгельс). Человеческий же язык, выражаясь словами французского лингвиста А.Мартине, – это «способность сказать все»: люди могут – и стремятся! – говорить на любые темы. Представим себе, что мы попробовали бы при помощи языка животных выразить простые сообщения, например: «Как красив этот лес!», «Завтра, судя по всему, похолодает», «В мясе много белка»… У нас, увы, ничего не получится. Данные системы просто не предназначены для передачи такого рода информации. Животные «говорят» только о себе, а точнее, о том, что с ними происходит в данный момент: ни на прошлое, ни на будущее их коммуникация не распространяется.

Далее, человеческий язык насквозь иерархичен: меньшие единицы служат здесь для организации больших. А сигналы животных – это готовые «предложения», знаки ситуации, не складывающиеся из элементов и не образующие текста как такового. Есть и иные отличия, позволяющие охарактеризовать язык животных как чрезвычайно своеобразную знаковую систему. Она составляет предмет биосемиотики.

ЕЩЕ ОДНА ЗНАКОВАЯ СИСТЕМА: ЯЗЫК ЖИВОТНЫХ — Студопедия.Нет

ЯЗЫК КАК СИСТЕМА ЗНАКОВ

Борис НОРМАН,
г. Минск

Печатается в сокращении

ЯЗЫК: «СЛОВО» И «ДЕЛО»

Язык окружает человека в жизни, сопровождает его во всех его делах, хочет он того или не хочет, присутствует во всех его мыслях, участвует в его планах… Собственно, говоря о том, что язык сопутствует всей деятельности человека, задумаемся над устойчивым выражением «слово и дело»: а стоит ли их вообще противопоставлять? Ведь граница между «делом» и «словом» условна, размыта. Недаром есть люди, для которых «слово» и есть

дело, их профессия: это писатели, журналисты, учителя, воспитатели, мало ли кто еще… Да и из своего собственного опыта мы знаем: успех того или иного начинания в значительной мере зависит от умения говорить, убеждать, формулировать свои мысли. Следовательно, «слово» – тоже своего рода «дело», речь входит в общую систему человеческой деятельности.

Правда, взрослый человек привыкает к языку настолько, что не обращает на него внимания, – как говорится, в упор не видит. Владеть родным языком, пользоваться речью кажется нам настолько же ес-тественным и безусловным, как, скажем, умение хмурить брови или подниматься по лестнице. А между тем язык не возникает у человека сам по себе, это продукт подражания и обучения. Достаточно присмотреться к тому, как ребенок в возрасте двух-трех лет овладевает этой системой: каждую неделю, каждый месяц в его речи появляются новые слова, новые конструкции – и все же до полной компетенции ему еще далеко… А если бы вокруг не было взрослых, сознательно или неосознанно помогающих ребенку освоить этот новый для него мир, он что, так и остался бы безъязыким? Увы, да. Тому есть немало документальных свидетельств – случаев, когда ребенок в силу тех или иных трагических обстоятельств оказывается лишенным человеческого общества (скажем, заблудившись в лесу, попадал в среду животных). При этом он мог выжить как биологическая особь, но безвозвратно терял право называться человеком: как разумное существо он уже не мог состояться. Так что история с Маугли или Тарзаном – красивая, но сказка. Еще более жестокие эксперименты ставит природа, производя иногда на свет человеческие существа, лишенные зрения и слуха. А раз ребенок лишен слуха, то у него не может развиться и звуковая речь – следовательно, мы имеем дело в данном случае с существами слепоглухонемыми. И вот оказывается, что из такого ребенка можно путем длительной и целенаправленной работы сформировать человеческую личность, однако при условии, что педагоги (а в России существует целая школа – профессора И.А. Соколянского) научат этого ребенка

языку. Какому языку? Практически на единственно возможной для него чувственной основе – языку на основе осязания. Это служит еще одним подтверждением мысли о том, что без общества не может возникнуть язык, без языка не может сформироваться полноценная личность.

Современный человек как биологический вид называется по-латыни Homo sapiens, то есть человек разумный. Но хомо сапиенс есть одновременно Homo loquens (хомо локвенс) – человек говорящий. Для нас это означает, что язык – не просто «удобство», которое придумало для облегчения своей жизни разумное существо, но обязательное условие его существования. Язык – составная часть внутреннего мира человека, его духовной культуры, это опора для умственных действий, одна из основ мыслительных связей (ассоциаций), подспорье для памяти и т.д. Трудно переоценить роль языка в истории цивилизации. Можно вспомнить по этому поводу известный афоризм немецкого философа-экзистенциалиста Мартина Хайдеггера: «Язык создает человека» – или повторить вслед за российским ученым Михаилом Бахтиным: «Язык, слово – это почти все в человеческой жизни».

Естественно, к такому сложному и многогранному явлению, как язык, можно подходить с разных сторон, изучать его под разным углом зрения. Поэтому языкознание (синоним – лингвистика, от лат. lingua – ‘язык’) растет не только «вглубь», но и «вширь», захватывая смежные территории, соприкасаясь с иными, соседними науками. От этих контактов рождаются новые, промежуточные и очень перспективные дисциплины. Одни их названия чего стоят: математическая лингвистика и лингвостатистика, лингвогеография и этнолингвистика, историческая поэтика и текстология… Некоторые из этих дочерних наук – такие, как социо- и психолингвистика, – уже нашли свое место в структуре (номенклатуре) человеческого знания, получили признание общества, другие – такие, как нейролингвистика, – сохраняют привкус новизны и экзотики… В любом случае не следует думать, будто языкознание стоит на месте и уж тем более, что оно только и занимается изобретением все новых правил, усложняющих жизнь простому человеку: где, скажем, надо ставить запятую, а где – тире, когда надо писать

не с прилагательным вместе, а когда – отдельно… Этим, признаюсь, языкознанию тоже приходится заниматься, и все же важнейшие его задачи – иные: изучение языка в его взаимоотношениях с объективной действительностью и человеческим обществом.

И хотя феномен языка кажется самоочевидным, необходимо с самого начала как-то его определить. Из всего многообразия существующих определений мы выберем для дальнейших рассуждений два, наиболее распространенных и всеобъемлющих: язык есть средство человеческого общения и язык есть система знаков. Данные определения не противоречат друг другу, скорее наоборот – друг друга дополняют. Первое из них говорит о том, для чего служит язык, второе – о том, что он собою представляет. И начнем мы наш разговор именно с этого второго аспекта – с общих принципов устройства языка. А уже потом, ознакомившись с основными правилами организации данного феномена и поговорив о его многообразных ролях в обществе, вернемся к вопросу о строении языка и функционировании его отдельных частей.

2. ЧТО ТАКОЕ ЗНАК?
ПРИМЕРЫ ЗНАКОВЫХ СИСТЕМ

Знак есть материальный объект, используемый для передачи информации. Проще говоря, все, при помощи чего мы можем и хотим что-то сообщить друг другу, есть знак. Существует целая наука – семиотика (от греч. semeion – ‘знак’), изучающая всевозможные знаковые системы. Поскольку среди этих систем находится (более того – занимает центральное место) человеческий язык, постольку объект данной науки пересекается с объектом лингвистики. Скажем, слово можно изучать с позиций семиотики, а
можно – с позиций языкознания.

В принципе человек может придать функцию знака любому предмету, любому «кусочку действительности». Возьмем три простых примера. На окне стоит цветок в горшке. Сидящий в кресле человек закурил и ослабил узел галстука. Из книги, лежащей на столе, торчит закладка. Все эти ситуации имеют, очевидно, свою причину и могут быть истолкованы как симптомы, то есть как проявления каких-то иных ситуаций (действий, состояний, побуждений и т.п.). Например, хозяйка квартиры решила, что ее цветок должен получать больше света. Служащему хотелось курить, а галстук давил шею. Читатель боялся забыть, на каком месте он прервал чтение, и потому заложил соответствующую страницу…

Но наряду с причиной эти ситуации могут иметь и специальную цель: сообщить кому-то что-то. В ча-стности, в «шпионском» фильме цветок на окне – возможно, сигнал: явка провалена. Закурив и ослабив узел галстука, человек, может быть, хочет показать собеседнику, что официальная часть разговора закончена и дальше можно чувствовать себя свободнее. А может быть, он хочет продемонстрировать своим жестом, кто именно является здесь хозяином положения, – в таком случае ему дозволено то, что не позволяется другим. Закладка, оставленная в книге, возможно, тоже должна сообщить другим членам семьи, что книга занята, что она в работе, не надо убирать ее на книжную полку… Теперь цветок, расслабленный узел галстука, закладка – это знаки. (Закладка, собственно, и перед тем была знаком, но – для себя, теперь же она стала знаком и для других.)

Для того чтобы предмет (или событие) получил функцию знака, стал что-то обозначать, человеку нужно предварительно договориться с другим человеком, получателем этого знака. Иначе адресат может просто не понять, что перед ним знак, не включится в ситуацию общения.

Герой одного детективного рассказа Артура Конан Дойла замечает у себя в саду ряд нарисованных мелом человечков. Это кажется ему детской забавой и не более – так сказать, мальчишеской пробой пера. И только наткнувшись на подобный рисунок еще и еще раз и заметив странную реакцию своей жены, он начинает понимать, что перед ним послания, зашифрованные тексты. И бежит за помощью к Шерлоку Холмсу.

Это, вообще говоря, не только литературный сюжет, но вполне жизненная ситуация. Ученым давно были известны рисунки древнего латиноамериканского народа майя – сплошные полосы фантастических фигурок людей, животных, каких-то предметов… Однако не сразу стало ясно, что перед нами – письмена: настолько они были декоративны, орнаментальны! А разгадал эти письмена в 50-е годы нашего века российский ученый Ю.В. Кнорозов: в свои тридцать с небольшим лет он был удостоен степени доктора исторических наук за расшифровку письменности майя.

Наряду с такими повседневными, привычными для нас средствами общения существуют целые сложные системы знаков специфических, даже экзотических. Таков, например, язык цветов, в прошлом веке любимое развлечение светского общества, средство флирта, налаживания отношений. Сегодня мы дарим цветы исходя в основном из наших представлений о красоте, да еще из финансовых возможностей (хотя при этом все же учитываем: должно ли количество цветов быть четным или нечетным; кроме того, существуют какие-то «ритуальные» цветы, наиболее подходящие для свадьбы или, скажем, для похорон…). Мы можем с примерно одинаковым успехом идти в гости, неся с собой (кстати: головками вверх или вниз? Во многих странах это не все равно!) букет красных гвоздик, чайных роз или сиреневых астр. Иное дело – правила этикета и общественные предписания прошлого века. В культурной сфере за каждым цветком закреплялось свое символическое значение, что позволяло не только передавать весьма разнообразную информацию, но и рассчитывать на такой же содержательный ответ, то есть на продолжение диалога. Скажем, в одной польской книге прошлого века так описывались значения цветов – да что там цветов! – разновидностей одного и того же цветка: роза белая – «к тебе склоняется мое сердце, к тебе стремится моя душа»; роза китайская – «я целиком принадлежу тебе»; роза чайная – «что за наслаждение быть с тобой!»; роза Королевы Ядвиги – «уважай прошлое: оно – мать будущего»; роза Борейко – «порадуй меня своей улыбкой»; роза полураскрывшаяся – «скрой наши чувства в глубине сердца»; роза желтая – «ты зря ревнуешь, к тому нет никаких оснований»; лепесток белой розы – «нет»; лепесток красной розы – «да». И т.д. В другой книге, тоже прошлого века, говорилось: «Буде же не окажется под рукой никаких цветков, можно воспользоваться цветами искусственными или нарисованными, а если и с этим возникнут трудности, достаточно просто употреблять их названия».

Не менее экзотический ныне язык – язык веера. При помощи этого маленького опахала, непременного атрибута светской жизни, дама могла, оказывается, назначить свидание (и даже договориться о его точном времени), упрекнуть кавалера за несдержанное обещание или попросить прощения… Для этого нужно было по-разному держать веер в руках, в разной степени его раскрывать или указывать пальцем на определенную его часть. Понятно, что передаваемая при этом информация носила в основном салонно-будуарный характер, но большего, собственно говоря, и не требовалось. Вспомогательные, в каком-то смысле тайные, языки и были предназначены для определенной сферы жизни.

Язык цветов, язык татуировок, язык веера, язык духов, язык форменной одежды могут многое сказать посвященному человеку. Что уж говорить о таких распространенных системах, как дорожные знаки или бытовые пиктограммы1! В последнем случае имеются в виду символические рисунки, передающие разнообразные практические сведения. Стрелка или указующий перст означает ‘туда’ или ‘выход’, восклицательный знак – ‘внимание!’, ‘опасность!’ (а еще, в других знаковых системах, – ‘интересно!’, ‘сильный ход!’), перечеркнутая сигарета – ‘не курить!’, перечеркнутый утюг (на этикетке к одежде) – ‘нельзя гладить’, рюмка на упаковочной коробке или ящике – ‘осторожно: стекло!’ (или: ‘хрупкое содержимое, не бросать!’) и т.д. А если вспомнить еще всевозможные фирменные эмблемы, товарные знаки, спортивные символы и т.п., то можно, не сильно преувеличивая, сказать: человек живет в мире знаков.

ВАЖНЕЙШИЕ СВОЙСТВА ЗНАКОВ

Независимо от того, имеется ли в виду сфера специального, узкопрофессионального общения или же речь идет о передаче информации общедоступной, рассчитанной на самого широкого потребителя, знак, как мы видим, имеет преднамеренную, целенаправленную природу, он специально используется для передачи определенного смысла. Преднамеренность – первое из свойств знака. И отсюда же вытекает второе его важнейшее свойство: двусторонность. В самом деле, у знака обязательно должны быть две стороны: идеальная, внутренняя (то, что передается, – значение, смысл, или, еще по-другому, семантика2) и материальная, внешняя (то, чем передается, – форма). Эти две стороны знака называют планом содержания и планом выражения.

Материальная сторона знака, его план выражения, может быть самой разной – лишь бы она воспринималась органами чувств: слухом, зрением, осязанием… Подавляющую часть информации о мире человек получает с помощью зрения. И не случайно те примеры знаковых ситуаций, что приводились выше, имели визуальную, зрительную природу. Но если говорить о знаке языковом, о единицах человеческого языка, то его основная материя, конечно же, звук. Это важно подчеркнуть, так как сегодня, в эпоху поголовной грамотности, человек привыкает к письменной форме языка. Привыкает настолько, что зрительный образ слова теснит в нашем сознании образ слуховой. И все же не будем забывать о том, что основная материальная форма существования языка – это звук, колебания воздуха. На протяжении сотен и сотен тысячелетий человеческий язык существовал исключительно в звуковой форме (еще ему, конечно, помогали жесты), и только в последние несколько тысячелетий этому способу передачи информации сопутствует письменность. Не забудем также о том, что еще совсем недавно целые народы пользовались языком исключительно в его устной, звуковой форме: письменности они просто не знали.

А должен ли знак быть похожим на то, что он обозначает? Или хотя бы напоминать? Нет, это не обязательно. Скорее наоборот: знаки, подобные тому, что они обозначают (их называют иконическими), – довольно редкий случай. Вот над булочной висит крендель. Над мастерской по ремонту обуви – сапог. Перед пешеходным переходом стоит треугольник с изображением шагающего человека. (Кстати, многие знаки дорожного движения – иконические.) Слово кукушка похоже на тот звук, который издает данная птица. И другие звукоподражательные или звукоизобразительные слова – скрипеть, булькать, чавкать, гром, писк, шипение – тоже можно считать иконическими знаками. Но в целом это скорее исключение. А нормально для знака как раз обратное: условная связь между планом выражения и планом содержания. Цветок на окне означает: «сюда нельзя, явка провалена». Но если мы договоримся о другом содержании знака, он может обозначать, например: «заходи, я жду». Кстати, и крендель, висящий над булочной, вовсе не означает, что здесь продаются крендели: может быть, их в этой булочной испокон веков и не было. А уж слова-то сплошь и рядом демонстрируют свою условность как названий. Чем, скажите на милость, слово кастрюля похоже на сам предмет? А слово зеленый чем похоже на соответствующий цвет? Да ничем. Именно поэтому одни и те же предметы в разных языках называются по-разному. Получается, что в основе названия лежит договоренность, соглашение, конвенция. Мы, то есть коллектив людей, как бы решили придать данной звуковой форме данное содержание; так появляется знак. Конвенциональность – третье основное свойство знака.

Но знак никогда не существует изолированно, сам по себе. Он всегда входит в целую систему, действует на фоне своих «собратьев». Поэтому подписать конвенцию, договориться о содержании знака на практике означает разделить сферы влияния знаков: вот это обозначает то-то, а вот это – другое…

Один мой знакомый, приехав за границу, поселился в недорогой гостинице. Ванной и туалета в номере не было. Поэтому вечером с полотенцем через плечо он отправился в конец коридора. Там он увидел дверь, на которой был изображен равносторонний треугольник, – и все, никакой надписи. Что должен был сделать мой знакомый? Потоптавшись, он пошел в другой конец коридора: а что нарисовано там?

 

Там на двери оказалось изображение круга. И, слегка посомневавшись, мой знакомый повернул обратно… Действительно, треугольник с вершиной, обращенной вверх, мог бы символизировать женский силуэт – скажем, если бы он был противопоставлен треугольнику, обращенному вершиной вниз: это бы обозначало, условно говоря, «широкобедрость» женской фигуры и противостоящую ей «широкоплечесть» мужской. Но в нашем случае треугольник оказался противопоставленным кругу, и это все меняет. Треугольник уже читается как символ «угловатости» мужской фигуры по сравнению с «округлой» женской. Знак обретает значение в противопоставленности другому знаку.

Еще пример, тоже из «заграничной» практики. Русский турист в Болгарии собирается позвонить по телефону-автомату. Сняв трубку, он слышит: «туу-туу-туу…» – и с досадой вешает трубку на место. Однако и в соседнем автомате ситуация повторяется: то же самое «туу-туу-туу» в трубке и в третьем, и в четвертом… «Ну ни один автомат не работает!» – в сердцах чертыхается турист, и невдомек ему, что в данной стране прерывистое «туу-туу-туу» – это нормальный телефонный «фон», эквивалентный нашему непрерывному гудку, это знак: «набирайте номер». Но для того, чтобы понять это, надо знать: а каковы другие знаки в данной системе? Какие есть еще гудки? И опять конвенциональность знака оборачивается его обусловленностью: каждый знак – член своей системы. Обусловленность – четвертое свойство знака.

Нетрудно показать это и на примере языковых единиц. Так, слова в целом образуют систему, и эта система складывается из множества частных подсистем. Одна из них – названия цветов солнечного спе-ктра: красный, оранжевый, желтый, зеленый… Не будем сейчас говорить о стоящих за этими названиями понятиях – этому найдется другое место. Но вот что любопытно: во многих языках русским названиям голубой и синий соответствует одно слово. Например, для немца цвет чистого неба, василька и полоски леса на горизонте будет все blau. Der Blaufuchs – так по-немецки называется голубой песец (букв. ‘голубая лиса’), а die Blaubeere – черника (букв. ‘синяя ягода’): первая часть в этих немецких словах одинакова… Нет, конечно, при необходимости можно различить данные цветовые оттенки – скажем, при помощи определений himmelblau – ‘небесно-голубой’ и dunkelblau – ‘темно-синий’. Однако в огромном большинстве случаев немец скажет просто blau, без всяких уточнений. Не получается ли тем самым, что значение слова синий в немалой степени зависит от того, есть ли в данном языке слово голубой или нет? Если есть (как в русском), то объем его семантики сужается, если нет (как в немецком), то соответственно возрастает… Как писал Велимир Хлебников, «каждое слово опирается на молчание своего противника».

Еще один пример из области лексики. В ее состав входит подсистема названий частей тела. Мы все активно используем в своей речи слова рука, плечо, локоть, колено, бедро, живот и т.д. и абсолютно уверены в их значении. У каждой единицы своя сфера действительности, свой обозначаемый предмет, свои отношения с другими словами. Что такое, например, плечо? Это часть тела, ограничиваемая с одной стороны грудью и шеей, а с другой стороны рукой. Так сказать, ‘то, что между рукой, шеей и грудью’. Точно так же бедро для нас – это ‘то, что между боком, пахом (или животом) и ногой’… Но возьмем медицинскую терминологию. Это в некотором смысле другой язык, отдельная лексическая подсистема. И оказывается, что здесь знакомые нам слова употребляются в несколько ином значении. Если в обыденной речи значение слова плечо определялось его отношениями со словами грудь, шея, руки, то в медицине это ‘кость от плечевого сустава до локтевого’. Бедро здесь ‘кость от тазобедренного сустава до коленного’. Как видим, значения данных слов определяются здесь уже иными «партнерами» – и прежде всего словом сустав (которого, прямо скажем, нет в обыденной речи). Опять получается: содержание знака обусловлено содержанием других знаков, всем устройством данной системы, лежащей в ее основе конвенцией. Можно сказать, что языковой знак есть производное от языка как целого.

ЕЩЕ ОДНА ЗНАКОВАЯ СИСТЕМА: ЯЗЫК ЖИВОТНЫХ

Еще один привычный объект семиотики, соотносящийся с человеческим языком, – это сигнальные системы животных. Часто их так и называют: язык животных.

Конечно, речь идет не о способности каких-то животных подражать человеческому языку (хотя некоторые птицы – попугаи, скворцы и др. – могут имитировать человеческую речь, повторяя слова или целые фразы, иногда даже как будто бы к месту). Речь идет о системах сигнализации в животном мире, подчас довольно сложных по количеству знаков и разнообразных по материальному воплощению.

Одна из наиболее хорошо изученных сигнальных систем животных – так называемые танцы пчел. Пчела-разведчица, обнаружившая медоносные растения, возвращается с добычей (взятком) к улью и тут, на сотах, кружится в замысловатом танце, выписывает круги и полукружия. Ориентация этих движений по отношению к солнцу должна показать другим летным пчелам направление, в котором следует лететь, а темп танца указывает на расстояние до источника нектара. Процитирую классическую работу И.Халифмана «Пчелы»: «При стометровом расстоянии от места взятка танцовщица совершает около одиннадцати полукружных пробегов в четверть минуты, при полуторастометровом – около девяти, при двухсотметровом – восемь, при трехсотметровом – семь с половиной и т.д. Чем больше расстояние, чем дальше от улья место добычи, тем медленнее ритм танца на сотах. Когда место взятка удалено на километр, число кружений падает до четырех с половиной, при полуторакилометровом расстоянии – до четырех, а при трехкилометровом – до двух… И одновременно, чем дальше полет, в который вызывает пчел танцовщица, тем чаще производит она во время танца виляние брюшком. При вызове в стометровый полет танцующая пчела при каждом пробеге делает не больше двух-трех виляний, при вызове в полет на двести метров – четыре, на триста – пять-шесть, на семьсот – уже девять–одиннадцать».

Очень часто в среде животных используются звуковые сигналы: пение и крики у птиц, свист и визг у грызунов, визг, вой и рычание у хищников и т.п. В целом же в качестве плана выражения языка животных выступают чрезвычайно разнообразные феномены – лишь бы их можно было воспринимать органами чувств. Это звуковые и ультразвуковые сигналы, телодвижения (в том числе танцы) и особые позы, окраска и ее изменение, специфические запахи и т.д. Многие животные «метят» своими выделениями облюбованную ими территорию; это знак для других особей: «не заходи, занято»…

Что же составляет план содержания языка животных? Скажем прямо: ассортимент передаваемых «смыслов» здесь небогат. Это прежде всего «тревога» (опасность), «угроза» (отпугивание), «покорность» (подчинение), «обладание» (собственность), «свойскость» (принадлежность к тому же сообществу), «сбор» (созывание), «приглашение» (призыв к созданию семьи, к производству потомства)… В част-ности, в научной литературе подробно описана система звуковой сигнализации американского желтобрюхого сурка. Она включает в себя восемь различных сигналов – одиночных или комбинированных свистов, визгов, скрежетаний… Но содержание этих сигналов (отметим: разной силы, темпа и тембра) сводится фактически к четырем или пяти «смыслам». Это – «внимание!», «тревога!», «угроза» и «страх или удовольствие». Вот, собственно, и все: суркам просто нечего больше сказать друг другу.

Подытожим: двусторонность данных единиц не подлежит сомнению: как и у человеческого языка, у них есть свой план выражения и план содержания. Пожалуй, выдерживается также второй важнейший признак знаковых систем – их условность. Хотя в среде животных иконические, изобразительные знаки встречаются чаще, чем в языке человека, все же можно в целом считать, что и здесь определенный план выражения связан со «своим» планом содержания в силу традиции. Так, тревога или готовность к подчинению никак не связана по своей природе с определенным цветом или звуком… О том же говорит и «национальный колорит» языка животных. Какие-нибудь чайки, живущие на Балтике, «не понимают» своих атлантических товарок…

Однако можно ли считать, что данным сигналам присуще и третье важнейшее свойство знаков: преднамеренность? Очевидно, нет. Преднамеренность – проявление разума. Человек, использующий знак, стремится сознательно передать другому человеку информацию. Животное же делает это в силу своих унаследованных инстинктов и приобретенных рефлексов. Поэтому знаковая система животных оказывается закрытой: новых знаков в ней не прибавляется. Человеческий же язык, как известно, постоянно пополняется новыми словами, а также, хотя и реже, новыми морфемами, синтаксическими конструкциями и т.д.

Правда, в последнее время появляются захватывающие публикации о необыкновенных способностях общения у дельфинов и обезьян. Так, знамени-тостью стала горилла по имени Коко, с которой практически с грудного возраста занимались американские психологи. В зрелом возрасте обезьяна владела языком жестов и геометрических фигур, с помощью которых могла выразить более 500 понятий. Газеты мира наперебой рассказывали историю о том, как Коко при помощи своих «слов» потребовала от людей подарить ей на день рождения котенка. А когда тот случайно погиб, обезьяна не успокоилась, пока не выпросила у своих воспитателей равноценную ему замену…

Однако сообщения о таких «гениальных» животных в принципе ничего не меняют. Природа животных не рассчитана на общение с человеком, да и между собой им особенно не о чем беседовать. То немногое, что эти существа «имеют сообщить друг другу, может быть выражено и без членораздельной речи» (Ф.Энгельс). Человеческий же язык, выражаясь словами французского лингвиста А.Мартине, – это «способность сказать все»: люди могут – и стремятся! – говорить на любые темы. Представим себе, что мы попробовали бы при помощи языка животных выразить простые сообщения, например: «Как красив этот лес!», «Завтра, судя по всему, похолодает», «В мясе много белка»… У нас, увы, ничего не получится. Данные системы просто не предназначены для передачи такого рода информации. Животные «говорят» только о себе, а точнее, о том, что с ними происходит в данный момент: ни на прошлое, ни на будущее их коммуникация не распространяется.

Далее, человеческий язык насквозь иерархичен: меньшие единицы служат здесь для организации больших. А сигналы животных – это готовые «предложения», знаки ситуации, не складывающиеся из элементов и не образующие текста как такового. Есть и иные отличия, позволяющие охарактеризовать язык животных как чрезвычайно своеобразную знаковую систему. Она составляет предмет биосемиотики.

Основные типы знаковых систем. Пример знаковой системы языка

Весь современный уклад мира состоит из множества отдельных систем. Если вы еще не задумывались, то лишь представьте: все, что мы привыкли читать, понимать и интерпретировать, — это все знаки. Человек придумал специальные их объединения, чтобы фиксировать, сохранять и воспринимать информацию.

Для того чтобы символов не было бессчетное количество, как разнообразных явлений в этом мире, были созданы особые структуры. Именно их мы собираемся рассмотреть в данной статье, а также привести яркий и понятный пример знаковой системы. Данная лингвистическая тема будет интересна и не только специалистам. А начнем рассматривать ее последовательно, чтобы все данные воспринимались легко и просто.

язык как знаковая система

Определение

Прежде чем рассматривать подробно какой-либо пример знаковой системы, считаем необходимым разобраться в том, что это за явление.

Итак, знаковая система — это некая совокупность в основном однотипных знаков, имеющая внутреннюю структуру и, в некоторой мере, явные законы образования, интерпретирования и использования ее элементов. Ее основная задача — обеспечивать полноценные коллективные и индивидуальные коммуникативные процессы.

При этом стоит вспомнить и что такое, собственно, знак — материальный предмет, который становится заменителем (воплощением) другого предмета, явления, свойства. В нем фиксируется, хранится и воспринимается информация (которую мы называем еще знаниями).

Типы знаковых систем

Теоретические исследования семиотики классифицировали существующие на сегодня функционирующие структуры передачи данных следующим образом:

— естественные;

— вербальные;

— функциональные;

— иконические;

— конвенциальные;

— системы записи.

Более подробно мы коснемся этих типов после того, как рассмотрим следующий вопрос — что представляет собой язык как знаковая система. Пока что остановимся на тех критериях, на основе которых они выделяются.

что такое знаковая система языка

Признаки

Мы уже знаем, что такое знаковая система, но ознакомились лишь абстрактно с определением термина. Как весьма обширная категория, она включает далеко не все элементы, называемые знаками. Итак, какие же признаки позволяют ей являться таковой?

  • Во-первых, в любой системе должны быть обьединены минимум два знака.
  • Во-вторых, элементы должны быть систематизированы по определенному принципу.
  • В-третьих, появление новых элементов может осуществляться лишь по четко определенному принципу.

Изучение знаков и знаковых систем

Вопросами знаковых структур занимается отдельная наука — семиотика. По сути своей она является пограничной дисциплиной между лингвистикой, теорией информации, социологией, литературой, психологией, биологией.

Изучение в семиотике производится в трех основных направлениях, которые обозначены как разделы науки:

  • Синтактика. Объект изучения — объективные законы знаковых систем, отношения между их элементами, закономерности их сочетания и образования.
  • Семантика. Изучает смысл, иными словами, рассматривает отношение между знаком и его значением.
  • Прагматика. Изучает отношения между системой и использующими ее субъектами.
язык как знаковая система функции языка

Один из отдельных аспектов изучения — семиотика культуры. Это понятие обусловлено тем, что в любой культуре есть информация, передаваемая посредством знаков. Как правило, это относится текстов. Примечательно, что текстом культуры в концепции данной науки является любой носитель информации.

Язык как система знаков в семиотике

Мы все ежедневно имеем дело с языком. Возможно, мы ранее не задумывались над этим, но высказывания, формирующиеся из слов, слогов и букв (звуков в устной речи) — все это система. Семиотика дает ей свое исчерпывающее толкование.

Язык – знаковое формирование, служащее для хранения передачи и наращивания информации, имеющее физическую природу. Его функции — коммуникация и получение информации в процессе разноплановой человеческой деятельности.

В свою очередь, в рамках языка используются разные знаковые коды, например транскрипция, язык жестов, стенография, азбука Морзе и прочие. Языки в семиотике — по самому обобщенному критерию — подразделяются на естественные и искусственные. Продолжим углубляться в тему, что такое знаковая система языка.

Семиотика о языке

Как видим, язык — самый близкий для нас пример знаковой структуры. Кроме того, в семиотике он еще и важнейшее из явлений, занимающее особое место среди прочих вспомогательных систем. Язык является не только средством выражения информации, а и оформления человеческой мысли, эмоций, способ волеизъявления, то есть спектр выполняемых функций чрезвычайно широк.

В то же время, для сравнения: специализированные знаковые системы (к слову, обычно они искусственные) передают лишь ограниченную по типу и количеству информацию или производят ее перекодировку.

что такое знаковая система примеры

Особенна и сфера использования языка в сравнении со специализированными формированиями. Он затрагивает абсолютно все области научной и практической деятельности. Специализированные же знаковые структуры, напротив, узконаправлены.

Язык образуется, развивается в процессе использования, повинуясь внутренним закономерностям и внешним воздействиям. Специальные знаковые системы являются результатом разового соглашения людей, носят абсолютно искусственный характер.

Естественные и искусственные языки

Функции языка в сравнении с остальными системами гораздо более широки. Также мы упомянули о том, что основной критерий разделения языков классифицирует их на искусственные и естественные. Теперь рассмотрим эти два типа языков немного подробнее.

Итак, естественный язык — тот, что появился вместе с человеком. Его развитие происходит естественным путем, человек на него не производит сознательного действия.

Про искусственные языки, как можно было догадаться, скажем то, что они являются целенаправленно созданными человеком системами для специализированных целей. Создание искусственных систем связано с тем, что в отдельных случаях неэффективно или даже невозможно использовать средства естественных языков.

К вопросу об искусственных языках

Мы уже достаточно узнали в рассмотрении темы: «Язык как знаковая система». Интересными считаем особенности искусственных языков. Их классификация предусматривает такие подвиды, как:

— плановые языки — способы международного общения; несут вспомогательную функцию; таким является известный эсперанто, к которому в прошлом веке разгорелся оживленный интерес;

— символические языки — математические знаки, физические, логические, химические;

— языки человеко-машинного общения — к ним относятся языки программирования.

язык как знаковая система функции языка и цели его употребления

Семиотика как наука

Изучение знаков является предметом специальной науки – семиотики, которая исследует возникновение, строение и функционирование различных систем, хранящих и передающих информацию. Семиотика изучает естественные и искусственные языки, а также общие принципы, составляющие основу структуры всех знаков.

Наука рассматривает язык в широком смысле, то есть охватывает и естественные, и искусственные. Естественные принято считать первичными моделирующими системами. Вторичными же являются языки культуры, поскольку через них человек социализируется информационно, воспринимает знания и воздействует на окружающий мир.

знаковая система служащая для хранения передачи и наращивания информации

Вторичные моделирующие системы иначе еще называют культурными кодами. Пример знаковой системы — культурного кода: культурные тексты, за исключением естественного языка. Чтобы понять данные явления, стоит назвать примеры конкретнее. Так, модели поведения, религиозные тексты, верования, ритуалы, единицы (объекты, произведения) искусства — все это вторичные моделирующие системы.

Строятся такие системы по образу естественного языка, но используются как искусственные: в определенной сфере деятельности, для обмена специфической информацией. Такие знаковые системы изучаются намеренно, некоторые из них доступны лишь в определенных социальных группах. Для сравнения вспомним, что естественный язык — общечеловеческое достояние.

Типология, особенности, примеры

Ранее в нашей статье мы рассматривали различные вопросы, связанные с заданной темой — знаковая система, примеры ее, категории определения. Теперь коснемся чуть подробнее их типов, приведя примеры для наглядности. Они будут относиться не только к языкам.

— Естественные знаки — явления природы, определенные вещи, которые могут нам указать на другие явления, предметы, оценку. Они несут информацию об образе, который они воплощают. Еще их можно назвать признаками. Например, естественным знаком огня будет дым. Чтобы правильно их толковать, необходимо владеть некоторой информацией.

что такое знаковая система

— Иконические знаки — такие, что представляют собой образы вещей и явлений, которые отображают. Иначе назвать их можно знаками-образами. Создаются они зачастую искусственно, целенаправленно придавая им характерную форму. Хорошие примеры знаков-образов видим в музыке: имитация раскатов грома, пения птиц, шума ветра и т. п. Только это уже отображение не по форме, а другому критерию — материалу.

— Функциональные знаки — такие, которые имеют прагматическую функцию. Знаками их делает то, что человек включает их в свою деятельность. Им может служить деталь, по которой можно получить информацию обо всем механизме. То, что учитель открывает классный журнал, является знаком предстоящего опроса присутствующих. Иные, вторичные значения функциональных знаков, отображены в приметах — черная кошка, перебежавшая дорогу, — к беде, подкова приносит счастье.

— Сигнальные знаки интуитивно понятны: это знаки-предупреждения. Все мы хорошо знаем значения цветов светофора, например.

— Конвенциональные знаки — искусственные, созданные людьми для обозначения определенных явлений. С предметом обозначения они могут быть вовсе не похожи. Так, красный крест — обозначает скорую помощь, зебра — пешеходный переход и т. п.

— Вербальные знаковые системы — это разговорные языки. О языке как знаковой системе мы говорили отдельно. Пример знаковой системы языка мы приводили выше.

пример знаковой системы

— Символы — указующие на объект или явление компактные знаки, имеющие и второе значение. Их задача — выделить предметы в ряде подобных. Пример: легенда географической карты, государственные атрибуты — флаг, герб, гимн.

— Индексы — компактные обозначения предметов и явлений. Иногда они тоже имеют схожую с объектом обозначения форму.

Заключение

В нашей статье мы затронули весьма широкую тему: «Что такое знаковая система», примеры тоже привели, а также отдельно уделили внимание языку. Классификацию мы рассматривали актуальную современному этапу развития семиотики.

Теперь вы знаете, что собой представляет язык как знаковая система, функции языка и цели его употребления мы тоже осветили. Параллельно рассмотрели самую общую классификацию языковых систем — они бывают искусственные и естественные. И сделали вывод, что язык — знаковая система, служащая для хранения, передачи и наращивания информации. Надеемся, лингвистически-семиотическая тема была интересна и вам!

Разум животных. Есть ли у зверей язык и мышление? | Наука

Люди привыкли считать себя венцом эволюции на Земле и хозяевами природы, а к соседям по планете относятся в лучшем случае как к безропотным слугам и неразумным игрушкам. Но исследования показывают, что животные гораздо умнее, чем казалось. Они обладают поразительной памятью, они способны учиться у нас и даже понимать наш язык. Вот только делает ли это их разумными?

Мы называем порой зверей друзьями — это уступка любви. Дружить можно только с себе подобными.
Кир Булычёв «Разум для кота»

Ещё древнегреческие философы полагали, что у животных есть умственные способности — например, к обучению. В III веке до нашей эры в научных трудах появилось понятие инстинкта — способности совершать действия, спровоцированные неким внутренним убеждением. Средневековые философы, напротив, не могли даже помыслить, чтобы кто-то, кроме человека, обладал разумом и свободой воли. По их мнению, за инстинктом стояла божья воля, которая вынуждала животное вести себя тем или иным образом.

С возникновением в XVIII веке естествознания исследователи стали применять по отношению к животным оба понятия: и инстинкт, и разум. Тогда же немецкий учёный Герман Реймарус впервые ввёл научное определение инстинкта — «способность производить одинаковым образом ряд действий независимо от опыта, размышления и намерения». Что в целом не сильно отличается от современных представлений.

А вот под термином «разум» в отношении животных понималось не совсем то, что сейчас. К проявлениям разумности относили любую деятельность, с помощью которой животные приспосабливались к тем или иным изменениям, что, пожалуй, не совсем верно.

Разум у животных 22

«Человек, достигший полного совершенства, выше всех животных; но зато он ниже всех, если он живёт без законов и без справедливости» — Аристотель

Научное сообщество надолго разделилось по этому вопросу на два лагеря. Одни считали братьев наших меньших глупыми и примитивными созданиями, не способными к умственной деятельности. Другие, наоборот, превозносили разум животных, приписывая им человеческие свойства, вроде сознания и сложных эмоций. Последний подход получил название антропоморфического.

Возвышение. Есть ли разум у животных?

Первым критиком антропоморфизма стал французский натуралист Жорж-Луи Бюффон. В книге «Всеобщая и частная естественная история» он приводил примеры сложных ритуалов насекомых, подчёркивая, что они несут не интеллектуальный, а инстинктивный характер. Да и элементарные действия животных, не относящиеся к инстинктивным, он не считал проявлением разума. При этом Бюффон утверждал, что одни виды сообразительнее других.

В середине XIX века учёные впервые применили к психике животных метод сравнительной оценки. Пионером в этом направлении стал Фредерик Кювье, брат знаменитого натуралиста Жоржа Кювье. Наблюдая за животными в той или иной ситуации, он пытался провести грань между разумным и инстинктивным поведением. В своих исследованиях Кювье пришёл к выводу, что инстинктивные действия совершаются «слепо, необходимо и неизменно», тогда как разумные действия обусловлены выбором и обстоятельствами. Кроме того, Кювье сравнивал интеллектуальные способности разных животных и фиксировал проявление инстинктивных действий в непривычных для животного условиях.

Немалый вклад в исследование поведения и психики животных внёс Чарльз Дарвин. Он одним из первых попытался объективно оценить психические явления, которые считались субъективными, — например, эмоции. Он разделил поведение животных на три категории: инстинкт, обучение и способность к «рассуждению».

Также Дарвин утверждал, что разница между психикой людей и высших животных заключается в степени, а не в качестве, поскольку и у человека, и у животных психическая деятельность — результат эволюции. Его соратник Джордж Роменс развил идею, утверждая, что животные совершают разумные действия, приспосабливаясь к меняющимся условиям внешней среды (кто лучше приспособится, тот и выживает).

Проблемой соотношения инстинктивного и приобретённого при обучении занимался английский психолог Конвей Ллойд Морган, выдвинувший гипотезу  что личный опыт животного может вызывать изменения его инстинктов. Он вывел собственный критерий для определения разумности (ныне известный как «канон Ллойда Моргана»):

Нельзя интерпретировать действие как результат проявления какой-либо высшей психической функции, если его можно объяснить наличием у животного способности, занимающей более низкую ступень на психологической шкале.

Кроме того, Моргана интересовало, как протекает процесс обучения у животных. Его ученик Эдвард Торндайк продолжил работу в этом направлении. Он пришёл к выводу, что животные для решения тех или иных задач совершают интеллектуальные акты методом «проб и ошибок». Торндайк утверждал, что «законы научения» для всех животных одинаковы, разве что некоторые животные (в первую очередь обезьяны) усваивают всё быстрее других; к тому же выяснилось, что приматам свойственны некоторые поведенческие реакции, которые прежде считались присущими только человеку.

Обнаружив сходные элементы в психологии человека и животных, учёные начали искать у братьев наших меньших «человеческие» признаки поведения или хотя бы нечто похожее. И поиски дали немало интересных результатов.

Часто инстинкту противопоставляется мышление — способность решать неординарные поведенческие задачи. Трудность задачи значения не имеет — инстинкт тоже способен управлять сложными поведенческими актами. К примеру, свои огромные, оснащённые сложными коммуникациями жилища маленькие слепые термиты строят в силу инстинкта, и им не нужно получать высшее инженерное образование, чтобы безошибочно сконструировать превосходную вентиляционную систему.

Истинно интеллектуальную деятельность отличает гибкость мышления, с которой животное может приспособиться к внезапным изменениям условий. А приспособление к изменению условий немыслимо без памяти и обучения. В принципе, в той или иной степени обучаемы практически все животные, за исключением самых примитивных. Чем дольше в их памяти хранится полезная информация, тем чаще она может использоваться.

В отличие от людей, у которых есть Google и «Википедия», животные в трудной или неожиданной ситуации могут рассчитывать только на себя. К счастью, помимо «вшитой» генетической памяти, у них есть ещё и механическая — способность к приобретению опыта, а значит, к обучению. В этом отношении некоторые животные — рекордсмены даже по сравнению с человеком.

Разум у животных 7

Не вздумайте обижать кедровку. Она никогда ничего не забывает

Попробуйте попрятать по разным углам полсотни конфет или монеток, а через неделю вспомнить, где они лежат. Если большую часть удастся найти — поздравляем: либо у вас феноменальная память, либо вы кедровка! Эти птицы вынуждены делать обширные запасы и помнить, где расположены все тайники, иначе им грозит голодная смерть.

Отличной памятью обладают австралийские пресноводные радужные рыбки. В ходе экспериментов удалось установить, что они могут вспомнить правильный путь через лабиринт спустя 11 месяцев после того, как впервые его прошли. А это почти треть их жизни.

Внимание, усидчивость и натренированная память — залог успешного образовательного процесса. Это всегда будет актуально не только для учеников и студентов, но и для диких детей природы. Мохнатые и пернатые вполне способны научиться чему-то новенькому и друг у друга. Например, однажды в Англии одна смышлёная синичка научилась вскрывать бутылки молока с крышечками из фольги. Через некоторое время этот трюк освоили и её соплеменницы.

Советские натуралисты описывали такой случай: дикая крыса приспособилась доставать лакомство из сосуда с узким горлышком, окуная внутрь хвост и облизывая его. Человек, заметивший это, специально не стал убирать посуду, и через некоторое время крыса привела с собой отпрысков. Понаблюдав за матерью, те вскоре научились делать то же самое.

Однако иногда бывают ситуации, когда для решения той или иной задачи не помогают ни когти, ни зубы, и даже хвост становится бессилен. Тогда нужные инструменты приходится изготавливать самим. И это не исключительное умение человека.

Дятловые вьюрки с Галапагосских островов часто вынуждены добывать себе пищу в труднодоступных местах — под камнями, корой и в стволах деревьев. Однако эти птицы лишены такого полезного предмета, как длинный язык, поэтому, чтобы достать пропитание, они пользуются вспомогательными предметами — например, иголкой кактуса или тонкой веточкой. Вьюрки «обрабатывают» свои инструменты, отламывая лишнее, носят их с собой и даже заготавливают про запас.

Разум у животных 6

Галапагосский вьюрок и его технически продвинутый гаджет

Многие представители семейства врановых тоже неравнодушны ко всевозможному инструментарию: они используют не только веточки, но и камешки, а также проезжающие мимо автомобили — кидают орехи прямо под колёса, чтобы избавиться от скорлупы!

Морским выдрам приходится ещё труднее: бросать моллюсков под проплывающие суда бесполезно, поэтому они всё время таскают с собой камень — «открывашку». Уверенно и непринуждённо орудуют всевозможными приспособлениями слоны, осьминоги строят башни, делают себе доспехи из раковин и вооружаются щупальцами медуз, а дельфины используют некое подобие защитной экипировки из губок.

Ну а на что способны муравьи, знают практически все. К слову, маленькие насекомые ещё и вовсю практикуют растениеводство и животноводство, а также использовали рабский труд задолго до того, как до этого додумались люди. Но применение подручных средств ещё не гарантирует наличия высшей нервной деятельности. Однако и без этого природе есть чем нас удивить.

Коллективный разум

Некоторые учёные осторожно говорят о том, что разум в животном мире свойственен не только отдельным обладателям больших черепов, но и сложным саморегулирующимся коллективным системам. То есть сама по себе букашка — существо безмозглое, а вот с группой товарищей, объединённых общей целью, — уже супермозг!

Разум у животных 18

Термин «коллективный разум» возник в 1980-х годах в социологии и поначалу применялся по отношению к людям. Имелась в виду способность группы находить более эффективное решение задачи, чем это сделал бы индивид. Как в человеческом, так и в животном социуме решающее значение для коллективного разума имеют численность группы и прочность социальных связей внутри неё.

У животных проявления коллективного интеллекта, как правило, выражаются в повторении всеми членами группы одного и того же действия — как, например, это делают рыбы, уклоняясь от хищника. Учёных всегда зачаровывала удивительная синхронность и идентичность реакций животных в большой группе, но, какова «техническая начинка» этого феномена и какие дополнительные факторы оказывают на него влияние, ещё предстоит выяснить.

Ещё один признак разумности — язык и речь. И человек далеко не единственный их обладатель. Строго говоря, средства внутривидовой коммуникации есть у всех животных, однако «разумным» считается тот язык, который развивается и применим для межвидового общения. Животные, «говорящие» на человеческом языке, на самом деле не такое уж редкое явление. Зафиксировано немало случаев, когда четвероногие питомцы имитируют отдельные слова, приводя в восторг окружающих. В интернете можно найти множество роликов с говорящими собаками и кошками, владельцы которых нередко уверены в том, что их любимец — самый разумный зверь на свете. Но это не речь, а лишь подражание.

Обычно к животным более применима фраза «всё понимает, только не говорит». Например, пёс по кличке Чейсер способен понимать значение более чем тысячи слов (тогда как среднестатистическим подросткам вполне хватает для жизни примерно восьмисот). В основном это названия предметов, так как исследователи прежде всего желали выяснить, может ли животное распознавать не только команды, но и названия вещей и каков лимит на количество запоминаемых слов.

Разум у животных 5

Сцена межвидового общения перестаёт быть такой идиллической, если знать, что на фото старшина ВМФ США, тренирующий боевых дельфинов

В общении между собой большинство животных используют различные звуковые сигналы и безмолвный «язык тела», а также запахи и цвета. Довольно богатым с фонетической точки зрения языком пользуются, как ни странно, суслики, но гораздо сильнее впечатляет язык дельфинов. Помимо развитой жестовой коммуникации, у них есть множество различных средств звукового общения: щелчки, хлопки, чмоканье, свист, писк, рёв.

Что интересно, дельфины, как и люди, по-видимому, делят произносимое ими на звуки, слоги, слова и фразы, а также дают сородичам имена. Сейчас учёные пытаются расшифровать язык дельфинов, поскольку считают, что свист, насчитывающий более тридцати разновидностей, значительно информативнее, чем кажется на первый взгляд, — исследователи насчитали в нём уже около 180 коммуникационных знаков.

Пока одни учёные пытаются понять язык дельфинов, другие учат животных человеческому языку. Например, американский профессор психологии Ирен Пепперберг известна экспериментами по обучению попугаев. Её первый подопечный — серый попугай Алекс — не только знал и отчётливо произносил 150 слов, но и понимал, о чём он говорит. Алекс мог определить до пятидесяти различных объектов и опознать одновременно до шести предметов, различал цвета и геометрические формы, имел представление о таких понятиях, как «больше», «меньше», «одинаковые», «разные», «над», «под», «ноль».

К сожалению, эта умнейшая птица скончалась в самом расцвете сил в 2007 году, прожив всего тридцать лет из возможных пятидесяти. По словам учёной, на момент смерти Алекс сравнялся по уровню развития с двухлетним ребёнком. Кто знает, каких успехов ему удалось бы достичь, проживи он ещё хотя бы лет десять?

Разум у животных 8

Ирен Пепперберг всегда есть с кем поговорить

Однако старательнее всего учёные всегда стремились вступить в контакт с ближайшими родственниками человека. Собственно «говорить» приматам тяжеловато, так как они обычно произносят звуки на вдохе, а не на выдохе, как мы, и практически не используют речевой аппарат — губы, язык и тому подобное. Но тем не менее лингвистические способности у них вполне приличные, особенно у шимпанзе.

В шестидесятых годах супруги Гарднер научили самку шимпанзе по кличке Уошо говорить на языке глухонемых. Обезьяна за пять лет освоила 160 слов, и её речь вполне можно было назвать осмысленной. Она свободно составляла фразы и даже сознательно употребляла некоторые слова в переносном значении — чтобы ругаться.

Учёные, воодушевившись успехом, начали активно работать с другими шимпанзе. Более того, в одном из экспериментов Уошо успешно обучила языку своего приёмного сына по кличке Луллис без какого бы то ни было вмешательства учёных.

Разум у животных 3

Уошо общается со своим лучшим другом, исследователем Роджером Фоутсом

Гориллы тоже оказались прекрасными учениками; разучивая язык жестов одновременно с детьми, обезьяны Коко и Майкл оказались усидчивее. Что самое интересное, общаясь с обезьянами, выучившими язык-посредник, учёные столкнулись с таким неожиданным явлением, как чувство юмора. Коко однажды подшутила над воспитательницей, утверждая, что она «птичка», а не горилла, но затем сама призналась в розыгрыше.

Также предпринимались попытки обучить приматов искусственному языку. Супруги Премак разработали специальный язык символов для нескольких подопытных шимпанзе. Наибольших успехов в его освоении добилась самка по кличке Сара: она знала 120 слов и владела некоторыми основами грамматики.

Разум у животных 20

Коко, умная и музыкальная горилла, к сожалению, умерла в июне 2018-го

Ещё один способ межвидовой коммуникации — использование лексиграмм (геометрических фигур, передающих значение слова). Первой обезьяной, выучившей этот язык, стала шимпанзе Лана, но признанный рекордсмен в этом отношении — бонобо Канзи. Он освоил почти 350 лексиграмм и достиг по умственному развитию уровня трёхлетнего ребёнка.

Впечатляющих успехов достигла шимпанзе Панбаниша. Она понимает около трёх тысяч слов, свободно пользуется лексиграммами и даже стала педагогом для собственного сына по кличке Ньют и переводчиком «с обезьяньего на человечий» для своей матери Мататы. Таким образом, серия экспериментов доказала, что приматы обладают выраженной способностью к символическому мышлению.

Канзи и Панбаниша на занятиях

Но в животном мире есть не только «лингвисты». Те же обезьяны имеют некоторые математические способности, что доказали в своих исследованиях учёные из Гарвардского и Йельского университетов, работавшие с макаками-резусами. Правда, вершиной математических способностей макак оказалось решение простейших примеров, но, наблюдая, как подопечные осваивают азы арифметики, учёные увидели сходство с тем, как изучают математику дети, и поняли, почему те иногда допускают ошибки.

Правда, умения составлять фразы и считать ещё недостаточно. Чтобы считаться хотя бы условно разумным, живое существо должно обладать самосознанием — воспринимать себя как индивида и отдавать себе отчёт о своих действиях и состоянии.

Считается, что в таком случае животное узнает себя в зеркале. Науке известно несколько видов, наделённых этой способностью. Среди них шимпанзе, орангутанги, гориллы, слоны, дельфины и сороки. Остальные животные, как правило, воспринимают собственное отражение как другую особь; впрочем, только на этом основании ещё рано делать вывод об отсутствии у них самосознания.

Умный Ганс

Разум у животных 10

Живший в Германии начала XX века орловский рысак по кличке Умный Ганс прославился тем, что мог складывать, вычитать, умножать и делить, производить вычисления с дробями, указывать точное время, конкретные даты в календаре и даже читать. Только говорить не мог — на вопросы Ганс отвечал, ударяя копытом по земле.

Довольно долго феноменальные способности коня считались практически чудом, пока однажды не выяснилось, что единственная заслуга Ганса — в его фантастической натренированности. Лошадь улавливала малейшую реакцию того, кто задавал ей очередной каверзный вопрос, и таким образом «вычисляла» правильный ответ. Осознав, как сильно зритель удивлён тем, что животное правильно сложило 12 и 12, Ганс понимал, что дальше стучать не нужно. Хотя это тоже надо уметь!

В честь рысака получил своё название психологический феномен «эффект Умного Ганса», связанный с невольным влиянием хозяина на поведение животного.

Начиная с 1960-х годов специалисты сосредоточили своё внимание на изучении коммуникации у животных и социальной структуры популяций, а также влияния социальных аспектов на развитие интеллекта. Здесь тоже не обошлось без разногласий и ожесточённых диспутов. Одни учёные заявляли, что социологические термины неприменимы по отношению к животным, поскольку социальность — явление, свойственное только человеческому сообществу. Их оппоненты, напротив, видели в зачатках звериной социальности предпосылки социальных процессов у человека, причём некоторые до того увлеклись этой идеей, что вновь неосторожно ступили на тропу антропоморфизма.

Современные исследования подтвердили связь между социальными условиями и интеллектом. Наиболее развитыми, как правило, оказываются те животные, которые склонны к существованию в сообществах, и чем более сложна и активна их социальная жизнь, тем более мощным интеллектуальным потенциалом они обладают.

К тому же, как оказалось, животным можно привить некоторые сугубо человеческие социальные навыки. Интересный эксперимент недавно провели учёные из Йельского университета. Они решили научить обезьян пользоваться деньгами, причём в качестве объектов для опыта выбрали не прогрессивных шимпанзе, а более примитивных капуцинов, потребности которых ограничиваются едой, сном и размножением.

Разум у животных 19

У капуцинов настоящий мужчина — тот, у кого много бананов

Сперва учёные заставили обезьянок усердно трудиться, давая им в качестве вознаграждения лакомство, а затем, когда капуцины усвоили связь, заменили еду на разноцветные пластмассовые жетоны с определённым «номиналом». И вскоре с удивлением наблюдали образовавшуюся в вольере миниатюрную модель человеческого общества со всеми её недостатками и пороками, трудоголиками, лодырями, теми, кто предпочитал копить жетоны, и теми, кому проще было отнять. Обезьянки перестали друг другу доверять, стали подозрительными и агрессивными. Кроме того, они довольно быстро усвоили понятия «дорогой» и «дешёвый», предприняли попытку ограбить импровизированный «банк» и даже не чурались «любви за деньги».

В принципе, вполне объяснимая картина, только вот теперь встаёт большой вопрос: считать ли разумными тех людей, которые ведут подобный образ жизни? Кто знает, не станут ли наши потомки домашними питомцами или подопытными образцами для кого-то, кто выучится на наших ошибках? Несколько десятилетий назад человечество с воодушевлением представляло себе, как оно вступит в контакт с меньшими братьями по разуму, научится у них чему-то новому и правильному и будет бок о бок с ними покорять просторы Вселенной.

Обезьяний Маугли

Рик Джаффа, сценарист фильмов «Восстание планеты обезьян» и «Планета обезьян: Революция», рассказывал, что на создание образа главного героя, шимпанзе Цезаря, его вдохновила статья про детёныша обезьяны, выращенного людьми. По сюжету Цезарь, стремительно поумневший под действием экспериментального препарата, живёт с людьми и осваивает язык жестов. До поры он даже считает себя человеком. Когда Цезаря отлучают от семьи и отправляют в звериный приют, он переживает страшный удар, который в итоге толкает его устроить революцию против людей.

Разум у животных 13

Цезарь из «Восстания планеты обезьян»

Скорее всего, Джаффа прочитал о шимпанзе по кличке Ним Шимпски, судьба которого удивительно похожа на судьбу Цезаря. В 1970-х эта обезьяна стала участником амбициозного эксперимента по воспитанию примата в человеческой семье. К несчастью, несмотря на успехи, эксперимент был свёрнут, а самого Нима отвезли в питомник. «Возвращение к корням» стало для бедняги настоящим шоком: полуторагодовалый шимпанзе, с младенчества росший среди людей, невероятно по ним тосковал. В отличие от Цезаря, Ним не сумел найти общий язык с другими обезьянами. Этому случаю посвящён документальный фильм «Проект «Ним»», снятый в 2011 году.

Разум у животных 12

…и Ним, его прототип

Разум животных. Есть ли у зверей язык и мышление? 2

В книге Ариадны Громовой «Мы одной крови — ты и я!» (1967) перед людьми, научившимися понимать животных, встают серьёзные моральные и этические проблемы, связанные с взаимоотношением двух миров. Этими же вопросами задаётся Кир Булычёв в своём рассказе «Юбилей-200» (1985). Не аморально ли проводить эксперименты над живым существом? А над разумным? Когда «меньший брат» становится равным?

Некоторые авторы пробовали создать ситуацию, когда несколько высокоразвитых рас стараются мирно сосуществовать. Такое необычное общество показано в романе Клиффорда Саймака «Город» (1952).

Однако чем дальше, тем чаще фантасты не ждут от «братьев по разуму» ничего хорошего: если умный, значит, злой и непременно жертва ужасных генетических экспериментов. Хотя были и исключения.

В романе Дина Кунца «Ангелы-хранители» (1987) лабрадор Эйнштейн, получивший свои невероятные способности как раз в результате генетических экспериментов, — невероятно обаятельный персонаж. По-настоящему трогательной выглядит и история говорящих дельфинов из романа «Разумное животное» (1967) Робера Мерля, где они оказываются единственными выжившими свидетелями военных преступлений, совершённых людьми.

Если говорить не о научной фантастике, а о фэнтези, то там разумные животные часты и привычны. Их настолько много, что такой вид литературы можно вывести в рамки отдельного поджанра: тут вам и коты-воины, и разумные грызуны, и даже героические летучие мыши. Правда, обычно авторы не задумываются о разработке принципиально иной, «звериной» психологии. В итоге мы получаем животных, которые думают как люди и ведут себя как люди.

Разум животных. Есть ли у зверей язык и мышление? 1

Акулы — это и так страшно, а уж разумные акулы…

В кино разумные животные весьма широко представлены, как ни странно, в фильмах ужасов. Как правило, хищника прокачанные мозги делают ещё опаснее, а сравнительно безобидное существо превращают в свирепого убийцу. Но если от поумневших акул из фильма 1999 года «Глубокое синее море» ничего хорошего не ждёшь по умолчанию, то хладнокровие и жестокость, с которыми мутировавшие «друзья человека» из «Своры» (2006) расправляются с людьми, весьма пугают.

На этом фоне выгодно выделяются немногие истории, где люди и животные не стремятся друг друга уничтожить. К примеру, комедия «Квартирка Джо» (1996), герои которой — тараканы, причём не просто говорящие, но и наделённые изрядным музыкальным талантом.

* * *

Остаётся надеяться, что те, кто придёт нам на смену, будут лучше относиться к тем, кто обитает с ними рядом. Ведь способность жить, стараясь не приносить никому вреда, — это, пожалуй, высшее проявление разума.

Смотрите также

Планета обезьян