Анализ повести А.И. Куприна «Олеся» (22 слайда)
Слайд 1
Анализ повести А.И.Куприна «Олеся» Презентация урока по литературе
11 класс
Учитель русского языка и литературы — Шубунова В.И.
2015 год
Слайд 2
Здесь жизнь, свежесть, борьба со старым, отжившим, порывы к новому, лучшему. Здесь больше, чем в других рассказах моей души.
А. Куприн
Слайд 3
О повести…
Куприн в «Олесе» продолжает гуманистическую традицию русской литературы. Он проверяет современного человека — интеллигента конца XIX века — изнутри, высшей мерой — любовью. И именно любовь высвечивает сильные стороны героини и слабые — героя.
Всей повестью автор предупреждает, как печальна жизнь, если пренебречь любовью…
Слайд 4
Какова композиция?
Композиция чёткая: сюжет состоит из 14 глав, которые связаны картинами жизни и природы в единый поток с целью проникнуть в душу читателя.
Завязка – знакомство героев: Олеси и Ивана Тимофеевича.
Кульминация – чарующая ночь любви.
Развязка – Олеся покидает Полесье, оставляя на память герою коралловые бусы – символ её чистой любви.
Слайд 5
С чем в повести связан мотив круга, какие несёт функции?
Образный ряд круга связан в повести с цивилизацией и несёт отрицательные функции.
Вырваться из этого круга – значит восстать против узости определенных представлений и традиций жителей Полесья.
Слайд 6
Какой мир характеризует образный ряд красного цвета, какие несёт функции?
Образный ряд красного цвета характеризует естественный мир: мир природы и любви, который несёт позитивные функции гармонии, но…
Слайд 7
символ красного
…, оказываясь в другом, чужом, мире, названные мотивы наполняются иным смыслом: красный цвет (цвет крови, любви) принимает характеристику зла, а круг (бусы), напротив, становится символом трагической любви.
Слайд 8
Какие два мира противопоставляются в повести?
В повести противопоставляется гармоничный мир природы, мир Олеси, и мир человеческой цивилизации.
Слайд 9
Кто герои-антиподы?
Иван Тимофеевич — молодой «паныч» из города, представитель цивилизации.
Такой образ в литературе не новый, уже известный. Таких честных, благородных, но безвольных и нерешительных русских интеллигентов можно увидеть у Тургенева, Чехова, Бунина.
Слайд 10
Олеся – внучка бабки Майнулихи, олицетворяет дикую природу.
Такой образ в литературе новый: юная колдунья не желает променять свою «волю» на существование в пугающем её «городе»
Слайд 11
Апофеоз любви:
1. Тема огня (Иван Тимофеевич заболел – лихорадка – огневица)
2. Слияние сердец «… и вся эта ночь слилась в какую-то волшебную, чарующую сказку…
— Ну так не бойся и ни о чем не думай больше… Сегодня наш день и никто у нас его не отнимет…»
3. Любовь – сказка «…Почти целый месяц продолжалась наивная, очаровательная сказка нашей любви…»
4. Вывод: Иван Тимофеевич не выдержал испытание любовью, так как не смог понять и принять образ жизни и чувства Олеси.
Слайд 12
Какова цветопись в повести:
Символический ряд передает любовь, окрашенную кровью:
1 — снег порозовел > кровь пролилась на землю > горячее дыхание > красная царапина > огневица > раны на теле Олеси > красные бусы на память; 2 — красная юбка Олеси на белом фоне снега, красный платок, красные бусы.
3 — красный – цвет любви, цвет тревоги, крови, смерти; белый – цвет нежности, чистоты.
Слайд 13
Почему развитие любви показано в тесной связи с картинами природы?
Природа не просто фон повествования, она способствует особому состоянию души: зимнее торжественное безмолвие подчеркивает отрешенность от цивилизованного мира, усиливает тоску, печаль. Постепенно она оживает: ветер ревет, стонет, бесится, хохочет, а потом врывается в дом как «страшный гость».
Вывод: природа становится участницей событий.
Слайд 14
Весенний пейзаж – пробуждение…
Весна! Пробуждение природы – пробуждение чувств!
Автор показывает свою героиню как часть этой природы: сила, красота, таинственность души Олеси и загадочность образа… Природа своим языком описывает нам происходящие события: душный день, внезапный вихрь, гроза, град – предвестие разлуки, разрыва, крушение любви.
Слайд 15
Пейзаж
— передаёт
душевное
состояние
героев
— предсказывает
дальнейшие
события
— фон, экспозиция
Слайд 16
Какой вывод?
Только вдали от цивилизации можно найти человека, способного любить бескорыстно, преданно.
Только в единении с природой, в сохранении естественности человек способен достигнуть нравственной чистоты и благородства.
Слайд 17
Какова основная проблема? Одной из проблем повести является проверка личности любовью.
Какова тема?
История любви Олеси и Ивана Тимофеевича.
Любовь этих героев погибает под воздействием общественных предрассудков.
Какова идея?
Идея заключается в конфликте между искренними чувствами «естественной» личности и общественной моралью, а также принципами «цивилизованного» мира.
Слайд 18
Какие ещё особенности сюжета можно отметить?
— Основная сюжетная линия основана на сопоставлении двух главных героев.
- В произведении тесно переплетаются два рода пафоса: драматический и лирический.
Слайд 19
Подумаем над выводами:
— любовь — самое яркое проявление индивидуальности;
- Куприну свойственны поиски гармонии, «красоты и счастья в мире природы;
- сказочная атмосфера повести позволяет автору воплотить свой идеал в образе Олеси;
- Олеся отказывается от любви, потому что не хочет принести несчастье любимому человеку;
- любовь Олеси можно назвать жертвенной и самоотверженной.
Слайд 20
Что же хотел сказать автор произведения читателю?
Слайд 21
Человек может быть прекрасным, если он будет развивать, а не губить данные природой способности. Социальная среда губит лучшие свойства человеческой души, если человек отдаляется от естественного, заложенного в него природой.
Слайд 22
Домашнее задание 1. 1. Напишите эссе, обдумывая проблему: возможно ли вырваться из круга цивилизации?
Итоговое сочинение-2021.
Направление «Цивилизация и технологии: спасение, вызов или трагедия?»Текст: Ольга Лапенкова
Это направление тем для итогового сочинения схоже с прошлогодним «Временем перемен»: тогда одиннадцатиклассникам предлагалось поразмышлять, с какими принципиально новыми вызовами человечество столкнулось в начале XXI века — и как на эти вызовы реагировать. В этом году в Министерстве образования высказались конкретнее — и призвали порассуждать именно о технологиях. Вполне вероятно, что такая идея родилась после того, как в марте 2020-го грянула эпидемия коронавируса и сотни миллионов людей по всему миру были вынуждены учиться и работать дистанционно.
Казалось бы, чем плохо: сидишь себе дома и занимаешься делом! Больше не нужно добираться до школы, института или офиса под ливнем или проливным дождём, толкаться в транспорте, притом рискуя проспать свою остановку… Не нужно, опять же, тратить деньги на этот самый транспорт — и сталкиваться нос к носу с неприятными одноклассниками или сослуживцами (для тех, кого травят в коллективе, это наверняка стало спасением).
Но нет ли здесь опасности вовсе «оторваться» от общества, замкнувшись в своём одиноком мире? А этот соблазн всё сильнее, ведь с нынешними технологиями люди могут купить что угодно в несколько кликов, а пакеты пусть доставляет курьер…
Чрезмерное увлечение технологиями уже привело к национальной трагедии в Японии. Там появились молодые люди, называющие себя хикикомори: чаще всего это — единственные дети в обеспеченных семьях. До поры до времени они жили как все, но затем приняли решение больше не выходить из своей квартиры — или даже из одной комнаты, — проводя всё время за компьютерными играми или просмотром сериалов. На начало 2020 г. в Японии насчитывалось свыше 1 000 000 хикикомори, и это не только подростки: многим из них 30-40 лет.
Но оставим увлечение виртуальным миром — и вспомним о других проблемах: например, об экологических катастрофах. Иногда кажется, что человечество ничему не научилось ни после аварии на Чернобыльской атомной станции, произошедшей в 1986 году, ни после крушения нефтяного танкера «Эксон Валдез» в марте 1989-го.
..
С другой стороны, не будь электростанций, в том числе и атомных, а также достижений машиностроения, не было бы и современных больниц, — а там творят настоящие чудеса! Аппараты искусственной вентиляции лёгких, трансплантация жизненно важных органов, бионические протезы — всё это не фантастика, а реальность. А ещё некоторые «запчасти» для организма теперь можно печатать на 3D-принтере!
Но всё же не слишком ли многое мы «позволяем» технологиям — и нет ли опасности, что в какой-то момент они поднимут бунт против своих создателей?
Как говорится, так мало ответов, так много вопросов… Но вот и они! Вопросы — или, точнее, темы, которые могут попасться вам в декабре 2021-го:
• Как развитие технологий изменило жизнь обычных людей?
• Что можно назвать величайшим достижением технического прогресса?
• Как изменился мир после первого полёта человека в космос?
• На какие чудеса способна современная медицина?
• Новые возможности, которые подарил нам интернет.
• Гаджет в руках ребёнка — развивающая игрушка или «бомба замедленного действия»?
• С какими угрозами сталкивается человек в киберпространстве?
• Компьютерные игры: новый вид спорта — или «убийца» времени?
• Опасен ли для человека избыток информации?
• Каких технических достижений я жду от человечества в течение 20-30 лет?
ЦИТАТЫ
Предлагаем несколько цитат, которые помогут ответить на поставленные выше вопросы. Эти афоризмы можно использовать в качестве эпиграфа, а можно добавить в сам текст.
• Создание искусственного интеллекта может стать последним технологическим достижением человечества, если мы не научимся контролировать риски.
(С. Хокинг)
• Необратимая тенденция, часто именуемая прогрессом, ведёт к тому, чтобы лишить человеческое тело и разум их защитных свойств, чтобы переместить их в техническую область искусственного существования.
(Ж. Бодрийяр)
• Нужно, конечно, стремиться к техническому прогрессу в медицине, но так, чтобы не растерять драгоценные качества врача — сердечность, любовь к людям, человечность.
(А. Ф. Билибин)
• Настоящая свобода настаёт тогда, когда ты недоступен или вне зоны действия сети.
(Ф. Бегбедер)
• Богатство информации приводит к убогости внимания.
(Г. Саймон)
• Прогресс — это движение по кругу, но всё более быстрое.
(Леонард Луис Левинсон)
• Земля – не вечный и единственный приют человечества, а всего лишь его колыбель, отправная точка бесконечного приключения.
(А. Азимов)
• Жить и верить — это замечательно!
Перед нами небывалые пути.
Утверждают космонавты и мечтатели,
Что на Марсе будут яблони цвести!
(Е. Долматовский)
Наконец, по новой традиции предлагаем два литературных произведения и один фильм. Да-да, рассуждать о кинокартинах в итоговом сочинении тоже можно — а если вы поступаете на творческие направления (актёр, режиссёр, продюсер и т. д.), даже нужно.
КНИГИ
Рэй Брэдбери. «Посещение» (1984)
Короткий рассказ классика американской литературы призывает поразмышлять: так ли плохи технологии, как принято о них думать? С одной стороны, Рэй Брэдбери написал много произведений, в которых прогресс приводил к катастрофам. Чего стоит программный роман-антиутопия «451 градус по Фаренгейту», где люди — при попустительстве властей — оказались заперты в своих комнатах с «телевизионными стенами»: вместо того, чтобы проводить время с родными и близкими, они «общаются» с героями развлекательных передач, напоминающих современные ток-шоу наподобие «Дома-2». Не менее суровы и «Марсианские хроники» — сборник новелл о покорении землянами Красной планеты. В одном из рассказов выясняется, что жизнь на Марсе существовала, но современные экспедиторы, сами того не подозревая, уничтожили её. Виной всему оказался вирус, не представляющий особенной опасности для землян, но оказавшийся смертельным для братьев по разуму.
Однако в рассказе «Посещение» дело происходит не в далёком будущем, а в 1980-х. Мы знакомимся с миссис Хэдли, которая потеряла единственного сына. Женщина узнаёт, что его внутренние органы были пересажены нескольким тяжело больным людям, — и, желая убедиться, что гибель молодого человека не была напрасной, ищет встречи с одним из пациентов. В обход всех правил она узнаёт имя и адрес юноши, которому пересадили сердце её покойного сына… Сможет ли странная встреча примирить миссис Хэдли с произошедшим?
Рэй Брэдбери написал рассказ в 1984-м — после того, как прочитал газетную заметку о гибели молодого актёра и последовавшей за ней пересадке его сердца другому юноше. Только представьте, сколько людей с тех пор перенесли операции по пересадке органов — и живы-здоровы! А ещё — это звучит как очередной вымысел фантастов, но нет! — на данный момент разработано искусственное сердце — аппарат, которым может пользоваться тяжелобольной человек в ожидании «настоящего» донорского органа.
А сколько чудесных открытий ждёт впереди!..
Наталья Вишнякова. «Не плачь» (2020)
В дебютной повести современной писательницы Н. Вишняковой технологии предстают лишь инструментом, а как его использовать — на всеобщее благо или, напротив, для жестоких розыгрышей или мести, — каждый решает сам. Один из персонажей Вишняковой — Костя, на всю жизнь прикованный к инвалидной коляске — благодаря интернету и учится, и отдыхает, и общается с друзьями. Но самое главное — он находит ключ к семейной тайне, которая волновала его всю сознательную жизнь. Почему папа «отселил» Костю к бабушке и так редко навещает, хотя сына — вроде бы — любит? Игра в шпиона заходит дальше некуда, тайное становится явным, — и семья, преодолев неминуемый кризис, делает осторожные шаги к новой, куда более счастливой жизни.
Другая же героиня Вишневской — Юля — тоже вечно сидит в телефоне: она участвует в необычном челлендже, куда её «втянул» симпатичный ей юноша… Но не слишком ли опасными становятся его задачки? И стоит ли доказывать что-то человеку, который не готов отдавать любовь просто так, а требует её заслужить?
Несмотря на довольно внушительный — 240-страничный — объём, повесть читается легко и с удовольствием, и аргументы из неё пригодятся не только на итоговом сочинении, но и на ЕГЭ по русскому и литературе.
ФИЛЬМ
«Минамата»/«Великий» (2020), реж. Э. Левитас
Американский фотограф-документалист Юджин Смит, прославившийся репортажами во время Второй мировой войны, в мирное время не может найти себе применения. Когда-то у него была большая семья — супруга и пятеро детей, — но, постоянно находясь в командировках, он почти не проводил время с родными, так что жена ушла, а дети не выказывают желания общаться с «блудным» отцом. Теперь Смит живёт один, едва сводит концы концами — все деньги уходят на уплату алиментов, — и топит горе в алкоголе. Но однажды прославленный мастер слышит стук в дверь: к нему приехала небольшая делегация из Японии.
Выясняется, что завод по производству химикатов, расположенный в бухте Минамата, десятилетиями сливает отходы производства в озеро, где местные бедняки ловят рыбу. Тысячи людей страдают от отравления ртутью, их дети рождаются инвалидами. Но директор производства утверждает, что отходы тщательно фильтруются, — а в кабинете высокопоставленного дельца висит плакат, где тот запечатлён со стаканом воды из Минаматы.
.. Наконец, если завод закроется, как работяги будут кормить семьи? Да и химикаты в ХХ веке — вещь незаменимая. В частности, для производства фотоплёнок, которые и принесли славу Юджину Смиту…
Фильм, основанный на реальных событиях и показанный на Берлинском международном фестивале, призывает задуматься, какую цену человечество платит за новейшие технологические достижения. А ещё показывает, что, к сожалению, справедливость торжествует далеко не всегда. Но всё равно борьба с произволом священна — а для дельцов, наживающихся на страданиях ближних, уже приготовлено возмездие: благодаря таким, как Юджин Смит, об их злодеяниях узнаёт весь мир.
Чем займётся человечество после глобальной катастрофы — Секрет фирмы
Мир на пороге ядерной войны. На протяжении второй половины XX века это было его нормальным состоянием. Сейчас тучи опять сгущаются.
В издательстве «Альпина паблишер» выходит книга учёного и научного журналиста Льюиса Дартнелла «Цивилизация с нуля.
Что нужно знать и уметь, чтобы выжить после всемирной катастрофы»: подробный, остроумный и в целом довольно убедительный разбор того, как в действительности будет выглядеть жизнь после большой катастрофы.
«Секрет» публикует (с сокращениями) первую главу, которая называется «Конец мира, каким мы его знаем».
Лучший конец света
Прежде чем мы перейдём к «лучшему» варианту апокалипсиса, рассмотрим худший. С точки зрения последующей перезагрузки цивилизации худший вариант светопреставления — это тотальная ядерная война. Даже если кому-то удастся спастись и не испариться вместе со взорванными городами, бóльшая часть рукотворного мира погибнет, а замутнённые пылью небеса и отравленная заражёнными осадками почва помешают возрождению сельского хозяйства. Столь же катастрофическим, хотя и не моментально смертельным стал бы гигантский выброс вещества из солнечной короны. Если особенно яростный солнечный выхлоп врежется в магнитосферу Земли, она загудит, как колокол, а в электрических сетях возникнет небывалой силы ток, который сожжёт все трансформаторы на планете и вырубит все распределительные сети.
Всемирное отключение света остановит насосы, подающие воду и газ, перегонку нефти, заводы, на которых можно было бы изготовить новые трансформаторы. После такого удара по стержневым структурам современной цивилизации даже без массовой гибели людей вскоре наступит социальный коллапс, и бродячие орды быстро истребят оставшиеся жизненные запасы, вызвав катастрофическую убыль населения. В итоге уцелевшие опять-таки окажутся в безлюдном мире, но ещё и начисто лишённом тех ресурсов, которые в ином случае дали бы человечеству отсрочку на подготовку к восстановлению цивилизации.
Многие фильмы и книги об апокалипсисе опираются на драматичный сценарий, при котором гибель промышленности и разгул анархии приводят к всё более ожесточенной войне выживших за убывающие ресурсы, но я хочу рассмотреть противоположную крайность: это резкая и массовая депопуляция с сохранением почти нетронутой материальной структуры нашей цивилизации. Бóльшая часть человечества уничтожена, но все материальные объекты по-прежнему на месте.
Такой сценарий даёт наиболее интересную экспозицию для нашего мысленного эксперимента о том, как ускорить возрождение цивилизации с нуля. Выжившие получают отсрочку, чтобы оправиться и не допустить соскальзывания в пропасть, и лишь потом им придётся заново осваивать основные функции самодостаточного общества.
Кратчайший путь к такому сценарию — гибель человечества от какой-то молниеносной пандемии. Идеальным вирусным ураганом могла бы стать инфекция, сочетающая высокую вирулентность возбудителя, продолжительный инкубационный период и близкую к 100% летальность. Таким образом, орудием апокалипсиса станет болезнь чрезвычайно заразная, поражающая не сразу, а через некоторое время (чтобы инфицированных накопилось как можно больше), но в итоге убивающая наверняка. Мы стали воистину расой горожан — с 2008 года большинство населения Земли живёт в городах, и такая огромная плотность населения в сочетании с мгновенным межконтинентальным сообщением создают идеальные условия для быстрого распространения заразы.
Если бы мор типа черной смерти 1340-х, унесшей треть населения Европы (и, предположительно, такую же долю азиатского), случился сегодня, наша техническая цивилизация оказалась бы куда менее устойчивой.
Но какой минимум уцелевших после глобальной катастрофы необходим, чтобы сохранился практический шанс не только восстановить популяцию, но и суметь ускоренными темпами возродить цивилизацию? Иными словами, при какой критической массе возможен быстрый перезапуск?
Два крайних значения спектра я обозначу названиями «Безумный Макс» и «Я — легенда». Если происходит коллапс технической системы жизнеобеспечения современного общества, но без массовой гибели людей (как в сценарии с корональным выбросом), уцелевшее население довольно скоро в свирепом соперничестве истребит оставшиеся ресурсы. Это отменяет отсрочку, и общество закономерно скатывается в варварство, изображенное в «Безумном Максе», за чем следует быстрая депопуляция, не оставляющая больших надежд на скорое возрождение. С другой стороны, если вы единственный уцелевший во всём мире (Человек Омега) или кроме вас есть ещё сколько-то одиночек, так разбросанных по планете, что их пути никогда не пересекутся, о восстановлении цивилизации и даже человеческой популяции не приходится и думать.
Судьба человечества подвешена на единственной нити, и оно неизбежно исчезнет со смертью этого последнего Омеги — как показано в романе Ричарда Матесона «Я — легенда». Двое уцелевших разного пола — абсолютный минимум для продолжения существования вида, но популяция, восходящая к единственной паре прародителей, не сможет похвастать ни генетическим разнообразием, ни долговременной жизнеспособностью.
Какое же количество уцелевших теоретически необходимо для возрождения человечества? Изучение последовательностей митохондриальной ДНК нынешних новозеландских маори позволило установить численность пионеров-основателей популяции, приплывших на плотах из Восточной Полинезии. Имеющийся набор генов показал, что в этой популяции предков было всего лишь около 70 женщин детородного возраста, а всего прибывших чуть более чем в два раза больше. Подобный анализ обнаружил сопоставимый размер прародительского сообщества для абсолютного большинства коренных американцев, которые восходят к общей группе предков, пришедших из Азии по Берингову перешейку 15 000 лет назад, когда уровень моря был ниже.
Так что в постапокалиптическом мире группа из нескольких сотен мужчин и женщин, собранных вместе, будет располагать достаточным для восстановления человечества генетическим материалом.
Проблема в том, что, даже если прирост населения составит 2% в год — самый быстрый темп, отмеченный когда-либо в истории Земли, обеспеченный индустриализованным сельским хозяйством и современной медициной, — пройдет 800 лет, прежде чем постапокалиптическая популяция дорастёт до человечества времён промышленной революции. Столь небольшого числа прародителей определённо не хватит, чтобы вести надёжное земледелие, не говоря уже о более сложных методах производства, и потому их сообщество неизбежно деградирует в племя охотников и собирателей, озабоченное борьбой за выживание. В этом состоянии человечество провело 95% времени своего существования, но такой образ жизни не может прокормить многочисленные сообщества, и откат к нему станет ловушкой, выбраться из которой на сей раз будет крайне непросто. Как же её избежать?
Пережившим апокалипсис потребуется много рабочих рук на полях, чтобы земледелие было продуктивным, но в то же время необходимо достаточное число людей занять развитием ремёсел и восстановлением технологий.
Для максимально успешной перезагрузки у вас должно быть столько людей, чтобы среди них нашлись носители широкого круга умений и навыков и чтобы сумма общих знаний удержала от слишком далёкого отката в дикость. Начальная популяция численностью приблизительно 10 000 душ, собранных в одном месте (в Великобритании столько людей останется, если доля переживших катастрофу составит 0,016%) и способных слиться в единое сообщество и мирно трудиться сообща, — это идеальный старт для нашего мыслительного эксперимента.
Теперь посмотрим, в каком же мире окажутся эти родоначальники нового человечества и как он будет меняться от их усилий.
Контрнаступление природы
С прекращением постоянного обслуживания человеком его рукотворной среды природа не упустит случая вновь захватить наши поселения. На улицах станет накапливаться мусор и ветошь, стоки забьются, вода в них будет застаиваться, а органические остатки перегнивать в гумус. И первые семена прорастут именно в таких «оазисах». Трещины в асфальте даже в отсутствие катящихся колёс мало-помалу расширятся до провалов.
При похолодании влага в этих трещинах будет замерзать и расширяться, взламывая искусственное покрытие изнутри тем же самым неумолимым ритмом замерзаний и оттаиваний, который постепенно разрушает горные хребты. Эрозия создаёт всё новые и новые угодья для неприхотливых сорных трав, затем кустарников, которые, укореняясь, продолжают разрушать твёрдую поверхность дорог. Есть и более агрессивные растения, их корни взламывают кирпич и бетон в поисках опоры и присасываются к источникам влаги. Лозы поползут вверх по светофорам и дорожным знакам, словно по металлическим деревьям, а густой плющ затянет, будто скальные обрывы, фасады домов и свесится с крыш.
С течением лет листва и другой опад ворвавшихся в города растений превратится в перегной и, смешиваясь с принесенной ветром пылью и с крошкой разрушающегося бетона, создаст первый слой городской почвы. Бумага и другая ветошь, вылетающая из выбитых окон контор, будет скапливаться на улицах и становиться частью компоста. Слой почвы на городских дорогах, тротуарах, автостоянках и площадях нарастёт, и всё более мощные деревья пустят в него корни.
Быстро будут становиться лесами скверы, парки и предместья. Всего за 10–20 лет бузина и березняк полностью их освоят, а к концу первого столетия после апокалипсиса там будут шуметь ели, лиственницы и каштаны.
А пока природа возвращает себе земли, здания, окружённые молодым лесом, будут постепенно ветшать и разваливаться. Растения, вернувшись, заполнят улицы бывших городов валежником и палой листвой, которые, перемешиваясь с остатками вещей, вываливающихся из зданий, образуют груды легковоспламеняющегося мусора, так что всё более частыми станут городские лесные пожары. Труху, скопившуюся под стеной здания, воспламенит удар молнии в летнюю грозу или луч солнца, сфокусированный битым стеклом, и опустошительный пожар, охватывая огромную площадь, покатится по улицам, выжигая внутренности небоскрёбов.
Современный город не выгорит дотла, как Лондон в 1666 году или Чикаго в 1871-м, где пламя перескакивало через узкие улицы, охватывая одно за другим деревянные строения, но всё равно пожары будут опустошительными, ведь их никто не станет тушить.
Газ, оставшийся в домовых и подземных трубопроводах, начнёт взрываться, а бензин в баках брошенных на улице машин добавит свирепости огненному аду. Пространства, в которых живут люди, уставлены бомбами, которые взорвутся, если рядом заполыхает огонь: заправочные станции, химические заводы, ёмкости с летучими и огнеопасными растворителями в химчистках.
Пожалуй, одним из самых горьких зрелищ для переживших апокалипсис будет огненная гибель городов, плотные столбы удушливого чёрного дыма, поднявшиеся над округой и ночью окрашивающие небо кровавым отсветом. После такого пожара всё, что останется от города, — это кирпич, бетон и стальные каркасы зданий — обугленные скелеты, которые предстанут взору после того, как огонь пожрёт все горючие внутренности зданий.
Пожары причинят великое опустошение, но окончательно разрушит заботливо возведённые нами здания вода. В первую зиму после апокалипсиса, замёрзнув, во множестве полопаются водопроводные трубы и с наступлением тепла изольют своё содержимое в помещения.
Дождь будет захлёстывать сквозь разбитые и выломанные окна, протекать сквозь прохудившиеся черепичные кровли и переливаться из забитых стоков. Дверные и оконные рамы, с которых облупилась краска, впитают сырость, дерево будет гнить, железный крепёж ржаветь, пока, наконец, рамы не выпадут из стен. Деревянные детали — полы, балки, стропила — тоже пропитаются сыростью и сгниют, а ржа съест скрепляющие их болты, шурупы и гвозди.
Бетон, кирпич и цемент будут растрескиваться от перепадов температуры, мокнуть от воды, просачивающейся из забитых стоков и труб, а в высоких широтах трескаться от неумолимого чередования замерзаний и оттаиваний. В тёплых краях насекомые, вроде термитов и жуков-точильщиков, заодно с грибками будут пожирать деревянные элементы строений. В скором будущем деревянные балки прогниют и просядут, отчего провалятся полы и обрушатся крыши, и рано или поздно и сами стены провиснут, а затем обрушатся. Большинство частных и многоквартирных домов простоит не больше сотни лет.
Наши мосты, когда облетит краска, открыв металл влаге, заржавеют и утратят прочность. Роковым для многих из них станет мусор, забивший температурные зазоры — пустоты, оставленные для того, чтобы металл мог расширяться на летней жаре. Когда они забьются, конструкциям моста придётся сжиматься, перекусывая проржавевшие заклёпки, пока всё сооружение не рухнет. За первые одно-два столетия многие мосты упадут в текущие под ними реки, а обломки и щебень, осыпавшиеся между опорами, образуют преграждающие течение запруды.
Железобетон, из которого строятся многие современные здания, превосходный строительный материал, но и он, будучи много прочнее дерева, тоже подвержен распаду. Главная причина разрушения бетона, как ни странно, именно то, что служит источником его замечательной прочности. Укрепляющие стальные стержни (арматура) защищены от влияния стихий бетонной рубашкой, но слабокислотная дождевая вода и гуминовая кислота от гниющих растительных продуктов пропитают бетонный монолит, и стальной скелет начнёт ржаветь внутри стен.
Добьёт монолитные здания то, что сталь, корродируя, увеличивается в объёме и взламывает бетон изнутри, пропуская внутрь сырость и ускоряя окончательное разрушение. Арматура — ахиллесова пята современных зданий, в долговременной перспективе неармированный бетон предпочтительнее: купол римского Пантеона всё ещё прочен, а ему 2000 лет.
Для многоэтажных зданий, однако, страшнее всего затопление подвалов, где вода застаивается после прорывов труб, засора стоков и повторяющихся, особенно в городах, построенных на реке, наводнений. Опорные конструкции корродируют и прогибаются либо уходят в грунт, и небоскрёб кренится куда опаснее Пизанской башни и в итоге неминуемо обрушивается. Падающие фрагменты зданий будут разбивать стоящие внизу строения, возможно башни станут заваливаться друг на друга, будто костяшки домино, и наконец лишь отдельные одинокие пики останутся возвышаться над морем леса. Только считаные единицы наших великих небоскрёбов смогут простоять несколько веков.
За жизнь всего одного-двух поколений городская топография преобразится до неузнаваемости.
Первые укоренившиеся на улицах семена вырастут в молодые деревца, а затем во взрослые деревья. Вместо улиц и бульваров мы увидим густой лес, заполнивший искусственные каньоны между фасадами зданий, обветшалыми и разрушенными, с растительностью, свисающей из окон наподобие гирлянд. Природа завоюет бетонные джунгли. Со временем острые груды обломков и щебня от рухнувших зданий смягчат очертания, накопив сверху слой почвы, сформировавшийся из отмерших растительных остатков, и тогда даже руины башен, некогда вонзавшихся в облака, похоронит и спрячет зеленый покров.
Вдали от городов будут качаться на океанских волнах целые флотилии кораблей-призраков, выпуская из распоротого чрева ядовитую плёнку нефти и роняя в волны контейнеры с грузовой палубы, как одуванчик роняет семена на ветер. Иногда течения и ветра станут выносить суда на берег. Но, пожалуй, самым зрелищным крушением будет возвращение на Землю одного из самых грандиозных кораблей человечества, если, конечно, в нужный час в нужном месте окажется наблюдатель.
Международная космическая станция — это гигантское, стометровой ширины сооружение, более 14 лет строившееся на околоземной орбите: поражающий воображение комплекс герметичных модулей, ажурных ферм и стрекозиных крыльев солнечных батарей. Хотя станция проплывает в 400 км над землей, она всё же находится в тончайших верхних слоях атмосферы, и между широко расставленными элементами конструкции и атмосферой возникает хотя и ничтожное, но неумолимое трение. Оно отбирает энергию станции, и та кружит по спирали, постепенно приближаясь к Земле, так что её приходится время от времени возвращать на орбиту ракетными двигателями. После гибели астронавтов или выработки топлива станция начнёт неуклонно снижаться на 2 км в месяц. Вскоре она сорвётся в огненное падение и, прочертив небо, вспыхнет и исчезнет рукотворной падучей звездой.
Постапокалиптический климат
Постепенное разрушение городов и поселений — не единственное превращение, которое будут наблюдать пережившие глобальную катастрофу.
Со времён промышленной революции и начала угле-, а затем газо- и нефтедобычи человечество усердно зарывается в недра Земли, извлекая оттуда химическую энергию, запасённую в минувшие эпохи. Ископаемое топливо, легковоспламеняющийся конгломерат углерода, представляет собой распавшиеся останки когда-то существовавших лесов и морских организмов: это химическая энергия, полученная из солнечного света, проливавшегося на Землю миллиарды лет назад. Этот углерод получен из земной атмосферы, но есть проблема: его запасы мы сжигаем так быстро, что за век с небольшим через выхлопные и дымовые трубы вернули в атмосферу то, что копилось сотни миллионов лет. Это намного, намного больше, чем способна абсорбировать экосистема, и сегодня в атмосферном воздухе примерно на 40% больше углекислого газа, чем было в начале XVIII столетия. Одно из последствий такого накачивания двуокисью углерода — парниковый эффект: в атмосфере задерживается больше солнечного тепла, отчего происходит глобальное потепление.
Оно, в свою очередь, влечёт повышение уровня Мирового океана и нарушение погодных схем по всей Земле: где-то начинаются проливные дожди с наводнениями, где-то наступает великая сушь, и всё это не лучшим образом сказывается на сельском хозяйстве.
С гибелью индустриальной цивилизации промышленная, транспортная и сельскохозяйственная эмиссия CO2 прекратится за считаные часы, а выбросы немногих уцелевших предприятий упадут практически до нуля в первые месяцы и недели. Но даже если завтра выброс углекислоты в атмосферу прекратится полностью, экосистема Земли ещё несколько веков будет «утрясать» тот колоссальный объём, который уже выдохнула наша цивилизация. Сейчас мы проходим фазу задержки: планета только начинает реагировать на наше грубое вмешательство в природное равновесие.
В первые столетия после апокалипсиса уровень Мирового океана, скорее всего, поднимется на несколько метров по инерции, уже набранной системой. Последствия могут быть значительно страшнее, если потепление вызовет цепную реакцию: к примеру, оттаивание метанонасыщенной вечной мерзлоты или повсеместное таяние ледников.
Хотя уровень углекислого газа в атмосфере упадёт, он надолго остановится на каком-то довольно высоком значении и не снизится до цифры доиндустриальной эпохи ещё много десятков тысяч лет. Поэтому, сколько бы ни существовала наша цивилизация и любая, которая придёт нам на смену, этот перекрученный термостат, по сути дела, уже навсегда, и наш нынешний беззаботный образ жизни оставит тяжёлое и долго не изживаемое наследие тем, кто будет на Земле после нас. Людям, вынужденным бороться за существование, это сулит долгие века меняющегося климата, когда плодородные поля вдруг выгорают от засухи, низменные земли затапливает вода и повсюду распространяются тропические болезни. История знает случаи внезапной гибели цивилизаций от локальных климатических сдвигов, и наступающие глобальные перемены вполне могут сорвать хрупкому постапокалиптическому обществу возрождение из пепла.
Книга предоставлена издательством «Альпина паблишер»
Культ Цивилизации | Займитесь математикой
From Pixabay/KELLEPICS
Недавно я посмотрел серию документальных фильмов Netflix о мормонах-фундаменталистах, попутно раскрывая ряд верований, которые со стороны кажутся странными, но считаются совершенно нормальными в их изолированном сообществе.
Хотя термин «культ» не используется в сериале, трудно не видеть секту в этом свете. Было бы почти невозможно убедить кого-либо из его членов в том, что они глубоко заблуждаются, отчасти потому, что это угрожает спасению, которое им угрожает. Если они достаточно чисты в своей вере, сопротивляясь внешнему злу, пытающемуся сбить их с единственного истинного пути, им принадлежит вечность. В современном мире не нужно далеко ходить, чтобы найти другие группы, чьи убеждения одновременно безумны и, по-видимому, невосприимчивы к нападкам.
Выслушивание точек зрения бывших членов этих культов никогда не перестает быть захватывающим, открывая окно в то, как они могли проглотить всю ложь и глупые истории. Также важно знать:
Верования культа со стороны выглядят безумными, так почему же его приверженцы не замечают безумия? Почему так трудно убедить их в их глупости? Один из возможных ответов — как касательный — заключается в том, что культы предлагают глубоко удовлетворяющее чувство идентичности, принадлежности и (по-видимому) безусловного принятия/поддержки в своем сообществе, которое мы в противном случае потеряли в сегодняшнем обществе, но которое в прошлом было центральным предложением племенная жизнь, к которой люди глубоко приспособлены.
Удивительно, как быстро возрождаются инстинкты племенной сплоченности и взаимопомощи, как только основные элементы цивилизации (например, обеспечение пищей, водой, электричеством) выходят из строя в результате стихийного бедствия. У нас все еще есть это, под шпоном.
Оставив это на другой раз, позвольте мне теперь осудить себя в суде гражданского мнения, выдвинув обвинение в том, что большинство людей на Земле являются членами опасного культа, основные убеждения которого кажутся столь же странными тому, кто сбежал из тюрьмы мысли. , но это редко подвергается сомнению и даже яростно защищается. Этот пост предлагает десять еретических утверждений, которые кажутся мне очевидными, но, как правило, вызывают эмоциональную реакцию членов культа цивилизации. Следите за собой, сейчас.
Давайте начнем с того, что просто выгрузим их все в компактной форме, каждая точка будет кратко распакована ниже. Некоторые пункты, по сути, следуют из предыдущих, но достаточно сильны (раздражают), чтобы заслуживать отдельного утверждения.
- Люди не являются причиной всего творения: не конечная точка или цель в этой вселенной.
- Человеческая жизнь не более священна, чем жизнь волка (как один пример).
- Наша цивилизация не является какой-то судьбой: не он единственный или лучший способ организовать себя на этой планете.
- Мы не строим цивилизацию — по кирпичику — по какому-то генеральному плану, направленному к «лучшему» концу: на нынешнем пути не ждет рая/спасения.
- Технологии и инновации замедляются, а не ускоряются.
- Технологии (гм, возобновляемые источники энергии) не решат наших больших проблем.
- Космическая колонизация — инфантильная фантазия, которая не является частью нашего будущего.
- Росту суждено закончиться: мы привязались к убыточному фургону.
- Денежные оценки плохо не соответствуют действительности на порядки величины, так что решения, основанные на деньгах (т. е. большинство социальных решений), будут плохими.
- Мальтус ошибался только в своем оптимизме о том, что население насытится и стабилизируется.
Я не ожидаю, что многие пройдут через список хотя бы без «подождите минутку…»
Хорошо, читатели этого блога, возможно, более предрасположены к такому образу мышления, но это искаженное представление о «нормальном» людей, многие из которых могут оказаться оскорбленными или даже апоплексическими. На мой взгляд, такая реакция выдает некоторую… культовость. Возможно, лучший способ объяснить это для меня — сформулировать настолько кратко, насколько я могу, почему каждое из утверждений кажется очевидной беспристрастной истиной после того, как освободится от багажа.
1. Люди — это еще не все
Люди — не причина всего творения: не конечная точка или цель в этой вселенной. После нескольких миллиардов лет эволюции, почему род, возникший на одной из многочисленных ветвей всего 3 миллиона лет назад (а наш вид составляет десятую часть этой продолжительности), может быть конечной точкой? Почему эволюция остановилась теперь, когда она «достигла» homo sapiens? Предположительно, впереди несколько миллиардов лет эволюции, и будет исследовано множество новых идей, подавляющее большинство из которых не имеет происхождения от homo sapiens.
Эволюция пробует множество стратегий для достижения успеха (и еще больше приводит к неудаче). Интеллект — лишь один из них, и не обязательно оптимальный. Так что вовсе не гарантируется, что потомки homo sapiens останутся на сцене через миллионы лет. Мы должны преодолеть себя. Более того, Земля — это одна планета вокруг одной звезды среди многих миллиардов в нашей галактике — сама одна из многих миллиардов галактик. Из , конечно, , мы не смысл существования Вселенной, извините за мой французский.
2. Несвященный
Человеческая жизнь не более священна, чем жизнь волка (пример). В каком-то смысле ни один из них не является священным. Это отчасти вытекает из предыдущего пункта. Если люди не являются вершиной — вся суть Земли, Галактики или Вселенной находится здесь, — тогда почему важна одна жизнь в пределах надежного населения из ? Когда муравьиная колония неизбежно испытывает сезонное сокращение населения в десять раз, это не трагедия: следующей весной они восстановятся.
Когда птенцы фламинго гибнут сотнями во время опасной миграции с пересыхающих отмелей, это часть проверенного временем цикла. Что важно, так это распространение видов и сохранение биоразнообразия. Судьба отдельных людей не имеет большого значения. Как только люди начинают рассматриваться как один из миллионов видов животных на планете, становится трудно утверждать, что жизнь (сравнительно редкого) медведя, убившего человека, менее ценна, чем жизнь человека, ныне исключенного из числа 8 миллиардов. . Права человека представляют собой саморекламную конструкцию, которую мы только что придумали для нашей исключительной выгоды. Этот момент, вероятно, вызовет раздражение у некоторых читателей. Не читайте ничего, кроме беспристрастной логики: культ говорит о сильных возражениях.
3. Цивилизация — это еще не все
Наша цивилизация — это не какая-то судьба: не единственный или лучший способ организовать себя на этой планете. С чувством исключительности человечества (пункт 1) связано представление о том, что цивилизация, которую мы подняли за последние 10 000 лет из свалки предыстории, является выражением судьбы.
Если люди каким-то образом являются конечным видом — фокусом эволюции — тогда все, что мы в конечном итоге делаем, также должно быть .0008 . То, что мы сделали, настолько экстраординарно во всей истории планеты (здесь нет аргументов от меня), что это должно иметь какой-то великий смысл и быть правильным путем. Но что, если это чрезвычайно неправильное или колоссальная ошибка? Люди жили по-другому 3 миллиона лет, и так случилось, что это работало долго (по конструкции). Нынешний способ не проверен в соответствующих временных масштабах и настолько явно неустойчив в сегодняшних масштабах, что, скорее всего, это был неверный поворот. Я не говорю, что первобытная племенная жизнь является единственным решением: просто сегодняшняя цивилизация не является ответом, и, возможно, нам следует подумать о том, чтобы отказаться от нее в пользу чего-то совершенно другого (построенного на фундаменте действительно устойчивых принципов, жизни в качестве подчиненных партнеров). ко всей другой жизни на планете).
4. Рая нет
Мы не строим цивилизацию — по кирпичикам — согласно какому-то генеральному плану, направленному на «лучший» конец: на нынешнем пути не ждет рая/спасения. Как мы можем достичь совершенства, если ни у кого нет полностью сформированного архитектурного проекта, который, как мы знаем, будет работать? Нет: мы просто бросаем кирпичи и раствор в какой-то небрежной манере и предполагаем, что все идет к чему-то хорошему. Ключевая проблема заключается в том, что наш неисследованный фундамент не выдержит еще много кирпичей, и мы сильно рискуем, беспечно кладя больше кирпичей только потому, что до сих пор это было весело. Пришло время перестать просто делать что-то, потому что мы может в данный момент, и спросите, что вообще может означать долгосрочная устойчивость.
5. Технологический спад
Развитие технологий и инноваций замедляется, а не ускоряется. Инновации резко возросли вместе с внедрением ископаемого топлива и энергии, которую оно высвободило.
Мне нравится играть в мысленную игру, перенося кого-то из 1900 в 1960 год, и делая то же самое для жителя 1960 года, перенесшегося в 2020 год. Кого больше озадачивает «волшебство» вокруг? Технология 1960 года сбивает с толку 1900 (в окружении новых вещей, даже без имен), в то время как 2020 год демонстрирует в основном эффектные изыски, но мало неузнаваемых элементов повседневной жизни. Как бы ни была важна энергия для функционирования нашей цивилизации, и как бы ясно ни было с 1970-х годов, что ископаемые виды топлива не могут обеспечить бесконечную энергию, на столе не стоят принципиально новые энергетические технологии, которых не было в 1970-х годах. Конечно, во многих случаях они стали более эффективными, но сейчас приближаются к теоретической максимальной эффективности. Никаких трансформационных революций не предвидится.
6. Технологии нас не спасут
Технологии (гм, возобновляемые источники энергии) не решат наших больших проблем. Меня на самом деле пугает вера в технологии.
Я технолог. У меня была карьера, когда я использовал передовые возможности и изобретал то, что работает. Таким образом, я чувствую, что нахожусь в лучшем положении, чем большинство, чтобы знать, что он может и не может делать. Во-первых, это не бросит вызов физике. Это не неограниченный мешок волшебных бобов. Достаточно легко увидеть, откуда исходит вера (достаточно посмотреть в зеркало заднего вида). Но этому поверхностному мышлению не хватает конкретики. Я писал о том, что полная замена ископаемого топлива возобновляемой технологией может стать кошмаром для экологического здоровья нашей планеты. Чтобы подчеркнуть это, на следующем рисунке показано потенциально разрушительное воздействие на ресурсы, которое возобновляемые технологии могут оказать на планету. Мы бы сместили нынешнюю войну на атмосферу (CO 2 ) в безжалостную атаку на землю, которая никогда не прекратится, поскольку компоненты постоянно нуждаются в замене по мере приближения будущего. Наша планета вряд ли сможет позволить себе поддерживать наши технологические амбиции намного дольше.
«Хорошие» источники энергии очень требовательны к материальным ресурсам. Из https://ccsenet.org/journal/index.php/jms/article/view/0/47241.
7. Космическая фантазия
Космическая колонизация — детская фантазия, которая не является частью нашего будущего. Провокационная формулировка, конечно, но мне напоминает идею мормонов, что особо набожные унаследуют свою планету в загробной жизни. Если вы согласны с космической надеждой, спросите себя, насколько глубоко вы понимаете проблемы: масштабы, энергетические потребности, нехватку ресурсов, важных для поддержания жизни, равнодушную враждебность и изолированную нежизнеспособность внеземных сред. Гора Эверест и океанское дно на несколько порядков более пригодны для жизни, чем любое неземное место в Солнечной системе: гораздо легче добраться и ближе к ресторанам. Тем не менее, мы не видим кондоминиумов в этих местах, не так ли? Мы и не ожидаем — потому что это очевидно глупо, как и колонизация космоса.
Недавний анализ, в котором я участвовал, предполагает, что одним из самых быстрых способов уничтожить Землю будет потребление непостижимо большого количества ресурсов, которые потребуются для того, чтобы покинуть планету. Так что, если вас привлекает идея, что покинуть планету — лучший способ спасти ее от нас самих, подумайте еще раз!
8. Пределы роста
Росту суждено закончиться: мы привязали себя к убыточному фургону. Это должно быть легко: экспоненты не выживают в течение длительного времени в конечных условиях. Do the Math начался с этой концепции, и я все еще считаю необходимым подчеркнуть эту мысль. Это удивительно противоречиво, поэтому в культурных учениях происходит что-то очень странное. Поскольку многие из наших институтов созданы с расчетом на рост, наша вера в его продолжение подвергает нас опасности. Кроме того, именно эта линия роста создает множество кривых хоккейной клюшки, что обрекает экосистемы на гибель даже без учета CO 9.0092 2 .
9.
Деньги — отстой Денежные оценки плохо не соответствуют действительности на порядки величины, так что решения, основанные на деньгах (т. е. большинство общественных решений), будут плохими. Два способа продемонстрировать это: 1) Оценить денежную стоимость планеты — даже без учета миллиардов с лишним лет инвестиций, которые эволюция вложила в формирование сложной биосферы — и мы узнаем, что ежегодная глобальная денежная шкала составляет примерно шесть порядков- величины меньше, чем значение бесплодной планеты. 2) Животные стоят больше, чем их вес в золоте, что предполагает, что курица стоит 60 000 долларов, а не 5 долларов. Оба подхода ошибочны, но, по крайней мере, намекают на то, насколько гротескно искажен наш финансовый подход ко всему. Мы практически не придаем значения вещам, которые бесценны и без которых мы не можем жить. Как это хорошая идея? Поскольку мы основываем большинство важных решений на финансовых соображениях, мы грубо пренебрегаем важными вещами и будем продолжать принимать разрушительно плохие решения в долгосрочной перспективе, продолжая эту глубоко аморальную практику.
10. Мальтус: Оптимист!
Мальтус ошибался только в своем оптимизме о том, что население насытится и стабилизируется. Томас Мальтус беспокоился, что ограниченность земель (из которых вся энергия, получаемая за счет уловленного солнечного света до использования ископаемого топлива) приведет к прекращению роста населения после насыщения. Его предсказание о , когда произойдет , не оправдалось, возможно, на несколько столетий из-за непредвиденного появления ископаемого топлива на сцене. Экономисты используют «мальтузианство» в качестве уничижительного синонима «неправильно» и разбивают любое похожее предположение о будущих ограничениях, используя выражение (слепой) веры в то, что что-то еще, столь же преобразующее, как ископаемое топливо, обязательно придет вовремя, чтобы устранить концерн. Ирония судьбы заключается в том, что причина, по которой Мальтус был «неправ» (ископаемое топливо), также делает его неверным в отношении насыщения населения на каком-то предположительно устойчивом пике.
Связь перерегулирование . Что мы сделали с нашим золотом ископаемого топлива? Мы взорвали население, революционизировав сельское хозяйство. Теперь, когда запасы ископаемого топлива неизбежно (и скоро?) сокращаются, у нас остается избыток, который больше не может поддерживаться. Произошедшее в результате сокращение численности населения вдруг представит Мальтуса в новом свете: о, какой мечтательный предсказатель! Когда этот день наступит, извлеките урок из пункта № 2 и поймите, что это не более трагично, чем гибель муравьиной колонии.
Если вы видите хотя бы проблески того, что наша цивилизация поставила нас в шаткое положение и наполнила наши головы сомнительными аксиомами, то я воодушевлен. Вот в чем я вижу надежду: что мы можем отказаться от этой культуры и принять новое начало, которое уважает вещи, имеющие реальную непреходящую ценность. Уходи. Куда ты пойдешь? Страшно выходить из секты: большинство не выходит или не может. Я тоже не совсем ушел: просто осознаю, что надо.
Я, возможно, никогда не буду свободен от этого как личность, и вы тоже. Но мы могли бы признать нашу большую ошибку и подготовить будущие поколения таким образом, чтобы не забивать их головы пагубными представлениями. Подобно умирающему Дарту Вейдеру, для нас может быть слишком поздно. Но, возможно, мы можем помочь разрушить систему верований, которая в противном случае привязала бы нас и бесчисленное множество других видов к несчастной судьбе.
Просмотров: 9054
Фрейд – Цивилизация и ее неудовлетворенность
Заметки для изучения культуры с Лизой Штульберг
Мы читали несколько дремучих канонических европейских белых парней. Ни один из них не был таким трудным и отталкивающим, как Фрейд. Я бы лучше почитал «Цивилизацию и ее дискотеки».
Фрейд начинает с наблюдения, что на протяжении большей части человеческой истории наше счастье было связано с нашей способностью контролировать природу: отпугивать хищников и жалящие инстинкты, обеспечивать себя пищей и защитой, облегчать боль и болезни.
В то время, когда писал Фрейд, природа находилась под полным контролем. Тогда можно было бы подумать, что мы были бы по-настоящему счастливы. Но, как говорит Луи Си Кей: «Все прекрасно, и никто не счастлив».
Почему цивилизованные люди такие несчастные? Фрейд отчасти приписывает наше несчастье самой цивилизации, тому, как она ограничивает наши порочные обезьяньи инстинкты. Цивилизация — это сделка, которую мы заключаем друг с другом, в которой мы обмениваем часть нашей свободы на повиновение нашим насильственным инстинктам, чтобы быть свободными от насильственных инстинктов друг друга.
Конечным результатом должно стать верховенство права, в создание которого все — кроме тех, кто не способен вступить в сообщество — внесли свой вклад, пожертвовав своими инстинктами, и которое никого — опять же, за тем же исключением — не оставляет на произвол судьбы.
милость грубой силы. Свобода личности — не дар цивилизации. Она была величайшей до того, как появилась какая-либо цивилизация, хотя тогда, правда, она по большей части не имела никакой ценности, поскольку отдельный человек едва ли был в состоянии ее защитить. Развитие цивилизации налагает на нее ограничения, и справедливость требует, чтобы никто не избежал этих ограничений.Это кажется достаточно разумным, но аргументы Фрейда в поддержку его тезиса имеют много проблем. Кажется, он не осознает, что эволюционный успех людей полностью обусловлен нашей способностью сотрудничать, формировать узы социальной взаимности. Мы, безусловно, склонны к насилию и соперничеству, но также инстинктивно способны к героическому альтруизму. Социальные инстинкты есть у всех млекопитающих, от мышей до волков и китов. Фрейд либо ничего не знает об эволюционной биологии и палеонтологии, либо не интересуется ими, что никоим образом не снижает достоверности подобных заявлений.
Тенденция цивилизации к ограничению сексуальной жизни не менее очевидна, чем ее другая тенденция к расширению культурной единицы.
Его первая, тотемическая фаза уже несет с собой запрет на кровосмесительный выбор объекта, и это, пожалуй, самое сильное увечье, которое когда-либо испытывала эротическая жизнь человека. Боже Фрейд, для табу на инцест есть вполне веская эволюционная причина. Млекопитающие, естественно, не хотят спариваться со своими близкими биологическими родственниками. Отказ от инцеста не является для нас большой жертвой. Но ладно, может быть, нам следует прищуриться и посмотреть на более важный момент, а именно на то, что мы отказываемся от большей части сексуальной свободы ради социальной стабильности. Фрейд был прогрессивен для своего времени, признав, что люди демонстрируют значительное сексуальное разнообразие и что цивилизация (в частности, наша) пытается загнать нас в рамки ограниченного набора приемлемых моделей поведения. Сексуальные отношения исключительны и отмечены ревностью, что является проблемой, если вам нужно, чтобы все ладили. Фрейд видит образец, в котором цивилизация просит нас перенаправить нашу либидинозную энергию от наших близких и сексуальных партнеров, а вместо этого распределить ее среди всех наших собратьев.
Но цивилизация требует и других жертв, кроме сексуального удовлетворения… Целью ее является связать вместе членов сообщества либидинозным образом, и для этого используются все средства. Он благоприятствует всякому пути, по которому могут быть установлены прочные идентификации между членами сообщества, и вызывает в наибольшей степени целеустремленное либидо, чтобы укрепить общинную связь отношениями дружбы. Для достижения этих целей необходимо ограничение половой жизни. Но мы не можем понять, какая необходимость толкает цивилизацию на этот путь и вызывает ее антагонизм к сексуальности. Должен быть какой-то возмущающий фактор, который мы еще не обнаружили. Ключ к разгадке может дать одно из идеальных требований, как мы их назвали, цивилизованного общества. Она гласит: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя». Она известна во всем мире и, несомненно, старше христианства, которое выдвигает ее как свое самое гордое требование. И все же он, конечно, не очень старый; даже в исторические времена это было еще чуждо человечеству.
Отнесемся к нему наивно, как будто впервые слышим; тогда мы не сможем подавить чувство удивления и недоумения. Почему мы должны это делать? Что хорошего это нам даст? Но, прежде всего, как мы этого добьемся? Как это возможно? Моя любовь — это нечто ценное для меня, что я не должен отбрасывать без размышлений. Оно налагает на меня обязанности, для выполнения которых я должен быть готов пойти на жертвы. Если я кого-то люблю, он должен это как-то заслужить. Здесь Фрейд находится на более прочной эволюционной опоре. Люди альтуристичны и склонны к сотрудничеству только в рамках наших племенных групп; мы сохраняем большую часть нашей враждебности к людям вне племени. Приматолог Робин Данбар заметил линейную зависимость между относительным размером мозга приматов и размером их социальных групп. Путем экстраполяции этих отношений он предсказал, что человеческие социальные группы должны иметь максимальный размер около 150 человек. Теория гласит, что у нас могут быть значимые отношения только в нашей обезьяньей сфере.
Всеобщая любовь среди людей физиологически не более возможна, чем всеобщая любовь среди дельфинов или лошадей. Фрейд идет дальше и говорит, что любовь внутри обезьяньей сферы возможна только из-за ненависти вне обезьяньей сферы.
Всегда можно связать воедино немалое количество влюбленных, лишь бы остались другие люди, принимающие проявления их агрессивности.
Учитывая наши инстинкты, заповедь «возлюби ближнего своего» является невыполнимой просьбой.
[I]если он чужой для меня и если он не может привлечь меня какой-либо собственной ценностью или каким-либо значением, которое он, возможно, уже приобрел для моей эмоциональной жизни, мне будет трудно любить его. В самом деле, я был бы не прав, поступая так, ибо моя любовь ценится всеми моими людьми как знак моего предпочтения им, и несправедливо по отношению к ним, если я ставлю чужого наравне с ними. Но если я буду любить его (этой всеобщей любовью) только за то, что он тоже обитатель этой земли, подобно насекомому, дождевому червю или ужу, то я боюсь, что лишь малая толика моего на его долю выпадет любовь — никоим образом не в той мере, в какой, по мнению моего разума, я имею право сохранить для себя.
Какой смысл в предписании, провозглашенном с такой торжественностью, если его исполнение нельзя рекомендовать как разумное?Фрейд говорит, что единственный способ не дать обезьяньим сферам застрять в состоянии вечной войны — это держать себя в узде с помощью угрозы эмоционального насилия. «Возлюби ближнего своего» — это реактивная формация против нашей инстинктивной убийственной ярости, способ сверхкомпенсации.
Вследствие этой первичной взаимной враждебности людей цивилизованному обществу постоянно угрожает распад. Совместный интерес к работе не удержит их вместе; инстинктивные страсти сильнее разумных интересов. Цивилизация должна приложить все усилия, чтобы ограничить агрессивные инстинкты человека и сдержать проявления человека психическими реактивными образованиями. Отсюда, следовательно, употребление приемов, призванных побудить людей к отождествлениям и целеустремленным любовным отношениям, отсюда ограничение половой жизни, отсюда и идеальная заповедь возлюбить ближнего, как самого себя, — заповедь, действительно оправданная тот факт, что ничто другое так сильно не противоречит изначальной природе человека.
Фрейд, естественно, скептически относится к коммунистам, которые верят, что люди в своей основе хороши и склонны к сотрудничеству, только испорченный институтом частной собственности развратил его природу.
Агрессивность не создавалась собственностью. Оно царило почти безгранично в первобытные времена, когда собственность была еще очень скудна, и уже проявляется в яслях почти раньше, чем собственность откажется от своей первоначальной, анальной формы; оно составляет основу всех отношений привязанности и любви между людьми (за исключением, пожалуй, отношения матери к своему ребенку мужского пола).
Вот где Фрейд сходит с ума. Возможно, его теория о матерях и их детях мужского пола была верна для него и его матери, но мысль о том, что это универсальная истина человеческой природы, читается Фрейдом как масштабная проекция. В любом случае, идея состоит в том, что мы становимся цивилизованными, перенаправляя всю нашу агрессию против нашей собственной агрессии, поскольку суперэго силой подчиняет эго.
Его агрессивность интроецируется, интериоризируется; на самом деле оно направляется туда, откуда оно пришло, то есть оно направлено на его собственное эго. Там его берет на себя часть Я, которая противопоставляет себя остальному Я в качестве Сверх-Я и которая теперь в форме «совести» готова привести в действие против Я то же самое. резкую агрессивность, которую эго хотело бы удовлетворить по отношению к другим, посторонним индивидам. Напряжение между суровым Сверх-Я и подчиненным ему Я мы называем чувством вины; она выражается как потребность в наказании. Таким образом, цивилизация овладевает опасным стремлением человека к агрессии, ослабляя и обезоруживая его и создавая внутри него орган для наблюдения за ним, как гарнизон в завоеванном городе.
С психологической точки зрения Фрейд считает, что онтогенез повторяет филогенез. Цивилизация для общества то же самое, что суперэго для отдельных людей. В цивилизации недостаточно запугать людей и заставить их подчиниться.
Вам нужно, чтобы они усвоили правила и нормы и верили в них до тех пор, пока не начнут контролировать себя. Так это внутри индивидуальной психики.
Мы не должны говорить о совести до тех пор, пока явно не присутствует Сверх-Я. Что касается чувства вины, то мы должны признать, что оно существует до Сверх-Я, а значит, и до совести. В то время это непосредственное выражение страха перед внешним авторитетом, признание напряжения между эго и этим авторитетом. Это прямая производная конфликта между потребностью в любви авторитета и стремлением к удовлетворению инстинктов, торможение которых порождает склонность к агрессии. Наложение этих двух слоев чувства вины — один из страха перед внешним авторитетом, другой — из страха перед внутренним авторитетом — во многих отношениях затрудняет наше понимание положения совести.
Я был бы согласен с этим ходом мыслей, если бы Фрейд не настаивал на том, чтобы связать все обратно с сексом. Я знаю, что это важно, но для Фрейда это кажется единственным.
[Н]евротические симптомы по своей сути являются замещающим удовлетворением неудовлетворенных сексуальных желаний. В ходе нашей аналитической работы мы с удивлением обнаружили, что, возможно, каждый невроз таит в себе долю бессознательного чувства вины, которое, в свою очередь, усиливает симптомы, используя их в качестве наказания. Теперь кажется правдоподобным сформулировать следующее утверждение. Когда инстинктивная тенденция подвергается вытеснению, ее либидозные элементы превращаются в симптомы, а агрессивные компоненты — в чувство вины.
Я тоже не верю, что все хотят убить своего отца. Я думаю, что это может быть просто Фрейд.
Супер-эго эпохи цивилизации имеет происхождение, аналогичное происхождению человека. Оно основано на впечатлении, оставленном личностями великих вождей — людей подавляющей силы духа или людей, в которых одно из человеческих побуждений нашло свое самое сильное и чистое, а потому часто самое одностороннее выражение.
Во многих случаях аналогия идет еще дальше: при жизни эти фигуры — достаточно часто, хотя и не всегда — подвергались насмешкам и жестокому обращению со стороны других и даже жестоко уничтожались. Точно так же и первоотец достиг божественности лишь спустя много времени после того, как встретил свою насильственную смерть. Самый захватывающий пример этого судьбоносного соединения можно увидеть в фигуре Иисуса Христа — если, конечно, эта фигура не является частью мифологии, которая вызвала его к жизни из смутного воспоминания об этом первобытном событии.Фрейд формулирует всю нашу человеческую борьбу в терминах «Эрос против Танатоса», влечение любви/жизни против влечения смерти/разрушения.
И теперь, я думаю, смысл эволюции цивилизации нам уже не неясен. Он должен представить борьбу между Эросом и Смертью, между инстинктом жизни и инстинктом разрушения, как он проявляется в человеческом роде. Из этой борьбы, по существу, состоит вся жизнь, и поэтому эволюцию цивилизации можно просто описать как борьбу за жизнь человеческого рода.
Если вы хотите назвать побуждение к выживанию и размножению именем Эроса, это нормально, но мне кажется глупым отождествлять старую добрую энтропию с потребностью в положительном «влечении к смерти». Вам не нужно хотеть умереть, чтобы это случилось с вами, вам просто нужно быть живым и находиться в состоянии стресса достаточно долго:
Фрейд считает само собой разумеющимся, что основной единицей жизни является индивидуальный организм, который достаточно понятно, так как большинство людей делают. Но если вы изучаете социальные организмы, картина усложняется. Естественный отбор происходит на уровне генов, а не организмов; с точки зрения «гена», организмы — это одноразовые транспортные средства, в которых ДНК может перемещаться. Когда вы смотрите на эусоциальных насекомых, таких как муравьи или термиты, отдельные члены колонии кажутся такими же одноразовыми, как и отдельные клетки вашей кожи. Это колония в целом ведет себя как крепкий «организм». Картина становится еще более сложной, когда вы начинаете думать о сложных отношениях симбиоза, таких как отношения между дарвиновскими термитами и миксотрихами.
Кто на самом деле «индивидуум», термит или бактерия в кишечнике термита? Или меньшая бактерия, живущая как симбиот с большей бактерией? Люди сами по себе являются ходячими колониями бактерий, и наше сознание столь же социально, сколь и индивидуально. Может быть, однажды мы увидим понятие «индивидуум» как странный анахронизм.
Цивилизация, побег или сообщество: возвращение в дикую природу с Венделлом Берри
Бангкок, Таиланд. Когда я был моложе, меня сразу же привлекли романтика и высокие идеалы Кристофера МакКэндлесса в В диких условиях . Путешествие этого самопровозглашенного «эстетического путешественника» за пределы ограничений общества в пустыню Аляски, впервые запечатленное в научно-популярной книге 1996 года, а затем хорошо адаптированное для фильма в 2007 году, сделало его чем-то вроде современного Торо. Стремления, к которым он обращается, — приключения, восстание, граница и свобода — являются неотъемлемой частью американского духа времени.
Книга до сих пор широко читается, и многие по-прежнему сосредотачиваются на изображении в ней страсти к путешествиям и антипотребительском послании. Но, как хорошо знают те, кто знаком с его историей, идеалистическое видение МакКэндлесса закончилось не романтическим взрывом, а скорее трагическим хныканьем неискупленного сожаления. Некоторым может показаться, что путешествие этого молодого человека, заканчивающееся предсмертным осознанием, запечатленным в его письменных словах, «счастье реально только тогда, когда им делятся», не более чем последний крик одинокого подростка. Однако по мере того, как я становился старше, я стал думать, что величайшая ценность этой истории — это напоминание о незаменимой целостности, которую можно найти только в рамках общественной жизни.
Напряжение, которое тянет нас туда-сюда между приключениями и обществом, возможно, присутствует во всех нас, особенно в молодежи.
Одним из моих любимых размышлений об этих конкурирующих желаниях является эссе Уэнделла Берри «Писатель и регион», которое по сути является комментарием к произведению Марка Твена «Приключения Гекльберри Финна ». Гек Финн — еще один литературный соратник МакКэндлесса, разделяющий его склонность к нарушению правил и жизни в дикой природе. Но Венделл Берри описывает историю Гека как имеющую один истинный центральный мотив: стремление к побегу.
В этом классическом романе Гек Финн руководствуется ненасытной потребностью убежать от множества ограничений. Сначала он бежит от пьяной ругани отца, затем от гнетущей системы школы, церкви и хороших манер, и, в конце концов, от «окультуривающего» влияния строгой мисс Уотсон. Стремление Гека к побегу в конечном итоге связано с планом беглого раба Джима (по общему признанию, гораздо более законным), который и является движущей силой большей части сюжета книги. Затем, в том, что по сути является развязкой двух книг, Гек в конце рассказа объявляет о своем плане отправиться на американский Запад, этот неизменный символ свободы и границы.
Берри в своем эссе пишет: «В конце этой великой книги нас просят поверить или поверить, что верит Гек, что нет выбора между «цивилизацией», представленной благочестивыми рабовладельцами, такими как мисс Уотсон, и для территории».
Мы можем видеть явно похожее стремление к побегу в истории Кристофера МакКэндлесса. Внезапно оставив свою жизнь студента университета и прервав контакты со своей семьей, он перешел к кочевому образу жизни. Он сделал все возможное, чтобы разорвать любые ограничительные связи, вплоть до того, что сжег свои деньги и бросил машину и большую часть своего имущества. Он принял образ Гека Финна («Александр Супербродяга») и порицал пороки общества, живя на окраинах цивилизации.
Этот отрывок из письма, написанного 24-летним МакКэндлессом другу, хорошо резюмирует его образ мыслей: «Если вы хотите получать от жизни больше. . . вы должны отбросить склонность к монотонной безопасности и принять беспорядочный образ жизни, который сначала покажется вам безумием.
Я думаю, что такие сказки всегда будут нести в себе нотку романтики, особенно для американцев. Кто не любит мятежников и приключенческую историю? Тогда может показаться легким обвинить Берри в наивности и наивности из-за того, что он осуждает склонности этих молодых людей. Но Берри признает это и избегает выдвигать незыблемые стандарты. В своем эссе он признает: «Существует крайность, ограждение общепринятого благочестия и приличия, от которого необходимо избавиться. Часть бизнеса молодых людей состоит в том, чтобы бежать». Берри понимает, что инстинктивное стремление нарушать условности и раздвигать границы — неизбежная и даже необходимая часть жизни.
Однако Берри считает очевидное упорство Твен в достоинствах эскапизма и чистого приключения симптомом более глубокой социальной болезни. Часто говорят, что Гек Финн олицетворяет дух Америки, и Берри представляет эту идею в новом, ищущем свете.
Гек говорит о своем месте, месте сбора внутренних вод континента и для него. Его голос всегда руководствуется потребностью течь, двигаться наружу. . . . Спорно, я думаю, что культура нашей страны до сих пор подвешена, как будто в конце 9 века.0007 Гекльберри Финн , предполагая, что его единственным выбором является либо смертоносная «цивилизация» благочестия и насилия, либо бегство на какую-то «Территорию», где мы можем оставаться свободными от взрослой жизни и общественных обязательств. Мы хотим быть свободными; мы хотим иметь права; мы хотим иметь власть; мы пока не хотим многого делать с ответственностью.
Чтобы лучше понять мотивы этих молодых людей, мы должны поспорить с их взглядами на свободу. Цель их усилий в конце концов состоит в том, чтобы избежать ограничений и, по их мнению, стать «свободными». Декларация МакКэндлесса, вырезанная в его автобусе, гласит, что его путешествие было отмечено поиском «абсолютной свободы». В письме своему другу Уэйну он писал, что «свобода и простая красота» этого кочевого образа жизни слишком хороши, чтобы отказываться от них. Кракауэр в своей книге проводит связи между МакКэндлессом и Эвереттом Рюссом, молодым поэтом и художником, движимым красотой, которого постигла участь, аналогичная судьбе МакКэндлесса, исчезнувшего 19 марта.34 удаленная одиночная экспедиция в штате Юта.
Кроме того, поскольку и книга, и фильм структурированы с использованием нелинейной хронологии, частые воспоминания о воспитании МакКэндлесса проливают еще больше света на его мотивы. В детстве его родители продвигали образ жизни, основанный на потреблении и материальном успехе, который позже оказался фасадом, скрывающим их дисфункцию и разобщенность.
Он презирал это возможное будущее для себя так же, как Гек Финн презирал взрослых моделей своего отца и мисс Уотсон. МакКэндлесс также подвергался домашнему насилию, что позже более подробно подтвердила его сестра, что является еще одним поразительным сходством с Геком Финном. Трудно упрекнуть этих молодых людей в стремлении к бегству и поиске свободы в отказе от связей и обязанностей.
МакКэндлесс, несомненно, согласился бы со многими критическими анализами американской культуры Уэнделлом Берри, который по поводу свободы заметил в другом эссе: «Наше нынешнее представление о свободе — это только свобода делать то, что нам нравится: продавать себя за высокую зарплату. , дом в пригороде и праздные выходные». Но является ли выходом тогда уход от общества и ответственности, как МакКэндлесс, Гек Финн или Торо? Можно ли найти истинную свободу и удовлетворение в приключениях и одиночестве? Берри предлагает альтернативный маршрут. « другой вид свободы, — пишет он, — это свобода заботиться о себе и друг о друге.
Свобода изобилия противостоит и противоречит свободе общественной жизни».
В «Писатель и регион», когда Берри критикует Марка Твена за то, что он отстаивает последний шаг Гека к полному бегству от действительности, он отмечает, что еще одной частью неудачи Твена является его неспособность «вообразить ответственную, взрослую общественную жизнь». На эту возможность намекают персонажи тети Полли и тети Салли, которых Берри называет «настоящими взрослыми романов о Миссисипи». Но Твен, по оценке Берри, «не признавал их ценность… . . [настаивая] на рассмотрении их как ослабителей юношеского приподнятого настроения».
Берри провозглашает во всей своей работе и жизненном примере, что истинная и неизменная свобода на самом деле находится в пределах добровольного членства в сообществе. Для него жизнь в сообществе придает смысл работе и культуре. Это обосновывает нашу связь с природой и друг с другом. Берри считает, что переживать взаимную привязанность и прощение «в контексте любимого сообщества» — это единственный возможный способ пережить трагедию жизни, соединяющий нас с мировым «древним циклом потерь и горя, надежды и радости».
В начале своей карьеры Берри резюмировал идеал сообщества в этих дальновидных терминах, которые, опять же, побуждают нас переосмыслить любые поверхностные определения свободы: что люди, живущие в одном месте, определяют и ограничивают возможности жизни друг друга. Это знание людей друг о друге, их забота друг о друге, их доверие друг к другу, свобода, с которой они приходят и уходят между собой. Почти два десятилетия спустя он формулирует это еще более прямо в «Писатель и регион»: «Жизнь — это коллективный акт, независимо от того, признается ли его общинность или нет». общее основание, к которому человек добровольно принадлежит».
Возвращение в Into the Wild, Что, возможно, делает окончание путешествия МакКэндлесса еще более трагичным и мучительным, так это то, что он испытал небольшие вкусы такого рода сообщества во время своих путешествий. В фильме прекрасно показаны такие переживания. Он увидел отношения, отмеченные приверженностью и настойчивостью в паре Рейни и Джен Беррес, которые преодолели эмоциональный багаж своего прошлого и выбрали настоящую близость.
Работая вместе с Уэйном Вестербергом в фермерском сообществе Картиджа, Южная Дакота, он выполнял совместную работу, которая была значимой и плодотворной. Благодаря случайной дружбе со стареющим вдовцом Роном Францем он ощутил вкус наставничества и передачи мудрости от одного поколения к другому. В один из самых ярких моментов фильма Рон взбирается на гору с МакКэндлессом, и пара сидит рядом друг с другом в лучах солнца. МакКэндлесс пытается убедить Рона в том, что «радость жизни» исходит прежде всего не от человеческих отношений, а от переживания всех источников красоты, которые «Бог поместил вокруг нас». Затем, чудесным образом повторяя идеалы Уэнделла Берри, Рон отмечает, что прощение, искренняя любовь и забота друг о друге — вот где действительно находится «Божий свет».
Я не думаю, что мы должны воспринимать такие взгляды, как у Берри, как осуждающие голоса, ругающие тех, кто жаждет действовать самостоятельно. Он умоляет нас увидеть, что истинная радость и удовлетворение — те самые мотивы, лежащие в основе Гека Финна и Кристофера МакКэндлесса, — можно найти не в побеге и изоляции, а в добровольном членстве и участии в общественной жизни.