Я обожаю вас: Я вас обожаю — красивые картинки (27 фото) • Прикольные картинки и позитив

Я ЛЮБЛЮ ВАС, ОЛЬГА | Петербургский театральный журнал (Официальный сайт)

…Был я в Харькове. Уже артистом Рижского ТЮЗа. И в те же недели там гастролировал Ленинградский академический театр Комедии. Мне сказали, что обязательно надо идти смотреть «Сослуживцы» Брагинского и Рязанова, потому что Ольга Волкова делает там такое!!! «Слыхом не слыхано и видом не видано!» Только нужно, чтобы повезло. Дело в том, что Вадим Сергеевич Голиков — дерзновенный театральный конструктор — «просто так» никакую пьесу ставить не мог. И в «Сослуживцах» у него был придуман такой фокус, что два состава играли одновременно, один на переднем плане, а другой — на заднем. Потом возникала история — не единственная, а, наоборот, одна из многих… Впрочем, это я сейчас так разбираю, а тогда в Харькове мне просто сказали, что составы разные, но попасть надо на тот, в котором на переднем плане играет Волкова. Потому что спектакли получаются непохожими очень.

Харьковский билетер не знал, где будет Волкова — впереди или сзади — и будет ли вообще… Спектакль я смотрел с балкона и все искал глазами Волкову, думал, что должна она быть маленькая (раз уж тюзовская легенда!), обаятельная и с большими глазами.

Почти сразу нашел и уж дальше взгляда от нее не отрывал! И все нравилось!!!

О. Антонова. Фото из архива актрисы

Г. Воропаев (Гусятников), О. Антонова (Нина Бегак). «Этот милый старый дом». Фото из архива театра

Наблюдал я за этой «Волковой», восхищался изощренным ее обаянием, какой-то интонацией певучей… и только думал иногда: «Как странно… Все-таки Верочка в „Сослуживцах“ — роль не главная, хотя и большая». Ну, — думаю себе, — в театре маленьких ролей нет…

Много лет спустя, уже будучи артистом театра Комедии и наблюдая за стилем поведения и шармом акимовских актрис, допивая очередной кофе в буфете, «доехал» я до того, что Волковой я в «Сослуживцах» в Харькове не видел, а что в тот вечер «Волковой» была для меня Ольга Антонова, которую я увидел тогда в первый раз.

Оле я про это, кажется, так никогда и не рассказал. Да и к роли Верочки она относилась «не слишком». Почти как к роли бессловесной пионерки в «Гусином пере». Впрочем, может быть, Верочка ей и нравилась.

Хотя бы тем, что была очень модно и изящно одета.

Сейчас возвращаются моды тридцатилетней давности: джинсики вельветовые, платформы, филированные волосы. А молодые актрисы любят соединять свои житейские наряды со сценическими… Такое есть выражение: «Выходит на сцену, как на пляж» (или — «как на Невский»)…

Я почти уверен, что в «Сослуживцах» Оля играла во всем своем. Она в театре всегда была самая модная, самая «стильная», самая — «с Невского». Платформ выше ни у кого не было — даже во Дворце Искусств, где актрисы напоминали порой монашек, а неизвестно кто — Монику Витти с обложки журнала про кино. Так вот, Оля Антонова часто по театру ходила — «обложкой»! Только вкус при этом — безукоризненный… Если джинсы, то цвета «песка с горчицей», если дубленка, то чуть лучше, чем у Анук Эме в «Мужчине и женщине». И все это она умела подчеркнуть, подать… Вельвет на джинсах должен был быть мелким, а ярлык фирмы, который в те годы ценился по величине и броской яркости, — очень маленьким, совсем незаметным.

За этими деталями она следила, видимо, о них размышляла и имела соответствующие возможности.

Вообще, Ольга родом из элитных кругов. Дочь писателя Сергея Антонова, написавшего многое-многое, и в частности знаменитый «Разорванный рубль»… Ученица Бориса Вульфовича Зона, звезда его последнего курса, пришедшая в труппу Акимова в 1965 году…

В театре она отличалась решительно от всех и из-за этого была совсем чужой.

…Прошли мои первые месяцы в Комедии, и «воткнули» меня в уже выпускающийся спектакль «Мизантроп», где Антонова, соперничая с Ларисой Пилипенко, репетировала Селимену. Я играл какого-то Короля из интермедий Юлия Кима (роль, не существующую у Мольера), пел фривольные куплеты, жантильно (а значит — смешно по тем временам) манерничал и не давал себе труда разглядывать актрис, работавших над классической ролью мирового масштаба.

В 1975 году Театр уже делился на «труппу Голикова» и «труппу Фоменко». Труппы были разными, и взаимопроникновения случались нечасто.

Антонова всегда играла центральные роли у Фоменко. Ее шумные победы — Нина Бегак, Елена Спартанская, Селимена — делали ее героиней театра, «лицом» «Комедии» — ярким и «упакованным», как теперь говорят. Такое ее положение еще более отдаляло — во всяком случае для меня ситуация выглядела именно так. Я особенно не рассматривал Антонову. Ну, есть и есть. В театре тогда работали Вера Карпова, Лариса Пилипенко, Ира Черезова, Марина Мальцева, Света Карпинская…

Фантастические артистки!

«Милый старый дом» Арбузова в постановке Фоменко был спектаклем особенным. До сих пор для меня это лучший спектакль Петра Наумовича. Попасть в него мне никогда не хотелось, потому что это была история театра. Как «Синяя птица», «Принцесса Турандот», чуть ли не как «Чайка» Немировича и Станиславского 1898 года…

С «Милого дома» начинался каждый сезон и заканчивался тоже — «Милым домом». Любые гастроли, большие и малые, открывались и закрывались этим спектаклем. Мы, не занятые в «Милом доме», ждали своих постановок — проходных, неглавных, не приводящих публику в экстаз…

Но спектакли стареют… Вернее, стареют исполнители, а спектакли рано или поздно просто умирают. А случается и так, что исполнители постарели, а спектакль еще жив, и его надо хранить. Так было и с «Милым домом». Хранить спектакль было необходимо хотя бы потому, что в нем играли Зарубина, Воропаев, Антонова, Кедрова, Харитонов, Захаров…

И вот началось возобновление «Милого дома» с новыми исполнителями молодых ролей. Возобновление томительное, скучное, тоскливое… Вводили так называемых «детей». Ира Григорьева, Таня Шестакова и я были ненамного моложе первых исполнителей. Но все-таки чуть моложе. Ввод был трудный. Ролей у «детей» никаких особенно нет, но «премьеры» спектакля, его «первые сюжеты» рассчитывали на все нюансы, полуповороты голов и музыкальные гаммы, которые «дети» должны были безукоризненно исполнить — вместе, чисто и в темпе! Как на премьере.

Премьеры никто из вводящихся не видел, а главное: эти самые нюансы и полуповороты, возможно, возникли на самых последних репетициях Петра Наумовича Фоменко, который и сам-то вряд ли помнил все в подробностях…

В.

Гвоздицкий (Альцест), О. Антонова (Селимена). «Мизантроп». Фото из архива театра

Но «первые сюжеты» все помнили точно! Дело осложнялось еще и тем, что, как было сказано выше, театр тогда уже треснул и раскололся на два — «фоменковский» и «голиковский», и отношения в труппе были очень непростыми. Вводил нас в спектакль артист Игорь Каим, тоже когда-то в него введенный. Он был близким другом Петра Наумовича и знал спектакль досконально. Наш первый выход в «Милом доме» состоялся в городе Рязани, на гастролях, и прошло все достаточно скоропалительно. Не помогал особенно никто. Разве что Ирина Петровна Зарубина, да и то… Просто ее присутствие, ее владение профессией, нейтральность ее доброты…

Ввелись. Сыграли, разошлись в гостиничные номера с тараканами.

А потом — много лет все играли-играли… открывали и закрывали сезоны «Комедии», гастроли… Играли и бесконечно рассматривали Ольгу Антонову.

Если роль Нины Леонидовны Бегак «раскладывать» на отделанные детали и настроенную нежность, ничего не получится! Антонова не готовилась к «Милому дому» за несколько часов до начала.

И нельзя сказать, что она играла в импровизационном самочувствии — «каждый раз, как в первый раз!». Особенно пронзительными у нее были, как это ни странно, довольно проходные мгновения роли. Наряду с самыми яркими «антре»! Не тогда, когда она одним прыжком (по всем правилам биомеханики, возможно, ей незнакомой!) вскакивала на грудь великолепного Геннадия Ивановича Воропаева… Не тогда, когда она, одетая в белую пелерину, декламировала «Песнь песней»: «Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками…» И не тогда даже, когда с зонтиком в руках пела какие-то прелестные вокализы среди нарисованных облаков Игоря Иванова, облаков, напоминавших и об Акимове, и о Сальвадоре Дали…

Там такое было место, когда маленькая, не слишком молодая и вместе с тем совсем юная киевлянка приходила в дом героя и знакомилась с его обитателями. (…Написал эту фразу, и сразу ясно — до деталей! — вспомнился самый милый старый дом в моей жизни! Дом, который иногда является мне в самых неожиданных мечтах… В Крыму, на Кавказе, в Ницце или в Локарно… Бывает, что просто обжигает.

«Вот же он, этот милый старый дом!» А подойдешь чуть ближе — ушло, растворилось, погасло…)

За кулисами Ольга могла заниматься чем угодно, только не ролью. А может, так казалось? Но вот на сцене в момент знакомства с нами — «введенными детьми» — она что-то такое делала… То ли руки нам протягивала, то ли просто представлялась: «Бегак…» Мы — «введенные» — с интонациями «тех, первых» иронично передразнивали, как по нотам: «Бегак… Бегак… Бегак» — каждое «Бегак» на полтона выше. Так вот, это место в ее игре каждый раз доводило меня до слез — при том, что спектакль был уже более чем двухсотый! Что она делала? Ей-богу, не сумею описать! То ли смотрела на нас как-то особенно, то ли просто что-то такое говорила с выражением лица… Не просто жалко ее было в этот миг, хотя и это, конечно, присутствовало. Это были те секунды, когда начинаешь веровать в актерское перевоплощение: был человек, а стал — некое растение! Причем точно по Станиславскому.

В жизни я у нее никогда такого выражения лица не видел.

А играл потом с Антоновой очень много. И хорошо знаю о том, как может она воздействовать на партнера и зал, как часто этим пользуется…

Когда мы с нею играли «Мизантропа» (и я — уже не «некоего Короля», а Альцеста — возлюбленного Селимены), я часто себе говорил, идя на спектакль: «Сегодня не поддамся. Ни за что. Она же обманывает!»

…И подходили эти самые места, и возникала та самая игра с выражением лица… И все становилось первозданно-загадочным, как у Мольера! И невозможно было ответить на вопрос: какая она? И очень многие потом говорили, что они… так играют любовь!.. Оторваться от нее было невозможно. Даже физически. Как глина. Как вязкий и горячий мрамор Родена. А она иногда в самых патетических местах тихо и внятно говорила: «Витя, аккуратнее. У меня лица не видно…» Или: «Не кусай так сильно. Аккуратнее».

Но что это меняло? Ничего.

Ввод мой на роль Альцеста проходил в обстоятельствах чудовищных! Фоменко из театра к этому времени ушел, подолгу жил в Москве и чего-то ждал… А спектакли его по-прежнему шли и кормили театр. Голиков же был на последних месяцах работы в Комедии… Я всегда очень Вадима Сергеевича любил и никогда не забывал о той роли, которую он сыграл в моей судьбе, пригласив из Риги в Ленинград…

В его спектаклях я особо программного ничего не создал (Персине в «Романтиках» был все-таки вводом!). В ситуации крушения и раскола театра я был артистом Голикова, к которому сам Голиков относился с интересом и не более. Коля-ученик в пьесе М.Рощина «Ремонт» (последнем спектакле Вадима Сергеевича, поставленном в «Комедии»). Все это — на фоне открытых партсобраний, очных ставок по трое в Управлении культуры, визитов в театр представителей Ленинградского Обкома КПСС…

Тем, кто не принимал участия в громоподобном развале театра (я был в числе тех, кому это удавалось… работал себе и работал…), жилось нелегко. Тоскливо было наблюдать, как «Комедия» превращается в некий овощной трест, сотрудники которого деловито решают: «Кто возглавит хозяйство?»

Мы с Таней Шестаковой в те месяцы очень часто цитировали Ольгу Антонову — Бегак: «Бежать, бежать, бежать! — бежать, пока не поздно… Утрачены последние иллюзии!»

Иллюзии, впрочем, были утрачены не все, и слава Богу! Не утратить веру в театр помогало, в частности, и то, что Антонова и в безвременье продолжала царить. Соперниц у нее не было. Появление Шестаковой было названо «приходом в театр песчинки». Отобранная формулировка!

Я дружил с Шестаковой и был партнером Антоновой. И через все сложности довольно никчемной жизни в «промежуточном периоде» пробивалось: «Антонова в роли Нины Леонидовны Бегак случается в отдельно взятом театре всего лишь раз».

На этом фоне, средь комсомольских собраний и многочисленных скандалов, я и получил роль Альцеста. Петр Наумович из Москвы назвал мою фамилию, и репетировать со мной начал Игорь Каим, к которому я возвращаюсь. В «Мизантропе» он не был «введенным». Игорь Владимирович играл в мольеровском спектакле одну из главных ролей и с самого начала был ассистентом режиссера, отвечающим за новых исполнителей. Сегодня умение ввести в спектакль основательно подзабыто; репетиции эти часто оказываются каким-то месивом, конвульсией, кашей… А Каим был тверд и конкретен: «Голосовую тесситуру в этом месте опустите вниз. И после паузы поднимите взгляд. Бесшумно».

Когда я все усвоил, состоялся дебют. Нет, не на сцене театра, а дома у Петра Наумовича. Он смотрел сцены Альцеста.

…Уютная квартира, подушки на диване, где сидел Мастер, ковер с картиной Головина… Все это навсегда осталось для меня в тумане. Внятными были ужас и желание поскорее пройти сквозь эту экзекуцию.

Он одобрил. Как одобряют план пятилетки. Потом опять уехал в Москву. Дальше было возобновление «Мизантропа», заново сделанная декорация, сложный костюм — какой-то глупый длинный шарф, волочащийся по полу…

И — Ольга.

Сейчас, когда смотришь в театре наспех сделанные, хаотичные спектакли, иногда вдруг замечаешь только объятья партнеров. Ничего больше. Что-то там возникает, искра какая-то… Так вот, от партнерства с Антоновой у меня ничего в памяти не осталось такого яркого, как это! Более чувственной, отважной и конкретной партнерши я не знаю. Можно сказать и так: «более роскошной, бесстыдной и щедрой партнерши…». Сколько ни нанизывай эпитетов, все будет мало!

Нас с нею за «Мизантропа» хвалили. Но думаю, что не очень-то мы оба понимали, что же такое случалось с нами в финале этого мольеровского спектакля.

Нет, я не мизантроп…
О, боль души моей!
Напрасно умными слывем мы мудрецами…
В любви мудрейший между нами
Не выше дюжинных людей…

…Стояли мы вместе на качелях в золотой клетке Игоря Иванова, звучала музыка Андрея Николаева «на тему», медленно уходил свет, и было очень страшно.

В моей театральной жизни такого больше не случалось. Никогда. Это было счастье. Запретное и невозможное. Думаю, что такого в актерской профессии быть не должно. И для Ольги, и для меня «Мизантроп» был «немилым домом». Отношения, существовавшие там между нами, мы свели на мифические, никогда не бывшие. Фоменко, репетируя «Лес», оправдывал свои крайне фривольные мизансцены перед стариками «Комедии» (прежде всего перед Еленой Владимировной Юнгер). Он твердо и убедительно заверял: «Ну, что Вас смущает?! У Станиславского есть глава „Изящная эротика“!» Есть ли у Станиславского такая глава, я не знаю. Может быть, есть…

Однако я могу твердо засвидетельствовать: такая глава существовала в «Мизантропе». После спектакля мы расходились по домам даже с некоторой неприязнью, и никогда мы с Ольгой не обсуждали, что сегодня получилось, а что нет… Это все оставалось в подсознании и не имело прямого отношения ни к Мольеру, ни к Фоменко, ни к Антоновой, ни ко мне. И больше не будем о «Мизантропе»! Просто тот спектакль был для меня настоящим. Вот и все.

А отношения с Ольгой Сергеевной Антоновой существовали и развивались. Светские, «безотносительные» и чужие. И работы совместные были — в «Синем небе…» Владимира Арро и в «Льстеце» Гольдони. Это были именно совместные работы. Слово «партнерство» тут, пожалуй, неупотребимо.

И всего лишь один раз я был у Ольги дома. То ли чаю выпить зашел, то ли книжку какую-то взять… Облик ее Дома раскрыл для меня многое. Не удивил, но вместе с тем — поразил.

В те времена в Питере еще подбирали на помойках старинную мебель красного дерева, гордились понятиями и подчеркивали детали…

Детали она всегда подчеркивала — и в построении ролей, и в выборе обуви, и в циничной отваге. А Дом был безукоризненно чистый! И старинные буфеты стиля «Александр Второй», которые в ленинградских комиссионках продавались тогда «на вес», в ее квартире были — отнюдь не «на вес», а — крошками Былого, вкраплениями Прошедшего… И это красное дерево одевало весь дом, вело из прихожей в столовую, из кухни в ванную… Создавался этот «милый старый дом»… Ольга им очень гордилась, а я был — в тот единственный раз! — ошарашен и восхищен… Молчал. Дала ли она мне чаю? — это я не помню. А столешницу из греческого мрамора помню. Игорь Иванов, знаменитый художник, муж Ольги, привез ее «оттуда». Для меня эта мраморная столешница была знаком ее жизни. Сладчайшим по вкусу знаком.

…Теперь мы не встречаемся. Общения нет уже давно. Иногда я узнаю о ее успехе в театре или в кино… «Астенический синдром» Киры Муратовой принес Антоновой немалую славу. Но это было далеко от меня.

Удивительный привет из «Милого старого дома» я получил совсем неожиданно. Когда не стало Геннадия Ивановича Воропаева, которого я никогда не называл «Геной», «Геночкой»… Гусятникова — хозяина фоменковского «Милого дома» — он играл непостижимым образом. Выпускник Щепкинского училища, Геннадий Иванович соединял в этой роли всех романтических героев Островского, всех водевильных «премьеров» графа Сологуба и всех сложных персонажей Петра Гнедича… Словом — весь Малый театр!

Так вот, когда его не стало, Ольга написала о нем в «Петербургском театральном журнале». Написала так трепетно, нежно и душевно, что эта статья навсегда останется для меня приветом из того «Милого старого дома», в котором все мы встретились когда-то…

Февраль 2004 г.

«Я люблю вас, доктор»: новый роман Владимира Сорокина о политиках, России и надежде

Выживший в «Метели» врач, путешествие по России будущего и политики-задницы — в издательстве Corpus вышел новый роман современного классика Владимира Сорокина «Доктор Гарин». Литературный обозреватель Forbes Life Наталья Ломыкина рассказывает, каким получилось первое в прозе писателя произведение про любовь и надежду

Эпиграфом к своему новому роману «Доктор Гарин» Владимир Сорокин выбрал строчку Чехова: «Я люблю вас, доктор», — прошептала она», — и ее стоит воспринимать как аннотацию, рецензию и эпилог разом. Это действительно роман о любви и об обаятельном докторе Платоне Ильиче Гарине из культовой сорокинской повести «Метель». Сложно поверить, но за год пандемии даже саркастичный концептуалист Сорокин, умеющий вывернуть мир наизнанку и поставить на него клеймо, похоже, смягчился и написал историю с положительным героем, мягкой иронией, яркой любовной линией и счастливым (хоть и по-своему) финалом.

«Смерть не Коломбина»: эксклюзивный отрывок из нового романа Владимира Сорокина «Доктор Гарин»

Не секрет, что для большинства читателей все творчество Владимира Георгиевича делится на «Метель» и остальные книги. История о том, как 42-летний врач едет сквозь извечную русскую метель в дальнее село Долгое вакцинировать людей от эпидемии завезенного из Боливии страшного вируса, оказалась многим близка и созвучна еще в 2010 году, когда Сорокин, соединив географию России и поле классической русской литературы, впервые отправил доктора Гарина исследовать родные просторы. Тогда казалось, что будущего у этой страны нет, сквозь снежную пелену не пробиться — и вроде вот оно, спасение, но чуда не произойдет. В финале «Метели» (получившей в 2020 году премию «Супер-Нос» в качестве подтверждения проверенного временем статуса новой классики) доктор Гарин сбился с пути и замерз в поле, а зомби прорвали оцепление.

Главврач Гарин лечит током психические расстройства political beings

Но писательской волей уездный врач Платон Гарин выжил — и десять лет спустя (а со времен «Метели» и в мире реальном, и в мире романном прошло именно столько) работает в закрытом пансионате «Алтайские кедры». Главврач Гарин лечит током психические расстройства political beings — особых политических существ, прежних лидеров Большой восьмерки. О пациентах доктора Гарина нельзя не сказать отдельно. Выращенные в специальном генном инкубаторе Дональд, Борис, Ангела, Владимир и другие представляют собой… говорящие задницы, ведь «политика — это не публичность, а принятие решений. И ответственность за них. Но для того, чтобы принять решение, его надо высидеть».

Скажем, «пациент по имени Дональд представлял собой большую белую задницу, окрапленную местами россыпью мелких рыжих веснушек. В верхней части задницы был огромный губастый рот, подобие плоского носа с ноздрями и широко посаженные, вполне красивые глаза раз в пять больше человеческих. Из круглых боков задницы вытягивались две тонкие, гибкие четырехпалые руки». Остальные семь элитных пациентов санатория «физиологически были устроены точно так же. Их задницы отличались только формой и оттенками кожи».

После выхода в 2017 году романа «Манарага» Сорокин не раз подчеркивал, что «мир впал… в необратимый гротеск и миром правят гротескные литературные персонажи», в «Докторе Гарине» они и сами это понимают (не случайно некоторые из них, покинув пансионат, останутся выступать в цирке, где публика на них хотя бы смотрит).

Ангеле подолгу живущий в Берлине Сорокин симпатизирует больше всего

«Нас с малолетства учили науке высиживания. Собственно, ради этого мы и были созданы таким необычным способом, — рассказывает доктору Гарину Ангела, которой подолгу живущий в Берлине Сорокин симпатизирует больше всего. — Усидчивость нам прививали творчески… готовили к долгой и серьезной жизни на благо общества». С Ангелой, кстати, Гарин еще не раз поговорит по душам и о состоянии дел, и о мнимом различии европейских стран, и о том, что стало с мировой политикой в недалеком будущем, а вот Владимир на все вопросы отвечает только одной фразой «Это не я», у него даже песня такая есть: «Это не я. Это не я. Это не я», — хорошо запоминается, настоящий хит.

Что бы там ни говорили политики, в мире XXII века идет перманентная война (добавьте к миру «Сахарного Кремля» ядерное противостояние и волны странных эпидемий — получите окружающую Платона Гарина реальность). Взрывы на территории пансионата заставляют доктора с влюбленной в него сестрой-секретаршей Машей, коллегами-врачами и элитными пациентами бежать в Хабаровск. Необъятная русская география дает возможность развернуться, и пока Гарин будет добираться от Алтая до Дальнего Востока вдоль красавицы Оби, Владимир Сорокин виртуозно наложит на карту России собственную литературную карту и устроит читателю роман-путешествие по открывшимся далям.

Преодолеть их проще всего на «маяковских» (трехметровых выносливых роботах, питающихся разным сором), но Гарин рано или поздно сумеет выбраться и на собственных титановых ногах. Как настоящий герой, преодолеет все преграды и выдержит испытания, побывает у людей больших и маленьких, спасет и спасется.

Время нынче такое, говорит Владимир Сорокин, что политики и военные бессильны

Доктор Гарин действительно врач, а не шарлатан, и это предназначение станет его оберегом, а книги — путеводной нитью. Гарин читает все, что попадает ему в руки, даже листки в сортире, и автор не отказывает себе в удовольствии продемонстрировать в очередной раз мастерство стилиста, кругозор и владение словом. Смешивая времена и нравы — тут вам и помещики, и анархисты, и брежневский застой и постковидный мир, — обещая России ренессанс литературы и торжество витальности, Сорокин, вопреки обыкновению, оставляет нам шанс на перемены к лучшему, причем без всякого дурмана (новые изобретения витаминдеров, которые уносят прочь от реальности, Гарин теряет в пути, оставаясь с реальностью один на один).

Время нынче такое, говорит Владимир Сорокин, что политики и военные бессильны. Если кто-то и может спасти мир, так это интеллигентный уездный чеховский доктор в пенсне и великая русская литература.

Ольга Токарчук, Владимир Сорокин и Симона де Бовуар: календарь самых ожидаемых книг лета-осени-зимы 2021 года

15 фото

Б. Кейль, В. Белогоров — Я люблю вас так безумно (с нотами)

Я ЛЮБЛЮ ВАС ТАК БЕЗУМНО

Музыка Б. Кейля
Слова В. Белогорова

Я люблю вас так безумно,
Вы открыли к счастью путь.
Сон нарушен безмятежный,
Бьется сердце, стонет грудь.
Снятся снова дни былые
Жизни юной, золотой.
Снятся мне края родные,
Взор твой милый, дорогой.

Предо мною вы явились
Как заветная мечта!
Чувства страсти пробудились,
Победила красота.
Так не буду ждать я казни
От моих волшебных грез.
Я люблю вас без боязни,
Без искусства и без слез.

Но не верю, чтоб жестоко
Так могли вы поступить,
Дать надежд мне много-много
И все счастье вдруг разбить.
Что ж, с другим будьте счастливой,
С ним живите вы, любя,
И когда-нибудь порою
Вспоминайте про меня.

Уноси мое сердце в звенящую даль…: Русские романсы и песни с нотами / Сост. А. Колесникова. – М.: Воскресенье; Евразия +, Полярная звезда +, 1996.

Существуют разные версии текста. С их авторством, а также с авторством мелодии в источниках полная путаница. Встречается «музыка Б. Кейля, слова В. Белогорова» (Уноси мое сердце в звенящую даль…М., 1996), «слова и музыка А. Сурина» (из репертуара Нины Дулькевич, см.: Очи черные: Старинный русский романс. М., Эксмо, 2004) «Г. Кейль — А. Сурин» (пластинка Марии Наровской, фирма «Мелодия», 1979 г., М60-41557-58), «Я. Пригожий» (дискография Вадима Козина, пластинка фабрики звукозаписи Всесоюзного радиокомитета, 1930-40-е гг., 553. См.: Очи черные: Старинный русский романс. М., Эксмо, 2004, стр. 383), «слова Ю. Адамовича, музыка Я. Пригожего» (Тени минувшего: Старинные романсы. Для голоса и гитары / Сост. А. П. Павлинов, Т. П. Орлова. — СПб.: Композитор•Санкт-Петербург, 2007) и т. д.

Вообще, Кейль действительно, в принципе, писал романсы на стихи Сурина: «Нет, нет, не хочу!». А вот сам Сурин как композитор нигде не упоминается.

Я люблю вас так безумно

Музыка и слова А. Сурина

Я люблю вас так безумно,
Всей душой люблю вас я,
Изнываю, я сгораю,
Вся измучилась, любя.

Но зачем же так случилось,
Вас зачем узнала я,
Сердце бедное разбилось,
Разлюбили вы меня.

Распускалась я, как роза,
Вы нарушили покой,
Долго мне пришлось лить слезы,
Когда были вы с другой.

Вы смеялись ли жестоко,
Я понять вас не могла,
И теперь тоска глубоко
В моем сердце залегла.

И с тех пор, как вас узнала,
Я так мучилась, страдала,
Все привлечь вас не могла я
И своим не назвала.

Из репертуара Нины Дулькевич (1891-1934)

Очи черные: Старинный русский романс. – М.: Изд-во Эксмо, 2004.

Я люблю вас так безумно,
Вы открыли к счастью путь.
Сон нарушен безмятежный,
Бьется сердце, стонет грудь.

Но зачем всё так случилось?
Вас зачем увидел я?
Сердце бедное разбилось,
Погубили вы меня.

Предо мною вы явились
Как заветная мечта.
Чувства страсти пробудились,
Победила красота.

Так не буду ждать я казни
От моих волшебных грез.
Я люблю вас без боязни,
Без искусства и без слез.

Но не верю, чтоб жестоко
Так могли вы поступить:
Дать надежд мне много, много
И всё счастье вдруг разбить…

Что ж, с другим будьте счастливы,
С ним живите, полюбя,
И когда-нибудь порою
Вспоминайте про меня.

Слова и музыка написаны не позднее 1889 года. Текст воспроизведен с записи на грампластинке. Исполнение В. Козина. 1940 год.

Тени минувшего: Старинные романсы. Для голоса и гитары / Сост. А. П. Павлинов, Т. П. Орлова. — СПб.: Композитор•Санкт-Петербург, 2007.

Я люблю вас так безумно
Цыганский романс

Вл. Волин-Вольский

Я люблю вас так безумно
Сердцем всем и все душой,
Любят так один раз в жизни;
Вас не любит так другой.

Но зачем вас полюбила,
Страстью пламенной горя.
Вед себя я погубила
И измучила любя.

Я жила, тоски не зная,
Без печали и забот;
Но любовью к вам пылая,
Я её узнала гнёт.

Я любила вас; другую
Вы любовью обожгли.
И страдаю я, ревнуя,
Муки в сердце залегли.

Если жизнь моя разбита,
Пусть же ваша навсегда
Будет счастием увита
И с беспечностью слита.

Будьте счастливы с другою,
Страстью пылкою горя,
И случайно, хоть порою,
Вспоминайте вы меня.

Из архива проф. Владимира Ивановича Извекова <IzvekovVI @ mpei.ru>, прислано им 16.11.2009.

Пояснение В.И. Извекова:

«Как только закончу набирать тексты, перешлю Вам гимны, песни, романсы, которые когда-то я собрал в спецхране библиотеки им. Ленина. У многих я переписал даже номера хранения. Их не публиковали никогда не только после 1917 года но и, тем более, после 1991 года. Списывал тексты исключительно с первоисточников и непосредственно перед ликвидацией этих материалов. Происходило это где-то в 1989-1990 году. При последующих моих обращениях спустя несколько лет в доступе к ним мне было отказано. Очень хотелось бы сохранить их для всех, а то пропадут навсегда.

Государственные и патриотические песни взяты из сборников, утвержденных «Высочайшим повелением» для кадетских, юнкерских училищ и гимназий. Романс или песня издавалась до 1917 года в виде недорогого буклета в 4 страницы с нотами и текстом, что позволяло использовать их популярность на данный момент».

I Adore You (1933) — IMDb

Cast & crew
User reviews

IMDbPro

19331933
1h 14m

IMDb RATING

6.8/10

YOUR RATING

ComedyMusical

Киностудия ожидает приезда своего нового владельца, и руководство принимает за него старого актера. Начинаются осложнения. Киностудия ждет приезда своего нового хозяина, а руководство принимает за него старого актера. Начинаются осложнения. Киностудия ждет приезда своего нового хозяина, а руководство принимает за него старого актера. Возникают осложнения.

Рейтинг IMDB

6.8/10

Ваше рейтинг

Директор
- Джордж Кинг
Писатели
- Скотт Дарлинг (Story)
- 9000 9000 79004
- 77777776 70037776 7000 7000777776 7003777779
7777779
777779
7776 start
Гарольд Френч
Клиффорд Хизерли

Режиссер
- Джордж Кинг
Сценаристы
- Скотт Дарлинг (история)
- Звезды
  - Марго Грэхэм
  - Гарольд Френч
  - Клиффорд Хизерли
См. Производство, касса и компания
См. Больше на IMDBPRO

Фото

.
- Марго Грэм
Гарольд Френч
- Норман Янг
Клиффорд Хизерли
- Луи Б. Кениг
О.Б. Clarence
- Mr. Young
Peggy Novak
- Operator
Georgie Harris
- Peter Butcher
Ernest Sefton
- Pilbeam
Gavin Gordon
- Alphonso Bouillaboise
Carroll Gibbons
- Лидер оркестра
- (как Кэрролл Гиббонс и Савойские сироты)
Эррол Флинн
- бит
- (некредитован)
- Режиссер
  - Джордж Кинг
- Писатели
  - Скотт Дарлинг (Story)
  - Paul England
- All Cast & Crev
- . IMDbPro
Больше похоже на это
Убийство в Монте-Карло
Дело любопытной невесты
Не ставьте на блондинок
Кубинские мятежницы
По следам награды
The Dawn Patrol
Пиратская вечеринка на Каталине Айл
Еще одна рассвет
Идеальный образец
Сюжетная линия
Пользовательские обзоры 1
Обзор
. Обзор
роль, взявшая на себя роль только в прошлом. У него не было театрального образования, он не получил степени или диплома в области искусства, но роль на экране ему подали на блюдечке. Я никогда не думал, что он был большим актером, потому что у него не было дисциплинированного обучения, на которое можно было бы опереться.
Полезно • 1
39
- Одно-черный-маля
- 6 ноября 2003 г.
Подробная информация
- Дата выпуска
  - ноябрь 1933 (United Kingdom)
  13136.