В прозе признания любимому: Признания в любви мужчине в прозе

Признания в любви мужу в прозе

Мой милый, драгоценный муж! С тобой нас связывает тоненькая, но прочная нить любви. Её я чувствую постоянно, и каждый день всё сильнее запутываюсь в ощущении счастья и ощущении тебя, любимый. Я знаю, что сколько бы ни прошло лет — для меня ты всегда останешься самым близким и самым родным человечком. Люблю тебя!

Дорогой супруг, я так счастлива, что с первой минуты нашего знакомства и до этого дня в моей душе свято и неприкосновенно глубокое чувство – любовь к тебе. Чувство, которому тесно в сердце, о котором хочется кричать во всеуслышание. Но в то же время это чувство хранимо мной со всей нежностью, которая только есть. Спасибо тебе, мой родной, за это глубокое чувство!

Что такое для нас романтический ужин при свечах?
Это значит, что в нашем микрорайоне снова вырубили свет. Что означает «волшебная ночь»? А то, что детки в кои то веки дали нам с тобой хоть немного выспаться! И пусть в суете дней не всегда есть возможность высказать свои чувства, я хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя так же сильно, как в те далекие времена, когда мы встретились!

Можно везде и всегда найти повод для того, чтобы признаться в любви мужу, такому близкому и родному человеку, как муж, повторять ему нежные красивые слова. Спустя какое-то время даже самый угрюмый мужчина тоже станет в ответ говорить Вам о своей любви. Если не хватает фантазии, или просто нет слов, чтобы выразить все те нежные чувства, которые Вы испытываете, всегда можно воспользоваться всемирной сетью.

Мой медвежонок! Люблю окунаться в тебя, как в собственное счастье и долго-долго купаться в твоих объятиях, наслаждаясь каждым всплеском чувств. Как хорошо, что ты у меня есть, мой любимый муж!

Просто непонятно, что делала я, и главное — зачем, до того как встретила тебя — моего будущего мужа. Ты — моя первая настоящая любовь, огромная, как целый мир. Шлю тысячу самых страстных поцелуев тебе, любимый!

Родной мой, сколько лет мы вместе, а я все равно чувствую, что очень тебя люблю. Я благодарна судьбе, что встретила такого замечательного мужчину и за то, что он стал моим мужем.

Могу поспорить, что больше ни у кого нет такого же замечательного и заботливого супруга, как у меня. Родной мой, я люблю тебя больше жизни, и так будет всегда.

Любимый, жизнь иногда приносит не самые приятные сюрпризы, но когда мы вместе, нет абсолютно ничего недостижимого. С тобой в мое ощущение жизни пришла уверенность, спокойствие и ясное понимание ничтожности неприятностей. Ты опора для моих желаний и поддержка планируемых достижений. Я искренне благодарна вселенной за счастье, быть любимой тобой!

Я и ты — очень непростые люди. У нас много общего и основное — это сложный характер. Но, несмотря на все ссоры и примирения, мы смогли не просто быть вместе, а любить друг друга, как в первый день знакомства.

Для меня идеал мужчины очень трудно описать словами. Он должен быть сильный, надёжный и сексуальный. Но мне не хватает эпитетов, чтобы описать все качества идеального мужчины. Да мне это вовсе и не нужно. Самого лучшего мужчину на свете я вижу каждый день, и это ты мой идеальный супруг. Я счастливая женщина и я тебя очень люблю.

Руководство по применению влюблённой жены (ВЖ). Используйте устройство ежедневно. Дополнительные аксессуары (одежда, украшения) позволяют расширить возможности применения ВЖ. Чаще переключайте устройство в режим энергосбережения словами: «Отдохни немного». Не дотрагивайтесь до устройства, если его использование может быть опасным.

Мы как бабочка и цветок — просто созданы друг для друга. И наша совместная жизнь — гармония двух сердец, восхитительная симфония нежности, чувств и признаний. Я счастлива быть твоей женой!

Два золотых кольца на наших пальцах – это символ того, что мы неразделимы друг от друга. Это символ нашей любви. Я с гордостью ношу обручальное кольцо, и безумно рада, что мой муж – именно ты. С тобой я чувствую себя, как за каменной стеной. Я всегда уверенна, что наша семья в безопасности, если ты рядом. Будь со мною всегда, мой любимый, ведь я так сильно тебя люблю!

Мне хочется поблагодарить тебя, славный мой возлюбленный, за трепетное отношение к моим желаниям, за удивительную способность слушать и потребность поддерживать мои идеи. Мои нежные чувства к тебе крепнут и окрашивают мой уютный мир теплом, надежностью и светом. Спасибо за прочный союз, родной!

0

0

Страницы: 1 2

Признания в любви в стихах

Люблю! — скажу тебе при встрече…

Люблю! — скажу тебе при встрече, И крепко — крепко обниму! Пусть листья…

Отправить

0

Еще не использовалась

Я люблю тебя, веришь, нет…

Я люблю тебя, веришь, нет!? Слышишь сердце стучит как громко!? Улыбнись мне хотя…

Отправить

0

Еще не использовалась

Я тебя так люблю…

Я тебя так люблю! Верю, надеюсь, жду! Я для тебя творю! Я для…

Отправить

0

Еще не использовалась

Встретил ангела

Я встретил ангела, сбылись мои мечты, Конечно, ангел тот прекрасный — это ты!…

Отправить

0

Еще не использовалась

Невероятно

Невероятно, как мила твоя улыбка, Поверить трудно в то, что ты теперь моя….

Отправить

0

Еще не использовалась

Повезло

Как повезло тебя мне встретить на земле, Ведь для меня твоя улыбка —…

Отправить

0

Еще не использовалась

Люблю тебя

Люблю тебя, навеки это. Когда со мной ты, в сердце лето. А если…

Отправить

0

Еще не использовалась

Хочу любить

Хочу лететь к тебе навстречу, Хочу любить тебя всегда. И обнимать тебя за…

Отправить

0

Еще не использовалась

Чувства вспыхнули

Когда тебя случайно встретил, То чувства вспыхнули опять. Твой взгляд чарующий заметил И…

Отправить

0

Еще не использовалась

Вернись

Люблю тебя, как солнце — лето, Как мокрый дождь — листвы шумы. Ты…

Отправить

0

Еще не использовалась

Признание в любви девушке в стихах

Люблю тебя сердцем, открытой душою, И чувства мои, мне поверь, не на час,…

Отправить

0

Еще не использовалась

Душевное признание в любви девушке

Я люблю тебя так нежно, Так красиво и безбрежно, Умоляю, будь со мною,…

Отправить

0

Еще не использовалась

Признание в любви мужчине

Когда ты со мною, то сердце в груди Отчаянно бьется, душа замирает. Ты…

Отправить

0

Еще не использовалась

Признание в любви женщине в стихах

Люблю тебя, нежная, милая дама! Ведь ты — совершенство, мечтаний предел. В тебе…

Отправить

0

Еще не использовалась

Признание в любви жене в стихах

Ты самая милая женушка в мире, Люблю тебя нежно, и это навек, От…

Отправить

0

Еще не использовалась

Признание в любви девушке

Ты самая милая леди на свете, Твой образ прекрасен, характер — отпад, Ценю…

Отправить

0

Еще не использовалась

Признание в любви девушке короткое

Люблю тебя страстно, Забыв обо всем! Как все же прекрасно С тобою вдвоем!

Отправить

0

Еще не использовалась

Смс признание в любви в стихах

В твоем образе загадка, Ведь меня он манит сладко. От тебя сейчас не…

Отправить

0

Еще не использовалась

Красивый стих бывшей девушке

Так случилось, ты бывшею стала, А когда-то меня целовала, Говорила, любя, комплименты И…

Отправить

0

Еще не использовалась

Стихи бывшей женщине

Мы были счастливы, я звал тебя желанной, Но наша жизнь порой бывает очень…

Отправить

0

Еще не использовалась

Стихи бывшему мужчине

Мы расстались в грустный час, Нет теперь на свете нас. Есть лишь я,…

Отправить

0

Еще не использовалась

Будь счастлив стихи бывшему

Пополам мы делили мечты, Но они где-то в прошлом остались. Будь счастливым, пожалуйста,…

Отправить

0

Еще не использовалась

Это чувство волнует сердца многих людей. Оно помогает становиться лучше и сильнее, совершать героические и смелые поступки. Оно наполняет душу необычайным трепетом и желанием быть рядом с предметом обожания всегда… Мы говорим о любви. Но как порой сложно решиться на первый шаг. Как сделать так, чтобы признание в любви было услышано и понято? Как побороть сомнения и страх быть отвергнутым? Во-первых, пока вы не признаетесь в пылких чувствах, факт привязанности к другому человеку останется для него загадкой. Во-вторых, проявить откровенность не так уж и сложно, если собраться с духом. А вдруг, ваш любимый человек уже давно ждет теплых слов? Пора действовать! Выбирайте стихи-признание в любви и выпустите нежные чувства на свободу!

Красивых слов ждут и те, кто уже несколько дней или даже лет делит с вами этот мир пополам. Пусть признание в любви девушке напомнит о том, как вы цените ее прекрасное отношение, чудесную внешность и добрый характер. Сделайте так, чтобы обожание сквозило в ваших речах и взгляде, тогда и чувства будут гореть огнем страсти и нежности, не угасая. Джентльмены порой не менее чувствительны, чем дамы. Поэтому признание в любви любимому прозвучит для него, как добрая песня. Пусть это будут красивые стихи или оригинальная проза — неважно. Главное, что слова передадут всю гамму переживаний, покажут нереальную страсть и истинную нежность, на какие способно только по-настоящему влюбленное сердце. Радуйте любимых по поводу и просто так, ведь это совсем несложно!

Признание как акт горько-сладкой любви и памяти | Зоя Белински

«Что могло быть сокрыто во мне, даже если бы я не хотела тебе признаться в этом? Я скрывал бы тебя от себя, а не себя от тебя […] Я делаю это не одними физическими словами и звуками, но словами моей души и воплем моего ума, который известен твоему уху. .. Поэтому, Боже мой, моя исповедь перед вами сделана и в тишине и не в тишине. Он тих в том смысле, что его не слышно; но в любви он громко плачет». (Исповедь, стр. 179, X ii (2))

Кому делается признание? Кто является объектом или даже субъектом исповеди? Каков контекст признания, к которому оно приводит? Какую форму жизни конструирует исповедь? Наконец, и это будет ключевой вопрос, к которому будет обращено мое исследование, какова связь между исповедью, травмой и памятью? Может ли исповедь быть исцелением, своего рода терапией самого себя? Мое намерение здесь состоит не в том, чтобы смешивать философию с исповедью или даже в том, чтобы смешивать философию с терапией, отношения, которые взаимно оспариваются и остаются подвижными, динамичными и запутанными, несмотря на этические требования их разделения. Что остается, так это согласованное пространство, пространство философствования с места травмы или страдания и практика исповеди, которая становится конститутивно двусмысленной благодаря действию самого акта исповеди. На карту поставлена ​​способность философа или даже исповедника вызвать в себе, посредством внутренней силы чувств, возможность счастливой жизни. Память и травма сходятся в процессе исповеди, конституируются по отношению друг к другу; но эта конституция опосредована аффектом любви: «в любви она громко кричит». Что я хочу сделать, так это продумать исповедь через обрабатывать исповеди как практику философии и вместе с Августином думать об отношениях между аффектом, телом и памятью, как они используются на службе идеалу счастливой жизни.

Исповедь не является изолированным явлением, которое совершается в частном порядке или тайно. И все же существует неприкосновенность частной жизни и тайна, касающаяся предмета исповеди, того, в чем исповедуется. Во-первых, Августин утверждает, что «когда я исповедуюсь, они [читатели Августина] хотят узнать о моем внутреннем я, куда они не могут проникнуть ни глазами, ни слухом, ни разумом». («Исповедь», стр. 181, X III (4)). Тогда есть предмет исповеди, который скрыт от простого взгляда или, более того, от постижения любого из чувств. И все же эта исповедь совершается публично, с опосредованной, общей и корпоративной ответственностью. Исповедь общинная:

«Я исповедую эту исповедь не только перед вами с тайным восторгом и страхом и с тайной скорбью, тронутой надеждой, но и в уши верующих сынов человеческих, соучастников моей радости, соединенных со мной в земной жизни, мои сограждане и паломники, некоторые из которых ушли раньше, некоторые следуют за ними, а некоторые являются моими спутниками в этой жизни. Это ваши слуги, братья мои, которые по вашей воле являются вашими сыновьями и моими господами. Ты приказал мне служить им, если я хочу жить с тобой и в зависимости от тебя. […] Итак, тем, кому вы повелеваете мне служить, я открою не то, кем я был, а то, чем я теперь стал и чем я продолжаю быть». (Исповедь, стр. 181–182, XIV (6))

В этой цитате прекрасно сказано, что моральная ответственность разделяется между духовником, который здесь представлен как слуга , и ее общиной или «братьями» по исповеди. Природа их общности друг с другом — их общий жизненный удел: общие радости, невзгоды, страдания, счастье и любовь. Я утверждаю, что процесс исповеди становится неэффективным без этого конституирующего контекста, в котором происходит исповедь.

(и тем не менее, может ли исповедь как акт породить такую ​​общность или вывести ее на первый план? Может ли исповедь создать те самые предельные условия, составляющие элементы которых образуют органическое целое? Может ли исповедь установить форму жизни?общего достояния?)

Августин говорит об этой любви к Богу:

«Но когда я люблю тебя, что я люблю? Не телесная красота, не временная слава, не милая земным глазам яркость света, не сладкие мелодии всяких песен, не нежное благоухание цветов, и мазей, и благовоний, ни манна, ни мед, ни члены приветствуют объятия плоть; не их я люблю, когда люблю моего Бога. И все же есть свет, который я люблю, и пища, и род объятий, когда я люблю моего Бога, — свет, голос, запах, пища, объятия моего внутреннего человека, где моя душа освещена светом, которого не может вместить пространство; где есть звук, который не может уловить время, где есть аромат, который не рассеивает ветер, где есть вкус к еде, который не может уменьшить количество еды, и где есть узы единения, которые не может разорвать никакое пресыщение. Вот что я люблю, когда люблю своего Бога». (Исповедь, стр. 183, X vi (8))

Августин говорит о бесконечном безграничном источнике единения с чувственным опытом, который парадоксальным образом находится за пределами чувств. Это пища, которую нельзя исчерпать, попробовав, аромат, который никогда не улетучивается. Это момент вечности, прорывающейся во время. Следовательно, это любовь, изначально и категорически существующая вне пространства и времени, опыт, который нам нужно только помнить, чтобы распознать. Мы ошибочно принимаем эту любовь за то, что она существует вне нас, и ищем осуществления в другом месте: «Людей влекут изумления горные вершины, бескрайние морские волны, широкие водопады на реках, всеобъемлющие просторы океана, круговороты воды. звезды. Но сами по себе они незаинтересованы». («Исповедь», с. 187, X viii (15)) И все же именно поворот к «внутреннему человеку [sic]» составляет момент исповеди.

В этом внутреннем повороте мы видим параллели с внешним миром, созданным чувственным опытом. Чтобы поддержать этот поворот внутрь, Августин использует телесные метафоры, которые побуждают свидетельницу к внутреннему размышлению о ее участии в процессе исповеди. Рассмотрение памяти как способности души приводит к метафоре памяти как желудка : «Несомненно, память есть как бы желудок ума, тогда как радость и печаль подобны сладким и горькая пища. Когда они вверяются памяти, они как бы переносятся в желудок и могут там храниться; но их нельзя попробовать». (Исповедь, стр. 191, X xiv (21))

Эта метафора желудка как памяти указывает на способ, которым память хранится в душе, точно так же, как пища хранится в теле. Если бы у нас не было счастливых воспоминаний, мы не смогли бы получить к ним доступ в желудке и распознать их присутствие (как отсутствие) в настоящем: у них был один и тот же образ, хотя сама вещь отсутствовала в их теле» («Исповедь», стр. 19).2, Xxv (23)). Здесь болезни тела опосредованы душой, в которой пребывает память. И главное, именно память о здоровье побуждает больных выздоравливать, напоминает им о состоянии здоровья, которое «отсутствует в их теле», но тем не менее существует в памяти, как бы в желудке. Таким образом, воспоминания одновременно отсутствуют в теле и присутствуют в нем, что является одним из многих парадоксов, составляющих размышления о памяти в исповедях .

Память — посредническая сила; она не опосредована, а сама опосредует: «Ведь память присутствует себе самой через себя, а не через свой образ» («Исповедь», с. 19).2, Xxv (23)). Это изречение повторяется на следующей странице Исповедей , чтобы подчеркнуть, что память не является субъектом или объектом исповеди, но является средним термином, посредством которого осуществляется действие исповеди. Что вспоминается в исповеди, так это травма разлуки с первобытным счастьем, счастьем, конститутивно окутанным сомнением: как бы мы познали счастливую жизнь, если бы никогда ее не испытали? И все же остается надежда что такое счастье есть в запасниках памяти:

«Я спрашиваю, есть ли это знание в памяти, потому что, если оно там, мы когда-то были счастливы. Я не спрашиваю теперь, были ли мы все счастливы индивидуально или только все вместе в том человеке, который первым согрешил, в котором мы все умерли… и от которого мы все родились в условиях нищеты. Мой вопрос заключается в том, есть ли счастливая жизнь в памяти. Ибо мы не любили бы его, если бы не знали, что это такое». («Исповедь», стр. 197, X xx (29))

Далее, «счастливая жизнь не видна глазами, потому что она не является физическим существом». (Исповедь, стр. 197, X xxi (30)). Так как же может счастливая жизнь войти в память, если у нее нет чувственного прошлого, то есть вообще никакого прошлого? Время счастливой жизни неоднозначно; оно не разворачивается во временном прошлом, но тем не менее «мы когда-то были счастливы». Если бы это было так, то у нас была бы причина любить счастливую жизнь, несмотря на травму разлуки с ней если не в душе, то в теле. Подобно любви к Богу, любовь к счастливой жизни основывается не на чувственных частностях, а на переживании божественного сияния, которое находится за пределами чувств. Далее: «Я не спрашиваю, были ли мы все счастливы по отдельности или только вместе» до грехопадения. Наоборот, речь идет об основных условиях терапевтического преобразования «страдания» в состояние блаженства и счастья. Эта терапевтическая трансформация затрагивает нас изначально, а не индивидуально или коллективно: она связана с очень ограниченными условиями той формы жизни, в которой мы живем.

Замечания Августина здесь параллельны начальным строкам Исповедей , в которых Августин спрашивает, «что первично — взывать к вам или хвалить вас, и предшествует ли знание вас призыву к вам. Но кто взывает к вам, когда он не знает вас?» («Исповедь», стр. 3, I i (1)). Как можно вспомнить счастливую жизнь, если ее нет в памяти? Как можно призывать Господа, если Ее тоже нет в памяти, если Она не познается прежде в Себе и Сама по себе? Августин, возможно, страдает от детской травмы, когда он никогда не помнит время, когда он не был в состоянии греха и отчаяния. Он не может вспомнить время, когда «когда-то мы были счастливы». Это состояние также характерно для тех, кто страдает от детских травм, которые заставляют их сомневаться в возможности счастливой жизни в настоящем. Какая надежда на процесс исповеди, если исповедь обращена к прошлому (которого, как я утверждал, нет), если прошлое представляет собой безнадежное содержание, наполненное страданием и сожалением? Ответ, конечно же, заключается в представляемой двусмысленности отношения к прошлому, конституируемого актом исповеди: человек исповедуется, чтобы преобразовать прошлое в терминах настоящего. Эта трансформация мало чем отличается от терапевтического процесса.

Исповедь – это форма жизни, состоящая из публичных действий. Такие акты имеют отношение к частному опыту, но направлены на то, чтобы сделать артикулированным что-то невысказанное и невыразимое в частных отношениях, своего рода демонстрация без высказывания, которая делает нечленораздельное значимым. На карту поставлено, как я неоднократно показывал, поэтическое построение счастливой жизни из состояния нищеты и безнадежности.

Горе, тронутое надеждой. Эта надежда появляется в конце Признаний . Состояние отчаяния затрагивает более глубокое двойственное отношение к счастливой жизни: «Я не откладывал того, что каждый день умирал внутри себя. Я жаждал счастливой жизни, но боялся места, где она обитает, и бежал от нее в то же время, как искал ее» («Исповедь», с. 106, VI XI (20)).

Мы все разделяем эту двойственность, наша надежда испорчена (кажущимся) более глубоким и изначальным страхом и неуверенностью в себе. Эта амбивалентность не преодолевается стремлением к счастливой жизни. Нет момента «Пусть будет сейчас, пусть будет сейчас». И все же то, что раскрыто, — это предельные условия формы жизни, необходимые для исцеления травмы. В нашей памяти разблокировано ощущение, что может быть пространство, образованное рядом свидетелей, которые будут придерживаться возможностей, присущих нашей памяти о счастливой жизни.

Может ли быть исповедь без момента обращения? Что делает исповедь без этого внезапного события выбора счастливой жизни? Что происходит в более согласованном, несовершенном и неопределенном месте желания? Нам не хватает общины, которая могла бы соответствовать строгим требованиям практического осуществления исповеди. Поэтому мы должны, подобно Августину, создать это сообщество посредством нарратива, памяти, ориентированной на настоящее, чтобы открыть пространство настоящего, в котором травма может быть еще раз артикулирована, а надежда найдет свой путь обратно в наши сердца. Боль, память и некая грация. Мы еще не помним счастливой жизни.

Я хочу закончить некоторыми размышлениями об аффекте любви или желании счастливой жизни, исследуя неизбежное поле соединения и разделения в пространстве, которое открывает любовь. Возможно, травматическое отношение Августина к памяти и счастливой жизни неизбежно воспроизводится в проблематике желания как такового, что делает стремление Августина к Богу конститутивно амбивалентным. Я исследую эту проблематику с размышлением об одном последнем признании, признании в любви, чтобы показать воспроизведение проблематики памяти в проблематике желания. Я полагаю, что в этом отношении поучительны два источника: первый — это любовная поэма под названием «ибо ты, несомненно, был рожден», которую я написал, чтобы признаться в любви моему партнеру; второй — 9 Энн Карсон0007 Эрос Сладко-Горький , чья формулировка желания в греческом eros выдвигает на первый план несколько конститутивных черт. Несмотря на перевод с греческого на латынь, который происходит в этом регистре, я хочу опираться на греческую традицию и изложение Карсона, чтобы проиллюстрировать нечто конститутивное для желания как такового.

Во-первых, стихотворение:

и меня поражает твоё существо

ибо ты точно родился, а не сделался

обнять раскручивающееся слово

которое тает и складывается в груди

блеск твоих глаз, воспоминание о

твоей коже, сродни дивным рубцам

круг твоего живота и трепетание,

блуждание кончики пальцев парят

в неуверенности над мимолетным

горизонтом мира

и ты прикасаешься ко мне с нерешительностью

сохнущего лака для ногтей

украшая

момент с медлительностью

желание, терпение цветов

которые расцветают только после того, как

их коснулось

солнечный свет

и ты меня поразил солнце

расколоть и отпустить свои

мерцающие зоркие глаза

для поэзии, которая тонет

в световом загрязнении

и ты перемещаешь меня

в тишину, которая поет лирику

Невозмутимый

неподвижного момента

в Biles, Viscera

неопределенных животов

Остановив объективность

, снятые в Condight Self

снова

от лепеш

это движение к ликвидации

этого незамеченного стиха

и ты оживляешь меня

к риторическим эффектам

пение птиц, роса на траве,

и суета зазубренных

страниц, журчащих в порыве ветра

ощущения

и ты уносишь меня

во тьму внутри себя

что сливается с той сладостью

моей крови которая пронзает мои нервы

4 возлюбленность

всего, на что я отважился

Это стихотворение-исповедь перемещается от регистра к регистру, чтобы представить момент желания как множественность дел. Эта множественность заключена в термине «горько-сладкий» или, в регистре греческого термина из стихотворения Сапфо (тема книги Карсона), «сладостно-горький» [9].0007 глюкупикрон ]. В этом модусе временности, выраженном словом «горько-сладкий», поэт «записывает не историю любовного романа, а мгновение желания. Один миг шатается под натиском эроса; одно психическое состояние расщепляется. Речь идет об одновременности удовольствия и боли» (Карсон, стр. 4). Эта одновременность определяется мерой самого желания — его промежутком или расстоянием между телами, составляющими момент или мгновение желания. Последняя строфа стихотворения освещает эту горько-сладкую или сладко-горькую временность желания, противоречивое выражение «сладости» крови, которая «пронзает» нервы «любимостью». Слияние здесь удовольствия и боли устанавливает одновременность двух полюсов выражения или аффекта. Боль и удовольствие, сладкое и горькое. Стихотворение триангулирует два полюса аффекта своей опосредующей силой.

В движении стихотворения «[b]границы тела, категории мысли смешиваются» (Карсон, стр. 7). Далее, «Эрос — это вопрос границ» (Карсон, стр. 30). Слово «тает» в ряд фрагментов телесного самообладания, грудей, глаз, кожи, живота, пальцев. Молчание поет в «неопределенных животах» (во множественном числе), которые состоят из множества воплощенных становлений, остановленных в объективности, «захваченной в неприглядное я», отличающемся, поскольку оно сливается с тем, чем оно не является. Как отмечает Карсон, «греческое слово eros означает «желание», «отсутствие», «желание того, чего не хватает». Любящий хочет того, чего у него нет. По определению невозможно иметь то, что он хочет, если, как только оно получено, в нем больше нет нужды. Это больше, чем игра слов» (Карсон, стр. 10). Больше, чем игра слов, но меньше, чем приключение бытия; желание состоит из становления , то есть и становления субъекта в его замкнутости по отношению к миру. «Кто желает того, чего еще нет? Никто. Греки были в этом уверены. Они изобрели эрос, чтобы выразить это» (Карсон, стр. 11). «Поразительное» отсутствие луны и «воздержание» звезд расширяются во множественность, которая поглощается «световым загрязнением» и отражается на предмете стихотворения отскочившей пустотой. Возлюбленный отсутствует у любящего в момент самого желания. Это желание движется между любящим и возлюбленным: «Ибо там, где эроса не хватает, его активация требует трех структурных компонентов — любящего, возлюбленного и того, что находится между ними» (Карсон, стр. 16). Опосредующее движение, желание или любовь ( Эрос ) — это становление, основанное на недостатке того, за что он цепляется, — отсутствие возлюбленного, построенное из очень аффективного материала желания.

Как быстро замечает Карсон, «желание движется. Эрос — это глагол» (Карсон, стр. 17). В стихотворении «ибо ты несомненно родился» происходит постоянное смещение регистра, открываемое движением глаголов стихотворения. Стихотворение, по-видимому, состоит из серии движений, происходящих в возлюбленном или разворачивающихся от него: «и ты прикасаешься… и ты ударяешь… и ты двигаешься… и ты оживляешь… и ты берешь…» Но что действительно находится в движении, так это желание это вызывает движение, исходящее от возлюбленного: если возлюбленное есть выраженное, делающее возможным выражение любви, оно не тождественно этому выражению.

Карсон цитирует Августина в разделе «Логика на грани», цитируя Исповедь 9.10: «…одним порывом сердца мы только лишь коснулись его — и вздохнув оставили первые плоды нашего духа там и возвратились к звук нашего человеческого языка, где слова имеют начало и конец» (цитируется по Carson, стр. 32). Карсон эпитетически использует Августина, но не комментирует этот отрывок напрямую, предпочитая вместо этого анализировать Августина через греков, Вирджинию Вулф и каламбуры. И все же одной из возможных причин такого развертывания Августина является проблематика желания, раскрывающаяся в проблематике любви к Богу. «Единым порывом сердца» совершается желание, момент, состоящий из множества «начатков» духа, пищи, которую он хранит в памяти, как желудок. Желание может владеть тем, что оно хочет, только задним числом, обладая им как отсутствием, воспоминанием о том, чего для себя более нет. Слова «имеют начало и конец» вместо «человеческого языка», который излагает их в звуке. Ограничивающим фактором ретроактивности желания является его Nachtraglichkeit служит для конструирования мира, придавая ему определенные границы, его начало и конец. Одновременность множественности желания рассеивается в пределах, и темпоральность возвращается к своим последовательным моментам. Ибо «[а] пространство должно быть сохранено, иначе желание прекратится» (Карсон, стр. 26). Слово «раскручивается» и «тает» и «складывается» в пальцах, колеблющихся над горизонтом мира. Этот мир, «обставленный» объективностью, сопровождающей субъект, поддерживает временное разделение боли и удовольствия, так что мы остаемся в последствии [9].0007 Nachtraglichkeit ] желания, состоящего из страдания и отсутствия, разворачивающихся в памяти о том, от чего отказываются в заключительный момент желания.

Августина поймана в ловушку этого момента памяти, временности за пределами одновременности желания, постоянно возвращаясь к моменту отсутствия и присутствия, подобно больному человеку, вспоминающему воспоминание о здоровье, отсутствующем в его теле. Мое исследование этой травмирующей ситуации в отношении любви и желания «лучше всего можно описать как «феноменологию» в том смысле, в каком Гастон Башляр использовал этот термин, потому что ее цель состоит в том, чтобы… проследить за приключениями своих метафор» (Ellmann, p. 15). Прослеживая метафоры становления в аналитике желания, я показал, как проблематика памяти, обладающей и не обладающей тем, что отсутствует, воспроизводится в проблематике самого желания. Память, таким образом, представляет собой травматическое повторение изначальной утраты, возникшей в момент желания или составляющее его. Значит, все воспоминания травматичны? В памяти «радость и печаль подобны сладкой и горькой пище»; проблема в том, что сами воспоминания конститутивны и одновременно, и горьки, и сладки в момент желания, которое вызывается в душе исповедника. Но временность исповеди переворачивает эту раздробленность желания на сладкое начало и горький конец: это момент вечного настоящего, повторяющего прошлое, чтобы вытеснить его через различие. Исповедь — это не память, она не обращена к прошлому. Это открытие настоящего в терминах и материи прошлого, которое растворяет связь между удовольствием и болью и освобождает жизнь от отсутствия счастливой жизни, присутствующей в памяти. И в тишине, и не в тишине признание «вопит» в любви. Этот крик повторяется до тех пор, пока «сладость» не пронзит душу «возлюбленностью всего, на что я отважился». Любовь в последний момент исповеди ориентируется вовне, на свидетеля (свидетелей) или на третий член исповеди, и все, что исповедник стремился совершить в мире, совершается одновременно в объемлющем теле любви. Любовь, громко кричащая на исповеди, в конце концов выражает себя через тело аффекта, растворяющего границы между любовью и возлюбленным, который расширяется до самых пределов исповедальной формы жизни.

Признания Роберта Браунинга — Анализ стихотворения

Поэма «Признания» Роберта Браунинга представляет собой драматический монолог, в котором запечатлено признание любовника о его тайных встречах с девушкой. Первоначально он был опубликован в сборнике стихов Браунинга 1864 года под названием Dramatis Personae . В этом стихотворении Браунинг показывает, что сам акт любви кажется насущной потребностью людей. Как бы религия ни запрещала такие тайные эпизоды сладкого занятия любовью, говорящий находит эти воспоминания весьма дорогими, даже несмотря на то, что он перед церковным священником исповедуется в своих грехах.

  Признания 
  Роберт Браунинг 
Что он жужжит мне в уши?
«Теперь, когда я пришел умереть,
Смотрю ли я на мир как на юдоль слез?»
Ах, почтенный сэр, не я!
Что я смотрел там один раз, что я смотрю снова
Где стоят физические бутылки
На краю стола — пригородный переулок,
Стеной к моей прикроватной руке.
Этот переулок наклонен, как и бутылки,
Из дома вы можете увидеть
Над стеной сада; занавес синий?
Или зеленый для здорового глаза?
По моему, он служит для старой июньской погоды
Синий над дорожкой и стеной;
И эта самая дальняя бутылка с надписью «Эфир»
Дом превыше всего.
На террасе, где-то возле пробки,
Там наблюдал за мной, один июнь,
Девушка: Я знаю, сэр, это неприлично,
Мой бедный ум не в ладах.
Только был способ... ты подкрался
Рядом, чтобы увернуться
Глаза в доме, два глаза кроме:
Они назвали свой дом «The Lodge».
Какое право имел шезлонг на их переулок?
Но, подкравшись совсем близко,
С помощью хорошей стены, глаза могут напрячься
И тянуться к Оэсу,
Но никогда не поймать ее и меня вместе,
Когда она ушла с чердака, там,
По краю бутылки с надписью «Эфир»,
И крался с лестницы на лестницу,
И стоял у увитых розами ворот.
 
  Увы,
Мы любили-с - встречались:
Как это было грустно, плохо и безумно —
Но потом, как это было сладко!

Explore Confessions

  • 1 Summary
  • 2 Detailed Analysis
  • 3 Structure and Form
  • 4 Literary Devices
  • 5 Theme
  • 6 FAQs
  • 7 Similar Poetry